Мой чужой король

ГЛАВА 14

Хоть она говорила, что любит меня,

Ее руки были слишком слабы.

Король-Ворон свои протянул, маня,

Лишь вздохнула: "Так тому и быть"…

Сон завершился внезапно, от понимания, что это именно сон.

Я видела женщину с грустными глазами и рыжими волосами… Или они не были рыжими? Просто вокруг её головы я видела рассветное солнце? Мама? Она ведь даже мне не снилась прежде… Почему сейчас?

Она что-то шептала мне. Но нас накрыла воронья тень и…

Вздрогнула, окончательно приходя в себя и осознавая, где я и кто я. Тянущая боль между ног, жар, колкий мех на обнаженной коже, чужие руки, прижимающие меня к себе… Сердце трепыхнулось в ужасе, челюсть на мгновение сжалась, но я заставила себя дышать ровно и размеренно, как будто продолжаю спать.

О Боги…

Я не одна. И я точно знаю, кто лежит рядом со мной, сдавливает руками, которые привыкли убивать, и обдает мою щеку горячим, чуть пряным дыханием.

Даже с закрытыми глазами я понимала — он жив. И не просто жив, а еще и здоров.

Подавила всхлип. Получается… проклятие не сработало. И месяц подготовки, отданная девственность и пробужденная сила, которую я вложила в то, чтобы уничтожить Короля-Ворона, того, кто не знал пощады и не спрашивал разрешения, того, кто своим клинком изрубил уже весь Север, того, кого ненавидели… всё впустую.

И жить мне осталось считанные минуты.

Я понимала, что он увидит, проснувшись.

Волосы, с которых, наверняка, уже начала слезать черная краска. Скальный мох был не слишком надежным, но почти единственным средством закрасить сою столь приметную рыжину — и прошло уже много времени и дождей с того момента, как я им воспользовалась. И клеймо чернокнижницы, полученное мной при рождении, но проявленное только этой ночью.

Уже достаточно, чтобы отправить меня на плаху. Хотя… говорят, что Черный король убивает ударом ледяного кинжала прямо в сердце, а потом разбивает замороженную плоть и берет себе оттуда кусочек для своей короны.

Интересно, найдется ли там место для меня?

Чужой король, оставшийся жив, несмотря на все мои старания, снова заворочался, его дыхание сбилось, а потом он вдруг приподнял голову и куснул меня за подбородок. Как животные пробуждают своих самок.

Я открыла глаза, не желая более прятаться от судьбы за смеженными веками. И уставилась в две черные пропасти, обещающие мне скорую гибель.

— Изумруды, — сказал он хриплым со сна голосом, вглядываясь в меня, — В темноте я не разглядел твои глаза…

А в следующее мгновение я уже лечу с грубо вырубленной кровати на земляной пол. Голая, с потеками крови на бедрах, исцарапанная и покрытая синяками от его страсти.

Ворон не стал бы самопровозглашенным королем Севера, если бы не оценивал происходящее очень быстро.

Я встала и распрямилась, больше не стесняясь. Не так, как стояла перед ним ночью, сжавшаяся в страхе.

Смертники не стесняются. И не боятся — точно уж не того, что увидят их наготу.

Дала рассмотреть себя полностью, а чтобы было лучше видно клеймо, откинула волосы назад, презрительно усмехаясь.

В его черных глазах теперь не пропасть.

…Лед.

— Дочь Асвальдсона. Хорошая попытка… но ты проиграла,

Он не спрашивал — утверждал.

А я испытала очередное потрясение. Откуда… как он понял? Вряд ли в его каминной зале — если таковая вообще была в далеком Черном замке — висел мой портрет или он интересовался мной.

Меня предали? Бред. Тогда бы он не допустил до себя. Знал обо мне и слышал историю моего происхождения? Тогда он должен был изучить своих будущих врагов досконально. Запустить в их крепости своих людей, подкупить… Неужто так и сделал? И тем и объясняется его успех?

