Глава 7 Вацлав

Год выдался тяжёлым даже для сынов севера. Под конец зимы встали такие морозы, что треть скота погибла или пострадала до непригодности. Почти на всех хуторах кто-то замёрз насмерть или тяжёло заболел. Вокруг Валашки не осталось ни одного дерева, всё пошло в топку, чтобы хоть как-то прогреть избы. Все реки и ручейки промёрзли, где-то даже до дна. Беспощадный лёд взялся даже за море и казалось, что он вот-вот поглотить небо и закрое солнце.

Впервые в жизни Вацлав забросил реставрацию родового острога. За несколько лет до этого его покинули последние помощники-добровольцы, и он остался единственным строителем и стражем. Чтоб на дрова не растащили.

Зима уходила тяжёло, с боем. Снег то оставлял землю, то возвращался снова, боролся за эту землю, так же как боролись люди Вацлава. Все устали от зимы. А весной пошли дожди. Промозглые и бесконечные, они превратили землю в болота, поставив их караулом у самого порога смерти. Дороги размыло так, что Вацлав даже и не узнал, сколько семей умерло голодной смертью в дальних хуторах. Хоронили их ещё месяц. Земля отвергала трупы, шла трещинами, дыбилась и выплевывала их, заставляя снова долбить её и копать.

Вода уничтожила погреба, просочилась в амбары и землянки, забралась под полы и выгрызла крыши. Не было от неё спасенья и многие запасы погибли. И лишь за месяц до лета, погода хоть как-то поправилась.


Первые тёплые дни встречали без праздника. Нечем было праздновать. Выжить бы.

Семена и саженцы распределили между всеми. Так он приказал. Помолились чуждой Всематери, попросили не испытывать их больше, принять на этой земле, как она принимала остальных. И стали сеять.

А пока посевы всходили, решили они ходить на охоту, по грибы, да рыбачить, как делали их предки. Так бы и протянули до урожая.

Как только дороги притоптались, в Валашку приехали всадники. Вацлав снял со стены топор, закинул косичку-бороду за плечо и вышел к ним. Ярион, князь Поморска, слез с лошади, сам подошёл к телеге и кинул к его ногам мешок зерна, пожелал всех благ. Вацлав не сразу опустил топор. Не привык он, что соседи приезжают помогать.

* * *

Лето было тёплым, но не жарким.

Дожди обильно поливали их урожай, но теперь знали меру и давали земле просохнуть. Никогда у них ещё не было такого урожая. И остатки их зерна и то, что привёз князь, и овощи — всё взошло, да так, что не знали куда девать. Даже продали часть за бесценок соседям, чтоб им было чем скот кормить.

Так им показалось во всяком случае, ведь они специально не стали считать сколько их осталось на этой земле. Просто жили дальше, но в этот раз запасов наделали на зимы две вперёд, вскопали новые погреба на горе, подальше от грунтовых вод и ручейков. Князь заезжал ещё три раза. Всякий раз с помощью. Коров привел, свиней, овец, лошадей, телегу железа, какого-никакого, но всё таки под инструмент подходящего и советов надавал, как прожить в таком краю, который и на лето жаркий и на зиму лютый.

К концу лета, Вацлав снял со стены свой топор, вплёл в бороду красную ленточку, побрил голову до блеска и поехал к князю Яриону на празднование. Как раз после сбора урожая родился у него третий сын. И помня о том, что Ярион делал по весне, Вацлав решил предложить ему свой топор. Выкованный, из метеоритного железа ещё прапрадедом-основателем Валашки, с длинной ручкой из чёрного дуба, переплетённой кожей. Самая ценная вещь, какая когда-либо была в Валашке. Князь Ярион бы его не взял, на кой чёрт ему эта вещица в самом деле, и тогда Вацлав бы дал ему справедливую клятву — обрушить этот топор на голову каждого, кто удумает причинить вред доброму Яриону или его семье. Как тогда он обрушил на Чёрной горе, но не во имя славного князя Яриона, а чтобы блудливые тмонги не вырезали его деревню и не забрали жён.

Гулянья должны были затянуться аж на неделю. Вацлав не особо спешил и гнал коня, наслаждался беззаботной дорогой, красотой леса и рек и приближающимся запахом и видом моря.

До этого Вацлав никогда не был в Поморске. Памятуя о своей нелёгкой судьбе и коварстве врагов, племя Вацлава предпочитало жить в труднопроходимых местах, подальше от всех и старалось реже попадаться иным людям на глаза. Такова во всяком случае была молва, которую щедро сыпала на землю семья Вацлава с тех пор как их вообще пустили в этот край.

Вацлав оказался совершенно не приспособлен к шуму и видам большого города. Он был поражён высотой стен и толщиной ворот, количеству камня уложенному на мостовые, и улицам, ровным улицам, которые были так не похоже на холмистый рельеф Валашки.

Всюду сновали люди. Вацлав оглох, никогда он не видел столько людей, не встречал за жизнь и сотой части это беснующийся и не затихающий ни на секунду толпы.



