NeuroSoul Том 2.

Глава 2. Тела

— Вам необычайно повезло, — молоденькая медсестра наложила Дэвиду больше десяти швов, ровно по длине раны, тянувшейся от локтя до запястья, — Осколок разрезал мышцы прямо вдоль, не доходя до кости. Надо же… не задето ни одного большого нерва. Сухожилия тоже целы. В моей практике такое встречается не часто. Да вы просто счастливчик.

Странная, однако, у него удача. Любой другой везунчик на его месте отклонил бы эту раскаленную пластину одним только взглядом, она вонзилась бы рядом, буквально в нескольких миллиметрах от кончика носа и угрожающе шипела, но не причинила бы никакого вреда. Вот настоящая удача. А сейчас у него на руке порванная кожа, раскуроченное запекшиеся мясо, которое пахнет кровью и еще чем-то жареным и вкусным, отчего его начинало тошнить. Ему достаточно и бедняги Барри. Не хватало еще, чтобы он чувствовал слюноотделение на самого себя, хотя Дэвид был достаточно голоден.

Наверное, Дэвид ощущал бы отвращение гораздо сильнее, если хотя бы немного чувствовал рану. Но он не чувствовал. И вовсе не из-за того, что главные нервы не были повреждены, и сухожилия целы. Полет Миражей заморозил его нервы, и Дэвид удивлялся, как еще может двигать рукой, если ничего не чувствует. Скорее всего, ему уже не попасть по цели, если вдруг придется стрелять.

«Даже хорошо, что моя правая рука повреждена, — внезапно подумал Дэвид. — Это очень уважительная причина, почему я не могу ею пользоваться. Это точно. Лишь бы мне не пришлось больше стрелять».

И никакое это не везение. Больше походило на полосу странных несчастий, которые только притворялась удачей, пряча свое истинное лицо.

Где-то вдали все еще дымилась гигантская змея, подогревая раскаленным телом и без того горячий воздух пустыни, а голова ее, напротив, все замерзала и замерзала, выплевывая вверх облака морозного пара. Вокруг собралась толпа выживших, отчаянных и азартных, кто еще мог стоять на своих двоих, или хотя бы на одной ноге. Сдавалось Дэвиду, что никто не уйдет, пока не разгадают загадку, ответ на которую каждый придумывал себе сам. Дэвид даже допускал, что для слишком азартных ответ на нее будет смерть, потому что жадность людей не знала никаких границ. Игроки отказывались от помощи вместо того, чтобы первыми согласиться на госпитализацию.

Госкорпорация прислала несколько отрядов полицейских, пятнадцать машин скорой помощи и бригаду техников, вместо тех, кто сгинул внутри самого большого сосуда треугольника «Магуро». Сейчас-то они стараются, сейчас-то вокруг суета, сетования на роковой случай и убеждения в полном содействии. Дэвид не хотел даже подключать общую сеть, зная, что говорят сейчас там очень сладко. Тот кредитор тоже говорил очень сладко и обманул его на целых полмиллиона монеро, и тот торговец тоже говорил сладко, а в итоге украл свои же товары из кармана умершего дроида, да и Кубик остался без инструкции.

Сладкие речи хороши, если они правдивы, но обычно они потому и сладкие, что в них изначально задумывался подвох. Такой подвох сейчас зияет на его руке под десятью швами — от локтя и до запястья. А вокруг разбросаны куски раскаленного железа, кое-где виднелись целые островки сплавленного песка, превратившегося в стекло, к тому же везде были разбросаны трупы.

Трупов было так много, что даже приезжие спасатели не успевали их собирать, и кое-какие разлетевшиеся внутренности сильно пахли на жаре. Медики шастали за камнями, расколотыми памятниками и валунами, собирая оторванные конечности и расплавленные куски поврежденных дроидов. Огромный сосуд «Магуро» сравнялся с пустыней, возвышаясь над песком унылой каменной кочкой. На его фоне остальные два, там вдалеке, выглядели просто исполинами.

— У тебя повысилась температура тела, — прошептал тихий голосок у Дэвида на груди.

Медсестра засобиралась к другим пострадавшим, Дэвид проводил ее взглядом, отдельно — ее пухлые округлые ягодицы, которые потряхивались так забавно и приятно глазу. После ее ухода Кубик начал разговаривать.

