Не принц, но сойдёшь

Глава 20. В тёплой воды объятиях

– Тоник из жабьей икры – вещь нужная?

Арлина вытащила из корзины пузырёк с зеленоватой жидкостью, взболтала и посмотрела на свет.

Грибо поморщился.

– Говорят, омолаживает кожу и убирает бородавки, но мне не помог. Врут, наверно.

– А тут что? – бледно-жёлтая этикетка была приклеена косо и содержала множество букв. – Какая-то настойка для принятия внутрь. Основной компонент – яд плюющей змеи. Помогает при... ой, стыдоба какая!

Арлина спешно сунула склянку обратно и вытерла руки о платье.

– Давай подсоблю.

Грибо перелетел через половину комнаты, приземлился на стол рядом с корзинкой, полной бутылочек, банок и пучков с травами, залез грязным когтем и начал рыться, бормоча под нос названия зелий и неистово комментируя:

– Драконья отрава... она-то зачем нужна? Драконы не мухи, на подоконниках толпами не сидят. Протёртая чешуя голубого василиска... ослепить что ли кого-то собирался? Слеза русалки... это в каких же водах он её добыл и почему без меня? О, кажется, нашёл, – Грибо вытащил обмотанную коричневой верёвкой невзрачную колбочку и довольно помахал ей. – Вот она. Слизь земляных червей.

Арлина поспешила выхватить пузырёк, откупорила и поморщилась.

– Что за гадость. Как посмотришь, чего мы в котёл навалили, никогда не подумаешь, что это то самое средство, которое поможет вернуть к жизни любимого человека.

– Как же оно должно пахнуть? – Грибо приложился носом к откупоренному бутыльку и облизнулся. – Вкуснятина.

– Как должно? – Арлина перелистывала книгу рецептов и искала нужную страницу. – Так же, как пахнет Мартан: можжевельником и горькой травой, лимонником, озёрной свежестью и влажными листьями.

– Ну, когда ты оживишь своего принца, он будет пахнуть ядовитым коровяком, гнилым плющом и червями. Ещё от него может нести волком, – добавил горгулья, закинув в котёл щепотку шерсти. – Клык давай.

Арлина протянула тот самый, белый и острый. Грибо ловко распилил клык когтем и бросил маленький кусочек в бурлящее варево, помешал черпаком, прибавил язычков пламени.

– Куда столько! – воскликнула девушка, кинулась убавлять, но было уже поздно – пар валил чёрный.

Пятая попытка за день и двадцать вторая – за четыре дня. И все неудачные. Того и гляди, плющ переваришь, слишком много росы бухнешь, алмазной муки недосыпешь или пламя сильное разведешь. И если все прошлые старания контролировались Эйгоном, который на глаз определял перебор и, не отрываясь от книг или бумаг, подсказывал, в какую сторону повернуть рычажок на горелке, то сейчас рядом был Грибо, а тот, как и Арлина, всё мешал наугад.

– И всё-таки крайне непорядочно с его стороны взять и уехать, не сказав даже, когда вернётся.

Арлина вылила пришедший в негодность эликсир в ведро, протерла котёл изнутри тряпочкой и заново водрузила его на горелку.

– Наверняка, поехал на открытие ярмарки последних достижений в колдовских науках. Чего там только нет: и палочки волшебные, но они совсем для слабаков – сильный маг и взглядом управится; и мётлы-летуны для дам; и даже шапки-невидимки. В прошлом году, правда, особой популярностью пользовались шлёпанцы-невидимки. Нырк лапами – и пошёл. Мне хозяин купил – я их посеял.

– Ещё и Ланса с собой утащил! – не унималась девушка.

– Тогда точно на ярмарку. Как раз нагрузит его свёртками и пакетами – до экипажа дотащит.

– Я с Лансом не успела даже словцом о Мартане перекинуться. Каким же черствым сухарём нужно быть! Ведь знает, как я тоскую, как сплю и вижу, чтобы скорее вернуться в Озёрный край. И вот судьба посылает мне близкого человека, а он...

