Не тот год

Глава 8

ГЛАВА 8

Меня привели в подвал. Здесь я увидел десятки молодых и пожилых женщин. И ещё больше детей. Отдельно от них расположились раненые. Вокруг них хлопотали санитарки в белых и уже грязных халатах с такими же косынками, и женщин в гражданских платьях. Освещение давали керосиновые лампы и несколько тусклых, часто мигающих лампочек. Чуть позже узнал, что их питала велосипедная динамо-машина.

Привели меня к небольшой группе военнослужащих среднего возраста. Главным среди них оказался невысокий мужчина с пронзительным взглядом. На нём была надета обычная гимнастёрка рядового, ну, или как сейчас будет правильнее красноармейца, но аура и поведение выдавали в нём человека, привыкшего командовать.

— Товарищ комиссар, разрешите доложить, — вытянулся командир из моего сопровождения.

— Ивин? Что у тебя? — тот бросил быстрый взгляд на нашу троицу, не нашёл ничего интересного для себя и посмотрел на старшего конвоира. Хотя нет, скорее сопровождающего. У меня даже оружие не забрали. Потому-то и Фомин, а другого комиссара здесь быть не могло, мной не заинтересовался.

— Вот… доставили, — после первого бодрого начала доклада Ивин дальше стушевался.

— Кого?

— Меня, товарищ комиссар, — я сделал шаг вперёд.

— Он с нашей группой, которая уходила в контратаку через Холмские ворота, вернулся, — сказал Ивин. — Находился рядом с немцами. Мне сообщил, что в крепость прибыл в составе отряда майора госбезопасности Иванова из Москвы. До нападения находился в госпитале. Назвал пароль… какой-то.

— Вы кто? — коротко спросил меня комиссар.

— Карацупа, — преставился я своим вымышленным прозвищем. — Это псевдоним агента, товарищ комиссар. Зовут меня Андреем. Пароль — Иволга шестнадцать.

— Так, — сказал он, посмотрел на своё окружение и продолжил. — Мне с товарищем нужно поговорить лично. Мы отойдём, — от группы бойцов, находящихся недалеко от командиров крепости, к нам шагнул один. — Наедине! — резко бросил Фомин ему.

Мы с ним отошли буквально на десять шагов от стола, за которым проводилось совещание. Встали у стены из мелкого тёмно-красного кирпича, переходящей в арочный свод и несколько минут тихо общались. Фомин, оказывается, был в курсе появления в госпитале в крепости очень важного раненого. Думаю, не только он, а все или почти все старшие командиры. К счастью, об этом он рассказал мне сам в начале беседы. Благодаря этой информации я сумел построить разговор в нужном мне русле. Себя я выдал за наблюдающего за тяжёлым раненым, который дополнительно охранял его кроме явной охраны.

— И что вы планируете делать, Андрей?

— Давайте на «ты», товарищ комиссар, — предложил я ему и когда он кивнул, продолжил. — Буду уходить из крепости. У меня информация огромной важности, которая должна попасть в Москву. Передать её никому другому не могу. Лучше она пропадёт со мной, чем будет риск, что окажется в руках немцев.

— Не проще дождаться, когда нас деблокируют?

— Я не могу, — я отрицательно мотнул головой. — Нужно всё сделать срочно.

Кажется, что-то такое в моём голосе, мимике или взгляде проскочило. И это ему не понравилось.

— Андрей, вы что-то знаете, чего не знаю я и другие командиры? Или есть что-то ещё? — в голосе его проскочили холодные и предупреждающие о неприятностях нотки.

«Вот ведь человек-чуйка», — цыкнул я досадливо про себя. — Если я вам всё расскажу, то вы меня в паникёры запишите.

В эти мгновения решал про себя, что сообщить собеседнику. Всю правду, наврать или смешать одно с другим.

— Говорите! — сказал он излишне громко, отчего в нашу сторону повернулись командиры от стола.

