Нф-100: Псы кармы, блюстители кармы. Весь роман целиком

Глава 20. Очередь Мея.

Что стало с Даником.

Я не открывал очень долго - в туалете сидел, а когда сидишь в туалете, вот так быстро соваться удается не всегда. Наконец я натянул штаны, спустил воду и вскоре уже распахивал железную дверь навстречу Бацу. Голова у него была всклокочена, будто он только что прорыл ею длиннющий тоннель в куче подушек.

- Заходи. Один, без Ваньки? Где ты шарахался, мы же волновались!

- У девушки. Да в порядке все. Чего волновались-то?

- Ничего себе! Исчез безо всякого следа, и еще спрашивает! - я вспомнил опасения Свана и осторожно спросил, - ну, как у вас?

Бац улыбнулся так, что понятно стало - все отлично, даже заячья шапка с ушами дело не испортила. Я не стал развивать тему, впустил гостя в тесную прихожую, заставленную тумбочками, шкафами, вешалками. Он поморщился. В квартире, всего на месяц лишившейся женской руки, уже поселился особый запах, какой бывает в дворницких и в поездах дальнего следования. Я его уже не воспринимал - только когда сам заходил с морозца. Бац оглянулся по сторонам:

- Че ищешь? - спросил я.

- Хочу понять, не здесь ли ты хранишь старые валенки, набитые окурками, - сумничал мой друг. И об этом неблагодарном я волновался!?

- Пойдет, пойдем, - я втолкнул его в кухню - в комнате у меня царила та еще обстановочка. - Посиди, я тут приберусь немного...

На пару минут я исчез. Покидал разбросанные шмотки в ящики для белья, и вернулся к Бацу.

- Пойдем? - пригласил его в комнату.

- Неа, я здесь посижу, - видно, смотреть на сомнительные результаты уборки у него желания не было. - Твоя Ленка когда появляется?

Он поерзал, удобнее усаживаясь на табурете, накрытом вязаной из обрезков ткани подстилкой. Это тещина работа. А вот он заметил и плоды моих "стараний". На столешнице кухонного гарнитура лежал напильник без ручки. Железяка пробыла здесь уже с недельку - все забывал ее убрать. Еще в начале этого срока я случайно плеснул на нее водой и не вытер, так что теперь на белом пластике краснел ржавый след в форме инструмента.

- Блин! - я кинул напильник в ящик для овощей, примостившийся под обеденным столом, и принялся яростно оттирать отпечаток губкой для мыться посуды. Выходило не очень, но выходило.

- Спасибо, что внимание обратил. Я тут делал чего-то... не помню. Ленка только в субботу приезжает. У сестры в Подмосковье задержалась. Там у них сейчас снег, зима настоящая, не то, что у нас.

- Ты деньги отдал?

- Угу. На следующий день.

- Теперь у твоих издателей претензий нет?

- Нет... - я сел, закончив свое занятие. К счастью для меня, след преступного разгильдяйства под действием порошка исчез. - Спасибо, Бац. Выручили... Видимо, с понедельника займусь трудоустройством.

- Опять в журналистику?

Я отрицательно замотал головой.

- Нет. Пройденный этап. Сначала думал, может вообще из города уехать. Куда-нибудь в райцентр. Устроюсь в газету, исполню давнюю мечту своего университетского препода.

- Он хотел, чтобы ты в районке работал.

- Нет, он все собирался осуществить "сплав советской и современной школы журналистики". С современной я уже знаком, буду сплавлять ее с советской, раз у препода самого руки не дошли.

- Представляю себе заголовок: "Кровавые будни и праздники тружеников городской бойни"... - Бац пару раз хохотнул, - помнишь Стасика Деденко? Учился с нами на втором курсе. Он еще, когда его спрашивали, че он на каникулах делал, отвечал: "Самосовершенствовался".

- Ну, - я Стасика сразу вспомнил, такого не забудешь.