– Что-то мне подсказывает, – Грибо навострил уши, – что судьба посылает нам не одного близкого человека, а целую толпу. И происходит это прямо сейчас.

Слетев со стола, горгулья вцепился лапами в штору и резко рванул её в сторону. Вместо того, чтобы отодвинуться, та отлетела прямо с перекладиной, на которую крепилась, и накрыла собой высокую напольную вазу. Следом за шторой на тонкий фарфор шмякнулась и перекладина. Ваза треснула и развалилась на мелкие кусочки, окончательно позволив тяжёлой портьерной ткани осесть на пол.

Распахнув окно, Грибо осторожно высунулся носом на улицу, а после свесил вниз и всю голову. Арлина не выдержала, подскочила, но тут же запуталась каблуком в шторе, а когда распуталась, то тоже выглянула в приоткрытую створку и затаила дыхание.

Внизу, в скудном свете луны, выступившей из-за чёрных туч, стояла запряжённая тройкой резвых лошадей карета. Вся в золоте, она качнулась под лихим напором ураганного ветра, но устояла. Тщедушный кучер соскочил с козел и поспешил открыть дверцу, но первые попытки удачей не увенчались.

Одной рукой придерживая шляпу, другой – хватаясь за ручку дверцы кареты, кучер не терял надежду выпустить приехавших господ, но ветер был сильнее: упорно вдавливал дверцу обратно и открывать не позволял. Плюнув на головной убор, кучер вцепился в ручку мертвой хваткой – шляпа с его головы тут же слетела, была подхвачена ветром и в одно мгновенье оказалась на лопоухой каменной горгулье, сидевшей на верхней ступеньке парадной лестницы прямо у входных дверей. В широкополой шляпе декоративный истукан смотрелся важно и помпезно, пока ветер не решил продолжить забавы и не перенёс её на шпиль одной из башен замка.

Уже почти отчаявшийся кучер поплевал на ладони, потёр их друг о друга и приготовился приложиться снова, как вдруг дверцу кареты толкнули изнутри. Распахнувшись, та чуть не сшибла бедного слугу, а на улицу неторопливо вышел мужчина, на вид не больше тридцати лет, с золотой тростью, на конце которой застыл такой же золотой лотос.

Мужчина огляделся, покрутил трость, покачал головой и протянул руку, помогая выйти из экипажа такой же высокой, как он, стройной и грациозной даме, золотистые волосы которой были собраны в пучок на затылке. Одеты оба были богато: на нём – чёрный камзол с жёлтым цветком в петлице; на ней – роскошное, цвета весенней травы, платье, толстая тёплая накидка с воротником из меха белой куницы и муфта.

Перекинувшись друг с другом парой слов, недоуменно пожав плечами, оба – дама об руку с мужчиной – поднялись по лестнице. А когда ступили на самую верхнюю ступеньку, то на всю округу раздался такой сильный троекратный стук в дверь, что стая сидевших под навесом крыши и нахохлившихся от ночного холода воронят встрепенулась и зашумела крыльями, взмывая в воздух, а Арлина от страха скатилась с подоконника, и Грибо вместе с ней.

– Кто такие? – испуганно выдавила девушка, в спешке пряча горелку и котёл под стол.

– Лавиндеры, – проскрипел горгулья, хватая когтями склянки и банки и засовывая их в корзинку. – Граф Максимилиан Лавиндер и его сестра Шела. Из Солнечной бухты.

– Я слышала о ней, – воскликнула девушка и поморщилась, так как громкий стук повторился. – Мадам Потаж говорила, все слуги ждали её с милордом свадьбы. Зачем они здесь?

– Меня больше волнует, что им никто не открывает. Слуги дрыхнут в дальнем крыле, ничего не слышат, а дворецкого у нас, как не было, так и нет. Придётся тебе.

