Меня зовут Виктор Крид

Глава 100

Вика. Виктория Крид. Вполне ожидаемо родилась светленькой. И совершенно ожидаемо — со способностями «люпинов». Улучшенной версии.

Она была значительно сильнее и крепче других моих потомков её возраста. А таких хватало. И на Окинаве… и в Москве. И во многих других городах страны Советов. Наташа ведь запустила в жизнь программу «секс-туризма» комсомолок на остров Куме-дзима. За прошедшие с восьмидесятого пять лет, Окинаву посетили даже не сотни Советских девушек, а тысячи! Целые специальные детские сады формировались из получившихся деток… куда работать воспитателями по специальным приглашениям ехали Окинавские девушки-блондинки с голубыми глазами.

Так что, сравнить мне было с кем. Сама Наташа… всё же решилась. Причём, забеременела немногим позже Суо. Соответственно, и родила на месяц позже неё.

И это была одна из главных причин отсутствия с её стороны «инициативы» во время первого госпереворота. Хотя, это для меня он был «госпереворот», для всех остальных — было решение экстренного Пленума ЦК КПСС. Законное. Легитимное. В связи с внезапной кончиной Генерального Секретаря. Сердце у того, понимаешь, прихватило. Причём, сначала прихватило, а потом начались волнения из-за отсутствия у него готового преемника.

Честно говоря, я даже не знаю: естественная это была смерть, или ему помогли. Не стал интересоваться. Меня переклинило от фамилии «Горбачёв». Сразу. И напрочь.

Как же мне хотелось его удавить прямо там, в зале собраний ЦК. Войти, молча протопать через весь зал. Подняться на сцену. Подойти. Остановиться. И, ни слова не говоря, свернуть ему шею. После чего так же молча спуститься со сцены и выйти из зала.

Очень хотелось. Буквально ладони чесались, почувствовать под пальцами его хрупкую шейку. Но Должность ИО не позволяла.

А попросить Петю… Ну или кого-то ещё, из Нулевого Поколения… Можно было. И, уверен, мне бы не отказали. Достаточно было бы даже не просьбы, а лишь намёка. Фамилии и взгляда, чтобы тем же днём Меченного не стало. Вот только, что дальше?

Наташа — вне игры. Петр недостаточно жесткий (хотя странно так говорить о человеке из живой стали). Сам я не могу возглавить страну по понятным причинам, да и не хочу. Если бы хотел, то сделал бы это ещё в восемьдесят первом, после смерти Сталина.

А других людей, на кого бы я мог перекинуть такую ношу, имея хоть какую-то уверенность в том, что они справятся, у меня на примете не было. Тем более, что в стране уже назревал взрыв. Я его чувствовал, как чувствуют кошки, подступающее землятресение.

Скользнула, конечно, шальная мысль — посадить в это кресло Лукашенко… но, как скользнула, так и проскользила дальше.

В тот день я не сделал ничего. Ничего… В глаза жене посмотрел. Покачал на руках Вику. Заглянул к Наташе в род дом, где она лежала «на сохранении», справился о её состоянии. Узнал прогнозы по срокам.

Подрался с Финой. После решения проблемы с «Махд Вири» мы часто с ней спарринговались. И это была уже не та безумная рубка, что раньше, теперь мы действительно учились друг у друга, помогали становиться сильнее.

А потом я остался один. В зале для медитаций Московского Храма Агамотто, который всё-таки был построен. С «Глазом Агамотто».

Я не люблю магию и не доверяю магии. И с этим ничего не поделаешь. Но бывают моменты, когда приходится наступать себе, своим хотелкам на горло. И это был именно тот момент.

Первый раз я пользовался «Глазом» для прозрения вариантов будущего… самостоятельно. По своей инициативе. Без присмотра Суо.

И я смотрел. Смотрел вперёд. Смотрел назад. Листал перья веера вероятностей, что пушился всё сильнее и становился объёмнее с каждым прокрученным вперёд мгновением.

Смотрел. На то, что было бы, убей я Меченного. Что было бы, сделай я это не своими руками. Возглавь я страну в восемьдесят первом. Возглавь я её сейчас, наплевав на своё ИО. Сбрось я с себя ИО. Не вмешайся я вообще… тогда, в пятьдесят первом.

Я много чего посмотрел. Я три дня сидел в неподвижности, блуждая по вероятностям.

На утро четвёртого дня, встал с места, закрыл «Глаз» и пошёл на тренировку в Центральный Спорткомплекс Федирации.

А Меченный остался жив.

Он, кстати, приходил ко мне потом сам. Наносил визит вежливости.