Ярион принимал гостей в зале настолько большом, что туда бы влез весь вацлавский дом. Он сидел на возвышении, на своём троне и правил, с горящим взором и прямой спиной, словно сошедший с древней иконы, вроде иконы святого правителя Мариака, бережно хранимой в вере Вацлава.

Он разговаривал грозно, взмахами могучей руки с перстнем решал судьбы просителей, изредка позволял целовать её. Но… как-то только он увидел внизу Вацлава, он вдруг улыбнулся совсем не грозно, поднялся со своего трона, сбежал вниз и пожал ему руку, как жмут товарищу и дорогому другу, да ещё и склонил голову, в знак то ли уважения, то ли чего то ещё, что Вацлав совсем не понял.

— Хорошо, что приехал, князь Вацлав! — воскликнул он. — Счастьё у меня. Сын родился! Ропопортом назвали. Гулять будем. Хорошо, что приехал!

Вацлав удивился, тому что князь назвал его князем, ведь по их обычаям, был он всего лишь конунгом… вождём, не по праву крови, а по праву силы, который мог всё своё положение в миг растерять на дуэли с конкурентом или кем-то обиженным.

Вацлав сжал кулаки, стиснул зубы от порыва чувств, хотел склониться к ногам Яриона, кинуть к ним топор, шептать слова клятвы, но князь быстро извинился и снова вернулся на трон. Был у него день просителей, и ему нужно было выполнить княжеские обязанности.

К Вацлаву же подошёл слуга и за руку отвёл в его покои. Вацлав снова поразился — ему одному предоставили комнату и кроватью и окном. Её не надо было ни с кем делить, и она была вполне добротно обставлена, да на столько, что там было лучше и чище, чем в его родной избе. В замке таких комнат было не счесть, но князь выдал ему ещё и хорошую. Четверых сопровождавших Вацлава мужчин поселили в большой спальне напротив, каждому предоставив по кровати. Хотя они и готовы были ночевать в конюшне или под открытым небом. И даже принесли им еду и напитков — скоротать время до вечера.

* * *

Как солнце начало клонится к горизонту, их позвали на пир. Вацлав нацепил чистую рубаху и обмылся в тазу водой. Оружие и родовой топор их вынудили оставить в покоях, с чем Вацлав согласился. «Негоже пить с ножом на поясе», говорили у них в селеньях. Он всё равно хотел остаться с князем с глазу на глаз и без свидетелей сказать князю, что у него на сердце.

Вацлав никогда не видел таких гуляний. Казалось весь город охвачен ими, все без исключения улицы и все дома. Даже на палубах кораблей, горели огни и мелькали человеческие силуэты. Отовсюду лилась музыка и песни, сплеталась между собой в причудливые мелодии, и чтоб заглушить их приходилось почти кричать.

Слуги довели Вацлава до зала и провели через охрану внутрь. Столы убрали к стенам, заставили их едой и выпивкой, а в центре зала отвели место для музыкантов, пляса и бесед. Гостей было может сотня или две, они приходили и уходили, а Вацлав не успевал подмечать детали и лица в карнавале красок и чудных одежд.

Он отошёл к столам, вжался поближе к стене, попытался впихнуть в себя побольше еды, пил и старался, чтобы его кубок не пустел. К счастью, тут он казался чужаком и никто особо не изъявлял желания развязать с ним беседу.

Вацлав ждал своей возможности и наблюдал за хозяином гуляний. Князь лихо отплясал чудной танец с девушкой, одётой в чёрную строгую одежду, то ли из перьев, то ли из чего иного, для чего Вацлав названия так и не придумал. Ярион запыхался, вышел из толпы с ней под руку, немного перевёл дух, отпился из кубка, поболтал с несколькими пышно одетыми господами, встретился с Вацлавом глазами и сам пошёл к нему.

— Вацлав, друг мой! Знакомься, это Ева Плезир, торговый посол Империи Коам, дорогой гость моего двора. Ева, знакомься, это Вацлав Черногор, князь Валашки, наш друг, сосед и защитник нашего северного и западного края.


Вацлав неуклюже поклонился, чем вызывал незлобную улыбку у князя:

— Госпожа Ева и её помощники здесь чтобы заключить с нами торговый союз. Я уже познакомил её с князём Донцка и теперь знакомлю с Вами, дорогой друг. Всё-таки такие союзы дело общее и нешуточное. Пообщаетесь, а потом выскажете мне своё мнение.

— Вы спрашиваете моего мнения… заключать ли Вам союз для торговли морем с богатой страной, князь Ярион? — Вацлав не смог скрыть своего изумления.

— Ну… конечно, — как ни в чём не бывало ответил князь. — И не торопитесь с ответом. Мы будем гулять неделю. И для дел время тоже найдётся.

На этих словах Ярион ещё раз улыбнулся ему, крепко хлопнул по плечу и удалился к другим гостям.

— Так Вы… тоже князь? — спросила Ева, словно мелкая собачонка поглядывая на Вацлава снизу вверх.

— Ну… — ответил Вацлав. — Выходит так. Хотя деды конунгами ещё звались. Но тут земля другая. Будем привыкать.