— Это не провокация, а полноценная война. Думаю, вы это и сами уже поняли. Я в курсе добытых нашими разведчиками секретных немецких планов. По ним после четырёх утра их авиация должна нанести удар по нашим аэродромам и важным узлам в крупных городах. Судя по тому, что уже полдень и мы не видим ни одного нашего самолёта, часть этих планов у них получилось исполнить. То есть не нужно ждать, что в ближайшие несколько дней к нам подойдёт помощь. Наши дивизии в данный момент сдерживают натиск немецкой армии, которая наступает по всей границе, — определился я с тем, что стоит выдать комиссару на этот момент.

— Вы провокатор, — процедил он. Но кричать и вообще повышать голос не стал. Да, я оказался прав, когда предположил о его мыслях. Да и не может быть иначе. Это не какой-то простой боец и даже не рядовой командир из пехоты. Тем более всего несколько месяцев назад здесь, в крепости, военнослужащие спали с оружием в руках, готовясь к отражению нападения со стороны Германии. Все текущие отпуска и расслабленность — это последствия той напряжённости. Людям дали возможность отдохнуть. Правда, на мой взгляд, такая вольница попахивает предательством.

Ещё сыграла моя причастность к грозному ведомству. Если сотрудник оттуда говорит, что началась война, то глотку перед ним драть последнее дело.

В ответ я криво усмехнулся.

— Вот уж кем не являюсь, так это провокатором. Как и паникёром. И предателем. Я очень хорошо информированный человек, товарищ комиссар. И достаточно хороший аналитик. Да и вы, уверен, тоже. Иначе не обошлись бы одним резким словом, а уже держали бы у моего лба пистолет и командовали вывести меня на улицу и там расстрелять.

— Крепость обречена? — после короткой паузы спросил он.

— Полагаю, что да, — кивнул я, принявшись резать правду матку. Первая реакция комиссара нормальная. Значит, стоит ему знать правду и готовиться к дальнейшему исходя из этих вводных. Может, мои слова помогут сохранить намного больше жизней, чем в моей истории. Ведь только подумать, из десяти тысяч человек гарнизона крепости до Победы дожили несколько сотен. А даже если и нет, то пусть они погибнут в боях, прихватив с собой ещё больше нацистов, чем бесславно сгинут в концлагерях! — Сейчас немцы закрепятся на своих позициях там, где встали уверенно. И отойдут оттуда, где рядом наши, чтобы не попасть под дружественный огонь и по этим местам вызовут артобстрел. А не помогут снаряды, то в следующий раз полетят бомбы…

— Хватит, — оборвал он меня, но сделал это тихо, чтобы больше не привлекать внимание к нашей беседе.

— Как скажете, товарищ комиссар.

— Когда ты хочешь уйти?

Ответить ему я не успел. Со стороны спуска в подвал раздался громкий крик:

— Немецкие танки!

Все бросились наверх. Я со всеми.

Пока передвигал ноги, вспомнил о первом и единственном приказе командования крепости. Фомин, Зубачёв и некий… Семененко, что ли, отдали официальную команду на выход из крепости. На оставление обороняемых позиций. То есть они, как и я, поняли, что смысла гибнуть в мышеловке никакого нет. Только это случилось спустя несколько дней после начала войны. Может быть, в этой истории всё пойдёт по-другому и прорыв гарнизона случится раньше?

Немецкими танками оказались самоходки. Их поддерживало около двух взводов пехоты. Одна бронированная машина нагло сунулась в ворота, успев дважды пальнуть из невероятно короткой пушки. Её с первого выстрела прямо в лоб щёлкнула единственная наша «сорокопятка», замаскированная в проломе кольцевой казармы. Ещё одна вражеская бронемашина попыталась поддержать стрельбой пехотинцев со стороны Тереспольских ворот, но не въезжая через них, чтобы не угодить в ловушку. Благодаря чему осталась целая. Чего нельзя было сказать про пехоту. Человек десять осталось лежать с нашей стороны стены.

Засевшие в клубе гитлеровцы при виде соотечественников открыли массированную ружейно-пулемётную стрельбу, не дав защитникам крепости нормально маневрировать и повторить контратаку, как недавно у Холмских ворот.

