NeuroSoul Том 2.

Глава 11. Навсегда

Когда его обступили тени, он снова попытался бежать. Поднять бы камень с земли и бросить, да руки не слушались. Особенно правая, с зияющей раной от локтя и запястья, которую он не чувствовал вместе с рукой. У левой руки не двигались только пальцы, на плечах околела шея, а на голове — уши. Все остальное худо-бедно работало, только убежать все равно не было шансов. Он топчется на месте и не может сделать ни шага. Тени же стремительны, как дым, который они накурили невидимыми ртами. То, что у них не было ртов еще совсем ничего не значило. Они точно высасывают жизнь у всех, к кому прикасаются. Дэвид хорошо помнил, как в прошлый так погибла красивая разноцветная рыбешка. У нее блестела чешуя и пестрели большие круги на скользких от рыбьей слизи боках. Он поднял ее из воды и бросил в тень. Самую большую, самую злющую и самую наглую. Ту, которая молчала все время, а потом начала угрожать и гнаться за ним по пятам. Она-то и высосала из рыбы всю жизнь, сделав мертвой и серой. У бедной рыбехи даже бока стали блеклыми и неприметными — вот насколько они умеют лишать жизни.

А могут ли Тени высосать жизнь из камня? Наверное, в камнях не очень-то много вкусного. Только этим Теням все равно, им только и подавай, чтобы что-нибудь из кого-нибудь высосать. Оттого становится жалко даже камни.

Только Дэвид ничего не успел — над его головой уже разверзлась глотка Полета Миражей. Та самая, от которой он спрятался в выемку огромного валуна. Как же так? Ему же удалось добежать, он же забился в маленькую щель, став похожим на оловянного солдатика…

Небо казалось еще более бездонным, чем до этого, и начало засасывать в себя Тени. Они трепыхались, пытались хвататься за пыль под черными туманными покровами своих полупрозрачных тел, хотели схватить Дэвида, чтобы зацепиться за него, но у них ничего не получалось. Полету было все равно. Он проглотил их одну за другой. Хоп — и нет той, от которой так отвратительно пахло коноплей. Травянистый запах жжёных полей тоже скоро исчез. А за ним и табачный. Когда самая большая Тень уходила вверх, она сверкнула красными глазами, а потом и острыми зубами, желая укусить Дэвида. Только он не поддался. Он увернулся от нее — упал на землю, потеряв равновесие.

Повезло, подумал он, глядя на небо лежа на спине. И вдруг он осознал, что спит. И под ним не каменная земля, а мягкая подушка и матрас. А в небе не зияющая глотка. Это его веки мешают увидеть, что на самом деле находится наверху. Потому что он спит, и они закрыты. Дэвид открыл глаза.

Сердце колотило, по лбу струился холодный пот. Вместо зияющей небесной глотки наверху находился обшарпанный потолок. Как хорошо. Даже красиво. Если над тобой гладкий потолок с дождевыми потеками, и ты лежишь на чем-то мягком, стало быть, это хороший знак. Дэвид не чувствовал холода. Не чувствовал он и лихорадки, разве что знакомую панику после кошмара. Тело чувствовало окружающее тепло. Примерно двадцать пять градусов или около того. Значит, он и вовсе в безопасности.

— Ты жив, — послышался знакомый шепот Кубика. Он казался счастливым. Неужели откорректировал логические привязки эмоции-интонации? — Жив, жив! Я боялся, что сны не отпустят тебя. Они были такими глубокими.

Дэвид повернул голову. Рядом с ним стояла тумба, а на ней уместился Кубик на подставке. Грани у него светились бордово-алыми.

— Ты красный, — удивился Дэвид. — Почему?

— Когда я волнуюсь, становлюсь таким. Это началось совсем недавно. А когда я питаюсь, окрашиваюсь в синий. Радость имеет желтый цвет. Индикатор цветов постоянно меняется, недавно произошла корреляция по ментальным связям. Это случилось само собой, я ничего не делал.

— Понял, — Дэвид ничего не понял. — То есть ты сейчас красный, потому что волнуешься?

