Не принц, но сойдёшь

Глава 21. Ставки сделаны

Холодная тонкая сталь рассекла воздух со свистом и крест-накрест. Невидимый противник, если бы он был, уже был бы повержен. Совершенный клинок блестел в свете свечей – Ланс взмахнул шпагой ещё раз и аккуратно вернул её на место: на стену, рядом с камином. Подбросил дров, поправил кочергой и скромно встал в сторонке, нет-нет да поглядывая на изогнутые сабли, меч с рукоятью из чернёного серебра и шпаги, острые, как жало осы.

В кабинете Тайернака было по-ночному таинственно.

Шела полусидела-полулежала в кресле перед камином, заботливо укрытая тёплым пледом, листала книгу и делала вид, что разговор брата и хозяина замка ей совершенно не интересен.

Чёрный камзол Максимилиана был снят и небрежно брошен на спинку второго кресла. Сам Лавиндер – в белой рубашке и чёрном жилете – ходил из стороны в сторону, словно лев в клетке, и время от времени хмурился, перемалывая в голове смысл слов Эйгона. А тот сидел, ссутулившись, за столом, вертел на пальце перстень с рубином и негромко говорил.

– Мы начнём с небольших ставок. Гарантировано проиграем половину, но и выиграть нам позволят. В первый час задачей Флинна будет разжечь в нас азарт и изрядно напоить.

– К чему много пить? – недоуменно пожал плечами Лавиндер. – Вино из твоих погребов – дурман-травы Флинн нам не подсунет. Пару раз пригубим, и этого будет достаточно.

– Азартный человек азартен во всём. Если играть, то по-крупному; если пить, то залпом весь бокал, – резко оборвал друга Эйгон. – Флинн иного расклада не потерпит. Сразу почует подвох, свинтит, и в болото мой план. Поэтому пить будем много, но голова должна оставаться трезвой.

– Сложно, – почесал подбородок Максимилиан.

– За тем и позвал тебя. Кому ещё я могу так доверять? – Лавиндер поджал губы, ничего не ответил, а Эйгон продолжал: – Дальше пойдут ставки крупнее. Против Флинна играть будем только я и Макс. Шела из игры выйдет и переключит всё внимание на нашего противника и его дружков. Их надо обворожить и притупить их бдительность. А дальше дело техники. Я предложу Флинну ставку, ради которой он сюда и едет. Играть буду сам и гарантировано выиграю. Всё, что будет нужно, это незаметно подменить карты. И тут, Шела, без тебя никак...

– Сделаем, – зевнула та и перевернула страницу.

– Я одного не понимаю, – Максимилиан плюхнулся в свободное кресло рядом с сестрой, вытянул ноги к огню, взял в руки книгу «Яды песчаных змей», покрутил, просмотрел содержание и положил обратно, – зачем тебе это надо? Только не ври, потому что врёшь ты откровенно плохо.

– Надо, – процедил сквозь зубы Эйгон, продолжая пялиться на кровавый рубин на пальце.

– Выкладываешься ради девчонки? – насмешливо заметил Лавиндер. – Ты ведь сам сказал, что брак фиктивный, так к чему старания? Пусть твоя новоиспеченная женушка поскорее сделает то, ради чего ты её сюда притащил. Ты, наконец, вернёшь своё истинное лицо, а она отправится к себе домой, и все будут жить тихо, мирно и счастливо. И обойдёмся без жертв и уже тем более без денежных потерь.

– Макс... – поморщился Эйгон, но закончить не дала Шела.

– Разве ты не видишь, что он влюбился? – всё так же зевая и мотая головой, чтобы прогнать сон, протянула она. – Бормочет про фиктивный брак, а сам влюбился, как мальчишка, и еле дышит.

– Ты это только сейчас придумала? – резко вскинул голову Эйгон.

– Тут фантазия и не нужна, – фыркнула Шела и поправила плед. – Ты и Макс с детских лет не разлей вода. Стоило одному приехать к другому, как сразу мчались друг к другу навстречу. На горшке ли сидели или птицам перья щипали – всё бросали и бежали, по дороге натягивая штаны или вычищая помёт из волос. А тут... вернулся давно, а к нам явился только сейчас. Как ты думаешь, Макс, кому он посвятил то время, в которое он может быть самим собой? Однозначно, влюбился, но девушка, видимо, разделять его чувства не торопится.

– Это правда? – Максимилиан повернул голову в сторону друга.

– Брак фиктивный, – выдавил тот. – Как только она сделает эликсир, я её отпущу. Или отпущу, когда смысла в том эликсире уже не будет. А остальное вас не касается.

– Я ведь говорил, что врёшь ты дерьмово, – бросил Лавиндер и отвернулся.

Рубин на перстне налился кровью настолько, что, казалось, сейчас взорвётся, и необузданная сила хлынет через край и потопит всё, что встретит на своём пути. Эйгон сжал пальцы, глубоко вдохнул и выдохнул. Камень на секунду вспыхнул и погас.

– Ты со мной? – тихо спросил он.

– Что такого ты хочешь выиграть, чтобы покорить девчонку?

– Узнаешь, когда придёт время. Так я могу на тебя рассчитывать?

– Обдерём твоего Флинна так, что он ещё должен нам останется, – донеслось со стороны кресла сонным голосом. – Лишь бы твоя ненаглядная оценила твои старания.

Испещрённое глубокими старческими морщинами лицо Эйгона осветила лёгкая улыбка.

***

– Вот она, – Грибо облизнулся столь довольно, будто только что умял целый чан капусты. Ну, или мышь. – Книга древних наречий.

Хлопнув внушительным томом о стол, горгулья поднял столько пыли, что тут же зажмурился, замахал лапой и зашёлся чихом и кашлем.

– Сколько же мы её не открывали? – почесал голову Грибо. – Несколько лет точно!

– Что в ней? – спросила Арлина, а сама подошла к окну, отодвинула штору, которую днём заботливые слуги вместе с обрушенной перекладиной вернули на место, и осторожно, стараясь оставаться невидимой, выглянула на улицу.

– Разгадка последнего ингредиента, – важно произнёс Грибо, подняв вверх коготь.

– Это ещё кто?

– Не кто, а что. Самая важная часть эликсира, без которой, увы, ничего у нас не выйдет. Даже каши.

– Я не про ингредиент, а про того... со шрамом...

