Моргемона (СИ)

8. Колокола

Вскоре их нашли рыцари диатра Эвана, и сам диатр к рассвету тоже прибыл на их опушку. Та уже опустела от котов — ушла даже Лесница. Только трое безжизненно задумчивых беглецов продолжали смотреть на отпечатки лхамовых ног. Каждый размышлял о своём.

Копыта диатрийского коня смяли следы. Эван сказал резко:

— Ландрагора, не стоит испытывать мою благосклонность. Сегодня в полдень мы венчаемся. Но я начинаю думать, что ты не хочешь моей руки, раз посреди ночи покидаешь Лорнас, почти как вероломный Вазант.

«Я и правда не хочу», — подумала Гидра. Сэр Леммарт помог ей подняться с травы, но руки и ноги не слушались. — «Но теперь я знаю, к кому обращаться. Мне нужно найти способ связаться с диатрис Монифой. Я скажу, что я тоже владею этим знанием, что Мелиной пощадил меня из-за кошачьего заступничества, что я на её стороне…»

Но в глазах Эвана загорался тёмный огонь злобы. И Гидра поняла, что уже не может возражать ему.

— Простите, Ваша Диатрость, это всё моя паранойя, — растерянно пробормотала она. — Мы сейчас же вернёмся в Лорнас.

«Понятия не имею, что делать», — подумала Гидра. — «Похоже, свадьбы уже не избежать, а это только ещё сильнее настроит диатрис против меня. Может, притвориться, что у меня женские дни? С ними не венчают».

Однако пугающая злость в голосе диатра развеивала все иллюзии о возможности договориться:

— А вы, сэр Леммарт Манаар, вместо того чтобы дать знать моей гвардии, участвовали в этом сомнительном мероприятии. Вы больше не капитан иксиотов, а иксиоты теперь подчиняются моему командующему. И он с вами поговорит как следует.

С каждым новым словом он всё больше походил на Тавра, а не на Эвридия. Торчащие скулы, резкие движения рук; он теперь не мямлил, как когда-то, а день за днём отдавал всё более суровые приказы.

И далёкий рёв дракона над горами жутко оттенял его голос.

Так Гидра была отправлена готовиться ко второй своей свадьбе. Она молча терпела то, как Лаванда затягивала ей корсет и припудривала лицо. И попыталась, конечно, сказать, что плохо себя чувствует, падает в обмороки и вообще заболела. Но одного досрочного визита Эвана было достаточно, чтобы она прекратила ёрничать.

Было видно: с ним шутки плохи.

Сэр Леммарт и Аврора, её товарищи после пережитой ночи, были отделены от неё будто нарочно. Они не сумели толком обменяться словами о случившемся. Но Гидра понимала: она одна видела лхама, и лишь Аврора, наверное, поверила бы ей.

Но бедная фрейлина бы околела от страха, опиши ей Гидра, как всё происходило.

День был жарким и душным, суета вокруг делала всё случившееся сюрреалистичным. Множество дел не позволяли погрузиться в мысли.

Гидра обнаружила себя в полумраке экипажа посреди площади перед Малха-Мар. Платье было другое, но такое же белое и для неискушённого глаза казалось всё тем же. Самой диатриссе оно жало на рёбра не меньше прежнего.

Рядом вновь сидел марлорд Тавр, весь в белом. Облокотившись о дверцу, он смотрел на конвой: три ряда рыцарей в патине и золоте, охраняющих знать и триконх от немногочисленной, но подозрительно недружелюбной толпы. Мелинойцы были возмущены поведением Эвана и Рыжей Моргемоны: их сердца навеки были отданы почившему Энгелю.

Очнувшись от липкого, длительного кошмара приготовлений, Гидра вдруг подняла голову и безумно уставилась на отца.

— Тавр, — звенящим от подступающей истерики голосом рявкнула она. Тот лениво скосил на неё свой зелёный взгляд. А она придвинулась и схватила его за рукав:

— Тавр, ты… ты даже не убил меня! Ты совсем ошалел? Мне что, правда замуж выходить? Тавр!

Тот, однако, не ударил её в ответ, а лишь расхохотался:

— Проснулась, девочка моя?

— Я серьёзно! — в ушах зашумел накат паники. — Ты… может хоть сейчас? Сделаешь это и скажешь, что убитая горем невеста бросилась на нож? Ну папа!