С видом важной птицы Ева обошла его кругом и оглядела с нескрываемым женским интересом.

— Хм. А Вы… крепкой породы. Плечи какие и шея… Добротное семя.

Вацлав опустил глаза и у него как-то пересохло во рту. Никогда он не встречал подобной женщины. Её волосы были очень прямыми, почти не вились и были уложены в нечто, что Вацлаву напомнило некое гнездо или нечто подобное. Её глаза цвета изумрудов, подобные он видел в живую лишь раз, были подведены чернилами, но не так, как рисовали их женщины, когда жили у моря и воевали так же, как мужчины. Её губы и скулы были тонкими, словно она болела или голодала, но при этом она совсем не выглядела измождённой. Её руки и плечи никогда не знали работы, на вид она была хрупкой и гибкой, словно молодая берёзка. Она держала голову и спину прямо, словно высеченная из камня статуя, но двигалась плавно, словно кошка.

Она настолько отличалась от женщин, которых Вацлав видел ранее, что ему показалось, что она вообще не человек, а богиня или колдунья-воительница, сошедшая прямо с Небесного Корабля. Неземная красота.

— Никогда не видела такой длинной бороды, — голос Евы звучал будто какой-то музыкальный инструмент, так хорошо был поставлен. — Сколько Вы её отращиваете?

— С того момента, как из моего лица полезли волосы. И с того момента, как я выиграл первую схватку. Зим двадцать.

— Ваши предки пришли с далёкого севера? — с придыханием спросила Ева.

— Откуда ты знаешь?! — насупился Вацлав и навис над ней. — Ты ведьма?

— Нет, князь, я не ведьма, — Ева широко улыбнулась и отстранилась от него, плавно прокрутившись вокруг своей оси. — Просто меня хорошо учили и я много читала. Только у бинордов был такой обычай… растить волосы и заплетать их в косы. Хранить как знак особой чести и принадлежности… и сбривать их рукой врага вместе с головой, или же своей… в случае поражения. Если они, конечно, переживали это самое поражение, что было изрядной редкостью. Я слышала, что даже женщины жили так.

— Да. Это правда, — Вацлав посмотрел на неё с испугом и недоверием. — Но… как? И где? Где ты могла прочитать наши руны? Всё осталось далеко на севере.

— В книгах, князь. Это такие…

— Я знаю, что такое книги, женщина! Я умею читать!

— А-а-а, вот в чём дело. Вы удивлены, князь, что кто-то написал о Ваших предках книги… — в задумчивости протянула Ева, скрестила руки на груди, посмотрела куда-то вдаль и отпила из кубка. — Про Ваш народ было написано множество книг. Как и про всё значимое и великое. Мне посчастливилось читать их в детстве, и признаться… это были счастливые часы, которые навсегда врезались в мою память. У меня дух захватывало… от походов Барнадра, от покоренья Иораном скованного льдом Кьёльвира, от легенды о Проклятом Кольце или о Сенуа… о том, как она спустилась в Хель, чтобы вернуть убитого возлюбленного… Ах… что за истории…

Глаза Вацлава округлились ещё больше. Ева отвернулась от него, ещё больше расправила плечи, громко и с чувством прочитала:

…Холодных рек теченье бури,

Лишь закалило Иорана.

На берегах Суруги,

Оправившись от ран,

Восстал он словно пламя,

И кровью тмонгов снег раскрасил,

В лучах слабеющего солнца,

Словно своё знамя.

Вацлав замер не в силах выдавить из себя и звука, так он был потрясён. Глаза Евы блестели.

— Ваша культура была изучена хорошо… но недостаточно. Ваши предки оставили после себя немало тайн, от которых моя кровь вскипает, а сердце мечется и не знает покоя. Кто возвёл Безжалостный Чертог? Кому под силу было вырубить в скале эту громадную крепость? И зачем она стоит именно там, в пустыне вечного льда, на окраине мира, где нет ничего и никого, от кого нужно было бы защищаться? Кто придумал восемь тысяч рун и зачем? Почему Ваши предки оставили в обращении всего сто двадцать? Зачем нужны были остальные? О чём говорят тексты из этих рун, что выбили на каменных столбах величиной с дозорную башни на дне Моря Безмилости? Почему только в вашей культуре есть легенда о войнах-колдунах с Небесных Кораблей, и больше ни в одном народе нет ничего и близко похожего. Существовал ли когда-нибудь божественный металл «ирнум», который упал с неба, способный прорубать камни и не тупится? Правда ли то, что Ваши предки своими глазами видели малый ледниковый период и смогли пройти по обледеневшему океану и морям до самой Узорицы?

— Я… я не знаю, — выдавил из себя князь. — Я даже не слышал части… этого.

— Вы, князь Вацлав, интересны мне до мурашек по моей коже, — не сводя с него глаз, прошептала Ева. — Не окажите ли мне честь, уединившись со мной в моих покоях?

— Окажу? — неуверенно спросил сам у себя Вацлав, пожал плечами, кивнул, позволил взять себя за руку и увести с пира.