— У меня лихорадка, потому что я получил ранение. Это совершенно нормально, — Дэвид совсем не удивился ни ране, ни поту на лбу, когда его начало трясти от жара. Это было не первое его ранение, — Мне вкололи регенерирующую сыворотку по ходу швов, и через пару часов все начнет заживать. У меня такая генетика — сначала колят, а потом сразу все затягивается, и лихорадка проходит. Иногда мне даже грустно, когда она заканчивается. Приятное ощущение, особенно ломота в теле. И больше всего нравится, когда лежишь в кровати и тебе никуда не нужно идти.

Дэвид покинул карету скорой помощи, чтобы не занимать нужное место. Есть граждане и послабее его, и которые чувствуют боль, особенно если им оторвало руку или ногу. Он даже видел, что у кого-то недоставало уха.

— А сейчас тебе приятно? — тихо осведомился Кубик.

— Совсем нет. Вокруг пустыня и ни одной удобной кровати. Это расстраивает.

— Что значит расстраивает?

Дэвид задумался.

— Это, как если бы солнце сильно-сильно светило, и ты вкусно питался, но вдруг появилась туча и закрыло его от тебя.

— Ооо… — протянул Кубик. — Ужасно, что в пустыне нет удобной кровати.

— Мне нравится, когда ты просыпаешься, — улыбнулся Дэвид. — Только нужно быть смелее. Не молчи, если тебе хочется со мной поговорить.

— Дэвид сказал, что нельзя говорить при его начальнике. Нельзя, чтобы кто-то узнал обо мне на работе.

— Так ты поэтому молчал? — почесал затылок Дэвид. — Надо же, я и забыл. На такой работе как эта можно разговаривать. Моему временному начальнику, видимо, плевать на окружающих, и тем более на какой-нибудь говорящий Кубик. Он только и делает, что думает о разгадках. Никогда не встречал такого… — тут Дэвид задумался, потому что Андрея нельзя было назвать самовлюбленным. Как может человек любить себя, если все его мысли занимает какая-то полумертвая женщина с рыжей гривой? Он даже заставляет себя думать, как она. Куда это годится? Так недолго и с ума сойти. Тогда себя и не полюбишь толком. — …никогда не встречал такого безразличного ко всему человека. Он ничего не ценит, кроме своих дурацких разгадок. И Кубика ценить не будет, он даже тебя не заметит.

— Мне должно быть обидно? — спросил Кубик.

— Лучше всего, если тебе будет никак, — Дэвид посмотрел на небо — там летали дроны, а между ними, высоко в небе, парил орел. Судя по тому, что он не проявлял агрессии и совсем не собирался охотиться на дроны, он тоже был механическим. — И все-таки здоровенная была эта змея. Испугался? Я быстро бежал, и извалял тебя в пыли.

— Было весело, — Кубик заиграл разноцветными гранями. — Грустно только, что тебя ранило и тучи закрыли твое солнце. Да, грустно. Это правильная ментальная связь.

Иногда Дэвиду казалось, что чувства у Кубика все равно что игрушечные. Совсем несерьезные. Одно время разум мог догадаться как правильно жить, а в следующее мгновение напрочь забывал об этом. Дэвид даже не был уверен, что он ощущает по-настоящему. Что его грусть — это грусть, а радость — это радость. Ему хотелось, чтобы все было по-настоящему, натурально, и Кубик научился чувствовать. Пусть и не по-человечески, но хотя бы по-птичьи, или как-нибудь по-другому, и обязательно как у того, кто был рожден.

«Зато его страх самый что ни на есть настоящий. Я точно знаю, страх у всех одинаковый». Возникал ли он от недостатка солнца или от ожидания смерти? Ведь когда сладкие лучи заканчивались, заканчивалась и энергия. Быть может, Кубик испытывает боль, когда голодный. Дэвид испытывал — у него крутило живот и иногда покалывало в пальцах, однажды его даже затошнило и в глазах появились разноцветные мушки. Значит, Кубик точно живой.

Забавное дело. Когда заходит речь о радости, Дэвид сомневался, реальная ли она, а когда подумал о страхе и боли, то сразу понял, что в этих чувствах нет ни капли вранья. Они были настолько тяжелы и осязаемы, что их можно было положить в ладонь и взвесить. Особенно страх смерти — у всех живых существ он есть, и такой сильный, что не требует никаких доказательств. Тяжелый и тягучий, как липкий сон, в котором пытаешься убежать от монстров, поднимая свинцовые непослушные ноги.