- Я недавно его встретил. "Самосовершенствуешься?" - спрашиваю. "Неа, - отвечает, - надоело. Пять лет медитировал, медитировал, но так ни одна чакра, сука лагерная, и не открылась..."

- И где он сейчас, - улыбнувшись, спросил я.

- Говорит, что у одного еврея-издателя работает. Газету делает кошерную.

- Какую?

- Кошерную. Про здоровье всякое, объявления, и чтоб ни одной капли крови! Может, тебе туда же?

- Нет, спасибо. С понедельника пойду по фирмам, попробую рекламным агентом устроиться, они, если дела пойдут, неплохо зарабатывают. Или еще есть один вариант, получше...

- Это хорошо, что есть. Анекдот знаешь? Надпись на дверях в рай: "Рекламным агентам вход воспрещен. Штраф 20 баксов!" А почему с понедельника, сегодня же вторник?

- Понимаешь, у меня идея возникла по поводу этих видений... Хочу рассказ написать. Кириллыч говорил, что возьмет, или, может, где-то еще пристрою. Бац? - Я вдруг решился, мне все равно нужно было рассказать кому-то, - Дело есть... только обещай, что между нами. Никому ни слова.

Он удивленно глянул на меня:

- И Вовке с Иваном?

Я отвел глаза.

- Свану - особенно.

Это было что-то новенькое в наших отношениях, и оно ему явно не понравилось.

- Ну!

Вместо ответа я начал изучать наклейку на холодильнике - флаг США, привезенный Бобом из Америки, но при этом "made in China". Я тянул время, не то, чтобы размышляя, как начать, просто не решаясь это сделать.

- В общем, помнишь, мы ходили к одной ведунье.

- Ну! Она еще вам ерунду какую-то про следы говорила и снятие порчи. И что?

- Когда я мы уходили, Сван забыл телефон у нее на столе, и вернулся его забрать. А эта Тамара мне шепнула...

Я опять замолчал. Черт, трудно-то как признаваться!

- ...шепнула мне, мол, не общайся со своим другом, постарайся не видеться с ним, и обязательно возьми вещь его или землю от следа и приходи ко мне.

- Зачем?..

- Затем, что Сван, как она говорит, и есть тот самый, кто из меня энергию тянет!

Бац обескуражено уставился на меня:

- Но это же полная хрень! Мало ли, что она тебе наговорила. Ты что, поверил?

Я спрятал глаза. Мне было стыдно.

- Понимаешь, все мои неприятности начинались после того, как мы с ним увидимся. И чувствовал я себя хуже - то сердце схватит, то еще что... и из рук все валилось, и вообще. А стоило денек-другой не встречаться, все потихоньку восстанавливалось. Сегодня, вот, Кириллыч уже звонил. Мол, не отчаивайся, еще посотрудничаем, я проблемы улажу. На работу хорошую зовут - в пресс-службу одной организации. Зарплата неплохая.

- Но ведь ты же недавно с ним виделся. Какая связь?

Я не ответил, пялился на американский звездно-полосатый стяг. Местами краска на нем потекла: что поделать, China есть China. Даже если из Америки. Сначала Бац не понял, что означает мое молчание, потом дошло.

- Ты что ... землю ей носил?! - не своим голосом спросил он.

- Носил... - буркнул я в ответ, - Она сказала, что теперь связь между нами порвала. Но советовала все же подальше держаться.

- Ты что!? Мы же...

Он задохнулся. Я вдруг почувствовал, что в эту минуту треснула и начала расползаться на части наша дружба.

- Я теперь понял, - я начал говорить бысто-быстро, стараясь поскорей объяснить ему мой поступок, - он сам не знает, что делает. Сознательно брать от нас силы он бы не стал. Сван не такой, он для меня, тебя, Вовки горы своротит. Но что если кто-то его заразил этой дрянью...

- Какой еще дрянью? - Бац почти плакал.

