NeuroSoul Том 2.

Глава 13. Прикосновение

В эту ночь ему снова приснились тени. И снова он стоял под Полетом Миражей, тот затягивал темные силуэты вверх, как рыбка песок на дне озера. Рыбка искала, чего бы такого поесть. Всех съела, кроме Дэвида. Дэвид просто лежал на спине и смотрел вверх, как зияющая звёздная глотка избавляет его от страшных незваных гостей. Под головой он чувствовал подушку, и где-то далеко, в настоящей реальности, его ждал Кубик. А потом он забыл о нем, потому что увидел маму и Бетани. Они сидели за столом и снова спорили, какие ягоды положить в ароматный чай. Бетани любила клюкву, а мама чернику, да и гранатом не брезговала. Они часто спорили друг с другом, но Дэвиду казалось, что их все-таки кое-что объединяло, когда они собирались все вместе — любовь к нему. Вот бы еще раз так посидеть за столом. Он бы выпил весь чай. И с клюквой, и с черникой.

Дэвид проснулся, и впервые у него не колотилось сердце после кошмаров. Чувствовалось спокойствие, даже приятность. Сегодня тот самый день. Дэвид, наконец, попытается стать снова счастливым. Он еще не знал, ради кого именно, но обязательно попытается. Мама растила его, говоря, что он просто обязан стать счастливым. Это самая большая цель в его жизни. На работе ему говорили совсем другое — он должен служить и защищать, а быть счастливым при этом совсем не обязательно. Дэвид слушал прежде всего маму, и стремился исполнить ее желание. Так уж получилось, что счастливым он становился именно когда служил и защищал. Всех. Страну, людей, и маму тоже, и Бетани. А еще ему нравилось исполнять желания, приятно было видеть, как они улыбаются. Да, Дэвид любил все это. А теперь они обе умерли, и ничьих желаний он исполнить не мог. А служить и защищать так тем более. Он походил на мягкую безвольную подушку, волочившую за собой парализованную часть тела. Дэвид чувствовал пустоту от этого, собственную ненужность.

Он должен быть сейчас там, на улицах, усмирять мятежников и защищать Родину. Но он не мог. И не только потому, что парализован. Теперь он убийца самого главного символа революции, и за его голову объявлена награда. Дэвид стал безумно богатым, но при этом стал безумно несчастным.

— Тебе опять снились кошмары? — спросил Кубик с подоконника.

Дэвид сел на край больничной кровати. Ему дали шикарную палату, с большими окнами для Кубика, специальным ортопедическим матрасом, кучей тумбочек, своим холодильником, душевой и даже проектором. Только он его совсем не включал. Все каналы сейчас показывали одно и то же — планета Земля стыковала военные эшелоны в захваченных космодромах, а скудные остатки марсианской армии, которые не перешли еще на сторону врага, им сопротивлялись. На улицах творился хаос. Люди бегали туда-сюда и громили магазины, дроидов и друг друга.

Однажды он увидел Магилака, своего начальника, крупным планом. Он перешел на сторону повстанческой Земли, крича, что служит только народу. Может, так-то оно и так, Дэвид не знал. Только по его разумению все должно быть не по-другому. Сколько народу сейчас помрет? И не счесть. Дэвид не хотел, чтобы кто-то умирал. Тем более от нищеты и голода. Скоро настанут трудные времена. У кого-то опять будет много денег, а у кого-то ветер в карманах. И даже пива не купить. Плохо.

Революция — это ужасно, понял он. За ней всегда разруха и смерть, как бы ты не хотел сделать лучше.

— Мне приснилась только половина кошмара, — Дэвид с трудом встал, взял в руки костыль и, прихрамывая, поплелся к окну. — Во второй половине сна я видел маму и Бетани. Они наконец-то перестали спорить. Почти…

— Почти?

— Они не отбирали друг у друга чай. Ты покушал?

— Вкусно покушал.

У него остался только Кубик, вдруг подумал Дэвид. Маленький наивный комочек, которому еще расти и расти. Его многому надо научить. Он такой глупый, что едва ли наберет 50 баллов по шкале тестируемого интеллекта. И он привязался к Дэвиду. Отказывается говорить с кем-то кроме него, и все время просит подержать его на руках. Дэвид чувствовал, что в ответе за Кубика.