— Ты никогда не называла меня папой до этого. Какая прелесть.

Гидра поняла, что ничего не добьётся, и, всплеснув руками, прижалась к своей дверце.

— Боги, боги, — шептала она, таращась на залитую солнцем площадь. Почти как тот же самый день. Только охраны больше. Людей меньше. А солнце то и дело гаснет от сходящихся над городом грозовых туч.

«Это словно кошмар, который будет повторяться раз за разом до тех пор, пока моё измождённое сердце ещё бьётся».

— Не волнуйся ты так. Барракиты наверняка скоро будут в городе, — вальяжно протянул Тавр. — Повеселитесь ночью, а утром они, быть может, уже отрежут вам головы.

— Славно, а ты, чёрт возьми, что будешь делать?

— Уеду… — пожал плечами марлорд. — Оборонять Мелиной нет смысла. Стены недостроенные, оборонительные башни старого образца. Не выдержат пушек. Если б Эван выбрал Лару, я бы ещё поборолся за его жизнь и его разум. А сейчас видно, что он лишился рассудка.

Гидра посмотрела на него устало и печально.

— А что подразумевает ваш с ним брачный договор?

— Мою поддержку драконами. То же самое, что и с Энгелем, но без передачи; я больше ни одного дракона не доверю криворуким Астрагалам. Пускай довольствуется тем, что я ему вроде как пообещал.

— Но зачем это тебе теперь?

Тавр фыркнул.

— Как — зачем? Падёт последний Астрагал. С кем он был роднёй перед смертью? У кого драконы? У кого права на трон? У меня.

Диатрисса протяжно вздохнула и покачала головой.

«Верно говорят, есть что-то пострашнее драконов. Иначе бы во времена Гагнаров савайм не истребляли так отчаянно. Мелиной — жуткая сила, и, увидь ты его глаза, ты бы забыл все свои речи о мужской храбрости. Хотя и ты наверняка что-то знаешь».

— А вот диатрис Монифа считает иначе.

— Пусть хоть обсчитается. Она детей уже не родит, за кого бы ни вышла. Ну, пойдём.

Колокол ударил одновременно с его словами.

На сей раз Гидра, дрожа, вылезала из экипажа и уже не отвергала подставленную руку марлорда. Помятые ноги в сандалиях, плывущая белизна перед глазами, тяжёлый шаг; словно первая свадьба через призму дурного сна. Летиция вновь несла её подол, но почти никто не бросил ей под ноги цветы. Лорды молчали, перешёптываясь о том, сколько дней осталось хилой Моргемоне, а она брела вперёд под руку с отцом и не думала ни о чём.

Лишь о двух безднах глаз убийцы-лхама.

Малха-Мар была достроена. Тусклый свет облачного дня едва освещал зелёные своды через витражи. Внутри было темно, и Гидре почему-то подумалось про склеп.

Скамьи были наполнены редкими гостями. Все они таращились на неё, и разговоры об её дурном здоровье тихонько гудели в отсутствие музыки. Диатр Эван ожидал у потрёпанной свадебной арки не в церемониальном белом шервани, а в светском сюртуке с патиной и золотом. С чуть съехавшей набок короной.

Глаза его блестели жутью. Он пожирал ими измождённую Гидру, будто не мог дождаться, когда овладеет её немощным телом.

«Эта свадьба куда жутче той», — не могла не признаться Гидра, рассмотрев нервного диатра сквозь кружева фаты. — «Он весь дёрганый, будто у него скоро начнётся тик, и его рука ляжет мне не на щёку, а на горло».

Но, как и прежде, она не могла ничего изменить. Встала напротив него, понурив голову, и стала слушать скрипучий голос Иерофанта Рхаата.

— Приветствую вас, честные люди, в триконхе Малха-Мар в столь светлый праздничный день! И почтение вам, Ваша Диатрость.

«Как надоело это всё».

— Брачующиеся предстали пред тремя Богами и взором Великой Мар-Мар. Марлорд Тавр Гидриар, ручаетесь ли вы, что сие есть ваша дочь, леди Ландрагора Астрагал, от вашей крови, вашего рода, вступившая в брачный возраст?

«И колокола эти начали бить раньше времени, аж в голове звенит».