– У моего прапрадеда был шрам на правой щеке. Неужто хозяин решил украсить парадный вход его статуей? – Ошеломлённый Грибо подскочил к окну, высунул нос и разочарованно протянул: – А я-то уже губу раскатал...

– Кто эти люди?

– Понятия не имею, – проворчал горгулья, бережно прикасаясь к фолианту с древними мудростями, открывая его на середине и аккуратно листая страницу за страницей. – Наш дом уже давно стал похож на балаган: сомнительные личности спасаются от моих сородичей на лестничных перилах; другие, ростом повыше и кулаками покрепче, выносят входные двери; а третьи среди ночи заявляются ни с того, ни с сего да ещё и дружков с собой волокут. Так на чём мы остановились? Ага, последний ингредиент. Слушай внимательно, сто раз повторять не буду, – и Грибо начал читать: – «Слово «Rhan’or’enaid» корнями уходит в ныне мёртвый язык магов-основателей, управлявших всеми четырьмя стихиями одновременно. Одно время упорно ходили слухи, что маги умели поворачивать реки, осушать океаны, усыплять вулканы и даже оживлять умерших. Фактами никто не располагает, но некоторыми заклинаниями древних чародеев мы пользуемся и по сей день...» Ты слушаешь?

Арлина кивнула, а сама посильнее отодвинула штору и внимательно наблюдала за тем, что творилось внизу, на улице, у входа в замок, в свете многочисленных факелов, внезапно зажжённых слугами по приказу лорда Тайернака.

Прошлой ночью время тянулось медленнее некуда. Улитка и та проползла бы быстрее, чем стрелка на часах достигла нужной отметки, коснулась её, заставляя взбалмошную кукушку выпрыгнуть, разинуть клюв и прокричать положенное количество раз. Час полевой мыши сменился часом комара – тот пропищал и уступил место травяному кузнечику; кузнечик, в свою очередь, доскакал до рубежа, где передавал эстафетную палочку голосистому соловью, а Арлина никак не могла сомкнуть глаз.

Сначала долго не сводила взгляда с входной двери. Закутавшись в тёплое одеяло и сунув за спину сразу три подушки, она притянула колени к груди, обхватила их руками, да так и сидела, смотрела и прислушивалась, не повернётся ли ручка, не скрипнет ли плохо смазанная петля, не прорвётся ли сквозь тонкую щель полоска света. Но нет, вокруг царили лишь ночь и тишина, а Арлина так и сидела одна в просторной спальне, на огромной кровати, на смятой шелковой простыне, в объятиях лёгкого, как пух, одеяла. Когда пялиться на дверь надоело, девушка столь же долго ворочалась, перебирала в голове последние события, заливалась краской, снова перебирала и опять ворочалась с бока на бок, словно перина была не воздушной, как облако, а жёсткой и неровной, полной гороха, что впивался в тело, раздражал и мучал. Одеяло было давно скомкано, подушки валялись в разных частях кровати, а сон не шёл и не шёл.

Уж лучше бы он явился. Не сон, конечно, а Эйгон. Лучше бы сорвался следом за ней, перехватил в полной влажного пара купальне, пробормотал нечто несвязное, неуверенное, несуразное, а она нашла бы, что ему ответить. Нашла бы в себе достаточно гневных слов, чтобы бросить ему в лицо, достаточно сил, чтобы смело глянуть в бесстыжие серые глаза и потребовать извинений. Выплеснула бы на него всё накопившееся негодование, возмущение и злость, лишь бы избавиться от чувства вины и заставить его понять, что его поступок ей неприятен, а объятия и поцелуи противны. И только тогда, возможно, она и сама поверила бы в то, что наговорила, и окончательно стерла бы из своей памяти, как от одного только его прикосновения по её телу пошла непонятная волнительная дрожь, как губы сами приоткрылись навстречу требовательному поцелую, и как тепло и уютно стало на душе от одной только мысли, что тот, встречи с кем она меньше всего желала, вернулся домой, хоть и изрядно помятый и пьяный. Но все заготовки пылких речей были напрасны: Эйгон не пришёл, ночь закончилась и уступила место лучам солнца, неуверенно выглянувшим из-за горных вершин.

Арлина проснулась, когда за окном начало смеркаться. Сто раз проговоренные и заученные наизусть фразы так и не пригодились – в замке было пусто и безлюдно. И только к часу волка в просторном холле первого этажа зажгли свисающую с потолка хрустальную люстру, в которую было вставлено свечей столько, что считать устанешь, а с улицы донёсся шум колёс и лошадиное ржанье.

Во дворе стояло три незнакомых экипажа: скромных, неброских, без гербов. Из первого выскочили двое: оба хмурые, недовольные, выглядевшие ровно так, как выглядит собака, которую хозяин разбудил посреди ночи, заставил сторожить будку, а кость не дал. Из второго вышли тоже двое, и эти были щуплые, внешностью неприметные, про которых всегда говорят, что где-то видели, но не помнят, где, и видели ли вообще. И, наконец, из третьего вылез незнакомец со шрамом. В руках он держал небольшой чемоданчик и крепко прижимал его к груди.

Ему навстречу спустился Эйгон. Морозный пар сорвался с губ обоих – обмен приветствиями совершился. Но Эйгон продолжал говорить. В свете луны в новом серебристом камзоле он выглядел худым и бледным, по-зимнему ледяным, что никакое солнце не растопит, даже самое жаркое и с золотистыми лучами. И стоило о солнце вспомнить, как оно не преминуло выглянуть и ослепить всех ярким светом, что даже Арлина не выдержала и зажмурилась. Когда же глаза открыла, то нахмурилась и поджала губы.

Эйгон стоят не один. К нему прильнула Шела, положила голову на плечо, даже позволила себя приобнять за талию и мило ворковала с прибывшими. Максимилиан находился в дверях, не сделал ни шага ни вперёд, ни назад и отступил в сторону лишь тогда, когда с обменом любезностями было покончено, а Эйгон пригласил гостей в дом.

– Прекрасный замок, – отметил Флинн, переступая порог. – Должен признать, у вас отменный вкус, и денег, должно быть, немало.

Тайернак кивнул.

– Мы всё приготовили в большой гостиной. Вино, закуски, карты…

– Карты я привёз свои, – Флинн заботливо похлопал рукой по чемоданчику.