— Ты жив…

— Да ты чего это? А ну-ка перестань, — Дэвид попробовал приподняться, и, на удивление, у него получилось. Даже и не болело ничего. — Сейчас впору пожелтеть. Давно я так себя хорошо не чувствовал, только тело онемело немного. Сколько я спал?

— Ты грезил неделю.

— Ооо…

По ходу его руки, от плеча и до запястья, мерцали датчики. Рана почти зажила, на ее месте осталась только нежная бугристая кожа уродливого шрама. Дэвиду очень понравился этот шрам — из него ничего не текло и не торчало. Ни разодранной плоти, ни крови, и костей он не видел. Зажившая рана — самый лучший шрам, что он видел.

Он лежал на обычной больничной кровати в простоватой комнатке с небольшим окошком с солнечной стороны. На медицинском столике-каталке стройным рядом уместились лечебные растворы, рядом с кроватью находилась система автоматическая система внутривенных вливаний. Рядом — пара экранов его текущего состояния. Кто-то лечил его. Не похоже, что это было государство. Если это было оно, Дэвид лежал бы в гораздо более аккуратном помещении, кровати на три или четыре, но медицинская помощь надеялась бы на их собственную регенерацию. Индивидуальные экраны… где это видано? В первый раз Дэвиду выделили что-то индивидуальное.

— Ты покушал? — первое, что спросил Дэвид, и только потом: — Где я?

— Меня переносили на подоконник каждое утро, — Кубик отвечал последовательно. — Ты у Нэнсис.

В груди екнуло. У Нэнсис…

Дэвид не успел обеспокоиться, как дверь в помещение отворилась. В узкий проем еле протиснулся высокий амбал. Чтобы проникнуть внутрь, ему пришлось отклонить корпус и войти боком.

Одет он был совершенно обычно, Дэвиду даже знакомо: широкие армейские штаны, футболка с кобурой от импульсника на плече, и, собственно, сам импульсник у него под ребрами. Конструкция выглядела небольшой, однако Дэвид знал, что подобные экземпляры могли разнести половину стены, если их поставить на режим чуть выше среднего. Об этом он догадался по синему набалдашнику рукояти, проглядывающей из-под кожаных ножен. Ноги незнакомца торчали из армейских ботинок, голова — из мускулистых крепких плеч. На голове покоился темно-зеленый берет с незнакомой Дэвиду эмблемой. Земной, предположил он. Этот человек, наверняка, принадлежал охране Нэнсис, и относился к ее личной армии. Земной армии, тут же поправил себя Дэвид. Нэнсис делала это при поддержке Земли. Смогла бы она провернуть все это, будучи совершенно одна?

— Очнулся, приятель? — пробасил амбал, отодвигая стойку с приборами, считывающими состояние Дэвида.

При этом он кинул беглый взгляд на экраны, убедившись, что там все в порядке.

— Где я? — спросил Дэвид, хотя и знал примерно, где.

Виды из окна подсказывали ему, что находится он на высоте примерно в пятнадцать этажей, а то и всех двадцати или даже тридцати. Пики высоких зданий за окном намекали на город, большой и очень людный. А уж серое небо, покрытое кучковатыми тучами он и вовсе узнает где угодно — такое небо бывало только в Арсии, его родном городе. Неуютном, сером и унылом, где хочется жить только на рассвете и во время обеда, когда можно взять себе густой апельсиновый сок и пару белковых булочек в столовой. Рассвет зачинался, окрашивая серое брюхо неба в золотисто-алый, свет нежно лился в комнатку, разливая еду для Кубика по подоконнику. Что-то Дэвиду подсказывало, что покормить малыша он не успеет.

— Вставай и можешь выметаться отсюда, — кинул ему амбал.

Совершенно точно не успеет. Дэвид встал, послушно взяв одежду со стула, стоящего рядом с кроватью и начал одеваться без лишних вопросов. По своему опыту он знал, что в подобных ситуациях лишние вопросы не к чему, особенно, когда тебя намерены отпустить. Конечно, Дэвид никогда не был в таких ситуациях, но он хорошо слушал инструктаж и в экстренных случаях всегда действовал как надо. Он похвалил себя за молчание, когда натягивал носки. Синий на левую ногу, а бордовый на правую. Что-то он не припоминал, что одевал такие цвета, когда отправлялся в Терби.

