Не тот год

Глава 10

ГЛАВА 10

Я без проблем перебрался на валы, где немцы успели обустроить себе хорошие позиции. Буквально на каждых ста пятидесяти метрах стояло по пулемёту. Некоторые находились на станках. Возле них стояли ящики с пулемётными лентами и снаряжённые «бубны», аккуратно лежали чехлы с запасными стволами и рядом толстые рукавицы, чтобы не думая об ожогах быстро их менять во время боя. Между пулемётчиками расположились стрелки с винтовками и совсем немного солдат с МП38/40. Чуть подальше я нашёл три позиции миномётчиков. Там стояли стандартные миномёты, то есть калибра восемь целых одна десятая сантиметра. От привычных мне в своём времени эти отличались чуть меньшей длиной ствола. Ну, и отсутствием предохранителя двойного заряжания.

'А ведь у наших то же самое, — внезапно вспомнил я. — Предохранитель придумают чуть ли не в середине или даже в самом конце войны. Хм, надо же, как всё само собой вспоминается. Были бы только подходящие ассоциации и примеры".

Все позиции были заняты немцами и это неудивительно. Даже во время обстрелов днём в некоторых точках крепости защитники несколько раз пытались прорваться наружу. Если сейчас красноармейцы решатся на такой ход, то фрицы умоются кровью, пока добегут до окопов и ячеек из палаток. Вот и сидят на боевых позициях.

Очень не хватало мин, которыми я развалил половину здания с немцами днём двадцать второго июня. Или хотя бы обычной взрывчатки. Сейчас бы парочку таких взорвал на позициях миномётчиков, а потом ударил бы по пулемётчикам и стрелкам, которые развернутся на шум. Я бы такую кровавую жатву собрал!

Хм, кстати про жатву. А не отдать ли мне должок пользуясь случаем?

В нескольких сотнях метров за позициями на валах под деревьями стояли две маленькие палатки и машина-кунг с кучей антенн. На её бортах белели оперативные знаки, в которых я не разбирался. Но сама по себе машина представляла очень аппетитную цель. Там или командир должен сидеть, или его заместитель. И обязательно радисты. Кто-то из них пойдёт на заклание, а кто-то станет «языком».

Первым делом я заглянул в палатки. В одной я нашёл только ящики с боеприпасами: патроны, гранаты, запалы для последних. Во второй спали всего двое человек. Один в нательном белье, другой в кителе и штанах без ремня и сапог. На столбике на гвозде висел китель спящего. И на нём серебрились погоны с ромбиком. Знаки различия немцев я всё ещё плохо знал. Но то, что погоны точно офицерские и не лейтенанта какого-то вшивого — это мгновенно понял. Впрочем, мне сгодится даже лейтенант. Спящий ещё и по телосложению был подходящей целью в качестве «языка». Был среднего роста и жилистым, худым. Если понадобится, то легко утащу его на себе.

Я достал из сапога трофейный немецкий нож, подошёл к спящему простому солдату и резко ударил его в сердце, одновременно зажав левой ладонью ему рот. В момент удара он широко раскрыл глаза, глухо промычал что-то, выгнулся и тут же обмяк. Как бы не был тих устроенный мной шум, но его хватило, чтобы офицер зашевелился.

— Альфред? — хрипло спросил он, приподняв голову над подушкой. — Хватит уже храпеть. Или отправишься на улицу. Я хочу отдохнуть, пока большевики притихли вместе с нашими пушками.

Я подскочил к нему и со всей силы ударил обухом рукояти в середину лба. Раздался глухой стук, и немец без сознания рухнул обратно на подушку. Проломить череп таким ударом я не боялся. Лоб и макушка — это самые крепкие кости на голове. Во время службы в органах я не раз был свидетелем драк с использованием бит, палок, бутылок и тому подобного. И эти палки с битами ломались о чужие лбы, оставляя на тех только шишки и редко рассечения. Бутылки, даже пустые, кололись с тем же результатом. Максимум что зарабатывали пострадавшие — лёгкое сотрясение мозга.

Оглушённого немца я тщательно связал, заткнул ему рот тряпкой и завязал голову кителем. Также взял его командирскую сумку и ремень с кобурой. На общем фоне лишний килограмм груза ничего не значит.