— С ними нужно что-то делать, — рубанул рукой воздух Зубачев, а потом провёл ребром ладони у себя по шее. — Они у нас вот где сидят!

— На пулемёты не больно-то и попрёшь, — покачал головой Фомин. — Пробовали уже.

— Я могу помочь, — подал я голос. После отражения немецкой атаки я так и остался рядом с комиссаром. Он меня не стал гнать, только иногда косился и отчего-то хмурился. Остальные посчитали, что так и должно быть. — Я умею проникать в самые разные места, куда попасть тяжело. Окажусь внутри, свяжу немцев боем, а там уже и бойцов можно будет посылать. Возле ворот я также полвзвода гитлеровцев перебил. Они и пикнуть не успели. А потом вы атаковали.

— Вот так прям один пойдёшь, Андрей? — пристально взглянул на меня Фомин.

— Да, один. Я так обучен.

— Что нужно? — влез в разговор Зубачёв.

— Патронов вот к этому, — я щёлкнул ногтем по «шмайсеру», — и гранат. Лучше всего наших «эфок».

Я смог убедить командование принять мой план. Возможно, кто-то из них и подозревал меня в чём-то. Не конкретно, а инстинктивно из-за всего случившегося и происходящего вокруг нас. Или Фомин не до конца поверил. Но задерживать всё равно не стали. Особую роль, думаю, в этом сыграла информация про уничтоженных мной немцев перед мостом рядом с Холмскими воротами. Контратака из Цитадели была проведена из-за надежды, что это к ним пробивается подкрепление. Признался не я. Фомин раскопал, успев найти время, чтобы расспросить бойцов. После чего подошёл с вопросами ко мне. Скрывать ничего не стал и почти всё рассказал, как было дело.

Патронов мне дали на пять магазинов. А вот с гранатами не так сильно повезло. Вместо Ф-1 я получил две немецких яйцеобразных М39 и одну РГД-33 в осколочной рубашке. Пришлось попросить, чтобы меня научили ей пользоваться. Кстати, особого удивления я этим не вызвал. Сказалась моя «принадлежность» к московским важным особистам. Потом, думаю, сообразят, что немного странно такое видеть от человека, который выдаёт себя за умелого диверсанта. Но это потом, а сейчас всё прокатило на общем нервяке.

К полковому клубу мы выдвинулись двумя группами. В каждой было по тридцать-сорок человек. Командовали ими два лейтенанта. Один был из автобата, другой из конвойной роты НКВД. Отряды рассредоточились по воронкам и за деревьями в полутора сотнях от здания. В будущем это будет церковь. Но совсем с иным обликом. Сейчас внешне здание тоже выглядело церковью. А когда-то и было ей. На ней даже один из маленьких куполов не убрали. Сняли лишь крест с него.

— Андрей, — повернулся ко мне энкавэдэшник, — ты готов?

— Как пионер, — выдохнул я и зашептал заговоры. Сначала на укрепление тела, затем на невидимость.

— И когда? О-о⁈

Лейтенант от удивления охнул, когда не увидел меня рядом. Всего на миг он отвёл взгляд и этого оказалось достаточно, чтобы полностью потерять меня из вида.

Я же вскочил на ноги и быстро побежал к церкви, точнее к окну на первом этаже, которое зияло пустым проёмом. Раму вынесло не то одним из близких взрывов снарядов, не то пострадала от гранаты во время неудачного штурма красноармейцев. Немцы не стали заваливать окно. Вместо этого установили там пулемёт. Под окном я закинул автомат за спину, достал РГ и привёл её в боевое положение. Теперь нужно только как следует её встряхнуть, чтобы «карманная артиллерия» встала на боевой взвод. Мне особенно пояснили, что метать нужно резко. Иначе та не взведётся и упадёт как кирпич.

— Как там один мой начальник говорил? Поднять руку и резко опустить её со словами «да на хрен всё», — прошептал я.

В гранате отчётливо что-то щёлкнуло после моего движения. Затем она влетела в окно и оказалась внутри. Я ожидал криков паники и даже того, что мой гостинец выбросят наружу. Но до самого взрыва всё было тихо. Враги тоже смертельно устали, как наши и потому внимание притупилось?