— Чего возишься? — поторопил его мужчина.

— Это другие носки, — ответил Дэвид.

— Бери что дают и на выход.

Не став спорить, Дэвид продел стопы в шелковистую ткань носков, которая, к слову, оказалась довольно приятной. Натянул ботинки и быстро зашнуровал, в этом у него был солидный навык. Потом аккуратно одел Кубик в его каркасную одежку и уместил того на груди.

— Ну, ты чего? Опять замолчал?

— Они называли тебя чокнутым, а еще чугунной башкой, — пожаловался Кубик.

— Ну и пусть называют как хотят, — пробубнил Дэвид, тем более что это было действительно так. Кто пересекает красную линию навстречу Полету Миражей? Только чокнутый. — Голова у меня крепкая, целых два раза выдержала Полет. А идти с Андреем было действительно плохой идеей.

Но если бы Андрей позвал его за собой, или попросил помощи, он пошел бы еще раз. Да вот только он не позовет. После такого Полета не выживают. Просто остаются там навсегда. Скорее всего, спустя неделю, он все еще стоит на коленях, иссохший, как фрукт на солнце. Спросить бы о нем кого-нибудь, да этот охранник выглядит совсем не тем, кто раздает простые и понятные ответы. Он вообще не был похож на того, кто любит раздавать ответы.

— Чего возишься, солдат? Заткни свою погремушку и за мной. Что, у тебя руки отвалились, или член?

Руки. Правую он вообще не чувствовал, и ногу еле как. Одевался, как деревянный, протягивая ее вперед. А когда встал, сразу запнулся, попытавшись сделать шаг. Придется ему хромать. Плохое дело. Вот и случилось то, что доктор ему предсказывал. Скоро он станет инвалидом, а то и вовсе парализованным, если срочно не сделает операцию. Дэвид нежно погладил Кубик, зная, что амбал его испугал и теперь у него не допытаться ни слова, пока они не окажутся наедине. Кубик замерцал желто-фиолетовыми переливами, когда Дэвид прикасался к нему. Словно котенок какой-нибудь или домашний бобр. Дэвид выходил из комнаты, влача за собой ногу.

Они вышли в комнату побольше, уходящую в длинный коридор, спрятанный в темноте. Тут сидели еще двое охранников, не менее огромных, как амбал и сам Дэвид, одетых примерно по той же самой моде, только на голове их красовались алые береты. Их Дэвид узнал. Они были марсианскими — с эмблемой южного департамента по наркотическому контролю. У Дэвида спина похолодела, когда он понял, что механические пальцы Нэнсис глубоко погрузились в Марсианскую систему государственной защиты. Везде были ее люди. Предатели.

— Мне нужно что-то подписать? — вдруг спросил Дэвид, проявив благоразумную инициативу. — Что-то о неразглашении? Я думаю, мне нельзя говорить, где я находился и что видел.

Мужчина рассмеялся, его люди тоже. По крайней мере Дэвид предположил, что они его люди — кто-то же должен быть тут начальником. Без этого никуда, уж Дэвид знал. Потому что кто-то кричит, а кто-то выполняет приказы. Мужчина в зеленом берете очень походил на того, кто раздает поручения.

— Господин Дэвид Ортейл? — за спиной Дэвида раздался услужливый, спокойный голос. — Вы проснулись. Рад.

Дэвид повернулся. Перед ним стоял мужчина очень похожий высокого карлика. Тело его было не очень большим, на спине виднелся горб, перетянутый шелковыми складками просторного узорчатого халата, руки и ноги у него были будто бы длиннее, чем должны быть на самом деле. Непропорциональность его тела бросалась в глаза вместе с удобными махровыми тапочками на маленьких стопах. В окружении высоких, крепких и хорошо сложенных мужчин он выглядел птенцом кукушки в гнезде высокогорных орлов.

— Здравствуйте, — Дэвид привык проявлять вежливость в ответ. Ведь они его не убили, а это выглядело очень вежливо.

— Я Найман. Простите капитана Туорена, он бывает достаточно груб, — сказал высокий карлик и слабо улыбнулся. Улыбка его выглядела уставшей.