– Главное, чтобы там были не только карты, – проронил Эйгон, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

– Уж на счёт этого можете не беспокоиться. Отвечу по ценности не хуже вашего. Вам понравится.

Шела дернула Эйгона за рукав камзола, и Тайернак немного замедлил шаг, пропуская Флинна и его охранников вперёд и предлагая следовать за Лансем и Максимилианом.

– Ты хочешь, чтобы я добрую половину ночи потратила на него? – в шёпоте Шелы звучало откровенное возмущение. – Ты не предупредил меня, что он будет столь безобразен.

– Будь он хоть трижды безобразен, это не помешает ему выиграть у нас всё, что поставим.

– И как ты прикажешь привлечь его внимание? Он на меня даже взгляда не бросил – только и смотрит на свой чемодан и близко ли охрана.

Эйгон пожал плечами.

– Это тебе решать. Что бы ты ни сделала, я и слова против не скажу.

– Carte blanche? – Шела довольно улыбнулась и посильнее вцепилась в руку Эйгона.

– Только меня не впутывай. Я женат, и вчера мне и так чуть не выцарапали глаза.

– Твоей жене всё равно до тебя нет дела, – промурлыкала Шела, – и с нами её не будет. Так что придётся потерпеть, если хочешь достичь своей цели, – поймав на себе недовольный взгляд Тайернака, девушка расхохоталась и заговорщицким шёпотом добавила: – Не брата же мне соблазнять!

Эйгон в ответ только хмыкнул, но глаза и уголки губ довольно улыбались, и спала улыбка только, когда, переступив порог гостиной, он приказал слугам закрыть двери и опустился в кресло за овальным столом.

– Давайте сразу договоримся, милорд, – Флинн прошёл изучающим взглядом по просторной комнате, положил саквояж перед собой и тоже сел, – никакой магии. Я знаю, вы человек слова, но хотелось бы обсудить столь тонкий момент прежде, чем будет уже непоправимо поздно. Я промолчал, когда вы пытались манипулировать картами в моём заведении, но...

– ...но просечь мои старания просекли, – холодно закончил за Флинна Эйгон.

Флинн кивнул и громко сглотнул, смачивая скудной слюной пересохшее горло.

Щелчок пальцами, и Ланс уже разливал гранатовое креплёное по бокалам, торопясь исполнить приказ Тайернака. Первый был подан Флинну; второй – хозяину.

– Какой у вас ранг, Флинн? – деловито спросил Эйгон. – Третий? Четвёртый?

– Пятый, милорд, – учтиво ответил тот, бесцеремонно громко прихлебывая из бокала. Ланс подлил ещё.

– С вашими-то умениями и почему не пошли дальше?

– Папенька был магом никудышным, и его познания в чародействе ограничивались лишь карточными фокусами. А в академию идти, так сами знаете, учиться там долго, скучно, нудно и дорого. Первые годы студенты лекции прогуливают и только и делают, что пьют и практикуются в одном единственной заклинании – вызове девственниц, а когда получают шапку магистра, то уже и не могут вспомнить, зачем те девственницы им понадобились.

Эйгон зашёлся сдавленным смехом.

– Я тоже магистр, но девственниц заклинаниями затаскивать в постель не приходилось. Видимо, всему виной домашнее, а не академическое образование.

– Что-то вы молоды для магистра, – брякнул Флинн.

– Трубил год за пять.

– Мой отец в первый же семестр проплатил академию вперёд на десять лет, – вставил слово Максимилиан, беря с подноса два бокала: один себе, другой сестре. – Я честно отсидел все потраченные деньги. Чего только мы там не вытворяли... но шапку так и не получил.

– Плохо девственниц вызывал, видимо, – хмыкнул Эйгон, осушая свой бокал и протягивая руку за новым.

– А к чему их вообще вызывать, милорд? – Флинн растянул губы в хищной улыбке и сверкнул золотым зубом. – Достаточно приехать в «Малиновый туз» или просто черкануть записульку вашему покорному слуге, и я лично доставлю вам в замок всех, кого вы пожелаете. У нас есть девицы на любой вкус и кошелёк. И заказчики бывают разные. И лорды, и их советники, и даже принцы! Ланс Сайнорт не даст соврать.

Выливавший последние капли из бутылки в бокал Эйгона Лансель залился краской, но промолчал.

– Если у меня останутся деньги после сегодняшней игры, обязательно воспользуюсь вашим предложением, – проронил Эйгон.

– Тогда не буду больше дразнить вас, а то вдруг вы играть передумаете, – съязвил Флинн, щёлкнул замочком на чемоданчике, вытащил запечатанную колоду и тяжёлый мешочек, из которого, стоило положить его на стол, тут же выкатилась золотая кругляшка.

– Играем в «летающего джокера», – объявил Флинн, ловко распаковал колоду и начал тасовать. Двое детин встали за его спиной, а щуплые и неприметные помощники сели по правую и левую руки.

Карты метались так ловко и быстро, что и захочешь смухлевать, а всё равно не успеешь. Накрыв свою партию ладонью, Эйгон обменялся взглядами с Шелой и Максом.

– Что ставим? – прозвучал елейно-вкрадчивый голос Флинна с оттенком начинавшего ударять в голову гранатового кисло-сладкого, и Эйгон отстегнул с пояса бархатный мешочек и, не глядя, высыпал все находившиеся в нём монеты на стол.

– С меня кольцо, – Шела стянула с пальца золотое с лунным камнем, а Максимилиан добавил увесистый перстень.

– Отвечаю, – Флинн бросил к общей куче горсть золотых. – Смотрим.

Каждый заглянул в свои карты. Шела первой скинула две и взяла одну, Макс размениваться не стал, а Эйгон сбросил всё, что было на руках. Флинн почесал переносицу, отхлебнул вина и заменил у себя одну карту.

– Вскрываемся.

Все четыре расклада перевернулись рубашками вниз одновременно. Шела довольно всплеснула руками, Эйгон хмыкнул, а Максимилиан потянулся за холодной ветчиной.

– Этой ночью удача на вашей стороне, миледи, – неуклюже рассыпался в любезностях Флинн, собирая карты.

– Удача любит красоту, – медовым голосом пропела девушка, стянула с себя меховую накидку, оголяя плечи и глубокий вырез на груди, и потянулась за выигрышем.

