Нф-100: Псы кармы, блюстители кармы. Весь роман целиком

Глава 7.

Мей.

В том, что Бац не поверил нам, ничего удивительного не было. И как я не кипятился, пытаясь убедить его, что и лис, и лес в желтой пене осенней листвы, и мой невероятный ночной посетитель - реально, я понимал, что это бесполезно. Я и сам давным-давно решил бы, что стал жертвой психической болезни. Но этому мешали два обстоятельства. Во-первых, мы, психи, всегда уверены, что совершенно здоровы (шутка). А во-вторых, и это уже всерьез, что-то похожее творилось и со Сваном, а о заразных психических отклонениях я слышал только в анекдотах. Нет, ну, конечно, еще бывают массовые психозы, но нас-то никто не зомбировал, ни в каких сектах мы не состояли и одуряющему воздействию не подвергались. Даже пили не меньше, чем дня за три до того, как вся эта чертовщина началась.

Мы оба - не узколобые материалисты, у которых мозги под таблицу умножения заточены. Я человек однозначно верующий в то, что этот мир - далеко не все сущее, а просто то немногое, что открыто взору среднего индивида. А Иван так тот вообще в церковь ходит. Если зайти к нему в гости сразу после возвращения из храма, то на его мрачных мордасах можно увидеть вполне человеколюбивое выражение.

Чего же удивляться, что первым делом он двинул на исповедь. Правда, когда я зашел к нему в тот же день, никакого умиротворения на его лице не обнаружил.

- Я беседовал об этом с батюшкой, - сказал Иван после того, как мы поплакались друг другу и выяснили, что если сходим с ума, то хотя бы вместе.

- И что он? - я подался вперед, готовясь услышать дельный совет.

- Дал дельный совет, - сказал Иван. - Сходить к мозгоправу. И спросил мой адрес - он, типа, должен знать побольше о своих прихожанах.

- Думаешь, хотел санитаров на тебя напустить...

- Угу.

- Похоже, твоей вере нанесен непоправимый удар, - я тут же пожалел о сказанном. Мы частенько пикировались на тему того, что современная церковь превращается в некий коммерческий проект со всеми своими таксами на венчания-крестины и прочую "божью благодать". А Иван отвечал, что "если кто-то кое-где у нас порой", то это еще не значит, что все такие. Но в любом случае, сейчас был не тот момент, чтобы торжествовать победу. Правда, Сван, слава Богу, на мои слова отреагировал спокойно, только пожал плечами:

- Не стоит валить на хозяина дома, если тебя обдурил привратник. Тем более, что я и сам собирался идти к врачу. Завтра же.

- А что теперь? Пойдем вместе? Нашему психотерапевту можно будет позавидовать. Состряпает диссертацию: "Влияние эмоциональных связей между индивидуумами на возможность перекрестного опыления психическими расстройствами". Пойдем, пойдем. Прямо как муж с женой к венерологу. Заодно узнаем, кто в дом заразу принес.

- А главное, кто жена...

Мы посмеялись, с визитом к психиатру решили повременить, а прежде пойти к Игорю и напиться. Авось разум, отключившись, позволит войти в сознание какой-нибудь умной мысли - эдакая медитация по-русски.

С Игорьком мы знакомы курса со второго. Мы со Сваном учились на филологии, а Бац с еще одним нашим дружком - Данником, были "журиками", журналистами. Правда, ни из того, ни из другого акул пера не вышло - поработали пару лет один в газете, второй на ТВ и занялись другими делами. Даник в последние пару лет вообще исчез с нашего горизонта. С Бацем мы виделись раз в пару месяцев - хотелось бы чаще, но как-то не получалось. Обычное дело - работа, дом, новые друзья. Правда, с Иваном все равно удавалось поддерживать отношения плотнее, но это, скорее всего, потому что жили в одном районе города.

Прозвище Сван получилось из соединения имени (Иван) и страсти к коллекционированию, причем, не абы чего, а фигурок свиней. Их у него в доме было десятков восемь, от смешных поросят из розового детского мыла, до вырезанного из черного дерева африканского вепря с клыками из слоновой кости. Мелочь помещалась на каминной полке. Камин - этот предмет роскоши из быта "новых русских", Иван поставил у себя в конце девяностых. Тогда на какое-то время его дела пошли очень хорошо, и появилась возможность переоборудовать родительский дом. А вепрь обитал в спальне - по размерам он всего раза в два уступал настоящему лесному монстру и на девушек производил неизгладимое впечатление.