* * *

— Моя жена не примет вторую, — Вацлав нелепо остановился у закрывшейся двери и почесал лысую голову. Ева рассмеялась, на этот раз смехом громким и несдержанным, естественным.

— О, князь, мы тут не за этим. Ты способен на много большее. Присядь, выпьем вина с моей родины. Ты такого никогда не пробовал.

Князь сел, взял из её рук кубок и попробовал нечто совсем не крепкое и похожее на лесные ягоды.

— В каких богов ты веришь, женщина?

— Во всех.

— Во всех?

— Во всех. Нет причин отрицать существование богов остальных народов. Кто мы такие, чтобы судить о богах, в конце концов? Особо мы почитаем Вернувшегося Бога, но лишь как пример.

— Что за странное имя у вашего бога..?

— Какое бы мы не дали имя богу, это будет таким же глупым и весомым, как имя, которое богу дали муравьи. Мы почитаем его, но поклоняемся мы единственно важной вещи… знаниям.

— Знаниям?

— Да. Нет ничего важнее знаний. Когда-то, князь, ты впервые узнал, что такое верх, что такое низ, что такое земля и небо, почему трава красная, а солнце жёлтое, почему от пореза течёт кровь и что будет плохо, если не пить воду. Много чего тебе сказали люди, твои близкие и не очень, многое ты узнал сам. Но ты когда-нибудь спрашивал себя, сколько правды в том, что ты узнал? И сколько правды ты не узнал и не узнаешь никогда?

— Я…

— Ты никогда не задумывался, как и все жители этой части Узорицы. Но чем больше вы будете познавать мир, тем сложнее он будет вам казаться. Тем больше вы увидите не соответствий. И однажды вы так же примите нашу веру.

* * *

Когда он проснулся, солнце было уже высоко. Что ночью, что на рассвете, что сейчас, шум и голоса всё не смолкали, празднование ещё шло.

Ева, лежавшая у него на груди, открыла глаза, потянулась и улыбнулась ему. Он не решил, чем ей ответить, аккуратно отодвинул её и встал с постели. Она была одета, и у Вацлава никогда до этого не было подобной ночи. В дверь постучали.

— Вставай, батька! — прокричали из-за двери. — Нам надо ехать! Сейчас! Батька? Ты там? Нам сказали тут тебя искать.

Вацлав чертыхнулся, натянул рубаху и сапоги и отворил им.

— Ты чего загулял, батька? — нахмурившись спросил Исиф, разглядывая покои и Еву. — Ладно, леший с ним. Ехать надо. Сейчас.

— Чего стряслось-то, Исиф? Где пожар? Натворили что ли чего и князь гонит теперь?

— Пожар, батька, — ответил Исиф. — Князь по утру погорел. С семьёй вместе. Тушат ещё.

— То есть, как погорел?

— А вот так. Молились они энтой своей Всематери на первых лучах солнца. Да пыхнул храм. Помер Ярион. Вместе с детьми своими. Нет на этой земле больше князя. Лучше уехать нам, не спокойно тут.

— Вот зараза! — Вацлав выдохнул, сложился, отошёл и сел на кровать.

— Да, — вздохнул Исиф. — Мы тожа расстроились. Хороший мужик был. К нам так соседи никогда не захаживали… Пойду я коней седлать, батько. А тут… свои дела заканчивай. Да поехали. Я ничего не видел.

Вацлав молча кивнул, сгрёб со стола кубок, наполнил его из полупустого графина и всадил себе в глотку.

— Не поедешь ты, князь, — тихо сказал Ева и обвилась вокруг его руки.

— А ты чего, не пущать меня собралась, женщина? — усмехнулся Вацлав.

— Нет. Не я. Долг.

— Долг? Чего ты мелешь?

— Нельзя тебе князь уезжать, если ты Яриона любил, как брата и уважал его, как мужчину и князя.

— Это да. На похороны остаться бы. Честь отдать, — грустно вздохнул Вацлав.

— Не-е-ет, — протянула Ева. — Не о том я. Если Исиф правильно расслышал, князить по линии Яриона некому больше. Никого не осталось.

— Да и чего? — рассердился Вацлав. — Нового выберут. Не наше дело.

— Выбрали уже. Самый богатый станет. Димитром его зовут. Ещё князя по гавани не развеют, а он уже себя новым объявит. Только вот нельзя, что бы его выбрали.

— То есть как нельзя? Ты чё метёшь тут, баба?

— Ярион и его предки жизнь положили, чтоб Поморск построить на этом берегу. Первый острог основали зимой ещё более волчьей, чем эта. На крови и костях буквально возвели. Прапрадед Яриона жизнь убил, от юноши до голубого старца, чтоб со всего света сюда камней привезли под замок родовой, когда здешние скалы кончились. А прадед Яриона твоих людей пустил, не велел им кровь пускать, чужакам, а велел, как родных встречать, землю дал вам, пускай скудную, но дал. У него у самого такая же, только потеплее чуть из-за течения, да ветров тут меньше. А дед, отец и сам Ярион жизнь положили, чтобы эту землю враги не отобрали, любили её и удобряли так, чтоб все сыто жили и не нуждались ни в чём.