Не было человека в комнате, кто бы в ту минуту не любовался Шелой. А когда, собрав в кучу выигрыш и вернув кольцо на палец, та ещё и вытащила шпильку из закреплённых на затылке волос, и те золотом рассыпались по плечам, то даже Флинн на время перестал тасовать колоду, ослабил воротник кафтана, будто тот душил его, и жадными глотками и до дна осушил бокал вина, предупредительно наполненный доверху Лансом.

Играли ещё три раунда: первый был за Максимилианом, второй – за Флинном и последний – опять за Шелой. Ставили всякую мелочь: от золотых монет до серебряных брошей и жемчужных нитей. После разминки к игре присоединились и двое неприметных дружков Флинна, Ланс принёс табак и янтарку* двадцатилетней выдержки, и, как только первые клубы дыма были пущены в потолок, а в низких широких бокалах заволновался карамельного цвета алкоголь, игра пошла веселее.

Монеты на стол кидались уже поболее номиналом и потяжелее весом. Сыпались кольца, но Флинн всё больше морщился, хоть и старательно скрывал недовольство: камни все были не те – обычные, такие, которые можно легко купить у любого ювелира.

– Чёрный оникс и к нему в довесок ваши запонки, милорд, что вы мне на днях проиграли.

Флинн бросил к груде золота свою долю и начал сдавать.

– Отвечаю золотом, – сквозь зубы, в которых была зажата дымящая сигара, процедил Эйгон, схватил выпавшее ему и открылся, не глядя.

– Фортуна совсем от вас отвернулась, – покачал головой Флинн, загребая выигранное. – Может, прогневали чем?

– Не везёт в картах, повезёт с девственницами, – подмигнул Эйгон, взял бокал с янтаркой, вальяжно откинулся в кресле, искоса наблюдая, как Флинн тасует колоду для начала следующей раздачи, отхлебнул и снова закурил.

– Проиграешься с концами – никому нужен не будешь, – подколол друга Макс.

– Так уж и никому, – перебила брата Шела.

Дразня собравшихся золотыми локонами, девушка медленно подошла к Эйгону и, намереваясь кокетливо присесть ему на колено, дёрнула на себя юбку платья, приподнимая её. Топтавшийся у стола Ланс под ноги не смотрел, составлял пустые бокалы на поднос и, что там крутится под сапогами – расшитый ли цветами и огненными птицами подол или просто камень, – разглядеть не мог. А потому, когда пол вдруг вырвался из-под левой пятки, затрещал и пошёл по швам, Ланс успел ухватиться свободной рукой за край стола, чтобы устоять, но вот поднос удержать не получилось. Серебро вместе с толстым стеклом рухнуло на пол и загремело, барахтаясь в осколках и недопитом янтаре.

От внезапного грохота вздрогнули все. Шела упала в объятия Эйгона – кресло не выдержало и покачнулось, утягивая обоих на пол. Ещё звон разбитого стекла – это Эйгон выронил бокал, и тот разлетелся вдребезги, а на залитой сладковатой карамелью рубашке прямо на груди красовалась дырка, оставленная выпавшей изо рта сигарой.

Ланс заохал, разрываясь, куда бросаться в первую очередь: к запутавшейся в юбках и растрепанных волосах Шеле; к хозяину, растерянно сидевшему на полу и смахивающему снятым шейным платком липкие капли на пол; или к валявшимся повсюду осколкам, хрустевшим под каблуками сапог Флинна и его помощников, ринувшихся помогать – в первую очередь, конечно, даме – встать на ноги, а заодно и воспользоваться шансом прикоснуться к гладкой, безупречной, персикового цвета коже, неистово дразнящей ароматом королевской ванили.

От разлетевшегося по всему замку грохота подскочила и Арлина, упорно продолжавшая возиться с эликсиром в кабинете Тайернака, и даже чуть не уронила черпак, которым старательно мешала прозрачное зелье в котле.

– И знать не желаю, что там творится, – буркнула она, поджав губы. – Так что там дальше про тех бородатых чародеев?

– Древних, – поправил Грибо, послюнявил коготь и перевернул страницу. – Тут ещё много чего про них написано. Магистры-историки постарались, свой вклад внесли, поначеркали всякой чуши и просто записи на полях оставили, но вот хозяин постоянно перечитывал одни и те же строчки. Вот они.

Новая волна звона разбитого стекла и заливистый смех не позволили Грибо и слова прочесть, а Арлина с досады швырнула черпак на стол, выключила горелку и бухнулась в кресло.

– Невозможно сосредоточиться... – прошипела она.

– Хозяин решил развлечься, – оправдывался за Эйгона Грибо, – а коль тебе неймется, сходила бы да присоединилась к ним. Сколько можно у этого котла торчать? Скоро надышишься парами так, что еле ноги волочить будешь.

– Вот ещё, – фыркнула та. – Находиться рядом с ним мне не только неинтересно, а элементарно противно. А узнай я, что он там творит, стало бы ещё противнее.

– Так в чём же дело?! – воскликнул горгулья. – Узнать проще простого. У самого лапы чесались, да как-то стыдно было одному. А если ты присоединишься...

– И шага в ту комнату не ступлю! – отрезала Арлина. – Даже не уговаривай.

– Так я тем более!

Грибо сорвался с места и, наступая на собственные лапы и крылья, заторопился к дальней стене, сдернул с неё пыльный гобелен, на котором поднимающийся из белой пены морской чёрт распушил в разные стороны усы, раскрыл пасть, высунул язык и готовился проглотить попавший в водоворот корабль. Гобелен осел на пол, пасть чудовища захлопнулась, язык был прикушен, кораблик накрыло волной, а пыль поднялась такая, что Грибо зажал когтями нос, чтобы не расчихаться. В самом сердце стены, как раз в том месте, на которое приходилась сотканная водяная воронка, зияла дырка. Не сказать, чтобы большая, но и не незаметная. Достаточная для того, чтобы прильнуть к ней глазом и разглядеть всё-всё, что творится в соседней комнате. А той комнатой была гостиная.

– Это я случайно проткнул ещё лет пять назад. Хорошо, хозяина дома не было и гобелен в чулане подходящий нашёлся, – оправдывался Грибо, придвигая к стене тяжёлое кресло, взбираясь на него и прилипая глазом к дырке.

– А с той стороны не заметно что ли?

– С той стороны картина, и дырка прямо на глаз прапрадеда милорда приходится.

