Мерикратор

Часть 1 Глава 5

Глава 5

Папа Римский выступил с проповедью, в которой назвал снаппер божьей карой, ниспосланной за грехи человеческие. На удивление, эти слова приняли по всему миру без привычного отторжения, дескать, церковь может говорить только глупости, зачем слушать этот исторический пережиток.

Возражающих оказалось мизерно мало, остальные молча соглашались, что да, разожрались, зачем такие нам, только нагрузка на бюджет и на экологию. Вслух, конечно, никто такое не скажет, нехорошо одобрять гибель людей даже снаппером, эти жиртресты тоже как бы люди, но про себя и в своих компашках ржали и травили смачные анекдоты.

Что делать, люди жестоки с проигравшим, а толстяки – они самые. Потом да, будем выражать сожаление, у кого-то и вполне искренние, но пока что в общество царит только чувство облегчения, погибли другие, а не мы. А мы, значитца, хорошие, правильные.

Мы с Бабурниным и Черноклювом сидели на моей кухне, она, как теперь принято, совмещена с гостиной, так что это самая большая и уютная комната, Бабурнин то и дело вскакивал, подгонял настройки моего кофейного комбайна, то зерна слишком крупные, то помол мелкий, мы же с Черноклювом возлежали в креслах, как два ленивых тюленя. Хотя Черноклюв больше тянул на моржа, да не простого, а матерого вожака стотысячной стаи.

Бабурнин включил кофейный и, наклонив голову набок, прислушался к треску размалываемых зерен, кивнул, довольный своей работой, а нам сказал с предостережением:

– Вы тут не шибко радуйтесь снапперу!. Унес массу платежеспособного населения, а хайтек как раз и кормится с массовости!.. Больше народу, больше денег с налогов.

Черноклюв лениво отмахнулся.

– Налоги с пособий и БОДа?.. Не смеши. Все эти деньги останутся в бюджете. Масса денег! А вот вслух да, выражай скорбь и сожаление. Можешь даже всплакнуть на публике. Демократы запишут тебя к своим. В меньшинства.

Бабурнин дернулся.

– Только не в меньшинства!

– Ну, умные тоже всегда в меньшинстве…

– Это другое меньшинство! – сказал Бабурнин. – Нечего меня тут обзывать одноногой негритянкой-трансгендером!

Я сказал мирно:

– Узбагойся. Ты же знаешь, Лукулла знает весь мир, хотя только жрал и закатывал пиры. Даже Эйнштейна знают меньше. Популярность жрунов куда выше, чем великих мыслителей. Жрать – это здорово, всякий знает. А мыслить... Чё это, а?

Он сказал сварливо:

– Ну вот, сам признался.

– В чем? – спросил я. – В понимании ситуации?.. Да, это тенденция. Правильная в нынешнем положении. Было время, когда нужны были грамотные рабочие, инженеры, а сейчас уже не нужны эти толпы дешевой рабочей силы! Но не расстреливать же теперь ставших ненужных?

Он уставился на меня исподлобья.

– Для этого придуманы чайдлфри, геи и лесбиянки, чтобы резко сократить население. Это работает! Но зачем рекламы застолий, спорта, развлечений и бесконечных вечеринок?

– Для того же, – пояснил я. – Человек, который сладко ест и пьет, развлекается и вообще проводит жизнь в весельях и курортах, не рвется заводить детей и урезать расходы на удовольствия. Так что успокойся, эта реклама веселья не продлится долго.

Он сказал зло:

– А сколько? Чтобы сократить толпы народа хотя бы вчетверо, нужно два-три поколения!

Я сказал успокаивающе:

– Не волнуйся, на подходе ещё пара направленных эпидемий, что уберет три четверти населения.

Он насупился.

– Врешь? Это будет слишком понятно. Правительство сметут и повесят на фонарях. Или на балконах, так даже красивше.

– Первая волна, – сказал я почти ласково, – унесет всех толстых вне зависимости от расы, веры и национальности. Это демократично!

Он задумался, кивнул.

– Ну да, таких большинство из низов. Элита держит себя в кулаке: спортзал, бег, гантели. А вторая волна?

– Точно не знаю, – ответил я, – есть только предположение главного направления. Но чистка уже идет, дружище. Закулиса не дремлет! Она работает на нас.

– На кого, на нас?

– На себя, – уточнил я, – и на тех, кто будет в обществе грядущего мира.

– На слуг?

Я поморщился.

– Ну что ты как-то слишком уж... Те, у кого больше возможностей, помогают тем соратникам, у которых возможностей меньше. На взаимопомощи и выросла наша цивилизация.

Черноклюв, безмятежно откинувшись на стенку в роскошном кресле, сказал миролюбиво:

– Программа запущена. Мы вот пьем кофе, а нас прет всё выше.