Закончив с упаковкой, я вышел из палатки и направился к машине. Дверь была только прикрыта, а не закрыта на задвижку, как это должно быть по всем инструкциям. Внутри дремали двое солдат. На голове одного из них находились наушники. Прикинув за и против, решил, что мне хватит и офицера в палатке. А радисты… что ж, им не повезло. Не первые и уж точно не последние жертвы в этой войне. С ними я покончил с помощью ножа. Они до последнего ничего не замечали. А потом стало поздно. Единственными моими трофеями стали несколько больших блокнотов и толстый журнал, чем-то напомнивший мне школьный из моего детства. Помогут они нашим или нет я не знал. Но пусть лучше будут. Радиостанцию и все приборы сломал и залил водой из фляжек радистов.

Закончив с машиной, я вернулся в палатку. «Язык» так и не пришёл в себя. Крякнув, я закинул бесчувственное тело на плечи и вышел из палатки. Быстрым шагом прошёл сквозь позиции гитлеровцев, добрался до Хомских ворот и там у стены скинул «языка». Тот так и не пришёл в себя, отчего я слегка стал беспокоиться за его здоровье. Если он сдохнет, то все мои усилия пойдут прахом. Хоть бери ещё одного пленного про запас.

Как и хотел, уничтожение гитлеровцев я начал с расчётов миномётов. Возле двух сидело четверо, у третьего расположились пять гитлеровцев. Первой целью я выбрал невысокого немца с зеленым треугольником на рукаве поверх которого были пришиты две серебряных «галочки». Или унтер, или кто-то подобный. Подойдя вплотную, я ткнул стволом пистолета ему между лопаток и одновременно надавил на спусковой крючок. Немца бросило вперёд.

— Хельмут? — удивлённо вскрикнул тот, к чьим ногам упал убитый. Заглушённого выстрела ни он, ни другие не услышали. Это было его последнее слово. Вторая пуля влетела ему в глаз и вышла из затылка, забрызгав железную переноску с минами. Ещё два выстрела — и на пару трупов в округе стало больше.

К моему удивлению на шум никто не отреагировал. Возможно, заговор заглушил выстрелы достаточно сильно, чтобы их спутали с запуском сигнальных ракет. Последние взлетали повсеместно. Эта догадка заставила изменить мои планы. После убийства расчёта я планировал подорвать миномёт. Но теперь я могу уничтожать гитлеровцев втихую. А взрыв сразу же меня выдаст и поднимет панику.

Заминировать трубу с минами тоже не было никакой возможности. Не «колотушками» же это делать с их тёрочным запалом? Не, так-то и ими можно, но эта возня займёт слишком много времени. А оно для меня сейчас на вес золота. Плюнув на миномёт, я отправился к следующему расчёту. В конце концов, гибель обученных солдат не меньший удар по боевой мощи врага. Но так как уходить совсем уж не сделав ничего я не мог, то по-быстрому сыпанул внутрь трубы пару пригоршней земли и налил туда воды из фляги, снятой с пояса одного из трупов. Знаю, что может произойти разрыв мины внутри ствола из-за большого скопления нагара. Вот вдруг грязь сработает аналогично саже? Как минимум фрицам придётся потерять время на очистку трубы.

Бах-бах, бах-бах, бах!

На следующую четвёрку я потратил пять патронов. По одному «смазал» и в итоге пуля попала немцу в живот. Пришлось стрелять ещё раз, предупреждая его крик. Здесь я поступил с миномётом точно также, не пожалев земли. Размокнув, она встанет пробкой в казённике, это как минимум. Перезарядившись, я отправился к последнему расчёту миномётчиков. Здесь прошло всё ещё проще и быстрее. Четверо крепко спали, оставив одного камрада дежурить. Его я убил ножом. При этом ничего не почувствовал. Словно кочан капусты развалил пополам. Точно также поступил с тремя другими членами расчёта. Последнего оглушил ударом рукояти по макушки. После чего задрал его голову вверх, и сказал:

— Велес, эта жертва тебе! Заклад забираю, чужую руду отдаю!