Как только внутри клуба прогрохотало и из окна вылетело облако дымы с пылью, я подпрыгнул, цепляясь за покоцанные стены, заскочил в проём окна и чуть ли не рыбкой нырнул в клуб. При этом сбил пулемёт, который с оглушительным лязгом полетел на пол.

Под окном корчились двое гитлеровцев. Осколки гранаты вошли им в спины, но не убили. Если оказать помощь, то выживут. Вот только кто-кто, а я проявлять подобный гуманизм не стану. И другим не позволю.

Опустившись на одно колено, я сдёрнул из-за спины автомат и не раскладывая приклад послал несколько очередей по суетящимся возле окон и дверей врагам. Потом отскочил к внутренней стене с множеством узких арочных проёмов. Внутреннее расположение было представлено центральным просторным помещением, где валялись лавки. И двумя узкими, проходящими вдоль окон и отделёнными от центра стенами с арочными проходами. У противоположной по отношению к главному входу стены расположилась сцена. Над ней был длинный балкончик с дверью, ведущей в какую-то комнату. Или на чердак. Или ещё бог знает куда. На балкон вела лестница с правой стороны. Сейчас на нем столпились пятеро нацистов. Встали, как групповая мишень на стрельбище. И дистанция плёвая.

Тр-р-р-р-р!

«Шмайссер» задёргался в моих руках, выплёвывая остаток магазина по врагов. Несколько пуль ударили в балясины и перила, отбивая щепки. Прочие вошли в тела захватчиков. Один из них сложился в пояснице, схватившись обеими руками за живот, упал на перила, а затем перегнулся и полетел вниз, где с глухим стуком приземлился на полу.

Я вновь отскочил к стене, спрятавшись в арочном проходе. Здесь я отстегнул магазин, вывел назад приклад, разложил плечевой упор. Только после этого вставил новый магазин в шахту и передёрнул затвор.

В этот момент рядом возник, как из-под земли здоровенный фриц с непокрытой головой и с автоматом, внешне чуть-чуть отличающимся от моего. Скорее всего, с МП-38. Его первым порывом было проскочить через проём, где стоял я. Но отвод внимания сработал на немце, как прозрачная стена. Он аж дёрнулся всем телом и кивнул головой, как бывает при резком торможении автомобиля, остановившись в шаге от меня.

Тр-р!

Короткая очередь в два патрона ударила ему в левую часть груди. В его глазах проскочило удивление, страх и… узнавание. Умирая, он смог меня увидеть. Но большего сделать гитлеровец не сумел. На пол он уже упал мёртвым.

На боку у него приметил брезентовую сумку с гранатами.

— А вот это мне пригодится! — вслух обрадовался я и быстро обчистил гитлеровца. Из автоматного подсумка достал два магазина. Вроде бы они у «сорокового» и «тридцать восьмого» взаимозаменяемые. В гранатной сумке лежали три гранаты. На двух имелись осколочные рубашки. — Вообще сказка.

Первая граната — с задержкой — полетела в сторону второго пулемётного расчёта. Там устроились два пулемётчика и один стрелок с карабином, вставший в полный рост над сидящими номерами расчёта. Граната рванула уже через три секунды после того, как упала на пол позади них. Назад на стук успел обернуться только стрелок. Взрыв снёс всю троицу. Следующая граната полетела в группу гитлеровцев за баррикадой из лавок напротив запасного выхода справа от главной двери. Там вместо двери и дверного косяка краснела свежими кирпичными сколами неровная прореха, оставленная взорвавшейся рядом миной. Половина легла замертво или с тяжёлыми ранами, но трое остались стоять на ногах и после взрыва порскнули в разные стороны как тараканы вдоль плинтусов, когда на кухне зажегся свет. Двоих из них я успел расстрелять из автомата.

— Красные здесь!

— Большевики внутри!

Только сейчас до врагов дошла вся суть ситуации, когда потеряли полтора десятка человек. Правда, их ещё оставалось в два раза больше. Но это уже были напуганные и растерянные люди, которые не могли понять, кто их убивает и как враг сумел незаметно пробраться прямо в их укрытие.