Ах, если бы я смогла рассказать об этом…

Получается, он что-то слышал о моем отце и его детях. И сопоставил факты — и рыжий цвет волос, и мать-чернокнижницу, которая передала мне некоторые способности…

Или не передала. Иначе почему он дышит?

Пока я думала, Ворон препарировал меня взглядом, от которого все внутри леденело. А потом встал и навис надо мной, так что я могла теперь рассмотреть искринки льда в его черной радужке.

Я молчала. Но больше не опускала взгляд. И не опущу перед ним и впредь… пусть это "впредь" и будет недолгим.

Он тоже молчал с непроницаемым лицом. А потом скривился, резко отвернулся, подошел к креслу и бросил в меня небрежно брошенным туда платьем.

— Оденься.

Что ж… хотя бы мой труп не будет голым.

Я натянула измятый и несвежий наряд и встала еще прямее. Не знаю, чего он ждал — того, что я снова встану на колени, предложу ему себя? Разрыдаюсь? Позволю снова собой воспользоваться — ради возможности прожить еще день?

Нет. Это вчера я была рабыней. А сегодня — дочь короля.

Я не буду унижаться.

Мужчина хлопнул несколько раз в ладоши и в шатер шагнуло двое стражников.

— В клетку, — сказал Ворон холодно.

Стражники беспрекословно встали по обеим сторонам от меня и дали знак, чтобы я выходила.

— А почему не сразу на плаху? — скривилась. Не видела смысла отстрачивать свой конец.

И тут же улыбнулась криво. Это ведь вторая фраза, которую он от меня услышал…

И король усмехнулся тоже.

— Ну как же я могу убить свою невесту?

В шоке распахнула глаза, а потом расхохоталась. Решил поиздеваться? Пусть. Я буду смеяться даже тогда, когда палач занесет топор над моей головой. Или Ворон убьет меня сам своим мечом?

Ему не понравился мой смех. Я увидела это по набежавшей на его лицо тени.

В этот момент стражники подтолкнули в спину, показывая, что я слишком задержалась в шатре.

Лагерь уже ожил, несмотря на бурные возлияния прошлой ночью.

На нас смотрели с откровенным изумлением, а когда меня посадили в клетку из толстых прутьев, достаточно просторную для троих, но сейчас пустую, и подняли её наверх, подвешивая на гиганской треноге, принялись перешептываться, посмеиваясь. Наверное думали, что я просто не угодила своими ласками Эгилю-Ворону.

Только вот спустя несколько часов никто уже не смеялся.

Слухи распространились быстро… и первый камень ударился о прутья пополудни.

Я не шелохнулась. Продолжила сидеть, то проваливаясь в забытье, то выныривая из него, обхватив руками колени и спрятав лицо. Продолжила и когда в мою сторону посыпались проклятья, и когда, желая проучить колдунью, в меня полетели глиняные осколки, булыжники, острые прутья. И когда особенно ретивые воины демонстративно принялись складывать подо мной дрова.

Сжечь?

Паршивая участь. Мучительная.

Если по договоренности тебя не прикончат свои же стрелой в сердце.

Но нет, жечь меня не стали. Почему-то тех воинов разогнали, да и вообще вокруг подутихли… Или просто занялись своими делами?

А ближе к вечеру прекратился дождь, который шел последние две недели. Тяжелое, сырое небо будто изошло паром и возвысилось, обнажая голубые лоскутки, а солнце долин принялось осушать то, что натворил его братец-буря.

Я подняла лицо, ловя последние в своей жизни лучи и улыбаясь.

И тут же была сброшена на землю — во всех смыслах.

Клетку не опускали — кто-то перерезал веревку, так, чтобы она рухнула вместе со мной. И пусть высота всего-то тройка фатов, это оказалось очень больно. Не сжимайся я в комок — ушиблась бы сильно.

Меня выдернули наружу и я увидела перед собой перекошенное ненавистью лицо ярла Клеппа.