Моргемона (СИ)

13. Кодекс любви

Колокола ревели несколько часов кряду, как она и велела. Но, невзирая на то, как яростно она ждала, горизонт оставался чист. Яркое солнце опаляло улицы Арау, и горожане, косясь на диатриссу и гвардию марлорда в чёрных гербовых накидках, спешили обойти звенящую от гула площадь.

«Третий час», — отсчитывала Гидра по городским часам. — «Нет, это невыносимо. Я даже не знаю, слышит он меня или нет. А время уходит».

Она уже успела незаметно приманить местных кошек. «Укажите мне, кто колдует на этом острове», — умоляла она, но пушистые, казалось, не понимали её.

А часы всё тикали.

Она соврала сэру Берегу, что ей нужно отойти в тень, и, борясь с волнением, ускользнула прочь. И побежала бегом прямиком в порт.

«Надеюсь, Манникс уже нашёл корабль, и мы сможем немедленно отплыть», — думала она, расталкивая людей на своём пути. Паника захлёстывала её. — «Но мы сильно отстали от фрегатов. Когда мы прибудем, Дорг будет весь объят огнём».

«И что ты с этим сделаешь?» — словно спрашивала её глухая к её лихорадочной беготне толпа. — «Кинешься в пламя к Авроре и Энгелю?»

«Хоть бы и так», — стиснула зубы Гидра.

Манникс заметил её мечущейся по порту и поймал за руку.

— Госпожа, — позвал он. — Нас ждёт каравелла. Пойдёмте, — он тоже был угрюм, но держал себя в узде. Гидра кивнула и последовала за ним, хмуро глядя ему на пятки.

Волны мирно шлёпались о пристань. Солнце светило на Аратинге ярко, как и всегда, будто не зная, какая буря вскоре разразится в Рэйке.

И вдруг раздались крики. Один, другой.

— Дракон!

— Смотрите!

Гидра замерла. Люди, уже привыкшие к разгулу Жемчужного и Рокота, спешно кинулись кто куда. Порт превратился в потревоженный муравейник. Храбрецы оставались смотреть в небо, но самые сметливые укрывались в домах и в тени мандариновых деревьев.

— Госпожа! Нам срочно нужно уходить! — прошипел Манникс и вновь попытался схватить диатриссу за рукав.

Но та вывернулась, пожирая глазами небо.

«Мордепал, иди ко мне, Мордепал», — думала она. — «Здесь тебе делать нечего. Просто покажись, и мы полетим на остров».

Мелодичный басистый рык, будто рёв лося, пронёсся над побережьем. И тут люди завизжали в голос. В порт опускался огромный ржаво-рыжий дракон с глазами алыми, как свежая кровь.

Гидра возликовала. Она одна кинулась навстречу растущей тени, а не от неё. И Мордепал, завидев её, издал удовлетворённый клёкот.

Громыхнули огромные когти: он оперся ими о крыши и брусчатку, продавливая их под своим весом. Затопорщилась короткая грива. И мощная, толщиной с саму морду, шея склонила к Гидре голову. Боком.

Крики и испуганные визги стихли. Люди разбежались по улицам, попрятались по кораблям. Даже Манникс улизнул за бочки с рыбой. Но теперь всяк смотрел, не отводя глаз, на рыжую диатриссу и её рыжего дракона.

Короткий миг повис между ними. Cтарый друг и старый враг, Мордепал привычно моргнул и чуть оскалил заднюю часть зубов: он словно усмехнулся ей. От того, как он налёг на порт, неся в себе весь жар послеполуденного солнца, стало трудно дышать. И поднятая пыль облаками медленно осела на его чешую.

— Мордепал… — произнесла Гидра, не чувствуя ни страха, ни волнения. Лишь уверенность в том, что дракон пришёл именно по её зову.

Да и разве могло быть иначе?

Она позвала его не приказом и не просьбой. Она позвала его внутренним порывом, который полностью отозвался в его натуре.