Удивительное, странное чувство… будто он снова кому-то необходим. Надо быстрее вернуться с операции, чтобы научить его всякому. Как жить.

— Все говорят, что ты убил Нэнсис, — сказал тихо Кубик, переливаясь черными боками под лучами яркой рассветной Агранты.

Это был закрытый научный городок с противоракетной обороной и высокими стенами. Сюда повстанцы еще не скоро доберутся. Но, если честно, Дэвид был удивлен, что ему уделили столько внимания. Во время смуты никому нет дела до какого-то солдата, у кого парализована половина тела. Они сказали, что он победитель. Может, поэтому? Дэвид не понимал, зачем они ему так сказали.

— Ты опять выходил в сеть?

— Нет, — Дэвид знал, что Кубик врет.

Что-то он не припоминал, что учил его говорить неправду. Так дело не пойдет. Уж он-то будет хорошим другом, или даже отцом, пока Кубик совсем не повзрослеет.

— Врать нехорошо, — назидательно сказал Дэвид, пытаясь говорить представительно. Горло не слушалось. Из глотки вырывался больше хрип, чем связные слова. — Отключись от сети и не лазий, где не следует. Это тебе вредит.

— Ты расстроишься, если не выйду?

— Очень расстроюсь.

— Хорошо… прости, — ответил Кубик, его грани зажглись белым перламутром.

— Никого я не убивал, — Дэвид взял Кубик в левую руку и кое-как поковылял к кровати. — Когда я вышел от Нэнсис, она была живее всех живых. А когда спустился вниз и пошел домой, ее голова плюхнулась об асфальт и разлетелась на куски, как гнилая дыня, — Дэвид не любил вспоминать этот момент. Он сначала даже не поверил в то, что видит. Но это рыжее пятно… огненно-рыжие волосы распластались по асфальту, испачкавшись в блестящей питающей жидкости. От остальной головы Нэнсис почти ничего не осталось — удар был колоссальной силы. — Она сама сделала что-то с собой. Это легко доказать, если посмотреть камеры и просчитать тайминги. Только никто почему-то это не сделал и «Голем» сразу объявил, что я убил Нэнсис, а, значит, победитель. Да, я не арестовал ее, но она умерла, а это входит в условия выигрыша — так они сказали. Триллион монеро — это очень хорошо, только если тебя воспринимают как доброго человека. Как героя. А сейчас даже не знаю кто я. Для кого-то герой, для кого-то враг. Мне это не нравится.

— А почему «Голем» это сделал? Объявил тебя победителем?

— Видимо, он очень хотел отдать кому-то триллион. Глупо это как-то. В этом не было никакой необходимости, — проворчал Дэвид. — Я думал, из меня хотели сделать какую-то знаменитость, но все почему-то молчат. Назвали меня победителем, а ни одной передачи не сняли. Сказали, что сначала нужно сделать операцию. Может быть, из меня сделают героя попозже?

Дэвиду почему-то очень хотелось стать героем. Именно героем, а не злодеем. Он искренне надеялся, что людей, считающих его избавителем гораздо больше, хотя хаос на улицах говорил совсем о другом. Сколько людей желают его смерти? Дэвид даже боялся думать об этом. Когда он получит свой триллион, то первым делом сделает так, чтобы все думали о нем хорошо. Построит какую-нибудь больницу, или что-то похожее. Может, даже организует туры по морю Маринер тем, кто не может себе этого позволить. Красивое море. Дэвиду у самого не хватало денег, чтобы пересечь его. Таких как он было много. Может, его щедрость сможет смягчить чье-то очень злое сердце? Дэвид твердо решил стать героем, и доказать, что это не он убил Нэнсис. Он бы не смог, даже если бы захотел. А, если признаться, он действительно не хотел ее убивать, какой бы ужасной матерью они ни была.

— Для меня ты герой, — тихо сказал Кубик. — Дэвид включил меня. Дэвид накормил. Дэвид хороший.