– Мне? – ахнула Арлина. – Ты посмотри на меня.

Не дождавшись вердикта, Арлина сама вынесла нужный: всклокоченные волосы неряшливо торчали в разные стороны, серое платье было давно не стирано, манжеты и воротник – сильно засалены, на лбу и щеках – копоть от горелки и чёрного пара, двадцать два раза валившего из котла с тех пор, как Эйгон покинул замок.

– Я приведу себя в порядок, умоюсь, переоденусь, – засуетилась девушка и заметалась из стороны в сторону, не зная, за что хвататься. – Два платья куплено, нужно выбрать, какое надеть, и подобрать к наряду украшение. Без достойного ожерелья никак.

– Некогда чесаться, плескаться и юбки перебирать, – Грибо вцепился когтями в пояс платья Арлины и силком потащил девушку к выходу, – Максимилиан своей тростью сейчас нам всю дверь разнесёт, будем всю ночь морозом дышать.

– Ему сложно зайти, как это делал Квирл?

– Мы закрыты на засов, это раз. Милорд наложил заклятие на дверь, это два. Открыть можем только изнутри, а с наружи к нам никто не попадёт. У графа Лавиндера не найдётся столько ума, чтобы сломать заклятие и по-человечески пробраться в замок, но снести дверь с петель ему сил хватит.

– Он тоже маг?

– Второй степени. Да скорей уже!

По лестнице вниз одна бежала, перепрыгивая через ступеньки, второй летел, задевая крыльями скульптуры, которые в свою очередь тут же оживали и норовили в отместку больно цапнуть. Одной удалось – Грибо взвыл, рухнул на пол и кубарём покатился вниз прямо к дверям, с которых Арлина уже снимала тяжёлый засов.

– Я всю дорогу твердила тебе, его нет дома. Был ли смысл так гнать лошадей?

Шела Лавиндер по-хозяйски переступила порог, бросила равнодушный взгляд на Арлину и протянула ей муфту и накидку.

– Он просил прибыть в это время – я прибыл, – ответил её брат, заходя следом.

Казалось, будто солнце, столь редкое в стенах Штормового замка, вдруг прорвалось сквозь заслон из хмурых серых туч, заиграло в каждом уголке лучами, нарочито осветило слои пыли на лестничных перилах и выпачканный в саже нос Арлины, а после юркнуло обратно под шляпу Максимилиана, зарылось в пряди его золотистых волос и затаилось в ожидании новой команды, чтобы вновь вылететь из своего убежища и всех ослепить.

– Милое дитя, – Арлина кое-как разлепила глаза. На неё недоуменно смотрела Шела и продолжала говорить, словно петь, медовым голосом, – ты новенькая? Я раньше тебя не видела. Возьми мои вещи. Не вечно же мне с ними стоять.

Белый мех пах морозом и сладкими духами. Согнувшись под тяжестью плотной накидки, Арлина шмыгнула за угол, перевела дыхание и затолкала дорогую вещь в первый попавшийся на глаза шкаф.

– Давно я здесь не был, – протянул Максимилиан, снимая перчатки.

– Поверь, изменилось мало, – ответила сестра, проводя пальцами по сухому камышу в напольных вазах. – Только пыли стало больше, а в слугах – почтения меньше. Нашими лошадьми никто не занялся, дворецкий не открыл двери, а служанка чернее сажи. Уже жалею, что отдала ей мех. Представляю, что с ним станет. Она его замарает, и тебе придётся покупать мне новый.

– Надо сказать Эйгону, чтобы отмыл девчонку.

Шела недовольно поджала губы и начала медленно подниматься по лестнице на второй этаж. Максимилиан догнал её в два прыжка.

– Ты куда?

– Не у входа же ждать. Иди за мной. Я знаю, где Эйгон хранит твоё любимое южное красное.

– Не проще попросить ту девчонку принести нам закуски и вино?