— Ручаюсь и клянусь честью своего рода, Ваше Высокопреосвященство, — негромко фыркнул Тавр. Слова о невинности были благополучно исключены из клятвы.

— Вверяете ли вы её в руки диатра Эвана Астрагала, передавая её в его семью, отрывая её от сердца, но полагаясь на милость Богов наших?

— Вверяю, передаю, отрываю; но полагаюсь на милость Богов наших, — тяжело вздохнул Тавр и рукой потянулся за курительной трубкой, но вспомнил, что придётся ещё потерпеть.

«Вообще-то я теперь Астрагал, а значит, меня вверять должен был не ты, а диатрис Монифа. Но её нет, и всем всё равно. Особенно мне».

— Боги услышали вас. Ваше слово, Ваша Диатрость; берёте ли вы в жёны диатриссу Ландрагору Астрагал, принимаете ли её в семью и под свою защиту, и клянётесь перед Богами…

Речь Иерофанта неожиданно потонула в драконьем рокоте. Раздались крики толпы, и воздух снаружи Малха-Мар гулко завыл от взмаха огромных крыльев. Тавр задумчиво поднял глаза к окнам, видимо, гадая, Рокот это или Жемчужный.

— Д-да, да! — вдруг рявкнул Эван. — Беру, клянусь, давайте уже!

Рев усиливался. Крики испуганной толпы переросли в вопли паники. Гидра поёжилась, пытаясь представить, что происходит снаружи. Неужели драконы решили выйти на охоту прямо в разгар церемонии?

Иерофант тоже прислушался. Но неловко повёл рукой, благословляя их.

— Тогда… Ваша Диатрость, марлорды и марледи, милорды и…

Грохот прямо над их головами расколол едва достроенную часть купола. Тут же свет проломился внутрь. Обломки стропил полетели вниз, и громадная ржаво-рыжая лапа мелькнула в просвете.

«Это кто?» — изумилась Гидра.

И тут же внутрь хлынул огонь. Лорды и леди завизжали, кинувшись в стороны, и она тоже невольно отшатнулась. Обгорели лишь её подол и фата: пламенный выдох предназначался месту, где стоял Иерофант, и от того осталось лишь оплавленное мясо.

Жар и дым наполнили Малха-Мар. Сразу стало нечем дышать. Гидра не двигалась, совсем лишённая желания бороться за свою жизнь; но остальные, ломанувшиеся к выходу из триконха, попали под новую струю огня. Рыжая морда громадного, как замок, дракона, показалась перед проёмом и загнала всех уцелевших обратно внутрь. Затем зарокотали крылья, и чудище вновь взмыло в воздух, опрокинув всадников и посбивав с ног всех людей на площади.

«Кто это был?» — вяло думала Гидра. Она без интереса смотрела на то, как убегает из триконха ошалевшая знать, перепрыгивая через опалённые и ещё дёргающиеся тела соотечественников. Дорогие шелка на многих даже не загорелись. Но человек был более хрупким, чем шёлк; и немногие из тех, кто сидели на скамьях, уцелели. Лишь самые близкие к алтарю.

— Рыжий, как ржавчина на металле… — протянула Гидра, глядя на оплавленную статую Мар-Мар и дымящиеся угли, оставшиеся от Иерофанта. — Это же… дракон, искалечивший Эвридия и предназначавшийся Эвану, обезумевший Мордепал.

Она обернулась и увидела закоптившиеся стены Малха-Мар, сгоревшие и тлеющие скамьи, прижаренные к полу тела. За дверями Мелиной превращался в огненный ад. Огромный одичавший дракон налетел на город и поливал его огнём. Красно-коричневые крылья разгоняли пламя, и гулкий рёв огня и ветра занимался над крышами танцем смерти.

Пошатнувшись, Гидра сделала шаг вперёд. Затем ещё. Пламя завораживало её.

«Так много лет назад драконы уничтожили тисовых тигров и самого Мелиноя», — думала она. Чьи-то пальцы хрустнули под её каблуком. — «Но драконы смертны, а саваймы вечны».

Она вышла на крыльцо. Руки бессильно висели на подоле, а голова была чуть запрокинута вверх. Запах жжёной плоти и волос лез в нос.

— Спустя столько лет он вернулся, — рассеянно молвила Гидра. — Чтобы уничтожить Мелиной.

