Медведица, или Легенда о Черном Янгаре

Глава 46. Арена

Зверинец пустел.

Ушла и не вернулась рысь. И гиена исчезла, только оглянулась напоследок, и в желтых глазах ее я увидела тоску. Звери тоже испытывали страх. Даже псы, смирившись с тем, что не выйдет до меня дотянуться, легли и теперь не лаяли — скулили, прижавшись друг к другу.

И лишь мой старый знакомец, медведь, по-прежнему сидел возле клетки.

Ждал.

Его не стало утром третьего дня. И я поняла, что скоро наступит мой черед.

Боялась ли?

Да, пожалуй. Я ведь все-таки достаточно живая, чтобы чувствовать боль. И умирать не хочется. И верить моей ядовитой сестрице…

Надеялась ли я на спасение?

Да, конечно.

Сидела, вслушивалась в звуки, вбирая запахи, пытаясь среди всех чужих выявить один, тот, который принадлежит Янгару.

Было ли все зря?

— Хий-с-си, — зашелестела солома, и дальняя дверь, за которой начиналась арена, приоткрылась, пропуская знакомого уже старика с посохом. — Хий-с-си.

— Здравствуй, — сказала я ему, одергивая шкуру. В последнее время я как-то особенно остро стала ощущать собственную наготу.

— Хийси умрет, — брухва остановился возле клетки. — Скоро.

— Спасибо, что предупредил.

Он тихо засмеялся и, когда псы встрепенулись и зарычали, приложил палец к губам.

— Возможно, хийси умрет.

Костлявые пальцы поглаживали посох.

— Я пришел сказать, что появились новые дороги для хийси. Только… — он наклонился к самой клетке. — Смотреть надо. Очень хорошо надо смотреть.

— Куда?

— Не куда. На кого.

— И на кого же?

Старик покачал головой.

— Много вопросов. Много слов. Слова меняют дороги.

Он повернулся ко мне спиной, но все же не ушел. Прикосновение к моей руке было легким, случайным. И мир привычно уже кувыркнулся, распадаясь на сотни путей.

…вновь белый песок под ногами.

Яркий такой.

Горячий. Солнце что-то расщедрилось. Глаза слепит. Я моргаю часто, до слез, и в этом стеклянном плывущем мире вновь вижу решетку.

Людей.

И белые стены дворца.

Балкон, с которого свисают стяги, ветер колышет полотнища, заставляя золотых оленей скакать. А выше стягов — люди.

Пиркко в золотой короне.

За правым ее плечом — мой муж. И она, поворачиваясь к нему, что-то говорит… смеется. И ветер робко касается черных прядей.

Черное на черном.

— Хийси, смотри, — голос брухвы пробивается сквозь боль.

Я ведь не живая.

И сердце почти остановилось уже. Так почему же оно ноет… не хочу их видеть.

— Смотри! — шипит брухва.

Смотрю.

Белое лицо Пиркко. И красные губы, которые кривятся. Рука касается руки, а кожа Янгара по-прежнему смугла, и потому пальцы моей сестры на его запястье неестественно бледны. Он наклоняется к ней и… и что-то неправильное есть в этом его движении.

— Смотри…

Она что-то говорит, а Янгар слушает.

Выражение лица такое… задумчивое?

Пиркко указывает вниз. На меня? Янгар поворачивается… он иначе двигался, быстро и плавно, как та рысь, которой не стало вчера. Сейчас же он резок и… в то же время медлителен, словно прорывается сквозь сон. И чернота в глазах погасла, словно на бездну набросили полог.

Янгар идет ко мне.

Не торопится.

Солнце ластится к булатному клинку в его руке, пляшут в воздухе былинки. И ветер вдруг доносит запах гнили… не от людей, с балкона. Моя сестрица подается вперед, упираясь ладонями в перила. Рот приоткрыт, глаза сияют, а грудь вздымается часто. Она… то, чем она стала.

— Смотри, смотри…

Брухва рядом. Еще немного и он возьмет меня за руку, возвращая в реальный мир.

Смотри, Аану, хорошенько смотри.

За маску лица, которая способна обмануть людей.

Кто под нею?

Существо, столь отвратительное, что я цепенею. Белая кожа? Полупрозрачная, мутная, словно старая слюда. Синие глаза? Темные омуты-провалы под тонкой пленкой век. Волосы-паутина рассыпались по плечам. И шевелятся они вовсе не от прикосновений ветра, но сами по себе. Каждый волосок — живая нить… и нити эти тянутся к Янгару.