В груди защемило. Детская мечта рвалась наружу. Гидра сделала шаг вперёд, протянула к дракону руку — и тот, склонив морду, позволил ей коснуться своего носа. Чуть раздул ноздри; горячий воздух взъерошил Гидре волосы.

Ладонь её легла на жаркую чешую. И сердце забилось, будто ожив по-настоящему. Между ними натянулась незримая нить. И его огромное драконье сердце тоже стало биться быстрее, будто ловя её темп.

— Доа! — вдруг крикнул кто-то с улицы.

— Доа! Доа! — подхватили люди, спрятавшиеся за лавками.

— Доа, доа, доа! — зазвучало со всех сторон. Горожане Арау, не в силах оторвать глаз от открывшегося зрелища, подходили ближе, и смелее высовывались из дверей. И скандировали слово, которое могло значить лишь одно.

— Мы нагоним фрегаты вместе, — выдохнула Гидра и, усилием воли отняв руку от драконьей морды, шагнула к его лапам. Он чуть присел, согнув переднюю и вытянув её вперёд. И Гидра, сглотнув, оперлась о шею Мордепала — и быстро, не давая себе ни мгновения на сомнения, взобралась по его лапе наверх, в жёсткую палевую гриву.

Сердце провалилось в пятки, стоило дракону качнуться под ней. Она беспомощно схватилась за его волосы. Потерять равновесие было страшно; Мордепал был выше всякого корабля в порту. И его дыхание покачивало Гидру, будто на волнах из плоти и огня.

Однако она поёрзала и у основания шеи смогла устроиться крепко. Шипастые наросты на плечах дракона служили опорой для её ног, и грива на уровне рук как раз была достаточно длинной, чтобы Гидра намотала её на руки.

«Ещё ни один доа не оскорбил дракона седлом», — стучала кровь в её висках. — «Но надо иметь великую силу, чтобы удержаться на такой шее безо всякой страховки».

— Доа! Доа! — ритмично звучало одно и то же слово. Смуглые жители Арау стекались к порту. Слёзы блестели в их глазах. Они смотрели на Гидру, и в них было столько восторга, что она поняла: они возлагают на неё свои надежды.

Они мечтают, что Тавр не вернётся на остров.

И злость на отца жидким огнём разлилась по венам. Тут же, будто думая с ней одну и ту же мысль, Мордепал выпрямился на лапах. Её ненависть находила в нём многократное умножение.

«Энгель тогда пошутил, но он прав: мы с этим бешеным зверем будто родственные души», — поняла Гидра. И мурашки побежали по её коже.

— Так давай же выясним с ним, кто из нас лучше усвоил законы драконов! — процедила она, И Мордепал хрипло взвыл, отчего задребезжали все его чешуйки.

Гидра затаила дыхание. Дракон сжался, будто пружина. Распахнул два огромных крыла-паруса. Свет, пронизывая капилляры, упал на всадницу розоватыми лучами.

А затем прижался к земле — и выпрыгнул в самое небо. Она успела лишь взвизгнуть. Рывок впечатал её в шипы на загривке зверя, а руки дёрнуло крепко смотанными прядями гривы. Но ветер в ушах завыл так, что диатрисса потеряла связь с реальностью: она понимала лишь, что усидела, и дракон, набирая скорость, нёс её ввысь и на восток. И чувство счастья от полёта передалось от него ей.

Словно пьянящее вино, оно заполнило нутро Гидры. Мордепал, как и всякий дракон, обожал летать. И эта детская радость переполнила всадницу. Она забыла о страхе. Она ощущала в груди дивную лёгкость, и жуткой силы ветер, что трепал её волосы, казался ей игривым бризом.

Взмах — и порт остался позади. Провал вниз, от которого замерло сердце — и вновь взмах. Арау стал совсем маленьким. С каждым движением огромных крыльев ликование всё больше заполняло Гидру. И она, приподнявшись на его костистых шипах, как на стременах, завизжала от радости:

— И-и-и-и!!

И её голос тут же потонул в драконьем рёве. Той же тональности, того же смысла, но столь сильном, что вибрация сотрясла её руки и ноги.