Игорь, прежде чем стать Бацем, носил варварское имя Бацилла из-за того, что каждые три месяца подхватывал какую-нибудь ОРВИ. Мы к этому привыкли и как только "толстячок" начинал "пускать соплю", его тут же помещали в карантин - переставали заходить в гости, не брали с собой на пиво и не пускали на пороги своих общаговских владений без ватно-марлевой повязки. В итоге Бац занялся закаливанием, стал ходить по улицам босиком, а зимой, отправляясь на пробежку в одной майке и шортах, пугал закутанных в цигейку общаговских негров. В результате этих издевательств над своей нежной, склонной к обжорству и лени натурой от вечных простуд он избавился и даже похудел ненадолго.

В отличие от Ивана и меня, у которых уже появилась своя жилплощадь, Игорь в свои тридцать по-прежнему жил в университетской общаге - устроился работать в профкоме и ему выделили двухместку. Он с удовольствием бы завел семью и переселился в нормальную квартиру. Но, увы, добрая фея с городской пропиской и свободной жилплощадью не находилась.

Сейчас Игорь как раз переживал очередную любовную неудачу. Правда, она не была связана с поисками подходящей партии - все-таки эти "поиски" относились скорее к области бравад, которыми мы порой потчуем своих старых знакомцев, еще помнящих нас удачливыми юнцами. Очередная девушка отказала Бацу, и потому он очень обрадовался визиту друзей. И радовался до тех пор, пока не уразумел, что у нас со Иваном с головами не все в порядке. В такой ситуации любой из нас старается выкинуть проблему из головы, раз уж решить ее не в силах. Поэтому предложение полезть по балконам за водкой было своего рода прошением о тайм-ауте. И мы его приняли - с благодарностью, поскольку с недавних пор тайм-аута испуганное сознание просило постоянно.

Я накинул куртку и метнул в Баца его огромной ушанкой из зайца черно-белой расцветки. Однажды наш щекастый друг задал вопрос: "Ну, ответьте, почему меня не любят девушки!?". И сердцеед Иван посоветовал ему устроить молитвенные песнопения о ниспослании слепоты на род женский. Ну, или хотя бы организовать ритуальное сожжение этой шапки. Бац не послушался.

- Я не пойду... - Иван остался сидеть на продавленном диване, щекоча лиса по синему пушистому горлу. Вид у него был какой-то... скомканный.

- Ты чего?

- Не знаю... Не хочется как-то. - Сван зачем-то ощупал свое левое плечо, поморщился. Потом вытащил из лопатника сотку и протянул мне. - Моя доля.

- А с плечом что?

- Упал неудачно, - Сван отвел глаза, и это мне не понравилось. Что еще произошло, и почему он не хочет об этом говорить? Считает, что по сравнению с остальным случившееся не достойно внимания, или наоборот - не хочет пугать нас еще сильнее?

- Упал?

- На лестнице. В глазах помутилось, у меня в последние дни частенько мельтешит как-то... Надо бы давление померить. О ступеньку каблуком запнулся и полетел.

Мы только пожали плечами и пошли вниз - на четвертый этаж. Именно отсюда, с балкона, которым заканчивался общий коридор, вел путь на улицу. "Ночные ворота", если хотите. Проходить ими было немного опасно, - приходилось спускаться до самой земли на руках, хватаясь за решетки перил. Но поколения студентов пренебрегали риском свернуть шею. В свое время за одну ночь сам я поднялся и спустился в общежитие восемь раз.

Стоит сказать, что несчастные случаи хоть и редко, но случались. То один, то другой студент срывались с балконных поручней и падали на бетонный тротуар, ломая руки-ноги. Чаще всего виной всему было чрезмерное желание повторить и добавить, толкавшее неокрепшие организмы на поиски алкоголя. Но раз или два задержавшийся молодняк просто не поспевал вернуться к 23-м часам и оказывался перед закрытой дверью общаги. Вахтерша то ли слишком крепко спала, то ли пошла на принцип, и в результате студент получал переломы, а руководство вуза - неприятности. Но, тем не менее, ничего лучшего, кроме как усложнить подъем, сии ученые мужи не придумывали. Сначала закрыли на навесной замок дверь на второй этаж, а люк, ведущий с балкона второго на балкон третьего этажа, заколотили досками. Народ, разумеется, стал лазить выше. Потом та же участь постигла четвертый этаж, затем пятый. Общежитовских под роспись ознакомили с приказом о санкциях, которые обрушатся на головы тех, кого уличат в "вертикальных перемещениях", не говоря уже о порче университетского имущества - срыве замков с балконных дверей и раскурочивании люков.