«Туда и дорога этому проклятому городу», — подумала было она.

Но тут её кольнуло пугающее осознание.

«Аврора! Она в Лорнасе!» — и взгляд принцессы с трудом сосредоточился на замке. — «И Лесница! А сестра, Летиция… И все коты, что спасли меня этой ночью…»

Она беспомощно огляделась. Среди всей знати, что была в триконхе и вокруг, не осталось никого живого: они либо погибли, либо уже побросались кто куда. Сами мелинойцы же в ужасе выбегали из горящих домов и попадали под огненный дождь. Ошалевшие кони носились по улицам, и люди, крича до хрипа, искали спасения в лесах и портовом квартале.

«Аврора? Даже она сгорела?» — подумала Гидра и сделала несколько надломленных шагов вперёд. А затем замерла.

В небе показался светлый силуэт Жемчужного. Тот словно купался в чёрном дыму. Мелькнув над замком, над портом, он вдруг догнал длинный шипастый хвост Мордепала и звучно щёлкнул челюстями.

Мордепал был больше него раза в два. Однако с необычайной для его размеров лёгкостью развернулся в воздухе и окатил Жемчужного залпом алого огня. Тот вырвался из пламени, нервно отмахиваясь крыльями.

Теоретически, драконы могли сгубить друг друга своим огнём. Но для этого противник должен был быть ещё старше и сильнее. А так им лишь щипало перепонки, и напитанная драконьим жиром грива могла начать тлеть. Но в целом друг против друга драконы применяли клыки и когти.

И клыки тупорылого Мордепала с тяжёлой челюстью были жутким оружием: они чуть не сомкнулись на задней лапе Жемчужного.

Но на помощь брату — или сестре, что в случае драконов не имело никакого значения — примчался сине-серый Рокот. Его белое пламя на мгновение отвлекло Мордепала, и вот уже оба дракона ввязались в драку с более крупным и злым собратом.

Рокот и Жемчужный были благородной породы. У них были длинные гривы, изящные лапы, змеиные шеи и умные морды. Мордепал же происходил из куда более воинственной стаи. Его светло-бурая грива была редкой и перемежалась с шипами, а могучие лапы словно были предназначены, чтобы рвать на куски сородичей. Перепонки его крыльев тянулись до самой шипастой шишки на хвосте, делая его силуэт более грузным и неповоротливым, тогда как у Рокота и Жемчужного перепонка кончалась на одной трети хвоста.

Тем не менее, Мордепал был быстрым и яростным зверем. Он постоянно слепил противников своим алым огнём и вихрем смертоносных когтей налетал на них снова и снова. А два дракона увиливали, помня ещё с младых лет, как когда-то сражались у Оскала — они опасались Мордепала тогда и избегали открытой драки и теперь.

По всей видимости, Тавр не отдавал им приказа драться. Они просто вылетели сами, увязавшись за сородичем и решив втянуть его в свой лётный танец. Но, ощутив агрессию от него, стали быстро исчезать, скрываясь в чёрном дыму то там, то тут.

Однако их небольшая стычка раскочегарила весь Мелиной. Жар валил, кажется, уже от земли. И Гидра поняла, что не может стоять на месте, дожидаясь, пока обуглятся ноги. С дрожью вдыхая дым, она поковыляла в сторону Лорнаса.

«Неужели Схали заберёт всех сегодня?» — стучало в её голове. Она спотыкалась, налетая на обожжённых людей, и беспорядочно перебирала ногами, будто уже мёртвая моргемона в свадебном платье. — «Только не Аврору и не Лесницу. И не городских кошек. Хотя бы не Лесницу…»

Она переоценила свои силы. Долго бежать в дыму не сумел бы и рыцарь, а истощённая девушка в корсете не одолела и квартала. А когда над головой замелькали тени, она поняла, что в глазах рябит. Голова закружилась.

Гидра облокотилась на горячий фонарный столб и остановилась посреди охваченной хаосом улицы. Сознание угасало. Не огонь, так дым губили её.

Последним усилием она подняла голову и увидела: громадная туша опустилась на переулок. Лапы, больше неё размером, оперлись одна о крышу дома, другая — о брусчатку. Когти сжались, как у кота, проламывая черепицу, а шея напряглась, чтобы из глотки исторглось пламя — и прокатилось по всей улице над нею.