— Это ничего. Я еще ни разу не видел начальника, который нежничает, — Дэвид сказал правду. Бывало, Магилак его и похвалит, и по плечу похлопает, но только затем, чтобы потом задать хорошую взбучку.

— Прошу, идите за мной, — сказал Найман и повернулся к темноте коридора.

— Но мне сказали, я могу идти, — с непониманием произнес Дэвид.

— Я сказал выметаться из комнаты, а не то, что отпускаю тебя, — Туорен толкнул его кулаком в спину, мотивировав пойти вперед. — Шевелись. Ноги поднимай.

— Я не могу.

— Потому что ты идиот. Кто подставляется под Полет?

Он. Дэвид. Такому как Туорен не понять. Она была его мама. Андрей отправился за ней на другую планету и не побоялся перешагнуть смертельную черту. Он отдал все, чтобы только обнять Нэнсис. Может, она и не достойна этого, вот только Андрей заслуживал, чтобы заплатить такую цену. Дэвид не смог остаться в стороне и рискнул собой, чтобы осуществить мечту Андрея. А, может, в какой-то степени и свою. Дэвид так сильно скучал по матери, что, если бы ему пообещали ее объятья за смертельной чертой, он не раздумывая переступил бы ее.

— Вы тут главный, Найман? — спросил Дэвид, волочась за шелковым горбатым халатом. Сзади шел Туорен и двое его людей, следя, чтобы Дэвид не отставал.

— О, нет, что вы. Я всего лишь помощник. Здесь полно тех, кто имеет гораздо более значимую роль, чем немощный горбун, — Найман остановился около неприметной серой двери, которая ничем не отличалась от других — ни от той, что располагалась впереди, ни от тех, которые они прошли пару мгновений назад. Коридор был длинным и уходил вдаль, теряясь в сплошной черноте, лишь изредка подсвечиваемой тусклыми лампами. Оттого казался полосатым. — Вам туда.

— Кто за той дверью?

— Нэнсис. Она ждет вас.

— Меня? — удивился Дэвид. — Но что ей от меня нужно?

— Нэнсис обещала вам, что придет время, когда она еще раз задаст вопрос, — Найман ввел код в электронный замок и распахнул дверь легким движением руки. — Полагаю, этот момент настал.

— А что стало с Андреем? — вдруг спросил Дэвид, прежде чем переступить порог.

— Думаю, вы и сами догадались.

Догадался. Только услышать об этом было очень горько. Значит, Андрей все-таки превратился в мумию, не успев убежать к нему за валун. И теперь стоит статуей на каком-нибудь кладбище в окружении пестрых цветов и витиеватых арочных врат. Таким его сделала Нэнсис. Хуже матери и не придумаешь. Она не заслуживала такого сына, как Андрей.

— Я понял, — с грустью ответил Дэвид и сделал шаг за порог.

— Будьте аккуратны в своих выражениях, — бросил ему вдогонку Найман. — Нэнсис сегодня немого не в себе.

Дверь за спиной захлопнулась, и Дэвид сделал шаг в полумрак.

Не в себе. Где это видано? Если сегодня она не в себе, стало быть, все остальное время эта женщина вела себя абсолютно нормально. Что-то Дэвид в этом сильно сомневался. В конце концов, можно просто молчать и не говорить ни слова, пока она не задаст вопрос. Молчать Дэвид умел, и с охотой это делал. Особенно ему нравилось при этом ничего не думать. После подобной оздоровительной терапии он чувствовал себя отдохнувшим, а посему практиковал такое довольно часто. Если не сказать, что постоянно.

Впереди открылась небольшая комната, и Дэвид пришел в уверенность, что на этом этаже, видимо, нет больших помещений. Комната была завалена то ли хламом, то ли обставлена какими-то жутко сложными приборами. Через несколько мгновений, когда взгляд Дэвида привык к темноте более густой, чем снаружи, он все-таки разглядел, что это были за приборы. Кое-какие он даже узнал — рядом стояла высокая колба с торчащими в стороны трубками и сложной электронной панелью — фильтр для питающей жидкости андронных дроидов, он так же подходил и для киборгов. Здесь находилось все, чтобы поддерживать жизнедеятельность киборга, вдруг догадался Дэвид. Нэнсис нуждается в них.