— И?

— А Димитр купец. При Ярионовой семье много таких появилось, сытых, да жадных. Как мухи на мёд слетелись, только последний кирпичик в твердыню уложили. Ему только золото важно. Войны нет, нужды нет, все кто в думе народной, торгуют и живут в шелках. Там простых людей нет. Для них Димитр царь, как самый богатый и самый властный. Вот только если он и эти его богачи к власти придут, то начнут они на Поморске и его народе наживаться. Распилят тут всё и разграбят, пуще предков твоих, что в походы ходили. Ничего не оставят. А как Поморск разграбят, то и врагу сдадут. А там и до Валашки недалеко.

— Ты чего, девка, удумала? — прикрикнул на неё Вацлав. — Да за такие мысли по башке можно топором отхватить, знала?

— А я и отхвачу. Как на родину вернусь и расскажу, что город сдала и не договорилась. Даже страшнее куда моя судьба будет. Такая страшная, какую ты в кошмарах за всю жизнь не видел.

— Ну, эт уж не мои заботы. Не хочешь не езжай. Тут живи. Как у тебя язык подвешен — не пропадёшь.

— Прав ты, князь. Твои заботы не обо мне совсем, а о твоём народе. Который погибнуть может. Не сейчас может, и не завтра. И не через год. А через поколенье или два. Если ты судьбу свою не примешь.

— Какую ж судьбу?

— Судьбу княжить. И Валашкой, и Поморском. И Донцком. И может чем ещё в округе.

— Ты чего несёшь, змея?

— Сам подумай, князь. Нет больше Яриона Мудрого. Есть Диметр, трус и ирод, не от народа царь, не воин и не защитник, и не царских кровей благородных. И есть Дофокл на троне Донцка, слабый и полоумный ребёнок, его даже не звали сюда. Что будет с этими землями без Яриона? Плохо им будет. И есть князь Вацлав. Который с Чёрной горы две сотни голодных тмонгов сбросил. С дружиной в четырнадцать воинов. Князь Вацлав Чёрногорый, который в зиму такую волчью, что огненная вода в кадках подмерзала, каждый день выходил из дому, сам в сани вместо лошади запрягался и шёл лес на дрова рубить, чтоб его хуторы ближние не замёрли. Который сам с чахоткой слёг, да виду не показал, всё равно работал, хотя помереть мог. И чахотку, и зиму победил. Князь Вацлав, что будучи князем, не налог собирал в плохой год, а свой урожай весь народу своему отдал, а сам от леса и охоты семью кормил. Князь Вацлав, что сорок раз за свою бороду и топор насмерть бился и ни разу не проиграл. У которого под этой рубашкой места живого от ран не осталось и который своей крови родной из вен столько пролил, что на десятерых хватит.

— О…о… откуда ты знаешь? — прошипёл Вацлав, протягивая руки к её горлу, она покорно отдалась и смотрела ему прямо в глаза, пока он боролся с собой, чтобы сомкнуть пальцы.

— Я многое знаю, князь. Много слышала, много читала. Вот скажи, Вацлав Черногор, есть ли тут более достойный правитель? Скажи мне, Вацлав Черногор, как ты молиться будешь духам рода своего, если останешься бабой, которая отвернулась от страха к стене, в день скорбный и чёрный? Скажи мне, Вацлав Черногор, как ты будешь в старости, когда у тебя сил уже и не будет, умолять врагов, которые придут, не сжигать твои дома и не трогать родных твоих? Скажи мне, Вацлав Черногор, как можешь ты проявлять слабость?..

— Я не слабый! — процедил Вацлав и опустил от неё руки. — И чего ты предлагаешь? К ним на совет заявиться? Себя предложить? Засмеют меня. Я чужак. Мне тут места нету.

— Засмеют. Не дадут тебе княжить. Надо силой взять. Как раньше было… Неужели не помните вы, неужели не слышали, неужели погибло в вас это?.. Твои предки не просили. Они брали. В тебе их кровь течёт, не селян. Та кровь, что снег топит и лед разбивает. Та кровь, что никогда не замерзает и в жилах от страха не стынет, а если и замерзает, то только цементом, что камни крепостей во льду меж собой крепит и тысячу лет держит. Та кровь, которой не жалко землю родную удобрить.

— Да… — улыбнулся ей Вацлав и успокоил тон. — Я тоже иногда мечтаю. О подвигах ратных и походах по морю. Да только нет у меня войска. Только дружина. Перебьют нас. Ничего не сделать тут. Нет больше бинордов, о которых ты читала.

— Не перебьют. Своих рыцарей тебе дам. Пять десятков. И дружину свою успеешь подвести.

— Не смеши меня. Тут стражи городской только сотни две-три будет. А дружина Поморска с ополчением за тысячу перемахнёт.