Она больше не цеплялась за него, как за лошадиную шею. Она поймала ритм полёта, за считанные разы привыкнув к провалам и взлётам, и ей хотелось вытягиваться и смотреть вперёд, между его массивных рогов, на опускающийся горизонт моря.

«Я счастлива!» — стучала одна мысль в голове. Дракон мчал её под палящим солнцем на умопомрачительной скорости, и скорость эта кружила голову.

Вот чем было бессмысленно сочетание драконьего брака и вина. Ни одно вино и ни один скакун не могли подарить восторга истинного полёта!

Словно единое целое с Мордепалом, она дышала вместе с ним, разделяла с ним радость и ощущала любой рык и любой клёкот, что он собирался издать, сразу же, как только тот возникал в его разуме. Они не могли понимать друг друга ни словами, ни жестами. Но они стали одной и той же сущностью, ведомой едиными целями и чувствами.

И всё вело их на восток. Туда, где, заставляя кровь закипать от нетерпения, их ждала долгожданная, кровавая, огненная, исполненная мести битва.

«Мордепал десятки лет томился, надеясь, что сойдётся в бою с драконами Гидриаров. Как и я».

Раньше она боялась за Энгеля, за Аврору, за людей, перед которыми была виновата. Но теперь ни единого страха не осталось в душе. Они мчались вперёд, минуя другие острова, и, когда впереди показались золотые шпили Рааля, она думала лишь о битве.

Закатное солнце пламенем и кровью заливало весь остров. Флот диатра и Тавра окружил остров, а над каменным городом реяло трое драконов, озаряя всё вокруг безжалостным огнём. В воздухе свистели снаряды, громыхал набат, и последние солдаты королевы в союзе с Мадреярами схлестнулись с солдатами Тавра и Эвана, что присягнули марлорду после смерти диатра.

Гидра не различала ничего во флагах и гербах. Не думала и о том, что диатрин всё-таки принял решение противостоять марлорду. Ничего не осталось в душе. Она сгорала в гневе, и Мордепал, изнемогая от ярости, нёсся так быстро, что они за считанные секунды превратили далёкие очертания осады в то, что происходило у них прямо под ногами.

— Горите! — завизжала диатрисса, глазами пожирая флот. И спустя мгновение её пожелание исполнилось. Мордепал, огромной красно-рыжей смертью промчавшись над кораблями, окатил корабли настоящим огнепадом. Пламенная река утопила фрегаты в криках и громовом треске.

Так быстро, будто молния сверкнула. И они уже заходили на вираж, возвращаясь. Словно в седле, Гидра привставала, наклоняясь в нужную сторону. Вся её сущность тянулась к врагу, и, соединяясь с намерением Мордепала, превращала их налёт в слаженную без слов, трещоток и команд битву.

— Эти! — выкрикнула она, но и слова были излишни. Десятки кораблей утонули в пламени.

И тут засвистели снаряды баллист. Будто выпущенные из лука копья, они градом посыпались на Мордепала со стен Рааля.

«Первые линии укреплений уже взяты!» — ужаснулась Гидра. — «Они палят по нам астрагальскими орудиями!»

Одна мысль об увороте — и Мордепал резко перевернулся в воздухе, лавируя меж снарядами. Гидру придавило к его спине. Она даже не задумалась о страхе и падении.

— Как они посмели! — загорелось в ней, и пламя хлынуло из пасти дракона вновь, сшибая орудия с башен и превращая их в пепел на лету.

Но долго бесчинствовать не мог даже могучий Мордепал. Слушая едва доносящиеся до такой высоты трещотки, все трое — и Рокот, и Жемчужный, и Лукавый — бросили наседать на Рааль и взмыли вслед за Мордепалом, как стая хищных птиц.

Испуг сверкнул в глазах Гидры. Она увидела раззявленные пасти отцовских драконов.

И инстинктивно ткнулась в гриву Мордепала, зарывшись в неё лицом. Мгновение — и её окатило огнём, что взревел в ушах, словно дикий зверь.