Ну раз так, и Кубик живой, ему обязательно нужно найти какие-нибудь подходящие ноги.

— Подумай над тем, кем хотел бы стать, — сказал Дэвид, сдувая пыль с черных глянцевых граней. Яркие цвета погасли, теперь он снова накинул черную одежку. — В прошлый раз тебе понравилось небо. Может, тебе придутся по вкусу крылья и захочется летать? Не обязательно ловить насекомых или вообще какою-нибудь живность. Я проделаю дыру в голове у птицы, и ты сможешь питаться через макушку. Или даже наполовину выпилю череп, чтобы можно было кушать всей поверхностью. Этого же хватит? Зато будешь летать.

— А зачем мне летать? — тихо спросил Кубик.

— Кажется, тебе в тот раз понравилось.

— Наверное, я плохо помню… высоко и ветер дует.

— Да, именно, — довольно ответил Дэвид. Щетку бы сюда, чтобы как следует натереть бока Кубика. Бережно, чтобы не поцарапать, но такие продавались только в городе и стоили дорого. Он обязательно купит одну, когда ему заплатят за гон. — Пыли больше не будет, и крылышки тебе сделают очень мягкие, чтобы самому себя натирать. Скоро у меня будет возможность купить много полезного. И функционального, — Дэвид задумался с удовольствием. — Думаю, я смогу выбить у регистрационной конторы местечко еще для одного сокола или орлана. Для воробья ты слишком большой, даже если всю голову заменить.

— А для ворона? — после некоторой паузы спросил Кубик.

— А для ворона у тебя слишком покладистый характер, — хмуро ответил Дэвид. Ему не хотелось, чтобы Кубик стал вороном. Он еще помнил, как один такой воровал семечки из его кармана, а другой противно каркал, не слушаясь своего хозяина. Дэвид считал себя хорошим хозяином, и не хотел кричать на Кубика, если тот станет вороном. — Для тебя подойдет что-то более… благородное. Красивое. И к солнцу будешь летать ближе. Чем выше, тем вкуснее. Больше излучения.

— От Марса до Солнца сотни миллионов километров, — задумчиво произнес Кубик. — Десять километров не имеют никакого значения. Их слишком мало, чтобы я хорошо наелся.

Дэвид почесал затылок, для этого ему пришлось опустить цепочку с Кубиком на грудь. Правая рука его совсем не слушалась и висела рядом — вдоль туловища.

— Ты взлетишь над облаками, когда они закроют солнце, — Дэвид и сам удивился, что привел эффективный аргумент. — Крылья могут преодолеть много облаков. Тогда ты будешь сыт в любое время.

Кубик замолчал, раздумывая над сказанным. Дэвиду показалось, что ему понравился его аргумент. По крайней мере, он на это надеялся.

— Зачем мне быть кем-то другим? Почему мне не остаться просто Кубиком?

Дэвид расстроился, что придется начинать все заново.

— Чтобы быть хорошим и правильным, — пояснил он. — Говорят, что среди интеллектов бывает нечто иное.

— Нечто иное?

— Да. Ты чувствуешь себя таким?

— А что это?

— Не знаю, — честно ответил Дэвид. — Наверное, это что-то совсем непонятное. Оно думает ни как человек, ни как животное, и даже на камень не похоже. И воду тоже не напоминает.

— А пятна? Пятна на спинке божьей коровки напоминает?

— Не уверен. Наверное, нет.

— Мне нравится, — Кубик заиграл гранями. Дэвид нахмурился.

— Так не пойдет. У каждого должно быть свое место, — строго сказал он. — Птицы летают в небе, хомяки роют норы, а змеи должны кусаться, хоть мне это и не нравится. Просто так полагается. Посмотри на эту огромную змеюку, — Дэвид имел ввиду распавшегося на части дроида. — У нее большущая голова, а мозг какой… очень умный. Он умнее и меня и тебя, и этого ищейки тоже. Если честно, наверное, он умнее десятерых таких ищеек, если не больше. Что такому мозгу делать в теле змеи, которая умеет только ползать и плеваться электричеством?