— Тебе только дворяне останутся, да и их прихвостни. Не будет городской стражи и дружины. Они только Яриону и его семье присягали. Сейчас они без присяги. Никому ничего не должны. Я им скажу, чтоб в стороне постояли, пока нового князя не выберут. Брат на брата не пойду, а вот золото возьмут и в стороне постоят.

— Ты змея! Они не тебя не… не… Нет. Тебя-то они может и послушают. Ты змея…

— Пусть так. Можешь меня в лихом винить. Злые мысли мне пришли, не тебе. Но… так или иначе, три данности тебе дано, князь. Князем быть великим и народ защищать, трупом хладным в земле лежать или бороду сбрить по трусости.

— Не бывать этому!

— Да, не бывать. Доверься мне, князь. Я, может, и змея, но твоя змея. Используй меня, как свой топор или лошадь. А потом избавься, разруби, выкинь. Так уж судьба повернулась. Не тебе от неё и от богов отворачиваться.

* * *

Князь вытащил из бороды красную ленточку и повязал её на запястье. Вышел на улицу. И ещё больше помрачнел. Многие плакали, еле волочили ноги и выглядели пришиблено. Кто-то боялся, кто-то был в злобе.

— Исиф, — позвал Вацлав, подойдя к конюшне.

— Да, батька.

— Скачи домой, вели в поход собираться, всех кто силён.

— Э-э-э… — Исиф обомлел. — В какой поход батька? Ты чего упился? Или всё? Погонят нас с земли князя… ой беда… ой беда…

— Нет, Исиф, — твёрдо ответил ему Вацлав, положил руку на плечо и посмотрел в глаза, — Мы с князем побратались накануне. Просил слезно он меня, ежили чего в обиду Поморск не давать. И не дадим. Будут выборы князя нового, а мы проследим, чтоб самого достойного выбрали. Смута будет, купцы захотели власть забрать, а мы не дадим. Так бы князь хотел.

— А-а-а… — протянул Исиф. — Ну… батька, коли клятву дал, так держи. Понял я тебя. Мы с тобой, чтоб не было. Поскачу до дому, да своих приведу. Жди, батька. Сам не прыгай ни на кого один.

— Давай, Исиф, не подведи меня.

— Батька, — Исиф немного замялся. — А ежели ратники поморские на нас копья подымут по приезду?

— Не подымут, Исиф. Они тоже за Яриона горой. Всё им объясню. Доверься мне.



* * *

— Видишь князь, как всё обернулось?

— Вижу.

Вацлав отвечал хмуро и вдыхал запах гари. Теперь он сидел на троне и возвышении, пускай понурив голову почти до колен. Его кольчуга и топор пропитались кровью, он был покрыт грязью и потом, ранен в нескольких местах, но не серьёзно.

В зал вошёл рыцарь в помутневших от грязи и копоти доспехах и обрывке жёлтого плаща, отдал честь Еве и что-то сказал ей на ухо. Ева улыбнулась.

— Нашли Димитра. И повешали. Селяне сами. Поняли, что к чему идёт. Не рады они тебе, но ты им любее купца будешь. Димитр их как раз обманул недавно. Примут тебя со временем. С твоей дружины всего пятеро полегло.

Вацлав устало кивнул и склонил голову ещё ниже.

— Что тебя тяготит, князь?

— Помимо преступлений-то моих, ведьма? Да. Есть кое-чего.

— Расскажешь?

— А, расскажу! Ты же у нас всезнающая. Может, подскажешь чего делать. Кто против меня мог чего-то, все сегодня померли. Все кроме колдуньи придворной. Не нашли мы её. Нету её в Оплоте.

— Ах да. Про Ярину-то мы и забыли. Колдовства опасаешься, князь? — улыбка Евы и правда сделала её похожей на змею.

— Я, может, книг столько и не читал, но не дурак. Опасаюсь. — Вацлав скрипнул зубами.

— И в этом я помогу тебе, дорогой мой правитель. Не волнуйся.

— Ты всё-таки ведьма…

— Нет, князь, — рассмеялась Ева. — Я обычная женщина из плоти и крови. С колдуньей я ничего не сделаю. А вот наши хранители Тайн с ней как-нибудь справятся.

— Даже знать не хочу.

* * *

— Простите, князь! Мы сейчас её уберём! — взволнованно закричал стражник, пытаясь остановить женщину с волосами цвета огня.

— Я требую аудиенции! — кричала женщина, на вид она почти не сопротивлялась, но стражники ничего не могли с ней сделать.

— Оставьте. Я ждал её, — отрезал князь.

Войны перестали бороться с женщиной, когда-то поцелованной огнём и обладающей красотой ещё более невиданной в сравнении с Евой. Красотой, что была искажена ненавистью и яростью.

— Ты! — вскричала женщина. — Почему ты сидишь на этом троне?!

— Потому что я князь, — спокойно ответил ей Вацлав.

— Ты не князь! — прошипела женщина, глаза её были так полны злобы, что казалось, что она станет реальной и выплеснится на пол.