Шела остановилась на шестой ступеньке и осмотрела пустой холл.

– Она как сквозь землю провалилась... Пойдём, – потянула брата за руку и задорно рассмеялась. – Поверь, я организую тебе бокал вина и что-нибудь перекусить быстрее, чем та служанка сообразит, из какого шкафа взять посуду.

Когда шум шагов утонул в мягком ворсе ковра, а потом и вовсе растворился за закрытыми дверями кабинета, Арлина осторожно высунулась из своего тёмного укрытия, затянутого в правом верхнем углу липкой паутиной, и тут же столкнулась нос к носу с Грибо.

– Они ушли? – прошептала она.

– Опустошают хозяйские запасы, – проворчал горгулья, – хохочут и режутся в «пульку». Максимилиан уже и колоду карт сообразил из страниц пособия по магическому садоводству. Если милорд не вернётся в ближайшие часы и не приструнит их, то к завтрашнему утру мы останемся без ветчины и с испорченной библиотекой.

– Сейчас я их поставлю на место, – собралась с духом Арлина, – и покажу им, что я не служанка здесь какая-то, а... а.... – девушка наморщила лоб, подбирая нужное слово.

– Хозяйка, – робко подсказал Грибо и вжал голову в плечи, чтобы ненароком не попало.

– Хозяйка! – ни секунды не сомневаясь, подтвердила Арлина и ринулась вперёд.

Грибо еле поспевал.

– Так кабинет в другой стороне!

– Вначале умоюсь, – бросила девушка на бегу.

В комнате, где на гладких широких камнях стояла большая овальная купель, было всегда тепло и влажно. Пару недель назад, подскользнувшись в саду на глине, Арлине ничего не оставалась, как молча согласиться и, вместо плескания в тазике во владениях мадам Потаж, покорно побрести в умывальню Тайернака, на которую тот просто указал пальцем, не проронив и слова укора.

Зато какое же это было блаженство, ни в какое сравнение не шедшее с жестяным тазиком, окунуться в наполненную горячей водой и ароматами разноцвета и солнечной прянотравки ванну, понежиться в облаках мыльной пены и выйти, будто заново родившейся: чистой, свежей и лёгкой.

Всегда полная воды, купель нагревалась мгновенно. Толстые стены, завешенные солидными гобеленами, днями держали в комнате тепло и не выпускали его ни в какую. Окон в четырёх стенах не было – лишь много-много свечей, которым, сколько ни зажигай, никогда не удавалось победить царивший в умывальне расслабляющий полумрак...

– Они приняли меня за служанку! – возмущалась Арлина, выплёвывая воду, которой Грибо окатил девушку из ушата. Сброшенная грязная одежда валялась на полу, а на сидении бордового кресла, стоявшего в углу в компании ещё одного такого же и чайного столика цвета сосновой шишки, лежало недавно купленное бирюзовое платье. – Этот с тростью...

– Максимилиан, – уточнил Грибо, протягивая мыло.

– Он самый. Он хоть сдерживался. Но дамочка...

– Леди Шела, – опять вставил горгулья, летая от шкафа к шкафу, вытаскивая пузырьки с ароматными маслами и выливая из каждого понемногу в ванну, от которой шёл густой пар.

– Она самая. Назвала меня замарашкой.

– Ну, чего лукавить, вид у леди Тайернак и впрямь совсем не как у леди, а как у трубочиста.

– Сейчас будет, как у леди.

Арлина вдохнула побольше воздуха, зажмурилась и с головой нырнула в мыльную воду. Вынырнув, выдохнула и, не открывая глаз, протянула руку в сторону, требуя брусок нового пенистого с ароматом лаванды. Тот незамедлительно лёг ей на ладонь. Взбивая роскошную пену на макушке, развазюкивая её по всей длине волос, девушка не переставала ворчать о прибывших гостях, но сильно разойтись не получалось, так как, стоило открыть рот, мыло мигом попадало на язык. Когда пены на голове стало уже столько, что сходство было с зимним сугробом, Арлина промычала, чтобы Грибо обмыл её очередной порцией чистой воды. Каскад обрушился в ту же секунду. Согнал пену с макушки и раскидал белоснежными хлопьями повсюду по купели, которые, осев на поверхность воды, превратились в воздушные островки, похожие на сахарные зефирки.