— Может, ей нужен такой мозг, чтобы делать это хорошо?

— Что хорошо? — не совсем понял Дэвид.

— Плеваться электричеством.

— Ну уж нет, — Дэвиду сдвинул брови и стал еще более хмурым. — Эту змею сделали, чтобы творить плохое. Электричество должно быть в чайнике, чтобы варить вкусное какао или смотреть новости, но никак не плеваться электричеством. У этой змеи могли быть хотя бы руки, чтобы делать что-то красивое. Чтобы все увидели, о чем она думает. А думает она о разном, раз у нее такой большой мозг. Так полагается. У каждого мозга свое тело. Если ты что-то иное, в этом мире тебе делать нечего.

— Почему?

Дэвид открыл рот, поймав себя на мысли, что не знает ответа.

— Какие сложные вопросы ты задаешь, — Кубик плохо себя вел. Дэвид не хотел ругаться, но чувствовал, что придется. Наверное, он тоже был непослушным ребенком, хоть мама никогда и не жаловалась. — Потому что так задумано. Если что-то делается не как полагается, как придется или как захочется, все тут же летит ко всем чертям.

— К чертям — это куда?

— Просто так говорят. Когда что-то ломается и становится больше не эффективным, — недовольно проворчал Дэвид. — Природа вырастила орла, значит, так задумано. Если бы она вырастила что-то иное, то и мир был бы другим.

— А каким?

— Другим. Не такой, как этот. А, может, и бы вовсе его не было. Человек все время пытается придумать что-то иное, вот все и ломается.

— Я подключался к сети. Там говорится, что после смерти может быть все что угодно. Наверное, может быть и нечто иное?

— Не знаю… может быть. Ты умеешь подключаться к сети?

— Умею.

— Не делай так больше, — Дэвиду не по нутру были эти разговоры об ином после смерти. — Без моего разрешения.

— Хорошо, — удивительно послушно ответил Кубик.

— До смерти еще дожить надо, — важно сказал Дэвид. — Пусть там будет все, что угодно, а у нас планеты и соколы. Если так придумано, значит, зачем-то нужно. И никакие змеи с огромными головами в этом мире не полагаются. Подумай над тем, кем хотел бы стать. Считай, что это домашнее задание. — сказал Дэвид и опередил вопрос вечно любопытного Кубика. — Разрешаю тебе посмотреть в сети, что это такое.

— Хорошо, — Кубик заиграл гранями, значит, он не расстроился и у него было хорошее настроение. — Тебе пришло письмо.

— Правда? — брови Дэвида взлетели вверх.

— Да. Я проверил твою почту, когда ты еще не запретил.

— А открывал? — с подозрением спросил Дэвид. Он носил коммуникационный браслет на запястье, и встроиться в его сигналы могло далеко не каждое устройство. А Кубик, получается, мог.

— У меня нет доступа.

— Ладно, — облегченно кивнул Дэвид. — Ты молодец, что предупредил. Но так больше не делай.

— Хорошо, — ответил Кубик и грани его потухли.

Отключился Кубик точно не от обиды. Дэвид уже давно заметил, что речь отнимает у него много сил. Не так много, как зрение, но потом ему все равно приходится долго питаться.

И все-таки он казался Дэвиду забавным. Глупеньким немножко, вечно любопытным и слегка обидчивым. Прямо как детеныш какого-нибудь зверька, обязательно пушистого, потому что Дэвид любил зверей с шерстью, пусть они и имели длинные угрожающие клыки. Все же они были теплыми, мягкими и выкормились от молока матери, а все что с чешуей и иголками ему казалось холодным и неприветливым. Даже если это были цыплята, вылупившиеся из яйца. Яйца, к слову, тоже казались ему холодными и неприветливыми, хотя Дэвид очень любил яичницу. Пусть и любил, но она совсем не казалось ему забавной. Вкусной, но точно не забавной. А Кубик милый и ему хочется заботиться о нем. А еще Дэвиду льстило, что он чувствует себя рядом с ним очень взрослым. Он даже брал выше — мудрым. Кубик много чего знал, чего не знал Дэвид, но совершенно не умел этим пользоваться. Он даже не умел распознать кислого от сладкого. Все-то ему нужно было объяснять и показывать. Дэвиду нравилось это делать. Во вкусах-то он знал толк. От кислого он морщился, а от сладкого — улыбался. Со временем он научит этому и Кубика.

