Я отстегиваю пряжку шерстяного платья, скидываю его и протыкаю свой палец острым концом массивного украшения, чтобы окропить кровью старые, отполированные кости. И только потом бросаю их и шепчу заклинания.
В моих руках — ключ к загадкам и бедам. На голове — заплетенные косы, которые удержат тень на расстоянии, вокруг — только тишина закатного времени и жар.
Я обращаюсь сразу ко всем богам и ни к кому. Ищу ответы на все вопросы. И не могу ни одного задать, только лишь смотрю на образовавшийся рисунок в попытке распознать будущее.
Колдуньи используют кости, чтобы найти пропавший скот, понять причину смерти или болезни, приблизиться к тому, чтобы стать частью жизненных оборотов. Колдуньи используют… я — почти нет. Я даже не помню, откуда они мне достались?
То ли старая Нья передала, то ли в родовой крепости кто оставил, но я старалась как можно реже обращаться к такому способу запутать свою жизнь — тем более, что некому было научить.
Но не бесполезно… Кости и то, что они являли, может и не давали ответов, зато позволяли поразмыслить над вопросами.
А это уже оказалось немало.
Потому и спряталась снова в библиотеке, чтобы всмотреться в причудливые фигуры, никем не потревоженная.
Кости смешались в руны, воспоминания обрамили вспыхнувшие в моей голове образы, а точки на плане замка обрели новые значения, сходясь в одной. И, пока солнце за закрытыми ставнями садилось, пламя жара становилось все выше, а гул в моей голове все громче, придавливая тело и сердце к холодным каменным плитам, забирая все силы…
Даг чувствует. Несмотря на запрет, отпирает таки дверь и со вздохом поднимает меня с пола, усаживает в кресло и дает горячий хмель. Где только нашел? Даг… снова единственный, кому я могу доверять. Не мужу ведь верить?
Этой ночью он любил меня молчаливо и с мрачной решимостью… Любил ли? Странное слово, которое всегда так хочется примерить на свою собственную жизнь, и всегда она оказывается не по размеру, будто божественный кожевенних сшил сапожок из разных, никак не соединяющихся кусочков, и припорошил их стеклянными осколками.
Что мне уготовил мой… или чужой король? Что предназначено нам — подниматься все выше и выше, чтобы с вершины увидеть весь мир или же меня тащат наверх, чтобы сбросить?
Он изменился, мой чужой король. Из черного и непримиримого олицетворения Тьмы он стал для меня колючим, но теплым мехом, способным отогреть мою душу. И я верила, что он не притворялся.
Он изменил меня.
Север и лед. Ворон и его Сердце. Я сама превратилась из каменного изваяния в текущее пламя, готовое принять ту форму, которую захочет он. Но что Эгиль пытается создать из меня? И как мне пережить эту боль превращения в каменный монолит, который все больше сковывает мою суть?
Из горла вырвался стон, а я спрятала заплаканное лицо в ладонях. И когда меня осторожно обняли мужские руки, прошептала:
— Только ты и верен мне. Только в тебе уверена. Чем же я провинила богов, что единственный, на кого я могу положиться, это тот, кто получает за это плату?
Даг дернулся, но не отстранился.
Только пробурчал сердито:
— Я давно уже скопил достаточно, чтобы не брать серебром, кюна.
— Прости, — поежилась, — Мне тяжко. Порой я чувствую себя единственным злом в этом замке. Бросившая свои земли колдунья, которая никак не может обогреть чужие. Потому что не нуждаются они в обогреве. Смотри как все здесь хорошо… Хрустальные на его защите, все им рады. Весна грядет, кладовые ломятся от запасов и богатств. И только намеки и тень надо мной… Я здесь зачем?
— Может стоит спросить у короля?
— Я спрашивала. Молчанием и словами. Но он будто боится произносить то, что нужно, что правда, потому, что как только облечет это в слова, станет невозможно противиться судьбе.
— Когда это было невозможно, кюна? — усмехнулся охранитель и переместился так, чтобы встать передо мной на колени и взять заледеневшие пальцы в свои руки, — Вы обладаете собственной силой, способной изменить предначертанную судьбу — даже если начертал её кто другой. Если хотите, скажу так: ваша Судьба в том, чтобы изменить предначертанную судьбу.
Дрогнула.
— Милость мне положена, а не наказание, — заявила с хриплым смешком, — раз мне послали Защитника и Мудреца в одном лице.
Кивнула и встала. Еще раз посмотрела на то, что показали кости, а потом наклонилась и сгребла их с пола.
И уже не распрямилась.
Напротив, встала на колени и подлезла под один из сундуков со свитками, чтобы достать завалившийся. А когда развернула — выдохнула:
— Боги ответили все-таки.
Уж слишком явственно было то, что там написано.
— Что это?
— Ты и сам видишь.
Десять рун. Знакомых нам знаков, но расположенных в конкретном, определенном порядке.
Сердце застучало где-то в горле, пока глаза изучали последовательность начертания и незнакомые завитки рядом с каждой руной. Тоже что-то значащие, только не для меня пока.
Зато сами слова…
— «Чтобы не пришла смерть, ради жизни, принеси чернокнижницу в жертву»… — почти пропела я то, что увидела.
И пошла к выходу из библиотеки.
— Эсме! — Даг коснулся моей руки, а потом и вовсе схватил. — Кюна, не спешите! Легко сжечь все, не разбираясь, но…
Головой мотнула.
— Идем. Я знаю место, что должно стать алтарем…для меня.
— Но… — повторил охранитель, вот только я уже шагала вперед… чтобы остановиться, как вкопанная. К нам подбежала слегка запыхавшаяся служанка, одна из тех, что обслуживала королевские покои и стол:
— Кюна! Вас все уже заждались… Король отправил меня на ваши поиски…
Зубы стиснула.
Я не то что бы забыла об ужине, совместном со всеми обитателями, но среди важных и остро-колючих сведений этот ужин казался совсем лишним. Вот только и отказать я не могла. Королю… Пока — не могла.
Прошла в зал и села за стол, натянутая, как струна гигьи. А когда после сытной еды по традиции мне её передали, давно ведь не слышали моего пения, выплеснула на инструмент и окружающих все свои чувства, что бурлили во мне полноводным потоком, грозя затопить всё вокруг.
На тех выплеснула, кто понял… И, сославшись на усталость, удалилась, пока в воздухе все еще звенели мои слова.
И что же мне прикажешь делать
Если я хочу вести речь о мире и взаимопонимании
Но тебе ведом лишь язык меча?
Как заставить тебя понять, что путь избранный тобой к гибели ведет
Если тебе ведом лишь язык меча?
Как сказать, что бы ты оставил меня и родных моих в покое
Если тебе ведом лишь язык меча?
Клинку дам я слово…
Так язык мой станет железом
А слова мои великим кличем боевым
С которым стрела моего божественного гнева будет разить
Свою песнь меча пою я для тебя
Колыбельную гибели
Чтобы смог я просыпаться с улыбкой
И покоем в сердце
И покоем в сердце
И покоем в сердце
Все ради всеобщего блага
Мое отражение я вижу в глазах твоих
Но моя эра только началась