— Говори тише, ведьма! — Вацлав встал в полный рост и примиряюще поднял открытую ладонь. — Не я забрал Яриона и его детей, всех до единого. Я не плёл заговор, словно змей, нет у меня на руках их крови! Но и не мог я отдать власть торгашам. В этом повинен. Но так и лучше будет. Что сделано, то сделано. Ярион не зря тебя при дворе держал. И я тебе кров и хлеб дам. Дерзость твою прощаю, знаю по что Яриона народ его любил.

— Да-а-а… — протянула колдунья, смотря сквозь него. — Не вижу на тебе их крови. Но и править ты не будешь!

Колдунья развернулась и вышла.

— На её того, словить, может, князь? — спросил стражник.

— Нет. Остынет пускай. Авось и пригодится.

* * *

— И чего собрались тут? — рявкнул князь, стискивая свой топор.

За укромным углом нового храма собралось человек двадцать. Часть из них Вацлав узнал — это были несколько местных старейшин, глав гильдий и мануфактур, пара нейтральных бояре и кучка купцов, которые не принимали никакого участия в перевороте и хранившие молчание. До этого момента.

— Ты что ли, ведьма, тут народ баламутишь? — строго спросил Вацлав Ярину. Все собравшиеся отворачивали от него взгляд, все кроме Ярины. Рыцари и стражники обступили толпу.

— Да. Я! — с вызовом ответила Ярина.

— Постой-ка, князь, не серчай, — один из старейшин тут же закрыл от него Ярину. — Она говорит, что не все дети Яриона погибли в пожаре. Если правда это, то…

— И ты ей поверил? Ведьме? — рассмеялся князь и как бы невзначай махнул топором, окончательно заставив смельчака заткнуться.

— Это мой сын! — закричала колдунья. — Мой и князя!

Вацлав обернулся на Еву, она чуть помрачнела и прикрылась капюшоном. Вариант отступления она не рассматривала.

— Сдаётся мне… — протянул князь. — У Яриона Мудрого была жена, с которой он брак заключал. И в пожаре сгорела.

Ему ответили молчаньем.

— Сдаётся мне так же, что князь Всематери молился, ей свою душу и сердце доверил, а Всематерь насколько мне помнится только одну жену принимает и только один брак. Так?

Ему никто не ответил.

— Бастард значит… — протянул князь. — Бастарда хотите посадить, мальчишку. Отродье колдовской шлюхи, полукровку. Вместо меня. Лишь бы чужак на троне не сидел. Да? Так выходит?

— Погоди князь, у нас закон есть…

— Молчать! Заговорщики! Мало вам власти и золота? Хотите щенка на трон посадить, да из-за его спины народ грабить?

— Да ты безумец! — вскричала Ярина. — Ты не будешь править! Я сказала.

— И что же ты сделаешь, ведьма? Драться со мной будешь? Ведь я с трона не могу уже слезть. Эт как бороду сбрить.

— Буду! — с вызовом ответила Ярина и оттолкнула старейшего.

Вацлав усмехнулся, стиснул покрепче свой топор и пошёл на неё. В его народе не делали разницы, ибо женщины так же имели силу и честь. Но в этом случае Вацлав справедливо решил, что она, колдунья, посильней будет воинов, что он победил до этого. Лишь оглянулся на последок на Еву, которая на него взгляд не поднимала.


Ярина смотрела на него страшно. Он подумал, что вот-вот упадёт замертво или вспыхнет как головёшка, но подходил всё ближе и ближе. Когда до неё оставалось всего ничего, она вдруг отпрянула и посмотрела на него с испугом, словно девчонка какая-то, а не могучая ведьма. Как Ева и обещала, она ничего не смогла сделать. Вацлав опустил топор и ударил её пудовым кулаком в лицо. Она болезненно выдохнула, упала оземь, как и подобает от такого удара, пустила носом кровь и потеряла сознание.

— В темницу её, — приказал Вацлав. — А этих… заговорщиков на корабль погрузить, в море вывести, в лодку загнать, на воду спустить и утопить. Всех до единого. Не будет на этой земли войны, собаки. Не будет смуты. Будет мир тут. Слышите меня? Я князь. Будет так.

* * *

— Эко дивное! — прошептал Вацлав, рассматривая причудливый набор брусков, колёс и верёвок, стоящий посреди сырого и едва освещённого светом факела подвала.

Палач медленно крутил колесо, веревки тянулись, а Ярина так же молчала. Маленькие капельки пота стекали по её исхудавшему и бледном лицу, взор её был затуманен, она дрожала и стискивала зубы.

— Не работает оно, что ли, а, палач? — хмуро спросил князь и подёргал пальцем одну из веревок. Ярина задышала чаще.

— Да эт ж как жиж, не работает, князь? Уже вопить должна была начать, как свининка мелкая… Крепкая. Не видал я таких.

— Ладно, распутывай её. Сам попробую.

— Слушаюсь, — палач быстро освободил колдунью, без сил она выпала на пол.

— Знаешь, ведьма, — Вацлав присел над ней на корточки. — Ты всё равно мне расскажешь. Тайны только мертвецы скрывать могут, а ты живая и вся моя. Зачем мучится?

— Не править тебе! — прошептала Ярина.

