Меня зовут Виктор Крид

Глава 69

Утром стоял на скалистом берегу один. В этом месте открывается потрясающий вид на восход солнца. Мастер Сотама любил это место. И любил встречать здесь восходы с бутылочкой местной водки: Авамори. Мощная штуку — крепость её плавает от сорока до шестидесяти градусов, не сравнить с тёплой японской мочой: Саке. Саки, они и есть саки. Никогда не понимал этого напитка. Ну, да я и японцев не понимаю, хоть и довольно близко общался с некоторыми из них. Кое-кого даже считаю друзьями.

Мастер Сотама… Именно в этом месте я его и похоронил. Не поленился выдолбить могильную яму в сплошном скале, которая в этом месте почему-то особенно твёрдая. Три лома сломал, пока выдолбил. И три кирки.

На самом деле, на Окинаве очень сложный похоронный обычай, двухэтапный. Сначала тело замуровывают в пещере на срок от года до пяти, а по прошествии времени, извлекают разложившиеся и частично мумифицированные останки из места временного захоронения для совершения обряда сэнкоцу, «омывание костей». И действительно: с костей специальными палочками или серпами обдирают остатки того, во что превратилось за прошедшее время, мясо с внутренностями, сами кости старательно промывают авамори (водкой) и укладывают в определённом порядке в ритуальный горшок, который уже в последствии помещают на место постоянного захоронения.

Сложный обряд. Долгий. Для меня непонятный.

Мастер Сотама… Он был чертовым сукиным сыном! И по характеру, и по судьбе… и фактически — сыном портовой юдзё, рано умеревшей, то ли от сифилиса, то ли от другой какой «нехорошей болезни», Мастер не уточнял, а я не расспрашивал. Всю жизнь для него существовали только борьба, кровь, война и Окинава Тэ. А ещё юдзё и авамори.

Он не завёл собственной семьи. Не знал своих детей. Уверен, они у него были, при том отношении к половым связям, но он их не знал, о них не знал и не пытался узнать.

Классический «Крутой Сукин Сын». Чем-то на Сакаки Сио из одной анимэшки мира Васи-Сенсея похож, только гораздо жестче, мрачнее, страшнее, и даже близко не придерживающийся «Кацуджинкена». Кровь лил и жизни забирал, он как дышал.

В общем, ни родственников, ни детей, ни друзей. Ученики только. Да и ученики… недолюбливали его. Сложным он был в общении… алкаш старый.

Так, что хоронил его я один. Даже Юи с Тацуми не пришли помочь. Зато, никто и не спорил со мной по поводу обрядов и соблюдения правил.

А я… выдолбил яму, спустил туда тело. Сверху натаскал плодородной земли и посадил сверху дерево местное «токкурикивата». При жизни Сотама нравилось любоваться его розовыми цветами.

Яму я вырубил в камне большую: пять на пять метров по площади и два с половиной в глубину. Ещё для самого тела в центре ямы углубление метр на два и полметра в глубину. Ну а что? Дури мне всегда хватало, а когда ломы с кирками поломались, вообще когтями копать принялся. И, кстати, дело-то враз быстрее пошло. Крепче камня когти мои оказались, да…

И вот теперь, стоял я на том месте и смотрел на огромное дерево, всё, целиком осыпанное цветами. Даже и не знал, что они такие огромные растут. Но, видимо, в мире Марвел, возможно и не такое.

Что ж, Мастер, ты не был хорошим человеком. И плевать — я сам, как человек — говно. Но ты был моим Мастером. И я тебе благодарен за это. Мы прожили тридцать пять лет бок о бок… Вообще, сложно было назвать наши отношения классическими отношениями учитель-ученик. Всё же, мне на момент нашего с ним знакомства, лет было раза в полтора поболее, чем ему, да и неучем в БИ я не был, вообще, к тому времени сам уже Мастером звался в Муай Баран. Так что, отношения у нас с ним были, скорее, равными. Он учился у меня, я у него. И вместе рубили японцев. Но он всё равно был и остаётся моим Мастером.

Я где-то с час простоял под цветущим деревом, встречая глазами рассвет. Потом полил корни дерева авамори из специально для этого прикупленной в Наха бутылки, поклонился с уважением и ушёл.

Наташа… да, я поговорил с ней прямо. Вечером следующего за праздником дня. Она… не стала юлить.

И «Красная Комната» всё же была. И лет ей, Наташе, не двадцать девять, как она сказала тогда в самолёте, а тридцать девять. «Красная Комната» была детищем Гидры. Советской её ячейки. Да, таковая тоже оказалась. Ещё до войны умудрилась прорасти и окопаться.

Так вот, «Красная Комната»… её нашли в пятьдесят третьем. Как раз, новая волна Сталинских чисток была в самом разгаре. Наташе было на тот момент уже двенадцать лет. И матку ей уже вырезали. Да и вообще, Романова была уже хорошо обученным эффективным убийцей. И, кстати, какая-то версия, пусть и весьма ослабленная, «формулы суперсолдата» Шмидта на ней была применена. Некоторые телесные уродства из-за этого присутствовали. Какие именно, Наташа говорить не стала, а я не настаивал. Тем более, что, когда её перевели в проект испытаний диеты Эрскина, эти уродства постепенно выправились. Да: раскидываться «перспективным материалом» не стали, просто включили в проект. Всё равно ведь, диету надо было обкатывать в разных режимах и на разных группах. Да и предельный эффективный возраст начала определить практически, а не только, опираясь на теоретические выкладки Эрскина.

В проекте она была самой старшей. Двенадцать — оказался пределом. От того и выбилась постепенно в командиры. А преданность делу, доказала не раз, кровью. Такая вот история.

Так что, улетали с Окенавы мы молчаливые и задумчивые. Романова в своих невесёлых мыслях. Я же в раздумьях о том, где установку «Вита-лучей» ставить буду. И кого ещё через неё пропущу, раз уж всё равно её делать собрался.

В Токио, как раз появился Говард. И у них с Шингеном во всю шли переговоры с согласованиями будущего проекта соглашения. Марико и Логан готовились к свадьбе. Переговоры по созданию Советской Федерации Айкидо дожидались меня, как полномочного представителя Советской стороны. Эх! Никто сам работать не хочет. Так и норовят на меня спихнуть.

Свадьба прошла через неделю. По местным синтоистским канонам, ну и с соблюдением разных тонкостей и обычаев, свойственных конкретно якудза. Чинно, красиво, благородно.

Правда, праздник нам испортить всё же хотели. Появился Красный Омега. Встал перед собранием гостей и как завзятый эксгибиционист, сбросил с себя коричневый длиннополый плащ, после чего расхохотался и потянулся к гостям своими щупальцами.

Зря он это сделал. То, во что его превратил Эрик его же хлыстами, выглядело совсем не аппетитно: такой себе комок фарша, вытекающего, вываливающегося из клубка металлических тросов.

Извинившись перед впечатлёнными гостями, мы с братом оттащили этот мясо-карбонадиевый рулет за ближайший угол, откуда переместились на сталелитейный завод, где полностью выжгли всю органику из этой массы в плавильной печи. А освободившийся металл Эрик попросил отправить ему в институт, на исследования: сплав уж больно интересный. Брат любит всякие диковинки.

На всё про всё ушло полчаса. Даже на банкет ещё успели.