– Дай-ка посмотреть.

Арлина подскочила к креслу, стащила с него Грибо, забралась сама и припала глазом к отверстию.

– Эй, а я? – возмутился горгулья.

– Тише, – буркнула девушка, – ничего не слышно.

– А слышно и не будет. Только видно. Так ты подвинешься?

– Еще чего! – возмутилась та и с отвращением, смешанным с долей неподдельной ревности, добавила. – Какое безобразие!

– Мне что, новую сверлить?

Грибо почесал голову, примерился и ткнул когтем прямо в холодный камень.

– Я не могу на это смотреть, – выдохнула Арлина, но ни на дюйм от дырки не отодвинулась.

– А придётся. Муж всё-таки.

Грибо вытащил коготь, сдул с него каменную крошку, заточил о клык и принялся снова за дело.

– Муж, – фыркнула Арлина, – слава озерным водяным, отец о нём не знает. Это не муж, это позор на всю жизнь! Если бы его видела Эмилия Штолль, я в тот же день была бы размазана по чайному блюдцу, и больше на светские приемы меня никогда бы не пригласили.

Девушка внезапно замолчала, выдержала короткую паузу, связанную исключительно с тем, что от увиденного перехватило дух, и возмущённо воскликнула:

– Да как он смеет к ней прикасаться?!

– Что там?

Грибо подпрыгивал на месте, пытался разглядеть хоть капельку происходящего по ту сторону стены, но, поняв, что просто так Арлину с места не сдвинуть, махнул крылом, стиснул кривые жёлтые зубы и с удвоенной силой взялся за старое.

– Отлично, – продолжала закипать девушка, – руками ты её уже облапал, теперь она за тебя принялась.

От услышанного у горгульи вытянулась морда.

– Отношения выходят на новый уровень, – почти про себя отметил он, выдувая из проделанной дырки каменную пыль. – Однако там и правда всё зашло слишком далеко, – громче добавил Грибо, припадая глазом к свежей дырке и смакуя увиденное.

– Нет, ты видел это? – негодованию Арлины не было конца и края. – Он не подпустил к себе Ланса, заставил того осколки подметать, а ей позволяет себя раздевать и…

– Шела всего лишь сняла с него рубашку, – защищал хозяина Грибо. – Та полностью залита янтаркой – хоть выжимай.

– Всего лишь сняла? Да она расстегнула на ней каждую пуговицу! У него самого руки что ли отсохли?

– Шела просто помогала, пока он вытряхивал осколки из волос.

– Да-да, – язвительным тоном ответила Арлина, – сейчас это так называется. А недавняя пьянка в борделе называлась поездкой на ярмарку!

– Я искренне думал, что он посещал ярмарку. Последний год его ничего, кроме чародейских заморочек, не увлекает.

– А вот мне кажется, волшебные науки интересуют его меньше всего. Тоже мне маг… Один разврат, девки и пьянки на уме. Зелье в котле чернее черного, а он где? Шатается по злачным местам, проигрывает состояние в карты и тискает баб. Вот куда он теперь собрался?

– Что там опять?

Отвлёкшийся на беседу с девушкой Грибо снова прилип глазом к дырке. По ту сторону стены было оживленно и шумно, пахло крепкой янтаркой, впитавшейся в обивку кресел и одежду Тайернака, ядовитым табаком и копченой ветчиной, которую продолжал поедать Макс, пока все остальные суетились каждый вокруг своего.

Взяв в руки смятую и окончательно приведённую в негодность рубашку, Шела заботливо приложила кусочек белоснежной ткани к груди Эйгона, вытирая капельки крови с мелких царапин, оставленных брызнувшими фонтаном осколками. Тайернак не сводил взгляда с красивых рук. А когда Шела закончила, то что-то сказал ей, получив в ответ полную нежности улыбку, забрал рубашку, поднял с опрокинутого кресла камзол и, перекинувшись парой фраз с Флинном, вышел из гостиной.

Арлина спрыгнула на пол и бросилась к дверям кабинета.

– Ты куда? – только и успел опомниться Грибо, но девушка уже выпорхнула в коридор.

Арлина отчётливо слышала его шаги – уверенные и неторопливые. Света не требовалось – можно было и так догадаться, куда следует идти: вот Эйгон повернул направо, прошёл прямо, поднялся по короткой лестнице – всего пять ступеней, упёрся в тяжёлую, из тёмного дерева, дверь и повернул ручку. Споткнулся о порожек, щёлкнул пальцами, зажигая свечу, зашумел полками массивного комода, перерывая бельё и прочую одежду в поисках подходящей вещи.

– Эта.

Чистой, свежей рубашкой, от которой шёл глубокий, лесной, немного сладковатый аромат ветивера, ткнули в лицо. Эйгон поднял голову – прямо над ним возвышалась недовольная и мрачная Арлина. Губы были плотно поджаты, глаза горели гневом, а вся она была напряжена, холодна и неприступна.

– Сойдет.

Тайернак выхватил рубашку, надел, одернул и, приподняв подбородок, начал возиться с верхней пуговицей – самой тугой.

– Ты ещё здесь? – грубо бросил он, смотрясь в зеркало и продолжая воевать с непокорной застежкой.

– Хочу послушать, как вы будете оправдываться.

Эйгон равнодушно пожал плечами.

– Было бы в чём.

– Ах, не в чем? – Арлина негодовала.

Эйгон развернулся к жене. Верхняя пуговица так и не застегнулась – верх рубашки был распахнут, и свежие порезы, сами по себе затягивающиеся крайне медленно, напомнили Арлине, как заботливо их касалась Шела, а заодно сильно разозлили.

– Прости, – пробормотал Тайернак, – совсем запамятовал. Конечно. Я хочу извиниться за то, как вёл себя прошлой ночью. Был сильно пьян и потерял голову. Поддался минутному увлечению, и хорошо, что это не зашло слишком далеко. Больше этого не повторится.

– Извинения приняты, – стушевалась Арлина, не готовая к такому повороту разговора. – Только что толку, если вы и сейчас пьяны. От грузчиков в порту несёт приятнее. Знаете, а вот в своём другом обличии вы мне гораздо больше нравились… – внезапно выпалила девушка.

Пальцы Эйгона на миг замерли на пуговице.

– Правда? Что-то я особого восторга не замечал. Отворачивалась, брыкалась, брезговала...