Но пропитанная драконьим жиром грива сберегла её. По крайней мере, частично: длинные волосы и подол превратились в ничто. Однако ни плечи, ни спина не пострадали.

Радоваться было некогда. С угрожающим рявком Жемчужный хлопнул челюстями прямо у неё над головой, и Мордепал, поджав крылья, резко ушёл в пике, отрываясь от драконов. Большекрылый Рокот последовал за ним и хватанул зубами его за лапу.

Мордепал на лету перевернулся и располосовал когтями синий бок Рокота. И сам чуть не попался Жемчужному: хитрый серый дракон предугадал его манёвр и прицелился ему в шею. Но Мордепал с размаху ударил его по голове шипастой шишкой хвоста, и они разлетелись на мгновения в стороны, потонув в облаке рыжего огня Лукавого.

«Я бесполезна!» — подумала Гидра лихорадочно. — «Драка драконов для человека смертельна».

Но Мордепал недаром был опытным бойцом. Даже против троих он умудрялся отбиваться, отступая, ускользая и умело посылая встречные удары когтями и хвостом.

И всё же этого было мало. Умные звери быстро учились на примере друг друга. Оцарапанный Рокот озверел и кидался на Мордепала, позабыв о страхе, а Жемчужный, будто его хитроумная тень, всегда умудрялся поддержать его натиск так, чтобы Мордепал не мог воспользоваться безумием оппонента. Хуже всего был Лукавый. Небольшой, но очень юркий, он легко проходил сквозь пальцы Мордепала. И впивался ему то в перепонку, то в палец — отчего тот неверно трактовал, откуда нападают, и промахивался в воздухе.

Гидра едва успевала поднять голову. И тут же роняла её вновь, прячась в гриве, когда новый шквал цветного огня прилетал на её соратника.

«Держись, Мордепал! Не дай им себя загнать!» — думала она, дыша терпким запахом распалённого драконьего жира.

Мордепала оттесняли всё дальше от острова и всё ближе к воде. Теперь это был не приветственный танец: Жемчужный и Рокот слаженно охотились на него, а Лукавый помогал им, уже оставив на Мордепале десятки мелких, но пышущих жаром и чёрной кровью укусов.

Наконец Рокот уличил момент и совершил бешеный рывок прямо под шею Мордепала. И впился ему в глотку. Мордепал хрипло взревел, когтями отрывая от себя синего дракона, но тот, отлетая, оставил на его шее ужасные раны. А Жемчужный тут же насел на хвост и впился в заднюю лапу Мордепала.

Мгновение — и болотно-зелёная морда Лукавого возникла у Гидры перед глазами, скалясь. Давний страх перед его жёлтыми глазами парализовал девушку.

— Мордепал! — взвизгнула она, лишь одного желая — ускользнуть хоть как-нибудь.

И тот, накренившись, полетел вниз, в штопор. Сила ветра потянула Гидру вверх. Если бы она оторвалась, то драконы отца, будто коршуны, сцапали бы её на лету.

Но она держалась, и страх и боль пульсировали в ней, умоляя найти отклик в Мордепале.

— Спасайся! — выпалила она в слезах. И только теперь поняла, что они падают прямо на город у реки.

«Мы уже у Мелиноя?» — Гидра едва успела опомниться.

В последний момент Мордепал взмыл над рекой, расплескав даже великую Тиванду. Жемчужный предугадал его манёвр — он уже снизился чуть выше по течению, прямо у городского порта, готовый перехватить загнанного Рокотом противника.

Мордепал резко ринулся вбок, ко второму берегу Мелиноя. Строительные леса, недавно воздвигнутые шпили триконха и крыши ремесленных домов вдребезги разлетелись под его лапами. Он кое-как сделал взмах крыльями и поднялся над городом.

И издал протяжный, полный боли и обиды зов.

— Улетай! — плача, выдохнула Гидра. Трое хищников наседали на них, и грива Мордепала иссыхала, с каждым разом защищая её от огня всё хуже. И Мордепал рванулся прочь из черты Мелиноя. Дальше, к горам.

Но движения его были замедлены, и он, тяжело дыша, уже не уворачивался от быстрых тычков Лукавого.

