Мой маг с высокой башни

Глава 17 На одну жизнь меньше

Лавка дядюшки Тала была не самой крупной и не самой популярной, но — так уж повелось — это место любили лекари. Когда мне требовались флакончики под настойки, я шла именно сюда, к старику из уважаемой династии стекольщиков. Раньше дядюшка Тал сам делал посуду, но давно доверил свое дело сыновьям. Теперь он разве что иногда (не так уж редко, если честно) вставал за прилавок. Несмотря на возраст и огромную залысину, дядюшка Тал оставался энергичным и деятельным человеком со своеобразным вкусом в одежде. Сегодня на старом стекольщике была куртка с яркими лоскутами на локтях и пестрыми от вышивки карманами.

— Благодарю, уважаемая, — тягуче проговорил хозяин, ссыпая мои монеты в ящик. — Подожди. Я сейчас же все упакую.

— Не спеши, дядюшка.

Спешить старик и не думал. Наоборот, он двигался необычайно степенно, пока укладывал приплюснутые баночки из цветного стекла в заполненный резаной соломой ящик… Я же гадала, как понесу этакую тяжесть до «Ласточки». Наверное, не стоило жадничать и покупать все за раз…

Лавка дядюшки Тала существовала уже несколько десятилетий. Предметы обстановки, окружавшие нас, были старыми, но выглядели основательными в то же время. Хозяин любил хвастаться прилавком и шкафами из настоящего дуба.

Звякнул входной колокольчик. Дядюшка поднял голову.

— Добро пожаловать! Прекрасное утро, уважаемый Десмий! Я тебя ждал.

Имя было мне знакомо, но его обладатель относился к тем немногим кинарским лекарям, с которыми я не вела дел. Я обернулась.

В лавку вошел высокий молодой человек немного старше двадцати лет. Лицо у него имело наивное выражение из-за широко расставленных прозрачно-голубых глаз, а волосы, наоборот, были темными и немного вились. Посетитель обладал, бесспорно, располагающей к себе внешностью. Разве что слегка приплюснутый нос выглядел не слишком гармонично, да и репутация у этого человека была не самая лучшая. Десмий, — как я слышала, — не пользовался уважением других лекарей или доверием горожан. Однако для того, кто не стоял на ногах крепко, молодой человек одевался очень неплохо. Плотная ткань, из которой сшили куртку лекаря, стоила немало.

— Утро действительно неплохое! — сказал он, а затем небрежно оперся рукой о прилавок. — Мой заказ готов?

— Готов, уважаемый… Подожди немного. Я должен закончить тут.

Старик не стал работать быстрее — изготовитель стеклянной посуды знал цену спешке.

— Лекарь Десмий из Красного огородка.

Его лицо осветилось приятной улыбкой.

— Травница Эйна. И я не из Кинара, уважаемый лекарь.

Доброжелательность Десмия осталась непоколебимой.

— А! Я сразу понял, кто ты! Про конюшню «Белая ласточка» говорят все!

— Так уж все? Не преувеличивай, уважаемый.

— Точно-точно! — поддакнул старик продавец. — Не сомневайся! Твоя покупка готова.

Деревянную коробку дядюшка Тал перевязал веревкой, чтобы мне было удобнее ее нести. Я поблагодарила продавца, а затем уступила место следующему посетителю.

До тех пор пока за моей спиной не звякнул колокольчик, я чувствовала на себе любопытный взгляд лекаря. Дурная известность свалилась на меня неожиданно и прилипла, как грязь к ботинку.

На улице было жарко и душно. Глотнув влажного воздуха, я удобнее перехватила коробку.

— Не может быть! — донеслось откуда-то со стороны. — Врешь!

Две женщины, горожанки из простых, шли передо мной и громко разговаривали друг с другом. Одна была толстой, а ее подруга отличалась почти болезненной худобой.

— Не вру! Моя племянница работает в Родниковом огородке. Она все рассказала.

— Сама удавилась? Не верю! С чего бы ей?