- Помнишь, он говорил, что попал в золотой лес - с этого все и началось. И принес оттуда лиса.

- Кота!..

- Вот именно! Ты видел котенка, а я, как и Сван - лиса. То есть, он принес оттуда какую-то зверушку, которую видели только зараженные. Значит, возможно, зверушка и была источником заразы. Мало ли, куда попал Сван и что там у них за вирусы. А может, там вообще случилось что-то, о чем он нам не рассказал. Может, на него напали или подвергли какому-то воздействию. Может, он и сам не помнит, что было - он ведь говорил, что какое-то время был без сознания. Я когда Кастанедой увлекался, читал про путешествие сознания в другие миры. Погибнуть там проще простого. Получить травму - тоже. Обычно, чтобы туда попасть, требуются годы тренировок, но ведь Сван когда-то этим делом увлекался, а контроль за снами, например, у него всегда был силен. Может, что-то сдвинулось уже теперь, он думал, что все бросил, а внутри него работа какая-то шла. Вот его и занесло бог весть куда.

Я достал из-за пазухи шнурок, на котором висел маленький кожаный мешочек.

- Возьми.

Бац протянул руку и кусочек кожи опустился на его ладонь.

- Что это?

- Оберег, - объяснил я, - на всякий случай. От магического вмешательства, чтобы никто не мог от тебя подпитаться.

- Мей, я не могу поверить, что ты повелся на всю эту ерунду, - сказал мой друг каким-то чужим голосом, - Я верю, что мир устроен гораздо сложнее, чем нам видится, но ходить к гадалке, чтобы тебя "защитили от Свана"?! Эти обреги?! И вообще ее версия - бред какой-то...

- Не ее, а моя версия, - возразил я.

Он посмотрел на меня внимательно. Будто решал, похож ли я на спятившего. Ну, не больше, чем во все последние дни - это точно.

- Если Иван не знает, что с ним творится, то нам надо как-то помочь ему, - продолжил я. Мне было очень важно, чтобы Бац понял. Ведь со стороны - и я прекрасно понимал это - все выглядело натуральным... предательством. - А обезопасил я себя не потому, что боюсь, и не только потому, что у меня жена и ребенок, и обязанности перед ними. Подумай: если со мной и с тобой что-то случится, то ведь и самому Свану никто не поможет. К тому же ничего я не обезопасил - я же от него не скрываюсь. Наоборот - все время вместе. Да и неизвестно, чего стоят все эти мои предположения. Так... перестраховка. Я, Игорь, это тебе говорю, чтобы ты знал, что творится. Понимаешь?

Он покачал головой и сказал:

- Если честно, нет. Я даже не знаю, слетели вы с катушек или ваши призраки и вправду существуют. И как это - вы видите призраков, но не слетели с катушек? Ведунья говорит, что на вас порча. А, может, вся "порча" только в том и состоит, что у вас редкая форма психического расстройства - совместные галлюцинации.

Он замолчал, глядя в пол. Кто бы помыл этот проклятый линолеум...

- Блин! Как мне на твои откровения реагировать?! - продолжал Бац, - Не могу понять, как теперь мы будем общаться - после того, как ты перестал доверять Ивану.

Я хотел было возразить, что не перестал ему доверять, но Бац остановил меня жестом руки.

- Подожди, Мей, дай разобраться - мысли так и пляшут...

Он сидел молча какое-то время, потом сказал:

- Не знаю... Буду считать, что тебе виднее, и ты так поступил из добрых побуждений. Или потому, что у тебя галлюцинации осложнены манией преследования.

От такого признания мне, как ни странно, стало легче.

- К врачу вам надо обоим! - как бы в раздумии продолжал Бац. - Позвонить, что ли, в психушку - дать адреса? Не понять только, пользу это принесет или вред. После нашей "дурки" нормальным редко кто на волю выходит. Хотя, в вашей нормальности уже и посторонние начинают сомневаться: Катя меня два дня, что я у нее провел, все расспрашивала, кто вы, да что...