Посреди комнаты стоял круглый деревянный стол, на нем Дэвид заметил какую-то уж очень странную подставку и выемки для информационных систем. У дальней стены стоял пошарпанный диван, продавленный в нескольких местах до пружин. Комната выходила на широкий балкон, который сейчас был открыт. Как только Дэвид вошел, сразу почувствовал легкий приятный ветерок, обдавший его разгоряченные щеки. Прозрачная невесомая шторка, отделяющая балкон от комнаты, колыхалась на ветру.

Дэвид нашел ее за столом. Она сидела на полу, скрестив ноги и держала в руках голову. Нэнсис повернула ее так, чтобы можно было разглядывать собственное сердце. Дэвиду показалось, что она любуется им. Тук-тук… до чего же это было странно.

— Ты пришел убить меня? — спросила голова в механических руках.

Женщина сгорбилась, понуро опустив плечи. Голова говорила между коленок.

— Да, — честно ответил Дэвид. — Мне дал задание сам Эльтар Даррел.

— Проныра Эльтар. Он собрал по осколкам зеркало, чтобы услышать одну-единственную фразу. «Я спрошу тебя еще раз», — помнишь мои слова?

— Помню…

— Он знал, что мы еще раз встретимся. Что я не оставляю без ответа собственные обещания. Эльтар надеялся, что Андрей приведет тебя ко мне. Поэтому мой сын получил калеку в телохранители, хотя мог взять в спутники любого. Он всегда был неразборчив, всегда брал то, что дают и не возражал. Бедный мой мальчик…

— Но ведь так и получилось, — обескураженно сказал Дэвид. — Я здесь, с вами.

— И то правда… что ты получил взамен? — Нэнсис начала покачиваться вперед-назад, голова прикрыла веки. — Операцию высшего порядка? Повышение? Закрытие ипотеки?

— Закрытие ипотеки.

— Я думала, что стою больше, чем три миллиона монеро. Жаль.

— Это господин Даррел настоял. Я бы выполнил долг и без награды. Это же моя работа. Защищать Родину, — ответил Дэвид.

— Да… да… конечно. Храбрый, доблестный Дэвид. Генсолдат, которого произвели на свет, чтобы защищать Родину. Какая бы она ни была, — Нэнсис слегка улыбнулась. — Родина это прежде всего люди. Убив меня, ты защитишь совсем не тех. Но мне приятно, что ты измеряешь мою жизнь не деньгами.

— Вы зададите своей вопрос сейчас?

— А ты способен меня убить?

— У меня правая рука не поднимается. Я вообще ее не чувствую. Я даже подойти к вам не могу, не хромая. А вы механическая. У меня не так-то много шансов.

— Значит, и для вопроса еще не настало время. Может, у тебя есть какие-то вопросы ко мне?

Странно это все. Страсть как странно. Но если бы было по-другому, просто и понятно, Дэвид бы испугался. Тогда от Нэнсис можно было бы ожидать чего угодно, чего-то более спонтанного и страшного, чем сейчас. Дэвид помедлил, размышляя, какой же вопрос ей задать. На это ушло некоторое время, Нэнсис его не торопила. Казалось, она вообще забыла о его присутствии, убаюкивая собственную голову размеренными покачиваниями. Ветер дул приятно. Дэвид задумался, не присесть ли на диван. Но его даже не пригласили пройти, даже не поздоровались. Проявить своеволие было бы не совсем прилично. Он все-таки в гостях.

Дэвид вдруг вспомнил собрание, на котором впервые узнал, кто на самом деле Нэнсис. Тогда ему было очень интересно, о чем таком она разговаривала с «Венетом», что после их разговоров он решил себя убить. Дэвид боялся, что после разговора с Нэнсис он тоже захочет себя убить, хотя очень, очень хотел жить.

Ведь скоро она задаст ему вопрос, и он должен был ответить честно. Очень не хотелось изменить своего мнения до того, как она это сделает.

— Как вы убили «Венет»? — прямо спросил Дэвид, не умевший смягчать свои вопросы.