– Дайте сюда!

Арлина не выдержала, схватилась за рубашку Тайернака и ловко застегнула каждую непокорную пуговичку.

– Вы хоть и тогда вели себя, как совершеннейшая скотина, но несло от вас по-человечески, а не разгулом и развратом.

– Так в чём же проблема, моя драгоценная женушка? – Эйгон подхватил Арлину, а та завизжала и ударила его по рукам. – Не засыпай сразу после часа волка, и будет тебе удовольствие. А я то, болван, старался, раскрылся тебе, обхаживал тебя, хотя и раньше подозревал, что ты девушка с особым вкусом. Тебе подавай либо корону, либо плешь на голове. Что же, первого у меня нет, зато второго – навалом.

– Хам!

Арлина ещё раз ударила по крепким пальцам и выдохнула только, когда ощутила пол под ногами.

– Чуток подожди, и я весь твой, – деланно страстно задышал Эйгон. – А сейчас прости. Меня ждут игра, крепкое пойло и симпатичная блондинка, которой, впрочем, я всегда был неинтересен.

– По её поведению не скажешь, – фыркнула Арлина. – Ведёт себя, как легкомысленная девица, а вы млеете, словно кот, лакающий сливки.

– Я бы спросил, откуда тебе это известно, – глаза Эйгона заблестели, – но, так уж и быть, заставлять тебя сдавать Грибо не буду.

От неожиданности девушка прикусила язык, но потом всё-таки решилась.

– Грибо не при чём. От ваших заигрываний с бесстыжей подружкой стены сотрясаются и портится имущество, включая дорогие бокалы и...

Глаза Арлины забегали, а мозг напрягся, усиленно соображая, во что бы такое ткнуть Эйгона носом. И нашёл.

– ... и рубашку, – закончила девушка и подняла голову.

Эйгон стоял совсем рядом, почти прижал её к стене и смотрел, не отрываясь. Одной рукой упёрся в холодный камень, другой – потянулся к верхней пуговице своей одежды. Мгновенье – жемчужная бусина выскочила из петлицы.

– Во мне борются искушение и необходимость срочно вернуться к гостям...

– Искушайтесь своей златовласой пассией, а в отношении меня вы только что пылко извинялись, а днями ранее дали обещание.

Её пальцы сами собой потянулись к воротнику рубашки и вернули пуговицу в петлицу.

– Ещё одно твоё слово, и последнее, о чём я вспомню, будут мои обещание и раскаяние.

Эйгон снова потянулся к злосчастной пуговице, но Арлина перехватила его руку.

– Не одно, а три слова. Где моё кольцо?

– Я думал, слова будут другие.

– Какие же?

– Я люблю тебя, – выдохнул он.

– Прекратите. Всякий раз, когда вы пьяны, вы требуете от меня любви, а до и после лапаете девок.

– Я всё объясню.

– В болото ваши объяснения.

– Зачем ты пришла?

– Всего лишь спросить про кольцо. Вы его видели? Я снимала его в купальне и, наверно, забыла там, когда... – Арлина стушевалась, не решаясь называть вещи своими именами.

Эйгон резко отстранился, а голос и взгляд стали ледяными.

– Я не слежу за твоими побрякушками. В купальне оставила – там и ищи.

– Так вы точно не видели?

– Не видел, – отрезал Эйгон, заправил края рубашки за пояс, сунул руки в рукава камзола и оправил его на себе. Тот, хоть и продолжал пахнуть янтаркой, сидел идеально.

– Где же мне его искать? – полным отчаяния голосом спросила Арлина, но Тайернак ей не слышал. Быстро вышел из комнаты, даже не потушив свечи, и загромыхал сапогами, торопясь вернуться в гостиную. Время было почти на исходе.

За столом в карты резались Флинн, его дружки и Максимилиан. На кону стоял золотой портсигар, и он успешно переходил из рук в руки раз двадцать.

Отхлебнув из низкого бокала янтарки, Эйгон бросил недовольный взгляд на портрет прапрадеда на стене, но тут же расслабленно выдохнул, не почувствовав по ту сторону никого, кроме ушастого крылатого существа, от которого секретов никогда не было. Ещё глоток крепкой настойки, и Шела подарила обольстительную улыбку всем, собравшимся в гостиной. Последний глоток – Макс еле заметно подмигнул, а Ланс откупорил новую бутылку. Очередная партия была закончена – портсигар остался у Флинна.

– Не хотите сыграть, милорд? – довольно оскалился тот, тасуя колоду.

– Да смешно тягать кусок золота из стороны в сторону, – зевнул Эйгон. – Ставки не возбуждают.

– Назначьте же цену.

– Вот моя планка.

Одним движением и ничуть не колеблясь, Тайернак стянул с пальца перстень с рубином и бросил в центр стола. Древний камень налился кровью и потух, словно застыл на зимнем морозе.

– Отвечаю.

По гладкой поверхности заскользил другой камень – розовый, многогранный, нежный, словно лепесток розы, и девственно чистый. И даже Максимилиан отвлёкся от ветчины, стремительно убывающей с блюда, посмотрел на бриллиант и от удивления приподнял брови.

– Так и хочется спросить, откуда он у вас, – выдавил Эйгон.

– Слишком много любопытства никогда до добра не доводило, милорд. Так я сдаю?

Эйгон кивнул.

Одна, две, три карты. Все рубашками вверх, и не понятно, что кому достанется. Наконец, колода плюхнулась на стол, и Флинн потянулся к своей стопке. Эйгон отхлебнул из бокала, подцепил пальцами карты, глянул и перевёл взгляд на Флинна.

– Меняем, или сразу вскрывать?

– Скидываю две, – ответил тот и затянулся сигарой.

– Открываем.

Флинн с довольным видом перевернул своё: три туза и две шестёрки с издёвкой взирали на Тайернака. Тот хмыкнул и поверх расклада противника положил то, что было у него на руках: трефовая комбинация из двойки, тройки, четвёрки, дамы и короля с лихвой перебивала вариант карточного ловкача, который враз побледнел, помрачнел, а глазки забегали из стороны в сторону, выискивая, где подвох.

– Трефовая дама всегда меня выручает, – дымя сигарой, пробормотал Эйгон, возвращая рубин на палец и пряча бриллиант в левый карман камзола. – Надеюсь, моя победа не оспаривается. Всё честно?