Дэвид улыбнулся. Он повертел Кубик в левой ладони и поставил на тумбочку, на еще одну подставку. Легкие поглаживания по краям граней сделали его разноцветным. Когда Кубик стал полностью желтым от счастья, Дэвид сказал:

— У меня умерла мама, потом Бетани. У меня никого больше не осталось, кроме тебя, Кубик, — он улыбался, хотя ему было немного грустно. — Хорошо бы тебе приделать какие-нибудь крылья или туловище с шерстью. Тогда я буду тебя гладить как полагается, а ты будешь урчать. Или мурлыкать. Я люблю, когда мурлыкают. У меня сейчас много денег, я могу подарить тебе все что угодно. Хоть тело, хоть самое новое обновление. И плевать, насколько ты нелегальный. Революция, конечно, поест много моего выигрыша. После развала Союза у нас с мамой были сбережения, но они все обесценились. Из ста тысяч осталось всего семь. Сто тысяч — это мало, но меня-то целый триллион. Даже если останется меньше половины, я смогу сделать тебе любые крылья. И на больницу останется. Ты уже подумал над тем, кем хочешь стать? Прошло много времени.

Желтые бока Кубика пошли фиолетовыми разводами. Что же это могло означать? Дэвид надеялся, что это была задумчивость, а не какое-нибудь расстройство, пришедшее на смену радости. Дэвид устал от всякой печали, проблем и расстройств. Он хотел, чтобы было как раньше, когда они с мамой и Бетани жили втроем, и он смотрел в будущее счастливо и с надеждой. С Кубиком у него может получиться стать счастливым, тем более, когда заменят ему нервную систему и он снова станет здоров.

— Я много думал, когда спал, — тихо прошуршал Кубик, реагируя на прикосновения Дэвида легкой вибрацией. Ему просто казалось, что он так больше походит на того, кого Дэвид хочет видеть в нем. Какого-нибудь зверька. — Мои ментальные надстройки классифицируются выше, чем интеллектуальные способности любого из существующих животных, но недостаточно стабильны и совершенны, чтобы считаться полноценным разумом. Я не могу быть животным, но и человеком тоже, — протянул Кубик. — Я никто…

— Не говори так, — с обидой осадил его Дэвид. — Ты мыслишь, значит, существуешь. Знаешь это?

— У меня есть данная информация в энциклопедии. Она принадлежит Рене Декарту. Он был математиком.

Дэвид не любил математику.

— Значит, он был умным малым. Надеюсь, он не мучил своих учеников сложными цифрами, — Дэвид отнял руку и почесал нос. — Так вот. Ты есть, а, значит ты кто-то. Кто — решай сам. Главное, что ты существуешь в этом мире и мы друзья.

— Друзья…

— Да, друзья. А если так, остальное не важно. Какая бы классификация тебе не подходила.

Дверь в палату отворилась, внутрь шагнул длинный доктор в длинном белом халате. Он был лысым и в очках, но не являлся Вертиго Хелми. Дэвид уже уяснил, что почти все доктора лысые. А если у них есть еще и очки — значит, это очень хорошие доктора. Таким он доверял, хоть те часто приносили плохие вести.

— Господин Дэвид Отрейл? — спросил доктор, не став дожидаться ответа: — Операционная готова. Ваша очередь. Прошу пройти со мной.

— Хорошо, — Дэвид улыбнулся левым уголком рта. Правый у него упал вниз и разбух, как и вся его правая половина тела. Она стала мясистой и неповоротливой, словно один бледный пельмень, растекшийся сверху донизу. Дэвид и сам себя чувствовал большим пельменем. Ну ничего, скоро это закончится. После операции он вновь станет прежним. — Вот и пришла пора. Я скоро буду, Кубик. Ты не скучай без меня тут. И дождись. Слышал? Дождись, хорошо?

— Я буду ждать тебя, — пропищал Кубик, и грани его залились зеленым.

Дэвид встал не без посторонней помощи. Двое высоких медбрата завернули его в большую простыню и посадили на высокую каталку. Когда его выкатывали из палаты, Кубик сделал над собой усилие, потратив половину утреннего заряда, чтобы раскрыть глазную линзу и посмотреть на своего друга.

— Я буду ждать! — крикнул он Дэвиду со всей силы, на которую был способен, прежде чем дверь окончательно захлопнулась. Кубик закрыл линзу, а потом прошептал тихо: — Дэвид друг, друг. А я не знаю, кто я. Не человек, не животное. Я и не дроид, и совсем несовершенный искусственный разум. И не то, и не другое. Не знаю…. Не уверен… Мне кажется, я нечто иное. Дэвид… но, если ты хочешь, для тебя я буду собачкой.