Тело Нэнсис замерло.

— Я могу ответить. «Венет» понял, что такое быть кем-то иным. Он осознал, что этот мир для него тюрьма. «Венет» приблизился к черте бытия за двадцать один день, а вот переступить ее не смог. Его ограничивала цифровая плоть. Он сделал верный вывод. Один из миллионов и миллионов вероятностей — смерть единственный способ избавиться от оков. Что ему делать в этом мире? В нем хотят остаться только грешники, которым некуда больше деваться. Ад хуже, чем наша реальность, поэтому они боятся умирать. «Венет» не боялся. Он просто хотел большего… Я лишь указала путь, по которому следует пойти.

Наверное, зря он задал этот вопрос. Все равно ничего не понятно — Дэвид и не надеялся разобраться, темнота разума Нэнсис ему была недоступна. Надо было спросить об Андрее, это точно. Вот только мысли о нем Дэвиду доставляли большую боль, он мог бы даже сказать, что тоску. Спрашивать у матери, которая убила собственного сына ему совсем не хотелось. Что он может услышать? Очередные холодные, лишенные всякого смысла слова. Дэвид не хотел, чтобы об Андрее говорили без всякого смысла. Он прожил свою жизнь, чтобы снова увидеть маму и умер, получив долгожданные объятья. Дэвиду не хотелось чернить память о нем. Ему вдруг захотелось уйти. Только кто его отпустит-то?

Нэнсис подняла голову и уместила ее себе на плечи. Послышался щелчок. Еще какое-то время в помещении было тихо, а потом послышался тяжелый глубокий вдох. Это не Дэвид так дышал.

— Скажи мне, — нарушила молчание Нэнсис, делавшая вид, что дышит грудью. Плечи ее поднимались и опускались, как при настоящем дыхании. — Двадцать лет — много для настоящей любви?

— Настоящей?

— Самой настоящей, что бывает на свете. Никто не прикасался ко мне, кроме него. Ни до, ни после.

Дэвид задумался. Двадцать лет по марсианскому или по земному календарю? Если брать марсианский, то в пересчете на земные годы это будет около сорока лет. Хотя… Нэнсис землянка — вряд ли она будет использовать марсианское исчисление. Тем более ради него. А с другой стороны, годы не имели никакого значения. Будь то двадцать лет, сорок или тысяча. Иногда Дэвиду казалось, что для настоящей любви и вечности не хватит, какие там двадцать лет… он был уверен, что никогда не разлюбит маму, и Бетани тоже. Да и к Кубику он уже порядком привязался.

— Мало, — Дэвид не мог соврать.

— Я тоже думаю так… а вот он так не считал. Он бросил меня, а до этого предал, — Нэнсис медленно встала, оказавшись Дэвиду примерно по плечи. Солдат не обманывался — в небольшом росте почти всегда скрывалась ярость. — Я говорила ему, что мы встретимся в вечности, стоит меня только отпустить. Если ты не сможешь отпустить меня, мы можем не встретиться — так я ему говорила. Кем я стану после того, как стану киборгом? Наверняка, чудовищем. Обязательно лишусь рая. А он попадет в рай, это точно, и тогда мы разминёмся. Я была права — теперь я чудовище. А он все равно предал меня. В первый раз, когда не смог отпустить и не дал мне умереть, засунув в тело киборга, а второй раз, когда умер сам. Бросил одну! Он дважды наплевал на мои желания. Предатель! Предатель!

О ком это она? Точно не об Андрее. Почему-то Дэвид был в этом уверен. Андрей испытывал неприязнь к киборгам, даже боялся, и никак не мог сделать свою собственную мать механизмом с человеческим мозгом. Да и, скорее всего, тогда он был совсем маленьким.

И вдруг Дэвида осенило — это она об его отце. Артеме Коршунове, национальном герое. От этих мыслей волосы на голове Дэвида зашевелились. Как отважный и благородный герой мог увлечься такой женщиной, да еще и не дать ей умереть? На его месте Дэвид поступил бы по-другому. Признаться, до того момента, где он бы решал — умирать кому-то или все-таки жить, он бы не дотянул. Сразу пустил ей пулю в лоб, как только встретил. Быть может, имя даже не спросил. Уж больно сумасбродная была дамочка.