Оглянувшись вправо и влево, Дэвид убедился, что никого нет поблизости и никому нет дела до того, что появится на всплывшей перед его носом голограмме. Медики порхали над ранеными, криминалисты убирали трупы, за копошением внизу следили дроны и искусственные птицы в небе, где-то вдалеке покрылись инеем стальные куски огромной змеи, разбросавшей свое тело на добрых два, а то и все три километра в длину. Хвоста Дэвид даже и не видел, его кончик валялся там, далеко в пустыне, теряясь на горизонте в густом, как кровь с молоком закате.

Дэвид подкрутил настройки, чтобы сделать голограмму потемнее и предзакатное солнце больше не бликовало на полупрозрачных острых краях документа, потому как день клонился к ночи и закат уже вовсе рябил алым.

Пришел ответ на его недавний запрос: досье на Коршунова Андрея Артемовича с полной распечаткой ДНК-идентификации.

Теперь-то он узнает, что Андрей ему снова соврал, и что национальный герой Артем Коршунов вовсе не его отец. Этот ищейка просто хорохорится, потому что хочет выглядеть великим. Андрей ничего не чувствует и не любит никого, наверное, даже себя. Зазнайки хотя бы восхищаются собой, а странный следопыт не занимается даже этим. Придумал себе отца, чтобы хоть как-то оправдать свою черствость. Подняться в чужих глазах, и немного в собственных тоже. Как коротышка Тадеуш. Андрей, конечно, совсем не коротышка, но, может, у него короткая душа? Маленькая. Как он тогда сказал? Ма-ло-ду-шие? Именно. Маленькая душа. Прямо как у Кубика. В таком маленьком тельце все должно быть маленькое, и душа тоже. Хотя Дэвиду иногда казалось, что у Кубика она бескрайняя, как небо над головой, и обширная, как сны, которые он видит. Целый мир, понятный только ему самому.

Нет, не стоит сравнивать Кубика с Андреем. Наверное, величина души не зависит от размера тела, вдруг подумал Дэвид, скользя глазами по светящимся строчкам.

Коршунов Андрей Артемович. Графа «мать» — прочерк, графа «отец»: Коршунов Артем Константинович. Популярный певец в прошлом, гражданин земли. Тоже в прошлом… Впоследствии принял гражданство Марса, участвовал в войне с «Венетом» на Венере в составе спасательной группы «альфа» под маркировкой «зет». Национальный герой.

У Дэвида загорелись щеки, он даже почувствовал теплоту, которая идет от его собственной кожи. Потом у него стали жаркими кончики ушей. Несмотря на то, что его захватила лихорадка, и, казалось бы, его должно трясти только от жара, Дэвида бросало сразу и в холод, и в жар.

«Полное ДНК-соответствие», — на этих строчках Дэвиду стало особенно стыдно. Значит, Андрей все-таки не врал… правду сказал. А ведь Дэвид уже придумал много всяких обидных слов, которые бы доставили Андрею массу неприятных ощущений. Заслуженных, как считал Дэвид. Даже законных, если вспомнить несколько федеральных положений о ложных данных. Ведь они работали вместе всего несколько дней, а Андрей успел обмануть всех вокруг несколько раз. Торговца, что продал ему отличный каркас для Кубика — Андрей наговорил ему всякой ерунды и он отдал его за бесценок, за какую-то бутылку воды. Дэвид считал, что обманывать должны только торговцы, потому что у них судьба такая, а обычные люди этого делать не должны. Потом были грабители, потом…. И всех их Андрей обманул, не мигнув и зеленым глазом. Наверняка, он еще много обманывал, по мелочи, просто Дэвид не заметил этого. А умолчал еще больше. И все же… Артем Коршунов его отец, и это — правда. А Дэвид уже сказал много плохого.

Надо бы извиниться перед ним. Придумать какую-нибудь ободряющую речь… или даже шутку. Только Дэвид не знал никаких шуток про ищеек, кроме очень обидных. Других в его круге про следопытов не рассказывали. В закромах памяти у Дэвида были две пошлые и одна откровенно оскорбительная, которая казалась ему особенно смешной, но сейчас рассказывать ее было нельзя. Некрасиво.