Тайернак глянул в сторону обескураженного Флинна, сверлящего хозяина замка ненавидящим взглядом. Его дружки нависли над ним и ждали команды. Но одно движение рукой, и напряжение спало, а подельники отступили назад.

– Всё честно, – согласился Флинн, собирая карты и раскрывая чемоданчик, чтобы упрятать внутрь колоду и скудный по сравнению с проигранным бриллиантом выигрыш.

– У меня мало времени, – ответил Эйгон, – но будет крайне неуважительно не дать вам шанс отыграться.

Рука Флинна, убиравшая карты, на мгновенье замерла, лоб покрылся испариной, а глаза хищно заблестели.

– Я бы рад, милорд, да ставить нечего. Мало что с таким камушком может сравниться.

– Так уж и нечего, – усмехнулся Эйгон.

– Портсигар, кучка золота, пара дешевых минералов, – Флинн обвёл рукой собранные в чемоданчик богатства, а сам навострил уши, вслушиваясь в каждый шорох и каждое слово Тайернака.

– Я ставлю камень, а вы то, что может с ним сравниться по стоимости.

– Боюсь, с собой у меня ничего такого нет, – покачал головой Флинн.

– Уверен, что есть.

– И что же?

– Долг принца Мартана.

Зловещая тишина повисла в воздухе, нарушаемая лишь стуком дождя, перемешанного со снегом, о водостоки и окна. К монотонному шуму присоединилась и лёгкая, но раздражающая дробь: Эйгон барабанил пальцами по столу, торопя Флинна с ответом. Тот кашлянул, похрустел шеей и осторожно заметил:

– Долг принца Мартана слишком велик, милорд.

– Бриллиант, который вы поставили, стоит четверть королевства. Хотите его обратно?

Флинн напрягся и прищурил глаза, раздумывая.

– Моего времени осталось всего на одну партию, – давил Тайернак. – Решайте.

Флинн кивнул.

– Играем. Весь долг принца Мартана против розового камушка.

Эйгон поднялся, прошёл к столику у окна, заставленному кувшинами с домашним вином, бутылками с карамельной жидкостью, откупоренными и новехонькими, обвязанными соломой и сверкающими в свете свечей. Левая рука сама потянулась за терпкой янтаркой, и пряная настойка тут же забулькала в бокале. Вторая рука скользнула по шероховатой ткани камзола, нырнула в правый карман и вытащила розовый камень. Точно такой же, как тот, который был выигран минутами ранее и теперь лежал в левом кармане; точно такой же огранки, такого же цвета и чистоты, но... абсолютно фальшивый. Снятый и забытый Арлиной в купальне и вовремя найденный Эйгоном.

Крепко зажав подделку в кулаке, Тайернак сделал несколько жадных глотков, вернулся к столу, положил в его центр кольцо, вытер рукавом губы и произнёс:

– Сдавайте.

Флинн захлопнул чемоданчик, перетасовал колоду, и карты снова зашелестели, перелетая с одного края стола на другой. Одна, вторая, третья и так далее, пока не было набрано нужное количество. Эйгон взял доставшиеся ему, глянул и поменял три. Флинн скинул две и взял столько же.

– Я открываюсь, – бросил Эйгон и медленно перевернул карту за картой. Парад королей с трефовой дамой посередине – комбинация, побить которую могло только чудо.

Флинн начал отвечать, и с каждым новым переворотом губы Эйгона растягивались в довольной улыбке. Двойка, семёрка, валет, девятка и… летающий джокер!

– Партия за мной, – довольно рыкнул Флинн и сграбастал камень.

Эйгон облизнул сухие губы. Такого не должно было быть. Такого просто не могло случиться! Во время всеобщей суеты Максимилиан успел подменить колоду, и первую же партию картами Лачтны Эйгон выиграл. Он всегда выигрывал этими картами. Почему в этот раз всё пошло кувырком? Эйгон растерянно вертел в пальцах смятую трефовую даму и усиленно думал. Время шло, и действовать надо было прямо сейчас.

– Сколько стоит долг?

– Простите?

Флинн щёлкнул замочком чемоданчика и поднялся из-за стола, намереваясь уходить.

– Я спрашиваю, сколько стоит долг принца Мартана? Я хочу его купить.

– Могу с абсолютной уверенностью сказать, милорд, что у самого принца Мартана таких денег нет.

– Сколько?

– Чем вам так дорог принц Озёрного края, что вы столь сильно о нём печётесь?

– Я задал вопрос.

– Сумма очень большая, милорд, и сравнима разве что только с камушком, который вы так неаккуратно спустили.

Взгляд Эйгона упал на рубин на пальце; рука сама собой потянулась за любимым камнем, внутри которого бушевал пожар, как вдруг её накрыла горячая ладонь Максимилиана, выросшего из-за спины друга, словно айсберг из тумана.

– Мы покупаем долг.

Лавиндер снял с мизинца тяжёлый перстень с крупным, шафранового цвета янтарем.

– Нет, Макс! – в панике выкрикнула побледневшая Шела, но Максимилиан обдал сестру таким взглядом, что та тут же прикусила язык и села в кресло. Перстень пролетел по поверхности стола и оказался в цепких пальцах карточного ловкача.

– И почему я должен предпочесть ваш камень рубину лорда Тайернака? – с недоверием в голосе спросил Флинн.

– Это не просто фамильная реликвия, но и один из камней-основателей.

Флинн покрутил перстень, посмотрел на свет, попробовал камень на зуб. Тот блеском не поражал, идеальной огранкой не удивлял, но манил и не отпускал, заставлял завороженно любоваться собой, брызгал огненными искорками, словно лавой плевался, и приоткрывал Флинну тайны бытия, стоило тому сунуть в глаз увеличительно стекло, выуженное из внутреннего кармана кафтана, и всмотреться в самое сердце немыслимого по ценности сокровища.

Флинн знал о камнях-основателях: их было не так много, но лет им было ровно столько, сколько и самому миру. На первый взгляд все были неприметны, но стоило поднести любой из них к свету, и перед глазами мелькала история всего живого: от зарождения до сегодняшнего дня.

– По рукам, – выдал Флинн и упрятал перстень в чемоданчик. – Долг принца Мартана ваш, лорд Тайернак.

– Пишите, – выдохнул Эйгон, и перед Флинном тут же нарисовался желтоватый листок, перо и чернильница. – Поставьте подпись и сегодняшнее число.