- Расспрашивала? - эта новость неприятно царапнула меня, но я не успел додумать, почему.

- Чаю хочу, - сказал Бац, а следом за этим зазвонил телефон.

- Возьми трубку, я пока поставлю, - сказал я, и он пошел в коридор, где к стене был привинчен аппарат "под старину".

Пока я наливал воду и включал газ, Бац вернулся. Лицо его было хмурым, он осмотрел кухню, будто искал чего, а потом плюхнулся на табуретку.

- Что еще случилось?

Он поднял глаза на меня, и я увидел, что в них смешались слезы и удивление.

- Даника подстрелили. Он в больнице лежит, в своей Мостовской. Месяц был в коме, теперь очнулся и требует вас - тебя и Ваньку. Плохой очень...

- Мать звонила?

Игорь кивнул.

- Едем?

- Сейчас. Кошелек пойду поищу...

Пока я рылся в лежавшей на диване груде из одеял, пледов, подушек и мягких игрушек, Бац позвонил в университет и выпросил отгул. Секретарша шефа начала, было, ему выговаривать, но потом он сказал, что случилось, и та примолкла. Даника она тоже знала, еще по временам, когда мы все играли в одной кавээновской команде.

Звонок домой и на работу к Ивану ничего не дал. Мобильник его тоже не отвечал, так что поехали мы сами. Молчали все время, пока добирались до вокзала, садились в электричку - повезло, что поспели как раз к отбытию. Говорить не хотелось, да и не о чем было. Обстоятельств, которые привели Даника на больничную койку, Бац не знал: мать нашего студенческого товарища почти все время плакала, и ничего толком не сказала. Единственная версия, которая возникла, что он случайно попал под пулю: заподозрить тихоню Даню в связях с криминалом было невозможно. Разве что он сильно изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз полтора года назад.

Он был вечным неудачником, боявшимся, что его обидят. Как-то на репетиции, собираясь предложить шутку, сказанул: "Я тут прикол придумал. Только вы не смейтесь, ладно?" Последняя фраза пережила тот его прикол. Она стала своего рода визитной карточкой Дани.

Как и еще один случай. Ему дали маленькую роль в музыкальном конкурсе - в самом начале на сцену выходила массовка в нарядах цыган и с гитарами. Слов у него не было - зная, что их Даня от волнения может забыть, режиссер решил не рисковать. На репетициях наш друг часами ходил с гитарой, отрабатывая "цыганский" шаг. И даже посетил концерт какого-то хора провинциальных шавэл, заехавших в город с гастролями. Во время игры - это был очень важный университетский финал - наш друг все время торчал за кулисами, и путался под ногами у остальных. А в начале "музыкалки" на сцену так и не вышел. Впрочем, никто в суматохе этого не заметил.

Но "звездный час" Данила все же состоялся - черед десять минут, когда ведущий объявил "музыкальное домашнее задание" наших соперников. Он предстал перед полутысячным залом со своей гитарой и в гордом одиночестве. Поскольку "фанеру" от удивления наши противники включить забыли, а никто больше на сцене не появился, Данил решил, что с началом "музыкалки" вышла накладка. И стал спасать положение.

Он подошел к микрофону и запел "цыганскую":

- Мохнатый барсук на дубовый сук,

Цапля сера-ая в коноплю...

Из-за кулис ему в это время уже махали и свои, и чужие. Но он не видел и продолжал ударять по своим шестиструнным "гуслям", продолжая нести какую-то околесицу.

- Я цыганскую дочь с барсуком не прочь,

А вот цапель я не люблю!