— Мордепа-а-ал! — пытаясь пробудить его от болезненной скованности, прокричала Гидра. Однако это было бесполезно. Огромный ржаво-бурый зверь неумолимо снижался, и Лукавый уже не уворачивался от его когтей, беспрепятственно впиваясь ему в лапы.

«Нам конец», — подумала Гидра, и над ней выросла огромная сапфирово-синяя морда Рокота. Его изящная длинная пасть и небесно-голубые глаза заворожили красотой неминуемой смерти. Он оскалился, собираясь схватить Мордепала за шею прямо там, где сидела Гидра.

И нечто сбило его. С ошалелым рявком Рокот исчез, а Мордепал вдруг взвыл: «а-акту-ук!»

Гидра подняла голову от гривы и застыла, открыв рот.

Такого огромного дракона она даже представить себе не могла.

Белый, как Энгель, Сакраал был больше всех дерущихся летунов. Он буквально сшиб их собой, пронёсшись, словно фрегат сквозь рыбацкие лодочки. И тут же, рыкнув огромной пастью, перекусил Рокота пополам.

Тень Сакраала накрыла весь Мелиной. Ленивым взмахом лапы он отбил Лукавого куда-то в реку, а затем, измазанный чёрной драконьей кровью, с остервенелым оскалом погнал Жемчужного.

Тот моментально кинулся прочь, лавируя меж прибрежными деревьями. Но Сакраал был в бешенстве. Его благородная порода — нечто среднее между предками Мордепала и Жемчужного — была и ловка, и сильна, и прекрасна, наделённая длинной гривой и лёгким лётом. Дитя самого Мив-Шар, Сакраал с зелёными глазами кинулся в погоню за Жемчужным, сбивая деревья, словно карточные домики.

Очарованная этим великолепным зрелищем, Гидра не обратила внимания, что Мелиной уже давно пропал с глаз. Мордепал принёс её далеко в горы, и там, куда не ступала нога человека, грузно снизился. После чего юркнул в безымянный грот с диатриссой у себя на загривке. И, издав тяжёлый вздох, повалился на землю.

«Живы?» — никак не могла поверить Гидра. Тяжёлое дыхание Мордепала не дало ей долго думать. Она соскользнула с шеи своего боевого товарища, спрыгнула на землю и в ужасе подбежала к ранам.

Рваные, оставленные укусами и злыми когтями, с вырванными чешуйками, те запеклись чёрной кровью, что на корках имела окисленный ржавый цвет. Дрожа от сопереживания, Гидра коснулась горячей шеи Мордепала и погладила её. Но тот в ответ лишь недовольно проурчал.

— Ты не кажешься… умирающим, — признала Гидра. Кровь не хлестала и уже застыла жёсткими, как броня, корками.

Мордепал вполне дружелюбно прогудел в ответ.

— Да ты у нас любитель доброй драки! — выдохнула Гидра и с нежностью прижалась к плечу дракона. — Кто бы мог подумать, что это доставит тебе такое удовольствие. Вот только, если б не твоя… жена…?

Она застыла, увидев гнездо драконьей пары. Добрая дюжина яиц, каждое в обхват размером, образовывала кладку в белой глине. Они были разного цвета, как на картинках. Одни бардовые в крапинку, другие — голубые с белыми завитками…

Завороженная, Гидра таращилась на них, пока Мордепал предупредительно не растопырил перепонки.

— Л-ладно, не смотрю, — выдохнула она. И на негнущихся ногах вышла к проёму, через который они проскользнули внутрь.

Ей открылось зелёное море. Хлопковые леса Рэйки тянулись от гор и до самого горизонта, оставляя место лишь бескрайнему небу.

— Чёртова бабушка, — присвистнула Гидра, и, всё ещё дрожа, неловко села на мшистый камень у входа в логово. — Ты, конечно, вправе передохнуть, Мордепал, но без тебя мне отсюда не уйти.

И вздохнула. А затем потёрла лицо руками, пытаясь привести себя в чувство.