– Ещё?

Арлина вздрогнула, чуть не захлебнулась, подскочила, распахнула глаза, но тут же шмыгнула обратно по подбородок в воду и изо всех сил, стараясь прикрыть наготу, начала загребать к себе разбросанную по всей ванне пену. Сбоку от неё с пустым ушатом в руках стоял растрёпанный и забрызганный Эйгон.

– Дёрнулась, будто зверя увидела, – недовольно пробурчал он, смахивая попавшую на камзол пену.

Однако одежду было уже не спасти: основательно забрызганный не только мыльной водой, но и дорожной грязью, и бордовым вином, камзол потерял форму, нуждался в чистке и сушке и спустя мгновенье полетел на пол к куче такой же мятой и засаленной одежды Арлины.

– Прошу вас выйти, – строгим ледяным тоном произнесла девушка, продолжая по горло сидеть в тёплой воде.

– И не подумаю, – ответили ей безапелляционно.

– Я, между прочим, без одежды, – лихорадочно соображала Арлина, выискивая другие варианты наступления.

– Я тоже не в шубе. Приподнимись-ка.

Но Арлина не собиралась двигаться.

– Приподнимись, – рыкнул Эйгон, – сажа на шее осталась.

Присев на край купели, Тайернак потянулся за мылом, одной рукой отвёл мокрые волосы девушки в сторону, другой – бережно провёл по распаренной коже. А когда закончил, то зачерпнул ладонью горячей воды и плеснул на хрупкие шею и плечи.

– Где ваши запонки?

Арлина покосилась в сторону рук Эйгона: рукава рубашки намокли, были расстёгнуты и прилипли к коже.

– Потерял.

– Обе?

– Не верти головой; ещё вот здесь чернота.

Тайернак подался вперёд, и Арлина вдохнула запах, идущий от его тела и волос: ядовитый табак смешался с забродившим вином, к ним добавились сладкие женские духи, мороз, ещё раз табак, от которого впору было зайтись кашлем, и ещё раз вино, на этот раз скисшее.

– От вас разит, – отчеканила девушка. – На каких ярмарках столь щедро наливают?

– Ярмарках? – недоуменно повторил Эйгон, встал, стянул рубашку, швырнул к груде грязных вещей и взялся за широкий пояс.

– Что вы делаете? – переполошилась Арлина, вскочила, тут же одумалась и спряталась обратно в воду, опять вскочила, вылетела из ванной, в один прыжок оказалась у шкафчика с большими пушистыми полотенцами, вытащила одно, повалив на пол все остальные, завернулась в него и рванула к выходу, но спокойный и немного насмешливый голос Эйгона заставил её остановиться и обернуться.

– Платье забыла. Но к Лавиндерам можно и голышом выйти – не обидятся.

Двадцать две неудачные попытки варки эликсира за последние четыре дня огорчали; мех, сунутый златовласой Шелой, и разговоры Максимилиана об чумазом носе досаждали; неприятная смесь ароматов, исходящая от Тайернака, коробила, но всё это, вместе взятое, меркло на фоне слов Эйгона, равнодушно брошенных и возмутивших Арлину до глубины души.

Измазанные в глине сапоги слетели с ног и отправились к камзолу и рубашке. Пояс был размотан: оставалось расстегнуть последнюю, скрытую от глаз пуговицу, как перед Тайернаком выросла худенькая тень. Пальцы застыли на застёжке, не торопясь с решающим движением. Помятое лицо было бледным и вытянутым, на потрескавшихся губах оставались черноватые пятна от чрезмерного количества выпитого вина, а во взгляде покрасневших глаз читались адресованные стоявшей напротив Арлине вопрос и раздражение.