Толку было мало. Комендант не уставал писать жалобы на таинственных негодяев, сбивавших замки. Навесы становились все прочнее и массивнее, дверным решеткам уже завидовало начальство расположенного неподалеку вытрезвителя. После пары лет борьбы не на живот, а насмерть, когда счет испорченным замкам достиг размеров, достаточных для покупки среднего возраста отечественного автомобиля, руководство вуза сменило коменданта. Возможно, как раз из-за среднего возраста отечественного автомобиля, который за это время у него появился...

Его преемник, а точнее преемница, пошла другим путем. Ловкости, с которой эта немолодая женщина с крупной зернистой бородавкой на лице устраивала засады, позавидовал бы ГУпЧК. Вместо того, чтобы сидеть на мягком диване перед телевизором, Коменда, как называли ее в общаге, часами наживала себе геморрой на неудобных крышках унитазов. Стратегия состояла в том, чтобы затаиться в соседней с гуляющей компанией секции (четыре комнаты с общими туалетом, душем и умывальником) и дождаться, когда кто-то полезет вниз за выпивкой. На обратном пути его уже ждал "ночной дозор" - патруль студенческой милиции. Но, как говорится, ничего так не радует противника, как ваше тайное, ставшее для него явным. Двери туалетов в общагах закрывались не только изнутри, но и снаружи. Должно быть, Коменда не раз прокляла эту прежде казавшуюся ей несущественной деталь.

Когда общага отсмеялась, одна добрая душа все же выпустила врага из сортира. И первое, что он сделал - накатал заяву... на добрую душу. Бедняга Бац еще долго жалел о своем милосердном поступке, логика же Коменды была проста, как логика любого тюремщика. Первое - отомстить за унижение любому, кто мог быть причастен к этому безобразию, а уж дебошир и выпивоха Бац-то точно мог. Второе - поставить Баца в такие условия, когда ему под угрозой отчисления из университета придется выдать настоящих виновных. От подлости такого поступка стены общаги вздрогнули. Если раньше война с Комендой велась строго по правилам, то теперь готовилось нечто, далекое от них. На адрес профкома ушло заявление о том, что комендант общежития неоднократно вымогала подарки и деньги от родителей студентов. Свидетельские показания родителей прилагались. К частью или нет, но заявлению этому ход дан не был. В профкоме замяли оба дела - и против Баца, и против Коменды. Как ни странно, они не стали лютыми врагами. Бац даже пресек несколько наших попыток подложить врагу какую-нибудь свинью. К примеру, Данька предлагал наложить кучу экскрементов на картонку (эту часть плана он соглашался взять на себя), затем все это великолепие засыпать бумагой и окропить бензином. "Мину" следовало поместить на пороге комнаты коменданта, потом поджечь и позвонить в дверь.

- Представьте, - брызгал слюной восторженный Даник, - Коменда выходит, видит горящую бумагу и начинает ее топтать!..

Бац представил и с мрачным видом пообещал набить Дане морду, если он это сделает.

Так или иначе, но с тех пор в борьбе наступило перемирие. И даже тот факт, что на балконе пятого этажа в очередной раз сбили замок, прошел незамеченным. С тех пор Коменда успела уйти на пенсию, а покинувший общагу Бац снова в нее вернуться - уже на правах работника университета - но пятый этаж все не запирали. А вот в соседней "единице", чей "водочный путь" проходил прямо напротив нашего, народу приходилось спускаться по балконам аж с шестого.

Когда мы с Бацем появились на балконе, там как раз суетилась троица - один из парней собирался отправиться вниз, а его подруга что-то сбивчиво, пьяно ему объясняла. За тридцать разделявших нас метров видно было, что этим троим было уже достаточно. Но сами они так не считали.

- Ей богу, грохнутся, - пробормотал я, на что Бац философски заметил:

- Да ну... Это же Димон - Черкес. Он по такой "синьке" постоянно спускается, да еще и косячок выкурит. Хватательный рефлекс у парня отличный. Перед Эверестом поставить, и соврать, что ларек наверху - и не заметишь, как проверит и назад вернется, чтоб морду тебе набить.

Парень по кличке Черкес скинул кожанку и перенес ногу через перила, одной рукой удерживаясь за стальной прут, а другой выделывая плавные жесты перед лицом своей подруги.

- Ты гляди - у него опять новая скво.

- Кто новая? Северо-Кавказский военный округ?

- Нет, "скво", это женщина по индейски. Отсюда ничего так, хорошенькая. А то он вечно таких лахудр находит - мама родная! Наверное, боится имидж испортить.

- В каком смысле испортить? - личность Черкеса (который отсюда на черкеса вовсе не походил, разве что тем, что неестественно ровно, как на жеребце, восседал на перилах), начинала меня удивлять.

- Да он же откуда-то с Кавказа, там у них к женщинам свое отношение. Он знаешь, как людей по половому признаку различает? Если говорит "чуловек" - это мужик. А женщина это исключительно "телка".