— Фридрих и ты, живо на балкон и оттуда всё осмотреть. Заодно проверьте пулемёт в верхнем окне, — раздался за стеной чей-то командный хриплый голос.

«Офицер? Ты-то мне и нужен», — подумал я и быстро двинулся на голос. Офицером оказался высокий и худощавый немец с вытянутым лицом и впалыми щеками. На вид ему было лет тридцать. Но вот погоны оказались лейтенантскими, кажется. При этом на кители немец носил несколько значков, а такие, думаю, просто так не выдают и не носят. Может, проштрафился и был понижен? И именно по этой причине он рванул в цитадель, чтобы выслужиться и вернуть своё? Как бы там ни было, но на его мечтах я поставил жирную точку. Даже три жирных точки в виде тёмных пулевых отверстий на его кителе.

Следующими сдохли те двое, кого он отправил на балкон. Я их подстрелил на середине узкой лестницы с низкими перилами. Один из них получил тяжёлое и крайне болезненное ранение. Принялся выть во всё горло, выдавая один и тот же звук, пробирающий до костей. Первым моим порывом было желание добить его и прекратить чужие мучения. Но через миг передумал. Если на меня этот вопль так подействовал, то что же должны чувствовать его товарищи по оружию? Жестоко, соглашусь. Но как они, так и с ними. Пусть к нему подойдёт кто-то ещё и тогда покончу с раненым и его помощниками. Так не придётся гоняться за фрицами по всему клубу.

— Да помогите же ему кто-нибудь! — крикнул кто-то с другого конца клуба, где засело человек десять немцев.

— Это же ловушка, — ответил ему другой. — Большевики ждут, когда мы выйдем к лестнице.

У кого-то из спрятавшихся за углами арочных проёмов и баррикадами немцев не выдержали нервы, и он несколько раз выстрелил. Винтовочные пули ударили по стенам, выбили кирпичную крошку, пробили пару лавок в центре клуба.

— Ганс, дьявол тебя подери, прекрати!

Это были последние слова немца. За четверть минуты я подобрался вплотную к небольшой группе фрицев, в которой был запаниковавший стрелок и тот, кто высказался в его адрес. Они укрылись не очень кучно. Свалить всю компашку одной очередью не выйдет.

Оценив положение, я секунду подумал и затем забросил «шмайсер» за спину. Вместо него взял в правую руку «вальтер». После подошёл вплотную к немцу, прижавшемуся левым плечом к углу стены и державшему под прицелом карабина центральное помещение клуба. Схватив его левой рукой сзади за горло, я приставил к его боку дуло пистолета и нажал на спусковой крючок. Выстрел прозвучал не громче удара в ладоши. Тело врага дёрнулось и стало выскальзывать из моих рук. Но пока был им прикрыт, я направил пистолет на двух ближайших гитлеровцев и трижды спустил курок. Одного с первого выстрела намертво поразил в голову. Второй дёрнулся на звуки выстрела из-за чего первая пуля ударила его в плечо. Пришлось потратить ещё одну, которая пробила ему шею. Из этой раны ударила тонкая струйка крови на два метра. И вновь на меня выскочили враги. В этот раз сразу двое. Один с пистолетом, мелкий, худой, очень подвижный и с острым лицом, про которое я сразу подумал «крысиное». Второй с винтовкой с примкнутым штыком. Они точно также словили секундный ступор, как предыдущий здоровяк, «подаривший» мне гранаты. Очухаться я им не дал, разрядив в них остаток магазина в пистолете.

И в этот момент позади ударил выстрел. Мне бок обожгло, будто к коже приложили раскалённый утюг.

— А-а! — сразу после выстрела раздался крик, который заглушил вопли раненого. Следом лязгнул передёрнутый винтовочный затвор. — Это Клаус, Клаус! Чёртов большевик! Это он!

Я бросил мёртвое тело, повисшее в моей руке чугунной гирей, и метнулся в сторону. Пистолет уронил на пол, на ходу потянул из-за спины автомат.