— А кто знает? — сказала толстая женщина. — Померла твоя Ринелия. Утром ее холодную нашли! Говорят, посинела вся, что не узнать!

Я сбилась с шага и едва не уронила коробку себе на ногу. Поставив тяжелый ящик на землю, я прислушалась к разговору остановившихся из-за спора женщин.

— Шуму было, — сказала толстая почти радостно.

Казалось, что трагическая новость доставляла женщине удовольствие.

— Ничего я не слышала, — упрямо повторила худая. — Если бы певичка померла, об этом бы на Большом говорили.

— Померла, тебе говорю!

— Да не могла она!

Еще какое-то время они препирались, но потом все-таки ушли. Я же подхватила юбку и бросилась в приют странников, оставив коробку с покупками около крыльца стекольщика. Так быстро мне давно не доводилось бегать…

— Случилось что? — испуганно спросил Вил.

Он смешно смотрелся в моем полосатом фартуке. Вилис прижимал к животу котелок с водой, который собирался ставить на огонь.

— Ринелия умерла. Говорят, удавилась.

Я потерла лоб рукой. Голова начала болеть, что как обычно, было ужасно не ко времени. Вил растерянно поставил посудину на землю, а я стянула с мальчишки фартук.

— Ступай, узнай… Может, люди просто так болтали. Или я что-то не поняла.

Вилис закивал.

— Ага… Уже бегу.

— Возвращайся скорее! — крикнула я.

Подгоняемый любопытством, он в миг исчез со двора. Я же надела передник и подняла котелок, который повесила над уличным очагом. Огонь Вилис уже разжег, но требовалось подкинуть дров и немного поворошить угли. Пламя вспыхнуло сильнее, лизнув закопченное днище.

Ринелия не могла умереть просто так. При нашей последней встрече певунья выглядела полной жизни, и снадобий я оставила ей с избытком… Однако я не видела Ринелию уже несколько дней — артистка не давала о себе знать после встречи, на которой ее подруги расспрашивали меня про «Белую ласточку».

В воротах появилась чья-то фигура, и я подняла голову. Это оказался не Вил.

— Травница Эйна? — неуверенно спросила незнакомая девочка, оглядывая двор, который мы до конца очистили от следов пожара.

Посетительница была хорошо одета. Вероятно, она служила в приличном доме и пришла сюда не по своей воле.

— Это я.

— Меня прислала хозяйка. Ей интересно…

Девчонка замялась. Я заставила себя улыбнуться.

— Пойдем. Расскажи мне, чего хочет твоя хозяйка.

Все пожелания маленькой прислужницы были записаны в большую учетную книгу. Несколько дней назад ее подарил мне Вил в благодарность за нож. Один только резной деревянный переплет весил, как пара кирпичей, но вещица выглядела изящной. На стареньком столе в полуразрушенной конюшне она смотрелась совершенно неуместно. Когда я спросила Вилиса, откуда он взял деньги, мальчишка ответил, что потратил свою долю из награды лорда.

— Это только начало, — сказал тогда Вил. — Нам всем нужно приодеться. И стол купить.

Он что-то подсчитывал, чиркая по бумажке.

— Вот эти три заказа выполним и купим… Или все-таки одежда важнее?

Я посмеялась и потрепала ученика по голове. Тогда Вилис отстранился, обиженно зыркнув из-под челки.

— Я хочу, как лучше! К нам теперь ходят важные люди!

— Я знаю.

«Важные» люди к нам, конечно, не ходили, но вот слуги из богатых домов в «Белую ласточку» стали заглядывать часто. Дела пошли неплохо, и свободные деньги у нас завелись.

Я плеснула на лицо холодной водой, которая попала мне на волосы, намочив края чепца. Капли покатились по вискам и лбу, а затем добрались до шеи. Не вытирая лица, я вышла во двор, где дул свежий ветер.

Я много лет занималась колдовством и всякое видела. Меня не пугали кровавые жертвы, если только они не были напрасными.

— Эйна? — раздался голос Вилиса. — Ты плачешь?

— Нет. Я просто умылась.