- Ну и дурак... - мне стало обидно за эту пьяненькую девчонку, которая провожала своего "джигита" за водкой. Интересно, что он ей сейчас там рассказывает? Что "телка" не человек, а в лучшем случае "скво"? Да нет, скорее "поет" про неземную любовь, чтобы через пару недель бросить.

Честно говоря, мне на секунду даже захотелось, чтобы он сорвался со своего "насеста". Или нет, скорее не сорвался, а чуть не сорвался, чтоб струхнул по-настоящему, а она бы его вытащила. Может, тогда уважать будет. Я вот тоже с Кавказа, родители под Назранью живут, но к женщинам по-человечески отношусь.

Меня настолько разозлила фигура на соседнем балконе, что я чуть язык не прикусил - так стиснул зубы. А в следующую секунду рядом с ней стало что-то происходить. Воздух в метре над Черкесом вспучился волдырем антрацитового цвета, и на несколько мгновенный застыл, став упругим и плотным. По его поверхности побежали всполохи - такая быстрая-быстрая радуга, только не цветная, а самых разных оттенков серого, от замшево-мышиного до почти черного. Потом волдырь стал расти в сторону, будто кто-то, сделанный из гуттаперчи, выбирался наружу. Похоже было на очень густой газ или "газообразное", пупырчатое тесто, в которое бухнули слишком много дрожжей. Я еще не понял, на что же больше, а "тесто" уже выбралось все, и слепилось в фигуру с рванными очертаниями, висящую в воздухе правее и выше Черкеса. Она походила на глыбу серого гранита, из которой скульптор начал вытесывать собаку. Грубо наметил голову, убрал лишнюю породу до самой холки, а потом потерял интерес и оставил все так - куском камня, из которого торчит оскаленная песья морда. Правда, этот камень был слегка разряжен, сквозь него можно было даже различить окна общаги, но ощущение гранитной незыблемости и холодной мощи от этого не пропадало.

- Мамочка родная... - прошептал я, покосившись на Баца - а он-то видит?

Но Бац бормотал что-то на "свободную тему" и пялился на девчонок, куривших в окне девятого этажа.

- Гляди, - хрипло пробормотал я, - твой Черкес тебе "фак" показывает...

Бац нехотя скосил глаза и, не найдя подтверждения моим словам, снова перевел их на девчонок:

- Тебе делать нечего, Мей.

Значит, не видит.

Черкес уже перехватил руками перила, чтобы удобнее было перелезать. Серое нечто придвинулось ближе, из глыбы выросла гипертрофированно толстая "рука" протянулась к парню и легла на правое плечо. Я увидел, как под ее нажимом человеческая плоть пошла волнами, будто круги по воде. Вокруг кожанки, волос, лица на миг вспыхнуло и тут же погасло бледное, немощное сияние, в котором преобладали красноватые и мутно-коричневые оттенки. Серая клешня погрузилась еще глубже и застыла, выжидая. Я внезапно понял, что сейчас должно произойти. Черкес перемахнет через перила и начнет спускаться. А потом его правая рука вдруг перестанет слушаться, пальцы сорвутся с поручня и он упадет вниз. Шесть этажей и цементный тротуар внизу. Это будет верная смерть - вопрос только, насколько мучительная. Нужно было что-то делать, но колючий ком внезапно образовался в моем горле, не давая вырваться оттуда ни звуку. Потом я пытался понять, в чем причина этого оцепенения. Наверное, их было несколько, в том числе и недоверие к самому себе - что если "глыба" лишь галлюцинация? А кроме того страх: существо, которое так по-хозяйски запустило руку в тело человека, испускало одуряющий, парализующий страх.

Черкес перебрался уже полностью, сейчас он начнет спускаться. Я, наконец, столкнул с места огромный валун, застрявший в глотке, и крикнул:

- Назад, не лезь!.. - Вышел какой-то хрип, его услышал только Бац.

- Ты чего?! - он испуганно глянул на меня и в этот момент за спиной раздался полноценный рев здорового, пьяного мужика:

- Менты-и-и!!!

Черкес мигом перекинулся обратно на балкон и вместе со своими спутниками тут же оказался в коридоре. Я едва не сиганул с балкона, как перепуганный птенец-желторотик из гнезда. Сзади стоял Сван.

- Идиот... - прошипел Бац, - какого ты?..

Но Сван не обращал на него внимания, он уставился в точку, расположенную чуть выше балкона шестого этажа. Черные пятна зрачков в его глазах быстро росли, заполняя всю радужку.

- Идет... - прошептал он.

Я обернулся. Серое пятно, оставшееся без добычи, медленно плыло по направлению к нам.