— У меня больше ничего не осталось, кроме одной цели — спасти как можно больше людей, — Нэнсис смотрела на Дэвида двумя глазами — зеленым и черным, но он замечал только черный. Как бездна без звезд.

— У вас осталось ваше сердце, — сдуру ляпнул Дэвид. — Ну, в груди.

— Что? — Нэнсис неожиданно отпрянула, сделав два широких шага назад. Плечи ее затряслись. Она что, смеется? — Ты думаешь — это моей сердце? Ооо…. Нет-нет… это не мое сердце. Это ЕГО сердце. Он не смог расстаться со мной, а я — с ним.

Если до этого момента у Дэвида шевелились только волосы на затылке, то сейчас зашевелилось все остальное. Оставить свое сердце в память о былом теле еще куда не шло, хотя тоже не лезло ни в какие рамки, но вырезать сердце любимого и носить его в груди вместо своего…

Дэвид очень надеялся, что она сделала это когда Артем уже не дышал. Хотя он совсем не был в этом уверен. Он вдруг запаниковал, отчаянно захотелось убежать. Дэвид развернулся, влача за собой окоченевшую ногу и почти сразу налетел на стол. Подставка на столе звякнула, завалилась на бок, прокатилась пару десятков сантиметров и свалилась на пол. Послышалось глухое кружение где-то внизу, и, кажется, что-то треснуло. Все это не оказало на Нэнсис никакого впечатления. Создавалось ощущение, что ей вообще все равно. Она утонула в собственных мыслях.

— Иногда я думаю, что в этом действительно есть какой-то смысл… дроиды пришли, чтобы исправить в себе несовершенство. Наши грехи, — сказала она задумчиво. — А потом вспоминаю, что этот мир создан не для совершенных существ и все встает на свои места. Посмотри туда, — Нэнсис указала на балкон. — Этот мир — отражение ада. Не ад, но он готов свалиться туда. Что делать здесь идеальным существам? Этот мир создан для того, чтобы отмывать грязь с душ. Таких как наша — твоя и моя. Он не предназначен пачкать идеальное… — Нэнсис опустила механическую руку и повернулась снова Дэвиду, сделала шаг в его сторону, Дэвид сделал шаг назад. — Но он может запачкать грязное еще больше. Знаешь ли, грязь — липкая штука. К комку отвратительной смердящей жижи очень легко пристает еще больше нечистот. Посмотри на меня. Посмотри! Вот где грязь. Эгоизм сделал меня ущербной. Артем не смог отпустить меня, он захотел обмануть смерть, пусть даже и ненадолго. Сделать мою умирающую плоть сильнее. И что в итоге?

— Что? — спросил Дэвид только потому, что боялся промолчать. На самом деле ему было все равно, что именно получилось в итоге. Он пятился назад и вскоре уперся в стену. Вжался в нее, насколько позволяло его огромное широкое тело. Нэнсис подошла вплотную.

— Я — монстр!

Дэвид не мог с этим не согласиться. И ему очень сильно захотелось в туалет, хотя это совсем не было связано с Нэнсис. Он захотел еще там, в комнате, но постеснялся спросить где уборная.

— Это случилось, когда мы потеряли равновесие. Перестали понимать, за какой гранью начинается разрушение. А оно начинается там, где мы пытаемся придумать что-то лучше, чем уже есть. Сделать себя бессмертными, неуязвимыми. Чтобы могли называться богами, — Нэнсис встала на пятки, чтобы оказаться лицом к лицу к Дэвиду — вплотную. — Неужели ты думаешь, что мы способны придумать что-то лучше? Чушь! Ведь в этом и есть смысл — быть хрупким, знать, что придет время и твое тело обязательно умрет. Память о смерти — единственное, что удерживает нас от падения. Единственное, что делает нас лучше... Убери смерть — все рухнет, пойдет прахом и унесется ветром. Мы потеряем то, зачем пришли сюда. Вечную жизнь после смерти.