Гидра оглянулась, увидев за собой лишь ад из угля и камня. А потом обернулась и встретилась с красными рубинами глаз Мордепала. Его морда, громадная, как диатрийская карета, склонилась над проулком.

И приоткрылась, будто улыбаясь.

— Ну наконец, — промолвила Гидра, любуясь вестником смерти, охваченным дымом. Короткая грива переливалась в отблесках пламени, а острота шипов скрадывалась облаками поднятого пепла.

Дракон повернулся к ней боком своей короткой морды. Сощурил багрово-красный глаз.

Теперь в ней не было страха. Чего хотеть? Она мечтала лишь о смерти.

— Давай же, — сказала она и закашлялась. — Я ненавижу тебя. Ты ненавидишь меня. Смысла противиться уже нет. И мы оба ненавидим эту проклятую жизнь. Преврати же меня в ничто, Мордепал.

Урчание гулким рокотом отозвалось из его груди. Гидра закрыла глаза и почувствовала, как огромные зубы сомкнулись на её теле, захрустев костями.

Если б кто спросил у неё, каково это — умирать, она бы ответила, что это столь же утомительно, сколь и жить. Боль терзала её с ног до головы. Жаркая влага драконьего рта сдавливала грудь. Жестокий горячий ветер трепал босые ноги и волосы. Но долгожданное забвение всё не наступало. Напротив, боль тянулась и тянулась, будто не собиралась заканчиваться.

Лишь на какое-то время тьма поглотила её сознание. Стало пусто; но ненадолго.

Боль вернулась. А под дрогнувшей от судороги рукой была лишь жаркая драконья чешуя.

Из горла исторгся стон, и Гидра поняла, что ещё жива. Она с трудом разлепила веки и обнаружила, что лежит в густой траве, меж кустами плюмерии. А рядом с ней ворочается ржаво-рыжий Мордепал. И её сухая ладонь троекратно меньше той его чешуйки, на которой лежит.

Голову раскололо мучительным звоном. Словно кто-то забил в колокола прямо в её черепе. Сжав зубы, Гидра вновь застонала, и слёзы полились по щекам.

Всё внутри горело огнём. Каждый вздох причинял боль внутри, а попытка пошевелить ногами превращалась в ни с чем не сравнимую пытку.

— О-о Боги… — взвыла Гидра, обращаясь к тем, кто никогда не отвечал ей.

Стена драконьей шеи шевельнулась. Ржавые чешуйки понеслись, мелькая, перед глазами. Над ней поднялась тяжёлая морда Мордепала. Он склонил голову и повернул её боком, наблюдая сверху. И оценивающе посмотрел на распластавшуюся, изломанную диатриссу.

— Т-ты что… не сожрал меня… а притащил в своё логово? — иссушённым ртом всхлипнула Гидра. — Как… принцесс в чужеземных сказках?

«Но потомки доа-то знают, что на самом деле драконы приносят еду домой только в том случае, если хотят прикормить своих детёнышей. А нежные принцессы для этого хорошо подходят».

Мордепал не отвечал ей. Он склонился чуть ниже, обдав её жарким выдохом из своих ноздрей. И вновь задвигался. Его чешуя снова зарябила перед глазами, но теперь Мордепал опустился на землю так, чтобы его тяжёлая шипастая челюсть была совсем рядом с Гидрой — только руку протяни.

— Да чтоб тебя… — жмурясь от боли сломанных костей и рёбер, вонзающихся в плоть, процедила Гидра. И действительно ткнула его в бок челюсти. — Давай уже… Ну…

«Если он потеряет ко мне интерес и просто улетит, меня заживо будут жрать муравьи и грифы».

Но Мордепал, вопреки своей взрывной натуре, даже не обращал на её тычки внимания. Плёнка затянула его глаза, а затем веки закрылись. Похоже, он собирался поспать где-то глубоко в лесу, куда не долетали ни звуки колокола, ни марш барракатских солдат.

Гидра сморгнула влагу с глаз и, хватая ртом вздох так, чтобы лишний раз не шевельнуть грудью, посмотрела на небо. На бледной синеве прорезались первые звёзды.

— Проклятье, — выдохнула она и тихонько захныкала, не в силах больше терпеть боль.