Эйфория единения, скорость и ярость, битва и спасение — разойдясь с драконом, она чувствовала себя пустой без того, что он давал ей. И её обуяли доселе откинутые за ненадобностью обычные человеческие чувства.

«Драконам Тавра пришлось покинуть бой, но помогло ли это Энгелю?» — думала она, ёжась от непривычно холодного ветра. — «Жив ли он? Могли ли они отбиться, если враг оттеснил их уже к самому замку? И… найдёт ли он меня тут? Очень сомневаюсь».

Осмотревшись, она нахмурилась и добавила про себя: «А Тавр? Очень сомневаюсь, что хитрый паршивец сгорел на корабле. Я не верю, что мне могло бы так повезти. А если это он травил меня Мелиноем, то, кажется, рано ждать, что ночи будут спокойными».

Всё её тело ныло, прося о хорошем сне и горячей ванне, но разум был взбудоражен. Волнение сменялось злостью, злость — восторгом. Она оглядывалась на Мордепала и ликовала.

— Кто бы мог подумать, что за столько лет после смерти королевы Лорны именно я стану доа, — шептала она и качала головой, сама себе не веря. — Если бы я задумывалась именно об этом, я бы не решилась сделать и шага к Мордепалу. Но нас с ним свела общая ненависть…

И лётный брак был заключён.

Гидра раз за разом вспоминала то, что читала в Кодексе Доа. Теперь она понимала, что подразумевалось под «единением душ», и почему о седле не могло идти и речи. И всякое слово о том, что команды и слова дракону не нужны, чувствовала теперь с полным согласием.

Какое это было счастье! И какое волнение!

И всё же Мордепал спал, не собираясь отзываться ей. Даже лётный брак имел свои ограничения: дракон не стал бы, как конь, умирать ради воли седока. За редким исключением, если верить легендам. Но сейчас геройство Мордепала больше не требовалось, и его воля была закрыта от Гидры крепким сном.

Та воспринимала это спокойно, пока на горизонте не показалась махина Сакраала. Крылья белоснежного дракона отражали кровавый багрянец заката, и он реял над лесом, стремительно планируя к логову.

Гидра предусмотрительно кинулась в сторону от проёма, и не напрасно: лапы Сакраала могли прихлопнуть её, будто муху. Она затаила дыхание, засев в камнях. Но белый дракон взглянул на неё высокомерными зелёными глазами, без труда отыскав чужака по запаху. И едва заметно оскалил клык: один его зуб был больше Гидры.

«Поняла», — испуганно подумала диатрисса и отбежала ещё дальше, вниз по склону, к поросли акаций.

Сакраал, закрыв собой проём, держал её на прицеле своего взгляда так долго, что ей пришлось бежать и бежать. Не ему было объяснять: человеку нечего было делать рядом с гнездом, если только тот не желал стать кормом.

Так что Гидра убежала в самый лес, и лишь тогда древний дракон, будто облако, наконец развеялся. Судя по скрежету и рычанию, он натолкнулся внутри на Мордепала, и у них началось сопутствующее выяснение отношений.

Гидра, увы, была не в том статусе, чтобы держать при них свечку. Теперь она оказалась довольно далеко от гнезда и уже вряд ли смогла бы вскарабкаться назад по скалам. Тем не менее, отсюда виднелась прорезь леса, что знаменовала реку Тиванду. И Гидра задумалась.

«Дойти вниз по реке до Мелиноя — не заблудишься. Но если меня сожрут дикие звери после того, как я пережила битву драконов, это будет обидно. К логову они явно не смеют приближаться, и я могла бы сидеть здесь».

Однако тревога не давала ей покоя.

«Сидеть можно хоть вечно, но неизвестно, когда Мордепал будет готов вынести меня назад. Вряд ли завтра и вряд ли послезавтра. А найдёт ли меня диатрин — вопрос ещё более сложный, ведь ему нужно будет снарядить целую экспедицию. Это логово ему не удалось отыскать даже тогда, когда он искал прицельно».

И тяжёлая мысль кольнула ум.