Вырвав расписку из рук карточного шулера, стоило тому начертать все необходимые закорючки, Эйгон пробежал по ней взглядом, скрутил и спрятал во внутренний карман камзола.

– Что же, – подытожил Флинн, выдвигаясь к дверям, – сегодняшняя игра была крайне занимательной. Надеюсь, вы не расстроены, милорды. Хотите отыграться – милости прошу в «Малиновый туз». Вашим сбережениям и азарту там будут только рады. И да, провожать меня не нужно.

Дорогу из-за непрекращающегося дождя со снегом развезло: колёса застревали в сильной колее, а лошади шарахались из стороны в сторону и пугались колючих ветвей по-зимнему голых деревьев, но, остервенело подстёгиваемые продрогшим кучером, понуро плелись, увозя Флинна, его пособников и выигранное добро подальше от хмурых стен Штормового замка, в которых, по правде говоря, всем было крайне неуютно, хоть и на деле оказалось прибыльно.

Довольный Флинн полулежал на мягких бархатных подушках и потягивал вино из горлышка бутылки. Чутьё и выработанная годами привычка после первого же незапланированного проигрыша сразу и незаметно для противника менять колоду и в этот раз не подвела. Ловкости рук хозяина «Малинового туза» не завидовал только ленивый, а переплюнуть его талант доставать из рукава джокера и подавно никому не удавалось. И уж если несколько десятков пар глаз никогда не замечали, как одна колода со стола исчезала, а другая появлялась, то вкушающий радость крупной победы Эйгон и подавно подвоха не разглядел. Предложил отыграться, купился на ломания Флинна да отошёл от стола за новой порцией выпивки.

Потайное отделение рыжего чемоданчика всегда таило в себе множество секретов. И в этот раз выужены были не игральные кости и не фальшивый золотой, а колода карт. Спрятана в манжету и ловко подложена на стол взамен той, которая стоила Флинну целого состояния. Ту, роковую, он изучит позже, когда доберётся до притона, проспится и сядет за стол. Вооружится увеличительным стеклом и пинцетом и будет копаться в каждом узоре и изгибе линий, пока не выяснит причину столь странного проигрыша. Ведь по плану никакого проигрыша не должно было быть…

Три свечи догорели, и Ланс поставил свежие. Зажёг, и в гостиной сразу стало светлее.

– Не знаю, как благодарить тебя, Макс, – прохрипел Эйгон, сверля взглядом так и не снятый с пальца рубин.

– Да брось! – Лавиндер неожиданно бодро похлопал друга по плечу. – Я сунул ему янтарь, купленный три года назад на базаре в Королевстве-за-Морем. В нём пара застывших пауков и одна ракушка – пусть любуется. А вот мою сестрёнку ты просто обязан расцеловать за столь драматичный крик. Признаюсь, у самого кровь в жилах застыла.

Эйгон выдохнул, дрожащей рукой подлил себе янтарки и выпил залпом.

– Расцелую, когда протрезвею, – улыбнулся он Шеле.

– Не торопись, – пропела та, кутаясь в накидку. – Я запишу поцелуй тебе в долг; отдашь, когда не будешь так влюблён.

– А если Флинн прознает про подделку? – Эйгон развернулся к Максу.

– Пф-ф. Чтобы доказать подлинность камня-основателя, Флинну придётся прибегнуть к помощи архивариуса самого Квирла. Засветит камушек – привлечёт к себе внимание Совета. Где это видано, чтобы маг, пусть и пятого ранга, держал притон и надувал обывателей? Прижучит его Квирл, заведение прикроет, и тот мигом лишится всего, чем набил подвалы.

– В твоих словах есть смысл, – после некоторых раздумий ответил Эйгон.

– Ну, нам пора, – Лавиндер помог сестре подняться, взял с кресла золотую трость. – Не буду пытать тебя расспросами, зачем тебе понадобился этот долг, но верю, что не просто так. И кстати, мы ждём тебя к нам на среднелунье. Первые морозы, сам понимаешь. Даже в Солнечной бухте.

– Приеду. Старая Виейра ещё жива?

– А то! До сих пор помнит, как мы натравили саранчу на её урожай вместо заклинания против нашествия кротов.

– А ведь искренне хотели помочь, – Эйгон снова улыбнулся.

Когда за Лавиндерами закрылась дверь, в каменном замке вновь стало мрачно и холодно. Будто лучик солнца, раздразнивший всех своим теплом, теперь вдруг скрылся за тяжёлыми тучами и пропал навеки, уступив место вечному ветру и колючему дождю. Барабанивший по окнам, тот окончательно перешёл в снег, завалил всё в округе, окрасив привычное серое в ослепительный белый. Завтра снег уже растает, и вернётся грязь, но этой ночью на улице творилось настоящее сказочное чудо.

Рука коснулась двери в спальню и толкнула её от себя. Дверь еле слышно скрипнула и отворилась. Эйгон сделал несколько шагов вперёд, остановился у края кровати и перевёл дыхание.

Арлина спала крепко: одну руку сунула под голову, другой – обнимала край воздушного одеяла. Ресницы слегка подрагивали, длинные волосы разметались по подушке, а лицо было безмятежным и таким красивым, что Эйгон не удержался, резко наклонился, но так же внезапно остановился в дюйме от бледно-розовых губ и отпрянул обратно. А ведь казалось, всё так просто: лишь вторгнуться в её сон, накрыть её порывом страсти, который было бы уже не оставить, и вулкан в душе утихомирится. Но разве этого он хотел?

Эйгон опустился на колени рядом с кроватью, осторожно разжал пальчики Арлины, которыми она сжимала одеяло, и поцеловал каждый. А после достал из левого кармана камзола кольцо с настоящим бриллиантом и надел его на безымянный палец девушки. Завтрашним утром она будет долго и нудно расспрашивать его о том, что случилось ночью. Будет выдумывать мыслимое и немыслимое, продолжать задавать вопросы о кольце и обвинять в равнодушии только потому, что он не расскажет ей абсолютно ничего. Но всё это будет завтра, а сегодня… Эйгон ещё раз нырнул рукой в карман своих одежд и выудил серебряное защитное колечко. Надел его на палец девушке и встал.

– Так спокойнее, – прошептал он, а пожар в сердце всё не унимался.

___________________________

*аналог бренди