Вскоре её одолела мучительная горячка. Она не могла заснуть, ибо всякая попытка провалиться в сон будила её, будто тычок кинжала в живот. Но и бодрствовать не могла. Каждая минута наяву превращалась в час худших тюремных пыток.

— Не могу-у-у… — еле слышно подвывала Гидра, давясь слезами. — Убе-ей…

Дракон оставался глух.

Девушка стала терять сознание вместо отхождения ко сну. Раз за разом она проваливалась в болезненное марево. И просыпалась, когда Мордепал решал перебрать лапами во сне или лечь поудобнее, отчего трещали все окрестные деревья.

В один из таких моментов, когда он разбудил её, свистнув в воздухе шипастым хвостом, Гидра проснулась вновь. И заныла едва слышно:

— Чёрт бы тебя побрал, поганый драконище, и Тавра, и Эвана, и Мелиной, и… а-а… — но очередной вздох перебил её, и она вновь зашлась слезами. Хотя глаза уже горели и чесались, она не могла перестать рыдать.

И тут до неё донеслись тихие возгласы:

— Разговаривает!

— Черт меня возьми…

— Жива!

— Вот тебе и Моргемона…

Несколько камушков скатилось по склону и запуталось в её волосах.

— Осторожнее, — громко шипел кто-то.

— Цыц! Разбудишь!

— Отойдите все, я сказал!

Вновь покатились камушки. Гидра замерла, набрав воздуха в грудь. И скосила глаза.

Широкая тень пала на неё, и она увидела диатрина Энгеля.

Сердце пропустило удар. Гидра округлила глаза. Но это был он: белый плащ почернел от копоти и земли; не парадная, а обычная чешуйчатая броня покрывала тело; и правый глаз был спрятан за обмоткой из бинтов.

Он смотрел на неё с таким же удивлением, как и в первый день, и её рыжина отражалась в его прозрачном белом глазу.

Гидра приоткрыла рот, задрожав, но он прошептал:

— Тихо, тихо, не разбуди. Живая?

— Он меня даже не убил! — жалобно простонала Гидра, не в силах ответить ему таким же шёпотом. Изнутри её будто кололо десятком ножей.

— Ш-ш-ш, — зашипел было Энгель, но было поздно: Мордепал открыл глаза.

— Назад! — крикнул кто-то сверху, и раздался треск веток и топот.

Энгель замер, соскользнув по склону чуть ближе к Гидре, и поймал взгляд багровых очей дракона. Тот был сонным, но всякий знал, что Мордепал лёгок на подъём и легко приходит в ярость. В груди его что-то заклекотало. Он вытянул шею вперёд, но Энгель не двинулся. Дракон скосил глаза на Гидру; словно подумал мгновение; а затем обдал их обоих жарким выдохом из ноздрей и отстранился на добрый десяток метров, устроившись лёжа на двух локтях.

Диатрин неотрывно следил за ним, держал его взгляд. А руки его подобрались к плечам Гидры и обхватили за предплечья. Та вздрогнула, как обычно; но привычная судорога отозвалась такой болью, что она вновь едва не взвыла.

— Сейчас заберём тебя отсюда… — негромко произнёс Энгель и потянул её вверх по склону.

Рёбра кинжалами вонзились в Гидру внутри. Она захлебнулась криком. Диатрин тут же замер, а Мордепал резко поднял голову и растопырил перепонки за висками, настороженно наблюдая за ними.

— Не трогай, не трогай! — вопила Гидра. — Просто убей меня, раз сам ещё не помер!

Её стоны огласили весь лес. Запрокинув голову, она видела других солдат диатрина выше на склоне. Они тревожно выглядывали из-за деревьев.

— Аккуратнее! — прошипел один из них, седой, закованный в латы воин. — Может, хребет!

— Ногой пошевелить можешь? — тут же спросил Энгель.

Гидра стиснула зубы и с ненавистью повела ступнёй.

— Только если б ею тебя пнуть! — прошипела она.

Из леса зазвучал смех. Энгель вздохнул и ответил иронично:

— Я понял, что Мордепал нашёл в ней: родственную душу.