После этих слов воткнул клинок в шею под ухом, пробив её насквозь и резво рванул нож в бок, рассекая все мышцы и трахею. Из страшной раны потоком хлынула кровь, залив мне руку, грудь нацисту и землю под ним. Немец тотчас очнулся. Но даже крикнуть уже не мог. Только дёргался в агонии и отвратно булькал. Я же просто его держал, придавливая к земле. Добивать не стал, не зная, как это скажется на заговоре.

Как только гитлеровец затих, я ощутил, что колючка под сердцем ушла. Совсем. Даже следа не осталось. Мало того, в теле появился невероятно мощный заряд бодрости. И резерв внутренней энергии заполнился, так сказать, до горлышка.

— А вас, тварей, выгодно приносить в жертву, — прошептал я и отпустил мёртвого немца. Велес не Велес, но некая Сила наградила меня за принесённого на её алтарь человека. Возможно, так будет каждый раз. Или до той поры, пока я не подсяду на крючок дармовой энергии. После чего я превращусь в кровожадного маньяка, не способного творить заклинания без жертвы, так как собственная энергия перестанет создаваться в теле. Чур меня от такого, чур! Хотя зарекаться всё равно не буду. Война идёт, как-никак.

Следующими я уничтожил пулемётный расчёт на валу и трёх пехотинцев рядом с ними. Соседнюю группу солдат, где один пускал ракеты в небо, я оставил, чтобы подольше сохранить сложившийся статус-кво. Пулемёт испортил, благо, что с такими сталкивался на Украине. Каких только образчиков вооружения я там не встречал. От «мосинки» и ПТРС до МГ с «максимом» и «шмайсером».

Убивал немцев я с холодной отстранённостью, загнав человечность куда-то в самые дальние уголки души. Шёл от позиции к позиции и где работал ножом, а где расстреливал оккупантов из пистолета.

Где-то после третьего десятка гитлеровцев, ставших будущим компостом, дело моих рук заметили. С нескольких точек раздались истошные крики.

— Тревога!

— Внимание, нападение!

— Большевики!

«Ну, вот и всё, можно дальше не сторожиться», — подумал я с заметным облегчением. Пистолет отправился за голенище сапога, а в руках оказался автомат. Секунда ушла на то, чтобы разложить приклад.

Заговор прекрасно усиливал все мои возможности. Я в долю секунды брал поправку, если случался промах. Немцы казались неловкими тряпочными куклами в руках неумелого кукольника. Бежали медленно, стреляли… куда-то туда, часто замирали на месте, превращаясь для меня в прекрасную мишень. За время тихой резни я собрал за поясом пять «колотушек». Брал только те, на которых были закреплены осколочные рубашки. И сейчас они пошли в ход. Со своей текущей силой я легко забрасывал гранаты на семьдесят и более метров. Одна из них отчего-то взорвалась прямо в воздухе. Перед этим я выдержал трёхсекундную паузу. И ещё не более двух «колотушка» пробыла в воздухе. После этого я больше не тянул долго с паузой. Две секунды — и бросал. Очень быстро гранаты закончились. С их помощью я уничтожил два пулемётных расчёта, дополнительно убил и ранил с десяток гитлеровцев. Ещё столько же успел прикончить из автомата. По самым грубым подсчётам за эту ночь я уже лишил вермахт пары взводов.

«А теперь пора домой. Скоро откат», — подумал я, бросив взгляд на наручные часы. К этому моменту к месту боя стали стекаться немцы из тыла. А плотность огня сильно возросла. Над головой то и дело посвистывали пули и иногда поднимали фонтанчики земли в опасной близости от меня.

К моему возвращению пленник успел очухаться. Он сумел вытащить кляп изо рта и стянуть с головы повязку. Но избавиться от пут на руках и ногах не смог. Да и не получилось бы без подручного инструмента. Уж вязать я умел. Я с ходу прописал в живот немцу, который пытался перетереть верёвки на руках о край стены. От неожиданного удара он громко вскрикнул и следом стал сипло дышать, пытаясь втянуть воздух. Видать приложил я его чересчур сильно.

Буквально через минуту закончилось действие заговоров. Откат вышел совсем слабым и коротким. Немного покружилась голова и недолго совсем слабо замутило. То ли уже стал привыкать, то ли дело в жертвоприношении. Скорее причина в последнем.