Его телохранители, да и вся охрана со всеми сопровождающими, вымелись из малого борцовского зала, куда он ко мне заявился, стоило мне лишь зыркнуть на них. А следом за закрытием двери, вокруг моей руки возникли конструкты, складывающиеся в плетение, что при активации, разошлось волной по помещению, застывая тонкой прозрачной но совершенно непроницаемой для чужого внимания плёнкой, обеспечивающей нам приватность… Даже от таких умельцев в обращении с Двойным Кольцом, как Суо.

И мы поговорили. И Меченный вышел из этого зала живой. Более того, ещё не раз приходил.

Суо — жестокий учитель. Жестокий, безжалостный, но эффективный. И очень, очень, очень-очень терпеливый.

Да — она выстроила ситуацию специально. Вот только, начала она её выстраивать не в семьдесят шестом, как я думал до этого. А в пятьдесят третьем.

В тот момент, когда я оставил папку с работой Эрскина на тумбочке Вождя. В тот момент, я взвалил на себя задачу. Задачу, охватывающую всю Землю. Всё Человечество, а не одну какую-то страну.

Я не понял этого тогда. Я был слеп, безответственнен и наивен. Я полагал, что, отдав эту папку, сбросил с себя ответственность. Но это была ошибка. Всё было диаметрально наоборот: именно в тот момент я на себя эту ответственность взвалил. Сбросил бы я её, если бы сжёг, к Дзену, эту папку. Или оставил навсегда лежать в той ячейке, выбросив ключ.

Но я не сжёг. И не выбросил.

Первым уроком Суо был Сталин с его встречей в Камар-Тадже. Да. Это она сдала меня Иосифу Виссарионовичу.

В тот раз, я осознал ответственность за Советы.

Ядерная Война, Магия… всё это было лишь отвлечением внимания. Плевать Суо было на то, изучу я магию или нет. Не в том состоял урок. А вот смерть Сталина — да. Очень важный урок. Он же — начало следующего.

Ключ — вот был основной урок. Ключ, который она отдала мне, как овеществлённый символ Ответственности.

А следующая часть урока — чтобы «Подарок» получил весь Мир, Союз должен был рухнуть.

Чтобы я взялся всерьёз за мир, должно было разрушиться моё детище, на котором были сосредоточены мои мысли и мечты. Это «моё» должно было рухнуть, чтобы «моим» стала не страна, а Земля.

Чтобы выйти за границы, я должен был эти границы разрушить. Сам.

И я разрушил.

К падению Союз привёл я сам. Когда я открыл «Глаз», это стало для меня совершенно очевидным.

Были вероятности, в которых Союз удавалось удержать. Были. Но кончалось всё в этих вероятностях не Коммунизмом. Совсем не Коммунизмом. Плохо всё в тех вероятностях заканчивалось… для всего Измерения. И для дорогих мне людей.

Четыре года прошли со свистом. Тренировки, Рок, Федерация, Вика, Суо… меня можно было назвать счастливым. Мелкий Старк… тот, который Энтони. Подрастал. Я стал частым гостем в их доме. Начал понемногу гонять его. Не сильно… но акцентированно: аэродинамическая труба, прыжки с парашютом, скайдайвинг и фристайл, акробатика воздушная и обычная, спортивная. Немного самбо…

В тот день, когда закончился срок моего ИО, в Камар-Тадже светило солнце. Легкие, как пёрышки облачка, белые вершины гор — красиво!

Как раз проходила общая тренировка магов-учеников под руководством Мастера Мордо на свежем воздухе. Отрабатывался комплекс базового боевого плетения.

Мы с Суо пафосно вышли перед учениками. Я снял с себя и с церемонным поклоном передал ей «Глаз Агамотто». Она так же церемонно приняла «Глаз» и Ответственность по Защите Измерения. Сказала какие-то дежурно-пафосные фразы. Я не вслушивался.

Мы выпрямились. Она велела ученикам продолжать тренировку. Я же, заложив за спину руки и что-то насвистывая, вроде бы «Звезду по имени Солнце», двинулся вдоль рядов магов к выходу.

— Вик! — только и успела воскликнуть Суо, когда я, поравнявшись с Кицилием, опустил свою лапу ему на макушку. В следующий миг его голова повернулась ровно на сто восемьдесят градусов. В глазах его застыло непонимание с удивлением. Тело его обмякло и упало на брусчатку. — …Вик…

— Союз, — поднял руку лодочкой я. — Кицилий, — поднял другую руку. Затем покачал руки относительно друг друга, словно чаши весов. «Чаши» выровнялись. — Квиты, — произнёс, убрал руки за спину и, продолжая насвистывать, двинулся к выходу под совершенно ошарашенными взглядами магов.