Смех стал громче, и Гидра сама тоже хохотнула, но тут же вновь сжалась:

— Ай-ай-ай…

Мордепал издал угрожающее урчание и склонился ближе, бросая на них тень. Энгель снова замер. Он держал драконий взгляд со всей выдержкой потомка Гагнаров. Гидра не знала, какую мысль диатрин оставлял в голове для столь вспыльчивого зверя. Однако Мордепал отзывался на это положительно и в итоге вновь вернулся на место своего возлежания.

— Он её защищает? — любопытствовали голоса.

— После того, как потаскал в зубах-то?

— Ну, говорят, Мордепал никогда не был деликатен с людьми…

Энгель убедился, что дракон перестал угрожающе буравить их взглядом и вновь склонился к Гидре:

— Где болит? — спросил он, будто врач.

Гидра сдавленно выдохнула и выжала сквозь зубы:

— Рёбра… ноги… голова.

И поняла, что бессилие и слёзы накатывают вновь. Даже при всей нелюбви к тому, чтобы плакать перед чужими.

— Значит, тебя даже на руки не взять, — пробормотал Энгель и, сидя рядом на коленях, поднял голову к лесу, где прятались его солдаты. — Носилки нужны!

— А дракон?

— Я отвлеку его. Сбегайте за носилками! — после чего он вновь перевёл взгляд к Гидре и неожиданно ласково провёл рукой по её волосам. — Не волнуйся. Наш доктор Вильяс тебя мигом на ноги поставит.

Но Гидра уже вновь глотала слёзы и глядела на диатрина с отчаянной злобой.

— Какой к чёрту доктор, — цедила она сквозь зубы. — Бросил Мелиной, всех. Аврору. И Лесницу. Все сгорели, и брат твой сумасшедший… Ай-ай-ай…

— Сгорели? — ужаснулся Энгель.

— А ты думаешь… ты думаешь, Мордепал прилетал помиловаться с драконами Тавра?! — выкрикнула Гидра и вся натянулась, как струна. Но тут же вновь обмякла, дрожа.

Энгель поджал губы. Его хмурое лицо повзрослело за минувшие три лунара. И он ничего не ответил на это. Лишь погладил её вновь и стал рассматривать следы зубов на её веснушчатом теле. Клыки Мордепала, острые, как ножи, вспарывали плоть до невольного легко. И везде, где они до этого держали Гидру, остались глубокие порезы.

Но корсет, как ни странно, уцелел.

— Похоже, корсет защитил поясницу, — признал Энгель, рассматривая Гидру и склоняясь ниже к ногам. — И платье… свадебное?

— Прекрати таращиться! — вновь выкрикнула Гидра. Исступление и отчаяние делали её совершенно необходительной.

Он вздохнул и сел ровно. Вскоре его солдаты вернулись с носилками, и Энгель, велев им обойтись с диатриссой как можно осторожнее, вышел чуть вперёд, чтобы отвлечь внимание Мордепала на себя. Он старался ничего не говорить на сциите. Помня историю знакомства этого дракона и Эвана, он просто держал себя статно и спокойно.

Это помогало. Мордепал иногда поднимался выше, топорща свои перепонки и распушая гриву; но потом укладывался обратно и постоянно отводил морду подальше от Энгеля.

Гидра ругалась на чём свет стоит, заглушая свою боль, пока рыцари перекатывали её на сварганенные из чьего-то плаща и палок носилки. Но солдаты были не из робких. Они вовсю подшучивали, и стоны диатриссы то и дело походили на смех.

— Видали, Рыжая Моргемона всё-таки стала доа: она освоила драконий лёт…

— …у него во рту!

— Ха-а-а… — отзывалась Гидра и плакала, но на душе ей становилось гораздо легче.

Мордепал не последовал за ними. Диатрин и рыцари покинули злосчастную поляну плюмерий и удалились глубже в лес, где в скрытой от чужих глаз лощине была их ставка. Гидра видела натянутые меж деревьями палатки, посты дозорных, потрёпанных войной лошадей, ящики с припасами и стойки с оружием. Воины приходили в восторг, услышав, что прилетел Мордепал, да ещё и с принцессой. По их мнению, это был добрый знак. И Гидра не раз услышала, что Энгелю советовали вернуться к дракону и попытаться наладить с ним контакт.