Потом, "под пытками" нашим смехом, он сознался, что всю эту пошлость придумал с перепугу. Увы, на том его литературные способности иссякли, он замолчал, а с ним его гитара. Пауза вышла неловкая: зал, не понимающий, что происходит, смотрел на Даню, Даня уставился в зал, краснея, и кося глазом в сторону - не идет ли подмога. Ведущий, присутствовавший на репетиции, догадался, наконец, что случилось, и стал мелко хихикать. И тогда в полной тишине из-за кулис раздался могильный шепот Ивана:

- Даня, уходи... мы уже свое отцыганили...

Как выяснилось, прозевал нужное время Даня потому, что в сутолоке ему наступили на каблук, и тот оторвался. В такой обуви о "настоящем цыганском шаге" нечего было и думать, и Данил решил прибить каблук на место. Справился с этим он как раз в тот момент, когда со сцены донесся голос ведущего: "Музыкальное домашнее задание..." Чье - наш "рома" впопыхах не расслышал.

Не знаю, повлияла ли на оценки жюри песня про барсука, но чемпионами университета в тот вечер мы стали с большим преимуществом.

- Ты чего улыбаешься? - спросил меня Бац.

- А?... да так. Вспомнил, как Данил тогда на сцену выперся.

Он тоже хмыкнул.

- Ну не могу я себе представить, что наш Даня связался с "братвой"! - Высказал общую мысль Бац. - Он в свое Кукуево ведь не коноплю растить поехал, а образование сельское поднимать, школьным учителем на триста рублей в месяц. Как его угораздило?

К станции станицы Мостовской мы подкатили ранним вечером. Отсюда до деревни Домики, где жил Данил, было еще три станции, но мать сказал Мею, что лежит он в здешней больнице.

Заплаканную Валентину Ивановну мы отыскали на перроне сразу же.

- Мальчики... Горе-то какое... - она тут же уткнулась в плечо Мея.

То, что она нам рассказала, повергло нас в шок. Оказывается, Данил вовсе не стал жертвой случайной пули. Случайно в человека полный автоматный рожок не выпускают. Его подкараулили, когда он выходил из своего "Форда" в магазин.

- "Форда"? - мы с Меем переглянулись. Он что, на три ставки трудился, или на завтраках в школе экономил?

- Он ведь уже год, как из школы ушел, - объяснила мать Дани, - Занялся заготовкой леса. Нашел покупателей каких-то, с лесниками и милицией договорился, и по ночам работал. Я понимала, что не совсем это законно, но у нас район-то сами знаете, какой бедный, кроме как на лесе, нигде и не заработаешь. В это дело войти еще надо. Думали, повезло. Риска, Даня говорил, никакого, а выгода... Вот тебе и выгода. Я потом узнала, что ему угрожали - какие-то ребята приезжие хотели, чтобы он им платил.

В больницу мы приехали, когда вечер уже разрисовал ее золотыми прямоугольниками окон. В коридорах реанимации было пусто, немногочисленные больные отходили ко сну, и потому нянечка, сидевшая за столом при входе, дала нам "бой" шепотом. Чтобы убедить ее пропустить нас с матерью, пришлось звать дежурного врача. Бац попытался предложить ему денег, но он отказался.

- Пять минут, - в итоге было сказано нам, - и то только потому, что он с утра твердит ваше, Николай, имя. Но не больше! У парня есть шанс, давайте не будем его этого шанса лишать.

Даня, лежавший в теплой палате, не накрытый даже простыней, был похож на мумию - столько на нем было бинтов и повязок. Или на большущую муху, которую паук превратил в кокон. От рук, ног, лица, груди к приборам тянулись нити проводов, две капельницы подсоединены к рукам, трубочка еще одной уходила под пластырь чуть ниже ключицы.

- Спасибо... - он увидел нас и постарался улыбнуться, - мама, можно мы поговорим.

Женщина кивнула, проглатывая слезы, и вышла. Скоро, - я чувствовал - ей уже не придется их сдерживать. Потому что лежавший перед нами землисто-желтый человек с глазами, увидевшими черноту по ту сторону, собирался прощаться.