– Говорите, ваши гости не обидятся? – усмехнулась девушка, крепко придерживая полотенце на груди. Руки вцепились мёртвой хваткой в единственную, прикрывавшую не до конца обсохшее тело ткань; девушка старалась скрыть волнение, но голос предательски дрожал. А ещё в нем улавливались грусть и горечь. – Что-то я не заметила в них сочувствия к замарашке-служанке, за которую они меня приняли? Не разглядела ни капельки уважения или просто человеческого интереса. Лишь величавую гордость и высокомерный взгляд, и…

Эйгон не дал договорить: одной рукой схватил Арлину за талию и притянул к себе; другой – зарылся в её влажные волосы, пахнущие календулой и крапивой.

– Отпустите, – заметалась девушка, но Тайернак и не думал настаивать и добиваться своего. Он просто не разнимал объятий, но и продолжения не следовало. Зато ледяным ливнем в разгар жаркого дня обрушились на Арлину его слова: жёсткие, колючие, как четырёхдневная щетина на его подбородке, но до боли правдивые.

– А ты чем лучше? Вспомни нашу первую встречу на площади... нашу ночную беседу у цыганки... наш путь в Смоляные горы… Кем я был для тебя? Нищим старикашкой, на которого без содрогания не взглянешь? Тебе были в тягость разговоры со мной, ты брезговала меня касаться, ты терпела меня лишь потому, что надеялась купить спасение для своего принца. И что теперь? Узнав, что без меня никак, ты и в постель со мной ляжешь, лишь бы получить своё.

– Не лягу, – змеей прошипела Арлина, пытаясь разомкнуть пальцы, вцепившиеся в её тело. Полотенце спасало плохо: на утро в тех местах останутся синяки.

– Со мной – нет, – издевался Тайернак, – а со стариком – заставлю. С тем, кого ты чуралась всё это время. Или ты забыла о моём втором облике, стоит луне выйти из часа волка?

– Вы пьяны, – пролепетала Арлина, бледнея.

– И это правда, – Эйгон тяжело дышал. – Вино было дерьмо и до сих пор не выветрилось.

– Вы пьяны, а я должна терпеть ваши бессвязные речи? Мне… противно! – Арлина сжала кулачки и ударила ими в грудь Тайернака. – Идите дышите на ухо своей невесте, которая заждалась вас наверху, а меня оставьте, наконец, в покое!

– Какой ещё, к болотным мухам, невесте?

– Заносчивой и, как статуя, холодной, а ещё ни капельки не красивой! Мадам Потаж мне все уши прожужжала, какая Шела Лавиндер – писаная красавица и душка.

Глаза Тайернака хитро заблестели.

– Наиграюсь с тобой и займусь Шелой. Она уж точно против не будет.

– Идите прямо сейчас, – подначивала Арлина, – прямо в таком виде, в каком меня домогаетесь. Сами сказали, Лавиндеры не обидятся.

– Вначале запретный плод, – прошептал Эйгон, наклоняясь к девушке и касаясь обветренными губами губ мягких и влажных, горячих, как огонь, и сладких, словно мёд.

– Я не яблоко, – процедила Арлина, упёрлась ладонями в грудь Тайернака и отвернулась.

Шершавки на его губах пришлись на нежную кожу щеки, а чувствительные подушечки её пальцев нащупали сухие полоски на горячем упругом теле. Мелкие царапинки, свежие, но уже затянувшиеся, которые могут оставить только шаловливые крошечные грызуны или женщины, чьи ногти неровно стрижены и часто ярко крашены. Женщины, что продают себя и свои ласки и встречаются в тех местах, где сладкие запахи духов умело сочетаются с винным угаром и дешёвым табаком. Картинка в голове сложилась в ту же секунду.