Бить по уже битой голове немца я не стал, опасаясь серьёзно покалечить того. Вместо этого разрезал ножом путы на ногах, закинул на плечо его вещи, рывком поднял самого фрица с земли и потащил вперёд, сжимая ему шею. Тот от шока и страха впал в некий ступор, покорно передвигая ногами и вздрагивая, когда я ему зло шипел в ухо:

— Быстро-быстро шевели ногами, или я тебе глотку перережу!

Знание языка, выученного ещё в детстве, выручило.

Моё появление в расположении стало триумфальным. Но очень быстро эйфория схлынула, когда я узнал, что группа Светлова, которая прикрывала меня, так и не вернулись на позиции. Передав «языка» бойцам, я бегом помчался обратно. Успел как нельзя кстати. Младший лейтенант с красноармейцами уже ввязался в перестрелку с гитлеровцами, считая, что прикрывает меня. Его группе повезло, что немцы были растеряны и сильно потрёпаны мной. Их ответ на выстрелы лейтенанта был совсем слабым.

— Светлов! Лейтенант! Назад! — заорал я. — Я тут!

Группе повезло обойтись без убитых и даже раненых. Я успел вовремя добежать и подать весточку. Впрочем, от разборок это меня не уберегло. Вернее, от попыток разборок. Лейтенант в силу привычки давления командира над рядовыми решил устроить мне выволочку. И нарвался на ещё более мощную отповедь. Обратно мы вернулись оба злые друг на друга.

С одной стороны, он в чём-то прав. Я входил в его группу, отправившейся за водой. Но с другой, я лишь номинально в ней считался. Группа была моим прикрытием, а я не был её бойцом. Однако для армейца подобного нюанса не существовало.

Я полагал, что после возвращения на позиции произойдёт второй акт разборок. Но оказалось, что там было не до нас. Мы отсутствовали с четверть часа, может чуть-чуть больше. И за это время Фомин с Зубачёвым успели бегло допросить моего «языка». Пленник оказался оберлейтенантом Диххером, командиром пехотной роты из сорок пятой пехотной дивизии. Заодно я узнал, что напрасно называл гитлеровцев немцами. Сорок пятая дивизия была австрийской и состояла из австрийцев. Для самих граждан Германии подобный момент был существенным. Но это так, мелкий нюанс. Даже я просто отметил его в памяти, остальные и вовсе не обратили внимания.

Немец оказался достаточно информированным. Хоть всего он и не знал, но даже рассказанное ударило по сознанию защитников крепости как кузнечный молот. С его слов немецкие дивизии уже стоят на окраине Минска. Захвачены многие крупные города. Брест полностью под контролем гитлеровцев. Мало того, город и тем более крепость уже находятся в глубоком тылу оккупантов. Почти вся краснозвёздная авиация Западного округа уничтожена ещё двадцать второго и двадцать третьего июня. За два дня обороны крепости в плен сдались более трех тысяч красноармейцев.

— Бойцам об этом не рассказывать, — сказал Фомин и ударил ладонью по столу, подняв облачко пыли. Эта субстанция в подвалах была вездесущая. От артобстрела она в огромных количествах падала с потолка или заносилась внутрь через уничтоженные окна и двери на верхних этажах.

— Согласен, — поддержал его Зубачёв и устало посмотрел на собравшихся. — Это приказ, товарищи командиры. Паника с отчаянием только ухудшат наше положение.

Чуть позже Фомин отвёл меня в сторону.

— Андрей, благодарю за службу, — сказал он мне. — И за воду, и за пленного.

— Не за что, — кивнул я.

Тот хмыкнул:

— Видно, что не боец ты. Отвечают не так.

Я бы мог с ним поспорить, но зачем? Не знал, как правильно отвечать в это время, потому и выдал гражданскую фразу. То ли «служу трудовому народу», то ли «служу Советскому Союзу».

Чуть помолчав, он тихо сказал:

— Я рад, Андрей, что ты остался с нами. Но если твоя информация, о которой ты мне говорил, очень важна, то прошу — иди и передай её.

Ага, выходит, что только после слов пленника комиссар, наконец-то, поверил мне на все сто процентов.

— Обязательно, товарищ комиссар. Сегодня-завтра мы попрощаемся.