Тид ушел в город, чтобы отнести покупателю желудочную настойку, а Кейра приходила только по утрам на полдня. Во дворе, кроме нас двоих, никого не было.

— Узнал? — спросила я Вила.

— Еще бы! На рынке уже все говорят, Ринелия, правда, того…

— Мертвая?

— Да. Говорят, ее бросил покровитель, поэтому певичка и не выдержала. Не то отравилась, не то удавилась…

— Значит, сама…

Вил кивнул.

— Ага.

Я направилась в дом, а мальчишка увязался следом. Он странно вел себя. Вилис заглядывал мне в лицо, а сам шел, втягивая голову в плечи, как будто ему было рядом со мной неуютно. От его обычной болтливости не осталось и следа, а мне невыносимо хотелось с кем-нибудь поговорить. За жизнь Ринелии было дорого уплачено — певичка не должна была так распоряжаться этим даром. На месте колдуна, проводившего обряд, я была бы очень зла…

— Получается, все было напрасно?

— Что напрасно? — спросил Вил, дергая меня за рукав. — Эйна? Эй!

— Ничего…

— Ты странная. Я поговорю с Тидом…

— Нет! — остановила я мальчишку. — Не нужно!

— Тогда объясни, что случилось! Эта Ринелия тебе никто. Я так ее вообще даже не видел.

Вил выглядел смешным с грозно сведенными бровями и поджатыми губами.

— А ты ведь и не знаешь… Бену убили, чтобы исцелить Ринелию.

— Чего?

Вся бравада слетела с мальчишки. Он прижал ко рту руку и испуганно распахнул синие глазища.

— Вот так. Никому не говори.

— Никому! Клянусь!

В ученике я не сомневалась. Он бережно хранил мой собственный секрет — сохранит и еще один, менее важный. Наконец, перекошенный рот Вила захлопнулся.

— А… Да… Напрасно, получается?

— Получается… Никому заранее не узнать, что напрасно, а что правильно. Наверное, колдун верил, что поступает правильно…

— Ты что такое говоришь, Эйна? — испуганно пробормотал Вилис. — Убивать нельзя!

Я вздохнула. К сожалению, для меня это не было так просто, как для мальчишки.

— Эйна?

— Почему, Вил? Почему плохо? Бена — нищенка и воровка, которая жила в грязи без будущего и надежды. Ринелия была молодой и красивой. Талантливой, как говорят, к тому же. Разве ее жизнь не стоила больше, чем у бродяжки?

Вилис сел напротив меня. Мальчишка был бледен и напуган, и я наконец осознала, с кем говорила и что обсуждала. Я рассмеялась.

— Извини, Вил. Сделай мне что-нибудь успокаивающее, как я учила. Хорошо?

Мальчик подорвался с места. Вилис был хорошим учеником. Он справился с заданием без подсказок, хотя постоянно отвлекался, бросая в мою сторону долгие настороженные взгляды.

И вот это недоразумение рвалось колдовать? Напуганный колдун — как смешно!

Я называла своих собратьев по ремеслу страшными людьми вовсе не за власть, которую мы получали вместе со способностью управлять силой жизни. Хотя, клянусь Создателем, эта способность давала многое! Колдуны могли исцелять, и не существовало такой болезни, с которой бы не справился умело проведенный обряд. Тот, кто направлял искру жизни, знал, как приставить на место отрезанную ногу, вернуть старику молодость, избавить женщину от бесплодия. Колдуны могли выращивать цветущие сады посреди пустыни, а некоторые умельцы даже создавали грозных химер, соединяя друг с другом разных животных… Колдуны могли бы приносить большую пользу людям. Беда заключалась лишь в одном: искру жизни мы должны были вначале добыть, отняв подходящую у кого-то. Рано или поздно любой колдун приходил к простой мысли, что одна жизнь не равнялась другой… Вот это было по-настоящему страшно.

— Спасибо, — сказала я, согревая пальцы о горячую кружку.

Я и не заметила, что мои руки замерзли.

— Ты меня напугала, — пожаловался Вил.

— Меня очень расстроила смерть актрисы.