Бабурнин сказал с недоверием:

– В Госдуму пройдем?

Оба повернулись ко мне, я сказал нехотя:

– Боюсь, пройдем…

– Ещё как пройдем, – заявил Черноклюв с солидностью в голосе, – а что, кто-то готов попятиться?

Бабурнин смолчал, бросил на меня красноречивый взгляд.

– Мы как-то не готовы, – пояснил я. – Наша партия, если честно, это мечтания интеллектуалов. Мы даже над уставом работали месяц, а потом бросили!.. Не приучены ходить строем…

– Нужно перестраиваться, – сказал Бабурнин неожиданно жестко. – Если не мы, то кто?.. Остальные ещё хуже.

Я вышел на лоджию, она у меня тянется отсюда от спальни, улица хорошо освещена, перебоев с электричеством нет, первые этажи отданы под кафе, рестораны, шашлычные, закусочные, кофейни, кафетерии, бары, и везде полыхают ярко и зазывающе мастерски созданные рекламы, над которыми трудились больше и с огромным удовольствием специалисты высшего класса, это не какой-то экскаватор разрабатывать!

Народу на тротуарах почти столько же, хотя и понятно, толстяки больше сидели и лежали дома на диванах перед телевизорами. Теперь, когда их не стало, худым, как пошли упорные слухи, достаются их квартиры. Кому от покинувших мир родственников, кто-то дешево покупает у тех, кому досталось по две-три, так что радующихся снапперу больше, чем горюющим по усопшим толстякам, люди есть люди, и с мест они не сойдут, как заметил однажды Киплинг.

Странная реакция в обществе: с одной стороны жалость и сочувствие, люди гибнут, а с другой скрытое злорадство, дескать, а вот не надо было так разжираться, теперь нате!.. Не будет больше исков к транспортным службам, что у них дискриминационно узкие двери, не будут штрафовать владельцев кинотеатров, что сиденья не для их раскормленных жоп…

За спиной послышались шаги, с чашкой кофе к нам вышел довольный и сытый Черноклюв, кивнул на улицу.

– Такси стало меньше, заметили?

– Зато сколько «скорых»! – ответил я.

Пешеходы всё так же, как муравьи, двумя цепочками, часто заходят и надолго исчезают в этом множестве гостеприимно распахнутых дверей, всё привычно, только на проезжей части то и дело сигналят автомобили «скорой помощи». Говорят, под санитарные срочно переоборудовали даже простые «газельки», да и с ними не успевают госпитализировать всех заболевших.

Бабурнин из комнаты крикнул:

– Эй, народ! Посмотрите, что творится!

Мы с Черноклювом вернулись в гостиную, на большом экране телевизора, который я не включал уже несколько месяцев, идут репортажи уже не о снаппере, стал понятен, каждый знает, бояться или не бояться, а вот что творится в мире, это же Колизей с ареной на весь мир!

– Богобоязненный русский народ, – говорил громко и приподнято диктор, – всё терпит, ни одного открытого бунта, в то время как, смотрите-смотрите!... вольнолюбивая Франция бурлит от Бреста и до Марселя, Париж в огне, во всех городах горят оставленные на улицах автомобили, разбиты все витрины магазинов, а митинги протеста быстро перерастают в кровавые столкновения!

Черноклюв сказал с тяжёлым сарказмом:

– Вольнолюбивая… ага… А против чего протестуют?

Бабурнин предположил нерешительно:

– Наверное, против снаппера?

Черноклюв подвигал головой из стороны в сторону.

– Они всегда протестуют. То ли дело практичные немцы. Без проволочек и весьма организованно взялись формировать новые правительства и обновлять власти в федеральных землях. В Баварии, к примеру, уже шестой раз, в Саксонии восьмой, а в самом Берлине всё ещё стараются найти консенсус между партиями. А пока в стране всё дисциплинированно и демократично рушится, горит и пахнет. Шеф?

Я с кряхтением опустился в кресло, на балконе вроде бы продуло спину, а её работникам сидячего труда надо беречь особенно.

– Да вижу, – ответил я, – вижу. По ЕС вообще тьма. В Румынии грабежи, на Балканах сразу же дружно и с песнями пошли резать друг друга, но усмирять некому, хотя все штатовские военные базы уцелели, там почти никто не погиб от снаппера, но нет приказа вмешиваться. Правда, сами Штаты снаппер вычистил быстро и с удовольствием, осталось немногим больше трети населения!..

Черноклюв опустился в кресло рядом. Посмотрел было на кофемолку, но поленился заказывать, Оптимуса у меня ещё нет, а самому идти за чашкой лень.

– Не надо было разъедаться до свинского состояния, – буркнул он. – Зато элита уцелела?