«Да и что с ним там? А если Тавр всё же наведёт на него свои злые чары? Ох, Гидра, когда-нибудь ты себя погубишь», — сказала она себе и зашагала по мху вниз, ориентируясь на размеренный шум порогов Тиванды.

В конце концов, даже ягуары и красные волки Рэйки не посмели бы показаться ещё целые сутки. Рёв драконов огласил все земли и долины в округе. От такого даже киты уходили глубже под воду, боясь попасться разъярённым высшим хищникам.

И в этой тишине — ни птиц, ни криков обезьян, лишь стрёкот цикад — Гидра неровным шагом двигалась одна.

И не боялась ничего — только того, что не успеет, и что-нибудь случится.

Под хлопковыми деревьями идти было легко. Словно огромные колонны, те тянулись к небу, пряча последние лучи заката за своими кронами. А внизу без света выживали лишь мох да упрямая плюмерия. Но ближе к реке стало труднее прокладывать себе дорогу: дикие, нехоженые леса были полны буераками, фикусами, монстерами, тамариндами. Мангровые заросли с множеством переплетённых корней и вовсе заставили Гидру помучиться.

И всё же она достигла медленно текущей Тиванды. Туман поднимался над рекой. А вода была по-летнему тёплой, и уставшая девушка погрузила в неё свои ноги с большим удовольствием.

Она отдыхала бы так долго, если бы её не начали атаковать комары. Пришлось встать и встряхнуться.

«Берега заросли до невозможного», — подумала она. — «А если всё равно идти по воде, то зачем идти?»

И она, расцарапав себе все руки, вытащила пару увесистых веток. Ободрала с них мелкие отростки и, как в книгах о героях Рэйки, обвила их лианой. Плот получился неважный, его постоянно вертело по часовой стрелке, но худенькую диатриссу он без труда понёс вниз по течению.

«Я гениальна», — наслаждалась собой Гидра и, отмахиваясь от комаров, восторженно улыбалась молчаливым лесным сводам. — «Тиванда совершенно точно принесёт меня в Мелиной за несколько часов, и даже не надо перебирать ногами».

Иногда ветки склонялись так низко к реке, что ей приходилось держаться за плот обеими руками, чтобы не соскользнуть. Она была вся в листьях, сухих палочках и жуках.

Первичная радость отступила, и ей стало немного боязно в ночном лесу. Особенно таком тихом. Она косилась по сторонам, боясь увидеть где-нибудь бархатно-чёрную пантеру или лагерь барракитов. И до того усердно всматривалась в берега, что, когда течение прекратилось, она не поняла, что случилось.

Плот принесло в озеро. Вытянутое, но всё же полное стоячей воды.

— А? — выдохнула Гидра, ощущая, как седеют её рыжие волоски на голове.

«Какое к чёрту озеро? Такая огромная река, как Тиванда, может впадать только в море! У неё нет озёр!»

До того тихо было вокруг, что ей стало жутко.

«Я что, заблудилась? И сдуру уплыла от гор неизвестно куда? Но здесь нет других таких рек, как Тиванда! Они все гораздо уже и мельче… не верю, что я могла ошибиться».

Во рту пересохло. И, слушая стук крови в ушах, Гидра вдруг уловила:

— Диатрисса…!

«Слава Великой Матери!»

— Я зде-есь! — прокричала она и, оттолкнувшись от дна палкой, погнала плот к правому берегу — на звуки его голоса.

«Он пришёл за мной!»

— Диатрисса!

— Я на озере!

— Я иду к тебе!

— И я… плыву!

Задыхаясь от радости, Гидра быстро приближалась к берегу. Тёмному, полному зарослей, но ведущему её к диатрину. Она увидела, как мелькнули белые волосы; и, оттолкнувшись изо всех сил ото дна, вдруг перевернулась вместе со своим утлым судёнышком.

К счастью, она опрокинулась уже у самого берега. Пятки сразу же оттолкнулись от илистого дна. И она выпрыгнула на траву, к ногам своего спасителя.

Длинным, нечеловечески вытянутым белым ногам с когтистыми ногтями.