– Бабник!

Звонкая пощечина, за ней вторая и уже по второй щеке, и третья – в этот раз по первой. Была бы и четвёртая, но Эйгон подхватил Арлину на руки и прямо в полотенце погрузил в ещё не остывшую ванну. Последняя пуговица на поясе отскочила, Эйгон переступил через остатки соскользнувшей вниз одежды и шагнул в горячую воду, которая, ещё не успокоившись, вновь всколыхнулась и полилась через край купели прямо на пол. Зашипели раскалённые камни.

Властные горячие губы впились в нежные, дрожащие от неведомого ранее волнения и столь манящие; нетерпеливый язык смело и бесцеремонно проник в рот, и Арлина внезапно для самой себя... уступила его напору. Секундное смятение сменилось горячей волной восторга; тонкие руки обвились вокруг сильной шеи, пальцы зарылись в белые засаленные волосы, а сердце затрепетало, когда потяжелевшее от воды полотенце было сдернуто и брошено к ногам на дно.

Его руки беспорядочно блуждали по её телу: касания были то нежные и едва ощутимые, почти кончиками пальцев, незаметные и дразнящие, то грубые и наглые, будто голодный волк дорвался до добычи и, не насытившись, не собирался останавливаться. Его губы обжигали сильнее пламени: с шеи скользнули на набухшую грудь, захватили розовый сосок и отдали во власть всё того же жадного языка, дерзкого и не знающего стыда.

Легкий стон сорвался с полуоткрытых губ Арлины, а Эйгон, оторвавшись от возбужденного бугорка, осторожно отодвинул упавшую на лицо девушки прядь мокрых волос и прошептал:

– Люблю тебя.

В его взгляде мелькнула такая незнакомая, нехарактерная для него, всегда такого самоуверенного и непреклонного, нежность, что Арлина не удержалась, закрыла глаза, предвкушая новую волну наслаждения, и первая потянулась к его губам.

Они были почти одним целым: их языки сплелись, а тела были настолько близко друг к другу, что оставалось лишь решиться и перейти последнюю грань или не думать ни о чём, отдаться во власть чувствам, и та самая преграда преодолеется сама собой.

Его рука нырнула под воду: пальцы коснулись живота девушки, очертили небольшой круг, дразня и распаляя страсть, спустились ниже и раздвинули бёдра. Арлина вскрикнула, распахнула глаза, но тут же встретилась с ласковым и мягким взглядом Эйгона, который смотрел на неё и ловил каждое вздрагивание влажных от пара и возбуждения ресниц. Свет от вставленных в стены свечей преломился и ударил прямо в бриллиант, снятый вместе с защитным серебряным колечком перед купанием и оставленный на стуле у купели. Розовый камень заискрился и ослепил Арлину, напоминая об Озёрном крае, Мартане и желанном браке. В ту же секунду щёки стали пунцовыми от стыда, сердце – тяжёлым от чувства измены, а в мыслях вертелось лишь одно: «ещё бы немного, и...»

– Нет, – выдавила Арлина, отшатнулась от Эйгона, выскочила из ванны, замоталась в первые попавшиеся тряпки и вылетела из комнаты в коридор, где было темно, пусто и холодно.

Тайернак рухнул в воду и долго лежал, уставившись в одну точку. А когда кукушка на часах возвестила об окончании часа волка, потянулся за бруском мыла, провёл ладонями, полными пены, по волосам и плеснул в лицо прохладной водой из стоявшего на полу ушата.

Перстень с рубином чуть было не соскользнул с пальца и не упал на дно, но Эйгон его вовремя подхватил. Потянулся к стулу рядом с купелью, положил дорогое украшение рядом с поддельным бриллиантом и серебряным колечком, подумал, взял бриллиант, повертел и посмотрел на свет. А после положил обратно, закрыл глаза и глубоко вдохнул горячий пар.