- Мало времени, - Даня сглотнул - кадык на худой шее рванулся к подбородку, а потом плавно опустился вниз, - Мей, дай воды - на столике такой чайничек. Поилка. Жаль, что Иван не смог: мне надо было ему... Главное - ему было сказать.

- Мы до него не смогли дозвониться. Ничего, он попозже к тебе заедет. Завтра, - я поддерживал голову Дане, пока вода лилась в его рот, тонкими ломанными ручейками сбегая по небритому подбородку.

- Не будет потом...

- Не говори глупости, врач сказал, что шансы есть.

- Пустил бы он вас, если бы так, - Даня обреченно скривил губу, - да я и сам знаю. Моя удача вышла. Теперь главное, чтобы вы жили. Если из-за меня и с вами вот так... я на том свете покоя знать не буду.

Его слова привели нас в такое замешательство, что я выронил поилку, и та громко звякнула, упав на металлическую столешницу с высоты сантиметров в десять.

На звон в дверь просунулась голова нянечки, строгая женщина глянула на нас укоризненно и снова исчезла.

- О чем ты? - спросил Бац.

- Прости, Мей, - ответил Даня не ему, а мне, - ты, я вижу, тоже пострадал. Я сейчас объясню...

Лицо у Дани искривилось, как-то вдруг сразу проступили все морщины, мимические складки, под мигом вспотевшей кожей вздулись горошины венозных узлов.

- Потом, потом расскажешь, - я начал поправлять ему подушку, сделал знак Бацу идти за врачом, - сейчас позовем твоих эскулапов, укол сделают.

- Некогда. Потом укол, - Данник посмотрел на меня со всей требовательностью, на которую был способен. - Я не знал, что делаю. Это всегда так происходит: сначала тебя лишают судьбы, потом начинают случаться мелкие неприятности, а потом человек погибает от несчастного случая, болезни или еще чего. А те, кто выживает, начинают замечать, что у них дела вроде налаживаются, а близких наоборот преследуют беды. Если сумеешь прожить еще дольше, поймешь что причина этих бед - ты. Я узнал про это недавно. Ко мне в баре подошел один из таких, как я - один из трансов. Выпили вместе и тут он давай рассказывать, что знает, что у меня проблемы, и когда примерно они начались, и все такое... Я сперва думал: или педик или братва таким дурацким образом подкатывает. Но он объяснил. Рассказал, как разглядеть других трансов и тех призраков, что приходят собирать жизни - блюстителей Кармы. Как тянуть линии судьбы из других, что ты должен видеть, что чувствовать при этом. Я попробовал смотреть, получилось. И тут он мне продемонстрировал... подонок. Там была девчонка, совсем еще ребенок. Он сказал, что у молодых все быстрее восстанавливается, и на моих глазах размотал ее, как кокон - нитку за ниткой. А потом с ней же хотел в гостиницу завалиться. Это такой трюк: когда человека разматывают, он чувствует незащищенность, и тянется к тому, кто кажется ему сильным и уверенным. Вот тогда я дал ему по морде и решил уйти...

- Из бара?

Даник криво улыбнулся:

- Не только... Не брать помощь, на которую не имею права. Не пользоваться другими. Пустить все на самотек. Наблюдал, как тянутся из меня щупальца - такие серые протуберанцы, они хватают нити других людей, до которых сумеют дотянуться. Особенно близких - такие уж мы эгоисты, считаем, что имеем право на тех, кого любим. Я учился держать эти щупальца при себе.

Бац перехватил мой устремленный в темень окна взгляд. Не надо было читать мысли, чтобы понять, что он выражает. Чуть-чуть облегчения - глупого облегчения оттого, что тебе, наконец, объяснили происходящее. И все остальное - обреченность.

