Мой чужой король

ГЛАВА 18

Землетрясение началось в полночь.

Сначала была смерть и темнота.

Я проснулась от покалывания и гудения, проходящего через мое тело, проснулась, еще не понимая, что происходит. И уже спустя несколько мгновений лежала, распластавшись на полу, пытаясь нащупать вслепую хоть какое-то укрытие.

А потом Великий Отец поднял веки, всмотрелся в эту темноту и зажег Священный Огонь.

В долинах не трясло никогда. Но мы слышали об этом — и о камнепадах, и о большой волне с Юга, и о землетрясениях. И знали, что каждый раз, когда мир богов пытается соединиться с миром людей, не обойтись без жертв — и всегда нужно место, чтобы спрятаться.

Огонь разлился во Тьме, проникая в каждый её уголок. И тогда Отец создал каменную чашу, чтобы усмирить его.

С глухим звуком вниз что-то полетело — наверное, камень, как раз туда, где я только что лежала. Мне же удалось заползти под супружеское ложе. Не слишком надежное укрытие, под ним былодаже страшнее, темней и холоднее — я уже дрожала, а что будет дальше? Но можно хотя бы перевести дыхание и принять решение, что делать дальше.

Огонь дарил тепло и свет. Только некого было обогревать и нечего было освещать. И тогда Великий Отец достал остро заточенный нож и разрезал свою руку, давая крови стечь во Тьму.

Снова гул и грохот. Стены были слишком толстыми, чтобы рухнуть в одночасье — я это понимала — но каждая толстая стена состоит из маленьких камней, и оказаться под их грудой было смертельно опасно. Только куда бежать? На улицу? Я могу не успеть выбраться. Да и холод убьет вернее.

Я потянула за какую-то тряпку, которая лежала на краю кровати и усмехнулась, поняв, что это. Мое теплое домашнее платье… Вечером накануне я долго сидела в библиотеке, пытаясь перевести текст со старого языка на понятный мне — почему это это казалось очень важным — и вымоталась до предела. Так что, едва зайдя в спальню и скинув платье, рухнула на кровать. И вот теперь платье спасет от холода.

А от чего спасут знаки, сложенные в слова, которые складывались в неохватываемую пока моим разумом историю? Я обнаружила записи там же, где и свиток с рунами, решив исследовать, не завалилось ли чего еще жизненно важного в угол. И несколько дней после разговора со Скьельдом провела за книгами, заново переписывая историю. Зачем? Странно признаться самой себе в этом, но я просто не хотела думать о том, что происходит в моей реальной жизни… И о том, что королева оказалась не воином… не смогла. Может чуть позже…

Переодеваться в лежачем положении было непросто, но меня поторапливало понимание, что временное затишье — когда ничего не летит в голову и не пытается тебя уничтожить — лишь временное.

Капель крови оказалось много. Они смешались в ручейки и потоки, перешли из жидкого состояния в плотное и образовали твердь.

Куда бежать? Я попыталась рассуждать спокойно, ведь кому как не мне об этом знать. Я столько времени провела, изучая Сердце Ворона, что должна была понимать, где самое безопасное место в замке. Точно не в башнях, в одной из которых и расположились королевские покои.

Я решилась выползти наружу.

И когда успел погаснуть огонь в жаре и факелы?

Натыкаясь на камни на полу, я медленно пробиралась к двери. И в тот момент, когда уже почти достигла нее, снова раздался гул, а деревянное полотно распахнулось, и в лицо дыхнуло жаром факела.

Этого было мало… мало для того, чтобы пришла весна. Великий Отец решил пожертвовать своей плотью — кусок за куском он отрывал от себя, создавая моря и горы, землю и небеса, деревья и звезды. Он превращался в ничто и становился всем одновременно. Он погибал, но его плоть соединялась во что-то большее, давая этому миру жизнь.

Мои пальцы вцепились в Ворона раньше, чем его руки подхватили меня.

Я всхлипнула… Но он уже волок прочь, сначала — в нишу в коридоре, где мы переждали очередную тряску, затем — на лестницу. Молча. У меня тоже не находилось слов, хотя я очень хотела спросить…Что происходит и насколько это серьезно? Сможем ли мы и жители спастись, и куда он меня ведет? Где Даг и как он, мой чужой король, избегавший меня почти две седмицы, оказался рядом?

Великий Отец плакал. Не от боли — от счастья, глядя на зарождающийся мир. Его слезы превращались в богов и людей, в животных, птиц и рыб, во всех, кто мог жить и чувствовать.

Вниз, затем направо, еще немного… и вот мы уже в знакомом и не столь уж тайном проходе. Эгиль продолжал идти молча и сосредоточенно, к чему-то постоянно прислушиваясь. Одной рукой он держал факел, другой — мою руку, да так сильно, что мне было больно.

Я хотела этой боли. Боль значила, что я жива. А я будто впервые после многих дней заточения во льдах оттаивала и чувствовала себя живой.

Мы только один раз остановились, когда он снял свой меховой плащ и укутал меня в него, оглушая буквально своим запахом.

Но когда-то заканчиваются даже слезы. И вот последнии частички его плоти стали камнями, а глаза превратились в ночное и дневное светило.

Я вдруг поняла, куда мы идем. Встала неуступчиво и потянула его совсем в другую сторону. А когда он воспротивился, резко дернула и прозвенела в зарождающемся рокоте:

‍

— Стой. Мы пойдем и закончим то, что ты начал много лет назад.

Ворон замер… и медленно повернулся ко мне.

— Ты не знаешь, о чем говоришь.

Его голос… он будто другим сделался. Не таким, как я помнила…Почему?

— Знаю, — сказала уверенно, хотя никакой уверенности не ощущала. — Теперь — знаю.

В начале времен от Великого Отца не осталось ничего, кроме бьющегося сердца. Которое может узреть лишь колдунья.