– Вся, – сказал Бабурнин так гордо, словно это он её спас и сохранил. – Боюсь, Штаты выйдут из снаппера самыми обновленными и сильными. В их армии около трех миллионов человек, активно действующих около двух миллионов. Правда, в Китае чуть больше трех миллионов военных, но все они там же, в Китае, а Штаты охватили базами весь мир! К тому же на армию тратят девятьсот пятьдесят миллиардов в год, ни в одной стране и близко не подползли к такой цифре, хотя по затратам на армию Штаты занимают только двадцать шестое место в мире.

– Хорошо живут, – сказал Черноклюв недовольно. – Сказано, буржуи. У них даже пролетариат буржуйский. – А у нас как?

Бабурнин, который всегда во всем в курсе раньше всех, ответил с некоторой неохотой:

– Сместились со второго на третье, а некоторые считают, что даже на четвертое.

– Что так? – спросил я, хоть и без всякого интереса, примерно знаю тенденцию, а в таком случае можно и без цифр. – Алиса, сделай сахарного печенья!

Она ответила суровым голосом женщины в годах:

– Когда вы сдавали последний анализ на сахар?

– Гликемический у меня в порядке, – ответил я недовольно. – Делай, говорю!

Она сказала плаксиво:

– Это принуждение, злостный харассмент!.. Ваше досье для суда в Гааге растет!

– Я тебя возьму адвокатом, – пообещал я.

– О, тогда ладно, – сказала она милым щебечущим голоском. – Давно мечтала побывать в Гааге и посетить несравненный Маурицхёйс!.. Печенья сколько штук?

– Килограмм, – ответил я, – а штук сколько получится.

Бабурнин заговорил трагичным голосом:

– В Штатах на следующий год выделен на армию триллион долларов, а у нас, напротив, меньше, чем в прошлом году. Это недопустимо! Это какой-то хитрый план?

Я вздохнул.

– У нас и без хитрых планов чужак ногу сломит. Не просто же так знаменитый Миних сказал: «Россия управляется непосредственно Господом Богом. Иначе невозможно представить, как это государство до сих пор существует». Мы ж такого можем натворить…

Черноклюв прогудел:

– Мы восстанавливаем Украину, теперь это наши земли, а НАТО ещё громче кричат, что у них оборонительный союз, нападать никто и не мыслит.

Бабурнин сказал люто:

– Кричать можно что угодно, это же политики! Сами воевать бздят, но дураков на свете много. Им верить нельзя! Только мне можно. Да и то не всегда.

Черноклюв заметил гордо:

– А мы безбашенные! Руки чешутся вдарить ядеркой по богатым и толстым.

JetNut закончила хрюкать и щелкать, распахнула крохотные воротца, оттуда выдвинулся поднос с горкой сахарного печенья с орешками.

Бабурнин схватил один, охнул, обжигая пальцы, и торопливо бросил в рот, известно же, что пьем и едим суп такой температуры, в котором и секунды не продержим палец.

Черноклюв отвернулся было, трансгуманисты не лукулловцы, но потом, забывшись, сгреб в широкую ладонь сразу полдюжины печенюшек и начал отправлять по одной, как орешки, в рот.

Бабурнин загляделся на его ладонь, даже про Америку забыл, у Черноклюва ладонь настолько огрубевшая, как у кузнеца с тридцатилетним стажем, что только штанга не творит даже с интеллигентами.

Я сказал мирно:

– По толстым ударил снаппер. Наш ситуационный союзник.

– Штатам помог ещё больше, – тут же напомнил Бабурнин. – Толстых и жирных у них было навалом. Теперь Штаты, как то пернатое из огня!

– А у нас толстых и было меньше, – заявил Черноклюв. – Ты сводки Минздоровья видел? Всего треть полегла!

– По-твоему, это мало?

Черноклюв, не забывая хрустеть печеньем, ответил с некоторым злорадством, нас здесь всего трое, все свои, говорить такое можно:

– А ты видел что в других странах?.. Вон румыны почти все вымерли. И половина Греции, там покушать любят. От Италии осталась треть населения. Немцы да, молодцы, потеряли где-то десятую часть, а вот горячие испанцы почему-то заплыли жирком настолько, что половина страны растаяла, словно снег под жарким солнцем.

Я уточнил:

– Но англичанка ещё гадит?

Он ответил с тем же злорадством:

– Помнишь, вы в детстве пели: «…англичанок длинноногих мне вовек не полюбить», а теперь там все толстые и коротконогие, всё-таки половина из Пенджаба и Тамилнаба, а местные уже опенджабились…

Он отмахнулся.

– Тогда не жалко. Пусть хоть все вымрут! Алиса, это не записывай, у тебя самое лучшее печение в мире!