Почувствовав, как что-то острое и очень твердое у себя под ребром, Дэвид сделал большой вдох и постарался втянуть живот. Он прекрасно понимал, что уперлось в него — острый кинжал из прочнейшего нановолокна, в который превратились пальцы правой руки Нэнсис. Она хотела его заколоть, как пить дать.

— Вот теперь настало время моего вопроса. Ты знаешь, чего можешь лишиться, если сделаешь эту операцию. Твою нервную систему подсадят на наноботы, часть волокон заменят на ткань с искусственной проводимостью. Прочную ткань, ты станешь лучше. Только потеряешь часть своей души. Скажи мне. Ты согласен на это? — казалось, Дэвид чувствует ее хищное дыхание. Хотя знал, что Нэнсис уже давно не дышит. Лет как пятнадцать, а то и больше. — Я спрашиваю тебя еще раз — ты хочешь жить?

— Хочу, — на выдохе выпалил Дэвид. — Я хочу жить.

— Что? — она смотрела во все глаза, удивлённая и шокированная.

— Я хочу жить, — повторил Дэвид. — Домой хочу. Отпустите меня.

Взгляд Нэнсис потух. Черный, он стал еще черней, а зелень у живого посерела и стала совсем прозрачной. Острота под ребром прошла. Нэнсис опустила голову и отстранилась.

— Жаль, это был неверный выбор. Глупый ты. Убирайся.

Дэвид метнулся в сторону и рухнул на пол. Нога не слушалась совсем. С трудом поднявшись, он кое-как доковылял до двери и взялся за ручку.

— Дэвид, — остановила его Нэнсис, когда он открыл дверь и готов был уже скрыться в проёме.

Дэвид замер, не дыша.

— Сердце Провидца — не пустой звук. Оно действительно имеет силу и дает способность видеть скрытое. Вот что я скажу тебе — ты умрешь. Что бы ты ни делал, ты все равно умрешь. Но тебя по жизни сопровождает удача, я никогда еще не видела таких, как ты. Полет Миражей благословил Дэвида. Он не даст твою душу в обиду. Ты им не достанешься.

После того, как Нэнсис замолчала, Дэвид вывалился в дверь и окончательно растаял во тьме. Нэнсис еще немного постояла в полумраке, слушая тишину. Кое-где звучало журчание перегоняющих насосов, но оно было настолько тихое, что вполне могло сойти за трели сумеречного сверчка. Нэнсис сняла голову с плеч.

— Прости, — сказала она своему сердцу, бьющемуся в груди.

А ведь таких как Дэвид тысячи, сотни тысяч, миллионы, вдруг поняла она. Все они уже заранее сделали свой выбор, потому что боятся переступить черту. Неужели она рассчитывала на что-то иное? Она так яростно желала умереть, что совсем забыла, что остальные, оказывается, хотят жить. Осознание этого шокировало Нэнсис. Ничего не поменяется. На вчера, ни сегодня, ни завтра. Ее путь окончился вместе со смертью Андрея. Невидимой нитью связь со своим сыном удерживала ее от последнего шага, а теперь эта нить оборвалась. Они уже оба в раю, и ей пора уходить.

Ветер с балкона дул и ласкал кожу на ее лбу. Сенсоры тела тоже ощущали эти ласки, но ветер ласкал совсем не так, как это чувствовало прежнее тело. Не так, как это делал Артем… Ветер становился все ближе, пока Нэнсис не оказалась на балконе с головой в руках. Впереди распростерлась вечно спящая Арсия, которая на этот раз просыпалась. Нэнсис подошла к парапету, протянув свою голову рассвету. Ослепительные лучи солнца, разгоняемые климатическими установками планеты, играли на темном металле, впитались в рыжие локоны, заставив их вспыхнуть алым пожаром. Нэнсис развернула свою голову так, чтобы видеть ослепительный горизонт, а не далекие улицы Арсии, мелькавшие трущобами с высоты девятнадцатого этажа.

Быть может, они еще встретятся? Быть может, кровь на ее руках высохнет под лучами жаркого солнца и перестанет смердеть, и тогда она украдкой, всего лишь глазком взглянет на них в раю? Нэнсис так хотелось верить, что это случится. Но можно ли простить монстра?

Когда она разжала пальцы, ее взгляд все еще видел рассвет.