В первую очередь он велел принести её в свой шатёр, устроенный подле небольшого водопада, откуда набирали воду для всего лагеря. Гидру переложили с носилок на шкуры, постеленные на соломе, и деловитый молодой врач склонился над ней. Он безжалостно прощупал места перелома и сообщил, что ничего страшного, на первый взгляд, не случилось: диатриссе нужно лишь обеспечить обезболивание и покой для сломанного ребра. Если бы было внутреннее кровотечение, она бы уже погибла, поэтому он предположил, что обошлось.

— А нога? — простонала Гидра, не в силах сделать хоть один глубокий вдох.

— Нога не сломана, но укус оголил кость, вот и болит. Это посерьёзнее будет. А вот тут зашить надо… — бормотал доктор Вильяс, почёсывая подбородок. — Обезболивания у нас, к сожалению, уже не осталось. Придётся так. Ну-ка, Ваше Диатринство, подержите…

— Нет! — вдруг заорала Гидра и так брыкнула ногами, что врач едва увернулся. — Я больше не могу терпеть! И не буду!

Энгель посмотрел на неё с жалостью, и Гидра вцепилась в его покрытую шрамами руку, как тонущая — за соломинку.

— Пожалуйста, дайте мне хоть выпить! — взмолилась она, припоминая, что именно этого просят мужчины, если им надо что-то резать или шить. — Или убейте. Только не мучайте. Я не смогу.

Врач, поправляя очки, пробормотал себе под нос что-то в духе «и правда, яростная, как моргемона», и выжидательно посмотрел на диатрина.

— Алкоголь разжижает кровь, раны хуже заживают, — сказал он.

— Я знаю, — кивнул Энгель и вновь погладил Гидру по голове. Та, ощутив в нём некий бастион безопасности, без промедления придвинулась к нему ближе и впилась тонкими пальцами в его ладонь. — И всё же диатрисса не заслуживает усугубления своих мук. У меня при себе нет. Может, кто из солдат имеет при себе спиртное…

— Я спрошу, — сказал доктор и поднялся, покинув полумрак шатра.

Они остались наедине, и Гидра обмякла. Она прижималась щекой к тыльной стороне ладони диатрина и стискивала его пальцы так крепко, будто только он один мог обеспечить ей спокойствие.

Но дышать было тяжело.

— Если б ты только знал, что там было, — прошептала Гидра и закрыла глаза. Её рыжие ресницы дрожали.

«Я говорю с ним, ничуть не боясь его; мне всего-то надо было разозлиться как следует, а ему, напротив, охладить свой пыл на войне».

Вторая рука диатрина вновь стала водить по её голове, приглаживая слипшиеся всклокоченные волосы.

— Что было? — спросил он тихо.

Гидра набрала чуть-чуть воздуха и, прерываясь на вдохи, проговорила:

— Эван короновался в Мелиное. Потом сказали, что тебя барракиты убили. И он на мне жениться решил. А диатрис убить нас с Авророй пыталась. Мы видели Мелиноя. И мы были на свадьбе, когда прилетел Мордепал. Жив ли хоть кто-нибудь теперь — не знаю.

Красивое лицо Энгеля исказилось шоком.

— Чёрт побери, — выдохнул он, из всего услышав лишь то, что хотел. — Но мы даже побеждали на предгорьях. Не убили меня.

— Гонцы сказали, что сами видели!

— Саботаж.

— Диатрис и марлорд Вазант теперь единственные, кто противостоят проклятому Тавру и не менее проклятому Эвану, если тот, конечно, жив ещё!

— Так ты не заодно с Тавром?

Вопрос застал Гидру врасплох. Она посмотрела на Энгеля настолько удивлённо, будто диатрин на её глазах превратился в какого-нибудь демона или диманта.

— Да разрази меня гром, если б я хоть раз в жизни была с этим ублюдком заодно, — прошептала она и вновь закрыла глаза.

Она услышала, как диатрин выдохнул с улыбкой на устах, и ей стало легче. Он ничего не сказал — но этого и не требовалось.

«Кажется, та ночь, когда я дала ему пощёчину, была тысячу лет назад».

— Ваши Диатринства! — врач заглянул внутрь, а за его спиной слышался звон множества стальных сапог. — Благородные сэры утверждают, что для диатриссы им своего бренди не жалко. Пусть хоть в запой уйдёт, говорят они, лишь бы была здорова!