- Продержался я без подпитки чуть больше трех недель, а потом появился дурак с автоматом. И все. Я только вчера, когда из комы вышел, окончательно осознал, кто меня поначалу поддерживал - первые месяца после моего перерождения. Видение мне было, будто заново все пережил: мы с Ванькой случайно на рынке у вас в городе встретились, за обновками для матери я приезжал. Мне тогда как раз хреново было - дела валились, рэкет наезжать стал. Пожаловался ему, а он сказал: "Давай помогу, только придумать бы, чем". И я почувствовал - он готов помочь. А уже дома как-то легче от этого его участия стало, проблемы сами собой вдруг решились, дела в гору пошли, и я чувствовал, каким-то образом это с Ванькой связано. А потом, в коме, понял, что зацепил я его. И тянул понемногу до последнего, все эти три месяца. А теперь вижу, что он стал питаться от тебя, Мей...

Он замолчал, и никто не прерывал установившуюся тишину. Я как-то вскользь подумал, что Сван ничего не рассказал нам с Игорем и новом деле Дани. А потом во мне вдруг родилась злоба. Родилась и тут же умерла, будто кинули спичку в облако тополиного пуха - вспышка и ничего не осталось. Я глянул на Баца и понял, что ему страшно. Наши разговоры о серых призраках с песьими мордами, о светящихся коконах - все это из странной блажи друзей, пусть даже граничащей с умопомешательством, превращалось в реальность. Таковой ее делали слова человека, последние минуты жизни тратившего на то, чтобы объяснять и просить прощения. Мне стало жаль Баца. И почему-то было совсем не жаль Даника. Умом я понимал, что он не виноват, что он поступил мужественно, решив предупредить нас. И ведь прекрасно знал, что последние минуты будут отравлены - нашим гневом, нашими резкими словами, а может, еще и чем похуже. Я понимал, но сделать с собой ничего не мог - сейчас передо мной лежал не старый товарищ, а причина страха, который мы с Иваном переживали все последние дни.

- Ничего, Даник. Все в порядке, - я все же смог взять себя в руки, но слова выходили с трудом, будто я выталкивал из горла холодную, липкую жабу. В них не было искренности, и он это понял.

Что-то стояло между мной и им, между мной и прощением, что-то, чему имя я нашел, только когда мы покинули больницу - эгоизм.

Через пару секунд явился врач и погнал нас из палаты. Даня в последний раз взглянул на меня, и я увидел, какая сильная боль его терзает.

- Прости, Мей, - проговорил он, - мне кажется, у тебя все еще будет хорошо. Только расскажи все Ване... - он глянул на шнурок на моей шее и продолжил, - оберег тебе не поможет. Когда Иван узнает, он сам прервет контакт.

Даня взял руку Баца желтыми отекшими пальцами и продолжил уже для него:

- Будь начеку. К Ваньке скоро начнут подкатывать, они ведь ищут своих, вместе им проще. А ты настоящий подарок для трансов - столько в тебе нитей.

В его взгляде появилась некая странность - задумчивая, расфокусированная...

- Возьми, если тебе нужно, - понял Бац.

Глаза Даника снова стали обычными, только очень серьезными. Он тихонько покачал головой:

- Если не дай Бог это случится и с тобой, если станешь таким же, не колеблись. Так жить... нет смысла.

Он отпустил руку и вытянулся на койке, глядя в потолок. Мы, наконец, вышли.

Уже на вокзале, когда ждали обратную электричку, я вдруг почувствовал, что Даник умер. И только тогда простил его. Рухнула внутренняя плотина, в которой было все - и обида, и боль, и гнев на судьбу, и жалость к себе. Я заревел навзрыд, уткнувшись носом в плечо Баца. На нас оглядывались, я понимал, что я - белугой ревущий молодой мужик - выгляжу нелепо, дико. Пытался подавить своенравные рыдания, но им было плевать на приличия. Они разрывали мое горло и рвались наружу, пока не вышли все, и тогда взамен пришло спасительное, обессиливающее безразличие.