Мой чужой король

ГЛАВА 6

Вот владык потомок

Королей убивших

Не исчислить подвигов

Эгиля в многих битвах

Мы клянемся, ворон,

Щедрый — мы не знаем

Кто б с тобой сравнился…

Только Королева…

— …и Север… — уверенный продолжал длинную речь ярл Клепп, в благодарность за мое спасение ставший гласом сегодня.

— Север… — повторило множество людей, собравшихся в зале. Моих людей.

— … и каждый его житель…

— И все мы…

— … принимают новую кюну. И корона её…

— Символ власти и величия…

— …знаменует новую жизнь…

— И её преемственность…

— …как Королевы Льдов.

Прочищаю незаметно горло и говорю уверенно:

— Принимаю волю Севера и короля… как проявление высшего уважения к себе

Ворон сам водружает мне на голову тяжеленную корону.

Я успеваю её рассмотреть внимательно прежде — все это время она лежит у меня перед глазами на его щите, поблескивая натертыми боками и синевой огромных сапфиров, которые превращают обычное украшение в повод для зависти или убийства.

Столь яркая, что превращает черный круг в Ослепляющий и гладкий как зеркало щит, который выковал однажды младший из богов в своей кузнице, чтобы и в самом деле отражать нападение противника.

Я тоже в синем тонком платье — цвета теней на снегу. И немного дрожу — и от холода, и от внутренней дрожи…

Не потому, что я не заслужила.

Не потому, что я не знаю, как действовать дальше.

А потому, что моя жизнь восходит новой луной.

Та, что была дочерью короля и колдуньи — и боролась за право считаться достойным продолжением и одного, и другой. Та, что была воином, и готовилась отдать свою жизнь за спасение прочих. Та, что успела побывать рабыней, нежеланной женой, преследуемой жертвой, неуверенной в своем будущем…

Становилась королевой, способной праздновать жизнь и преображать мир вокруг. Не сразу. Не быстро. Мне понадобится огромное терпение и сила, чтобы стать частью этой природы, но именно сейчас мне подумалось, что я в самом деле этого хочу. Не из вынужденных обстоятельств.

Стать частью, чтобы стать, наконец, целостной. И принять на себя подобающую роль рядом с мужчиной, который обрел абсолютную власть в виде ответственности за людей и процветания его… моей земли.

Эгиль накидывает на меня тяжелый меховой плащь и ведет за руку к центральному столу, почти прогибающемуся под тяжестью дорогих блюд и выложенной на них еды.

На стол пока не смотрю…

Ледяной король поднимает первый кубок за свою королеву, а потом спрашивает чуть насмешливо:

— Моя корона интересует тебя будто больше, чем еда и поздравления.

— Вдруг это первый и последний случай, когда я её увижу? — не остаюсь внакладе.

Плечи его вздрагивают от смеха:

— И то верно. Спрашивай, моя королева. Я вижу такой пламень любопытства в твоих глазах, что даже твои огненные волосы меркнут по сравнению с ним.

— Это правда… что в кристаллах заключены сердца твоих врагов? — смотрю на него пытливо.

И снова усмехается.

— Так вот о чем говорят в долинах? Неужто в такие глупости можно поверить?

— Мы не глупцы! — злюсь немного.

— Ты — нет, — он смотрит как-то… по доброму даже. Но тут же мрачнеет, в одно мгновение, как может только Ворон — будто воронья тень простирается над освещенной солнцем землей, — Каждый кристалл — напоминание о тех, кто стал моими врагами.

— В прошлом или будущем? — не могу не спросить.

— Я же говорю… ты не глупа, — уходит он от ответа, и я, чувствуя, что и верно иду по тонкому льду, чуть меняю направление.

— Ты потому не взял короны побежденных?

В долинах редко создавали знаки королевской крови. Если кто побеждал другую крепость и землю, и обнаруживал там поистине драгоценный обруч, так с удовольствием носил и передавал по наследству. Как и добротный шлем убитого храброго воина. Тем удивительней мне было то, что для меня создавали мою собственную корону.

— До Сумерек богов и портки убитого короля было не зазорно натянуть, — скривился Ворон, — Но я решил, что мне нужно что-то большее, чем очередная корона раздора. Нам…

От этого «нам» теплеет внутри сильнее, чем от южного вина, что достали по особому случаю. Я чуть смущенно пригубляю немного и отворачиваюсь, наконец, к еде.

Стряпухи расстарались, и, что особенно мне радостно, приготовили многое в соответствии с моими советами.

Здесь была и ячменная каша, подслащенная репой и медом. И хлеб из пшеницы и ржи — зерна навезли много, памятуя о длительной зиме, и я неоднократно проверяла, как оно будет храниться, должным ли образом и была уверена теперь — нам всем хватит и зерна, и производимой из него муки на каши, похлебки, лепешки.

‍

Стояли и блюда из дикого и домашнего мяса — столь любимые замковыми целиком зажаренные туши, от которых надо было куски отрывать руками, и более нежная отварная птица с травами, которая была уже мне по нраву.

Были и тушеные овощи, и столь редкие на Севере сливы и сушеные яблоки, чеснок, который здесь разваривали до состояния мягкости и ели так, вприкуску, отчего дух в не проветриваемых залах стоял порой невыносимый.

Были и речные рыбы, моллюски, и яйца диких птиц — их могли есть сырыми — а еще тонкие сушеные полоски мяса и жир китов, выбрасывавшихся на берег на островах восточнее.

Ну и хмеля и вина без удержу.

Шум от чавкания, поздравлений, смеха и рыков удовольствия стоял невообразимый, заставляя чувствовать себя хорошей хозяйкой.

В который раз я порадовалась, что, несмотря на все перипетии и сложности, несмотря на унизительные и опасные ситуации, я приняла все-таки решение отказаться от образа затворницы или, в противоположность, подавляющей и удушающей кюны, а пошла путем, который был мне самой близок. И была вознаграждена и благодарными взглядами, и интересом, который, наконец, позволили себе проявить ярлы и их жены.

На мне больше не был надет шлем невидимости Тарнхельма. Они видели меня. И признали… пусть по статусу, а не по рождению, но признали. И большего мне не надо: кюна — это всегда женщина, признанная мужским миром.

Хотя… точно ли не надо?

Я посмотрела на Ворона и не стала отворачиваться, когда он повернулся ко мне, почувствовав мой пристальный взгляд.

Слегка насупился, недоумевая, но затем его напряженный лоб расслабился, а и без того темная радужка стала совсем черной.

Я облизала пересохшие губы, не став подавлять хриплый вздох.

Мне было необходимо еще одно признание… то, которое женщина получает от своего мужчины. И хоть я больше не чувствовала Эгиля как самое себя, я смогла и без того распознать, как загустела его кровь и напряглись жилы.

Он тоже распознал,

— Наша спальня готова, мой король, — сказала так тихо, что ему пришлось прочесть по губам.

Дрогнул.

— Мы не будем задерживаться, моя королева.