— Ах не править мне? — разозлился князь. — Мне? Ты расскажешь, где спрятала своё отродье, ведьма! Или клянусь своим родом, я свершу в отношении тебя самое страшное, что только смогу вообразить! Слышишь меня?

— Не. Князь. Ты, — прошептала ведьма.

— Я князь. Я взял Поморск. Я буду брать, что хочу! — закричал князь и сорвал с неё рубашку.

* * *

— Ну всё, князь. Узнала я. — сказала подошедшая Ева.

— Что узнала? — Вацлав стоял на бойнице, привыкал к тёплому ветру, высоте и невообразимому морскому пространству, раскинувшемуся за гаванью.

— Про бастарда. Ильясом его зовут. За Оплотом живёт недалеко. У дяди Витима. Потаскуха эта его в малых годах ещё отдала, четыре года прошло. Князь не знал даже.

— Четыре года ему всего… — прошептал князь.

— Не трави себе душу князь. Я уже решила этот вопрос силами своих людей. Теперь никто тебе не помешает.

* * *

— Жители Поморска! — князь кричал, чтобы толпа, собравшаяся на улице слышала каждое его слово. — В этот день мы собрались здесь, чтобы вершить правосудие! После того, как мой названый брат и любимый нами всеми Ярион Мудрый так скоро почил, злодеи хотели захватить власть и наживаться за счёт вас, простых людей! Но я, Вацлав Черногор, им не позволил. Я никому и никогда не дам в обиду славный народ Поморска. Смотрите на меня! Я княжеских кровей, но сам землю пахал, сам лил на неё воду и кровь, сам поднимал за неё топор. Моё слово и моё дело справедливо.

Из народа донеслось несколько одобрительных криков, но в целом лица были мрачными. Не привыкли они собираться на казни и смотреть на жестокость. Но им нужно было показать.

— Люди Поморска! Ведьма, что вы видите знакома вам по добрым делам. Ярион любил её и почитал её. Но после смерти его, она впала в безумие и предала любимого князя! Предала его память и дела! Хотела помочь боярам и купцам захватить власть! Кроме этого, — Вацлав оглянулся на Еву и продолжил: — она хотела своим чёрным колдовством уничтожить наш урожай, чтобы вы, славные люди, вынуждены были просить защиты и довольствия у этих зажравшихся свиней! Не будет при мне такого!

«В огонь её! В огонь», — раздалось из толпы. — «Ведьма!»

— Поэтому, со скрипящим сердцем, вынужден я чинить справедливость. Ведьма Ярина! За твои злодеяния, приговариваю я тебя к смерти через огонь. Пусть очистит он твою осквернённую чёртами плоть и душу, да вознёсет тебя к Прави, как и полагается.

Ярина с трудом подняла голову, мутным взглядом оглядела собравшихся и едва слышно сказала:

— Не править тебе. Проклинаю…

Вацлав вздрогнул и снова оглянулся на Еву, она смотрела в пол и совершенно не обращала внимания на происходящее.

Князь вздохнул и кивнул палачу. Тот опустил факел и костёр с привязанной колдуньей задымил и быстро показал языки пламени. Она не кричала.


Ещё до того, как её голова безвольно опустилась на грудь и она сама стала головёшкой, вдруг потянул ветер. Настолько холодный, что князь вздрогнул. Под шёпот и суеверный выкрики, с ещё теплого осеннего неба пошёл ледяной дождь, а затем и снег. Он затушил недогоревший костёр.

Князь приказал вытащить несгоревшее тело из углей, затянуть его в ткань и бросить в самый глубокий сточный колодец. И спустя пять или шесть вечеров, щедро смоченных вином и горилкой, забыл о женщине, которую огонь поцеловал дважды.

* * *

— Оставьте нас, — приказал Вацлав и их оставили в тронном зале одних. — Почему на твой корабль загружают припасы, Ева? Отвечай.

— Я отплываю, мой князь. Вечером, — она смотрела в землю, не на него.

— Я тебя не отпускал.

— Я Вам больше не нужна, дорогой мой правитель. Теперь у меня другая миссия.

— И ты думаешь, я тебя отпущу после всего этого?

— Конечно же, отпустишь, любимый. Ты неудержимо захочешь править свободным, и змея на твоём горле будет тебя только раздражать. Для меня нет тайны в том, что при тебе это край зацветет, как луга весной. И я для этого буду не нужна. Я бы и сама хотела остаться, может быть просто женщиной у твоего трона, но мой настоящий хозяин не отпускал меня. Если я останусь тут, он убьёт меня. Каким бы ты не был могучим воином и мудрым князем, бойся его, как своего бога смерти. Он не оставляет шансов.

Князь усмехнулся, опустил плечи и поклонился ей. Она поклонилась в ответ и развернулся, чтобы уйти. Он поднялся с трона, грубо схватил её за руку и развернул к себе.

— Я отпущу тебя, — сказал он, увидев впервые лёгкий испуг в её глазах, притянул к себе и сжал в объятьях. — Но сначала… Я не прошу.

Загрузка...