В досье нашлась еще кое-какая информация, на этот раз не такая стыдливая, как показалось Дэвиду. Кое-что из биографии, особенности работы. Андрей окончил государственную академию МВД Российской империи по Свердловской области, по сыскному направлению. Оно и понятно — ищейка-то должен где-то научиться быть ищейкой. Получил двойное гражданство благодаря отцу, но бывал на Марсе крайне редко, и все визиты были строго задокументированы. После нескольких лет работы в государственных структурах отправился в свободное плавание. Стал частным детективом и искал, искал…

Дэвид сильно свел брови, прямо до боли. Взгляд скользил по списку дел, которые раскрывал Андрей, и становился все более хмурым. В досье отметилось каждое, во всех мельчайших подробностях. Но подробности Дэвиду не были интересны, он хватался взглядом за заголовки.

Кэльвин Тейра, пилот, 24 года. Пропал во время планового рейса с Луны на спутник Юпитера «Европу». Напротив его имени стоял маленький значок — зеленый «плюс», и статус — найден, жив.

Людмила Болотова, 14 лет, пропала после тренировки по художественной гимнастике, в гуще толпы. Зеленый плюс. Найдена, жива.

Грэгор Найтли, 45 лет, инженер. Пропал из собственного дома примерно в 9 часов вечера. Предпосылок к исчезновению не было, он не занимался никакими стратегическими разработками. Напротив его имени стоял уже красный «минус». Найден. Мёртв…

Дэвид нетерпеливо скакал глазами от имени к имени, которых набралось уже целый ворох, не теряя надежды найти какой-нибудь название, у которого не были ни фамилии, ни отчества. Хотелось найти хотя бы какую-нибудь кличку, но и ее тоже не было. На каждое из имен можно было нажать и открыть досье, где и в каких обстоятельствах была найдена жертва, живой или мертвой.

В одной из шуток про ищеек упоминались старый башмак и валютная проститутка. Неочевидная на первый взгляд связь между ними оправдывалась огромными деньгами, за которые работал следопыт. В конце анекдота все дружно хохотали, гадая, какую еще вещь готов отрыть ищейка, чтобы получить свой жирный гонорар.

Следопыты были готовы браться за любое дело, которое принесет хороший доход. Однажды следственный отдел отклонил заявление, когда у одного незадачливого больного пропал платок, в который он сморкался, будучи больными очень серьезным вирусом. Больной выжил, но платок остался дорог ему как память о великом пережитом горе. Его личный подвиг, который был внезапно утерян. Отдел тогда отказал ему, прилепив еще и штраф за ложное заявление, а байка еще долго ходила по казармам. Помнится, тогда за дело взялся какой-то следопыт и нашел-таки этот сопливый платок… За раскрытие этой великой загадки он получил три миллиона монеро. Отличная профессия для того, кто никого не любит и кому нет ни до кого дела.

Вот только в делах Андрея не было никаких сопливых платков, супер-джетов, старых башмаков или даже маленьких, очень холеных собачек по кличке «Рози». Все, кого он когда-либо искал были людьми.

Хасанова Есения Владимировна, 19 лет, студентка 2 курса романо-германской филологии Казанского Государственного Университета, пропала между 3 и 4 парой по пути в студенческую столовую в обеденный перервав. Найдена. Жива. Это была самая первая строка в делах Андрея.

Коршунова Есения Владимировна, 30 лет, преподаватель кафедры романо-германской филологии того же самого университета, в котором и училась. Пропала между 3 и 4 парой по пути в преподавательскую столовую в обеденный перерыв… Найдена. Мертва.

Это была самая последняя строка в делах Андрея. На Дэвида смотрела девушка с огненно-рыжей гривой, сухим жилистым лицом и пронзительно зелеными глазами. Такими зелеными, что они казались горящими, как в сказках про ведьму с большим чаном ядовитого зелья. Дэвид не сказал бы, что эта девушка была красива. Длинное бледное лицо, сплошь усыпанное веснушками, скошенный подбородок, острый крючковатый нос и хитрые кошачьи глаза. Но было в ее взгляде что-то… хищное. И живое. Даже не верилось, что девушка с такими живыми глазами может быть мертва. Чтобы распознать в ней мертвеца, нужно быть очень догадливым.