Вилис почесал в затылке.

— Что теперь будет? Другие артисты больше не будут у нас ничего покупать?

Вот что его волновало… Я усмехнулась.

— Еще как будут. Сейчас в «Ласточку» повалят толпы, чтобы выяснить, не знаю ли я чего про Ринелию.

— А, — протянул Вилис. — Ну ладно… Тогда не расстраивайся, твоей же вины в этом нет? Я никогда не расстраиваюсь, если знаю, что не виноват!

Мальчишка мне сочувствовал — я видела это по его круглому лицу. Значит, я выглядела совсем плохо.

— Почему-то все те, кому я помогаю, заканчивают плохо. Будьте с Тидом осторожнее, хорошо?

— Ерунда, Эйна! Грэз сам связался с контрабандой, и Ринелия сама все сделала!

Он так искренне это сказал, что мне на самом деле стало легче.

— Тогда не делай таких глупостей, как они. Пообещаешь мне это?

Он энергично закивал.

— Обещаю, Эйна! Вот выпей еще…

Его чай горчил.

— Давай работать, — сказала я. — Тебе еще многому нужно научиться.

В другое время смерть знаменитой артистки стала бы самой обсуждаемой сплетней на месяцы вперед, но только не сейчас, ведь Кинар готовился к Дням благоденствия. До первого летнего новолуния оставалось меньше недели, и в праздничной суете о бедной красавице почти сразу забыли.

Обо мне тоже.

Проведение обряда в первый день праздника считалось важной обязанностью лорда управителя, и Кернел должен был сейчас готовиться. Это означало, что я не могла выяснить у лорда про решение ее брата порвать с артисткой, даже если бы набралась смелости задать прямой вопрос.

На следующий день после трагического известия Кейра перехватила меня во дворе конюшни. Девушка с мечтательным видом махала метлой, скорее создавая видимость работы, чем по-настоящему наводя чистоту. Ей повезло, что у меня не было настроения делать замечания.

— Ты уходишь, уважаемая?

— Я ненадолго. Ты что-то хотела?

— Да, тетушка! Я кое-что что должна сделать! Подожди…

Я остановилась, глядя вслед девчонке, которая убежала, бросив метлу прямо на землю.

— Что сделать? — выкрикнула я, но Кейра уже возвращалась из единственной уцелевшей кладовой под жилыми комнатами…

Возвращалась с ящиком из лавки дядюшки Тала.

— Откуда это? — удивилась я.

— Один господин принес. Такой хороший господин, красивый…

Кейра улыбалась.

— Лекарь Десмий?

— Так он назвался, — девчонка закивала и поправила локон.

— Я поняла. Отнеси ящик Вилу.

— Да, уважаемая.

Она нежно прижала к себе деревянную коробку как будто это был драгоценный подарок, а не пустые стеклянные баночки среди соломы. Жизнь продолжалась. Кто-то мечтал, а кто-то умирал… По веселому городу, который готовился отмечать Дни благоденствия, я направилась к Родниковому огородку в дом Ринелии.

Моя рука замерла над молоточком. Особняки по соседству уже украсили фонариками, и ограды вокруг них выглядели нарядным. Среди всех один только дом певицы оставался темным.

На стук никто не отозвался, и я снова начала сомневаться в решении прийти сюда… Я постучала еще раз, и только тогда внутри дома раздались шаги.

— Уважаемая, травница! — обрадовалась мне Нолма, словно мы были родней. — Заходи.

Глаза у компаньонки Ринелии выглядели опухшими, а лицо — красным.

— Извини за вторжение… Не стану желать хорошего дня… Я…

— Проходи, проходи!

Нолма потянула меня в дом. В уголках ее глаз скопились слезы, и женщина промокнула их передником. Тяжелая дверь особняка захлопнулась.

— Моя бедная госпожа!

— Неужели это правда? — спросила я.

Нолма оперлась рукой на мое плечо, а ведь весила она немало. Особняк, который я видела оживающим и наполненным надеждой, сейчас был ужасно тихим, и только на вершине лестницы стояла пара напуганных молодых прислужниц. Смерть перед Днями благоденствия считалась дурным знаком. Заметив, что я смотрю на них, девушки скрылись.

— Эта беда действительно на нас свалилась, уважаемая.

— Я сожалею о судьбе твоей госпожи.

Прислужница начала тихо плакать.

— Так что случилось, уважаемая? Не посчитай мой вопрос праздным — госпожа Ринелия не была мне безразлична.

— Я знаю, травница! Знаю! Госпожа так хорошо говорила о тебе! Говорила, что ты спасла ее…

Я подхватила Нолму под локоть и отвела к лестнице. Мы сели прямо на ступеньки, а затем женщина снова промокнула глаза. Это не помогло. По ее щекам тут же побежали два потока слез, а рот страдальчески перекосило.

— Ну, хватит, — сказала я. — Не рви себе душу, тетушка.

— Как я могу! Моя бедная госпожа… Я ведь помнила ее совсем юной! Как ей, бедной, было тяжело подниматься… Сколько всего она вытерпела…

Нолма вцепилась мне в руку. Ее пальцы сжались вокруг моего локтя, словно когти хищной птицы.

— Не поверю, что госпожа сама сотворила это с собой! Ни за что не поверю!

— Разве нет? Госпожа Ринелия, конечно, показалась мне любящей жизнь…

— О! — воскликнула Нолма. — Она так сильно любила жизнь! Она умела бороться и никогда не сдавалась!

Женщина наклонилась к моему уху и зашептала:

— Перед смертью госпожа была сама не своя, но по-хорошему. Она была обрадована чем-то. Госпожа чего-то ждала, но так и не сказала мне, чего именно… А накануне… Накануне…

Нолма зарыдала, и я погладила ее по плечу. Пришлось подождать, пока женщина успокоится.

— Что случилось накануне, тетушка?

— Госпожа отпустила всех слуг… Даже мне она сказала уйти из дома. Она осталась одна…

— Ты думаешь, она сделала это, чтобы ей никто не помешал?

— Нет! — Нолма яростно затрясла головой. — Если бы я заметила, что госпожа расстроена, я бы не ушла. Она совсем не была расстроена! Наоборот!

— Что значит «наоборот», тетушка?

— Госпожа радовалась! Она не собиралась умирать! А утром…

Женщина теперь плакала не переставая, и мне приходилось разбирать ее несвязные бормотания. Не без труда мне удалось понять, что именно Нолма нашла Ринелию утром. Нашла в кровати, словно бы спящую, но с почерневшим от яда лицом. Именно это стало корнем сомнений Нолмы — служанка клялась, что хозяйка не приняла бы ничего, что испортило бы ее внешность. Рядом с телом лежало письмо покровителя, в котором Велиард сообщал Ринелии о разрыве.

Наконец, несчастная Нолма устала плакать и только иногда всхлипывала, нервно водя плечами. Я не могла уйти, оставив женщину на ступеньках одну, поэтому сидела рядом и обнимала ее одной рукой.

Прошло довольно много времени, когда на вершине лестницы снова показалось темно-серое платье служанки. Я махнула девушке рукой, а затем передала ей заботу об обессилевшей Нолме.

— Я пришла в неудачное время. Простите, что разбередила рану.

— Желаю счастливого праздника, травница, — сказала девица.

— Я пожелаю вам того же. Надеюсь, что Дни благоденствия подарят облегчение.

Я была рада уйти из этого дома. Чужое горе, которое не получалось разделить, ощущалось как нечто постыдное. Я словно вторглась во что-то личное, куда не должна была лезть.

На моих глаза прохожий, который, возможно, был соседом Ринелии, по широкой дуге обошел особняк умершей певички. Обыватели боялись потерять удачу, столкнувшись со смертью в преддверии Дней благоденствия… Осиротевший особняк смотрел мне вслед темными окнами.

Нолма не верила с самоубийство хозяйки из любви к Ринелии. А я не хотела в это верить из обиды за напрасно погибшую нищенку.