Опутали.

Проросли сквозь смуглую кожу.

— Она…

Я не успеваю задать вопрос, поскольку брухва хватает меня за руку, дергает и вытягивает с завороженной дороги.

— Что она такое? — я, просунув руки меж прутьев, хватаю посох брухвы. — Скажи, что она такое?

— Сумеречница.

Подумав, он добавляет:

— Молодая еще. Глупая… как ты… не вошла в полную силу.

Посох выскользнул из моих пальцев.

— Погоди, — я знала, что не смогу его удержать. — Почему ты мне помогаешь?

— Помогаю? Хийси тоже глупая. Не тебе. Не ей. Себе. Сумеречница все съест. Ничего никому не оставит, — брухва скривился. — Сумеречницу убить надо.

Убить?

То, что было моей сестрой, уже не являлось человеком. Вот только я не умею убивать…

Он помнил, кем был.

Был?

Когда?

Раньше. Уже давно.

Забирался на вершину старого дуба, где ветви были тонкими и прогибались под его тяжестью. Страшновато было, потому как земля казалась далекой, но соколиное гнездо манило с неудержимой силой. Вдруг да птенцы есть?

Есть, конечно, не даром сокола кружат над поместьем, высматривают добычу.

— Янгири, ты опять забрался! — мамин голос доносится снизу. А сама она выглядит такой маленькой, смешной. Платок сполз на плечи, и в маминых волосах блестят росой камушки. — Янгири, ты же можешь упасть, поранится!

И что с того? На нижних ветках не интересно.

И вообще, разве он, Янгири, не наследник? И отец говорит, что он должен быть храбрым. Сильным. Пример всем подавать.

И он, цепляясь за ветки, нарочно выбирая такие, чтобы потоньше, скользит вниз… мама охает и ахает. Обнимает. Целует, не обращая внимания на его недовольство.

Он взрослый уже!

…мамины руки такие горячие.

…а холодно как. Постоянно почти холодно. И холод этот с ума сводит.

— Очнись, — говорит кто-то и, вцепившись в плечо, трясет. Янгар спит и прекрасно осознает, что находится во сне. И человека на самом деле нет, но… он есть.

Знакомый… смутно так… у него круглое лицо и голова налысо обрита. Сам он чудовищно толст, и старая хламида не скрывает необъятного тела…

— Ну же, малыш, ты можешь.

Что?

— Ты должен бежать.

Янгар почти вспомнил, как зовут этого человека. Но та, что стоит за его спиной, коснулась шеи. У нее очень холодные пальцы, и прикосновения неприятны. Но Янгару нравится смотреть в ее глаза, темно-синие, глубокие, как омут.

Эти глаза пробираются и в сны.

— Видишь, теперь он мой, — говорит та, что прячется за его спиной. — И останется моим.

Ее смех острый, как осколки стекла.

Синие и желтые в горсти.

Янгар высыпает их на пол и пытается собрать. Что?

Желтый ковер… ступать нельзя, потому как ковер стоит дорого, куда дороже, чем Янгу. И хозяин разозлится, если раб испортит столь ценную вещь. Ноги Янгу грязны и грязь эта прочно въелась в кожу.

Хозяин сидит у окна и, устремив мечтательный взор на решетку, щекочет губы тонкой кистью. Он задумчив и сосредоточен. На коленях его лежит доска с драгоценной инкрустацией, и тонкий лист папируса ждет прикосновения кисти. Но нужные слова не идут на ум. И хозяин хмурится.

А Янгу ждет.

Он — глупый раб, который должен отнести еще ненаписанное послание.

Время…

…рядом с Янгу столик, отделанный пластинами из слоновой кости. А на столике — клепсидра. Падают капли воды, отсчитывают время.

Клепсидра стоит на самом краю.

И Янгу переступает с ноги на ногу. Осторожно. Медленно. Стараясь не привлекать к себе внимания. Хозяин вздыхает. А Янгу оказывается чуть ближе к столику.

…и еще ближе.

…и снова…

Когда хозяин, все ж решившись, касается волоском кисти чернильной глади, Янгар добирается до столика. Он касается клепсидры острым локтем, словно невзначай, и та качается.

— Что ты там делаешь? — хозяин вдруг поворачивается к Янгу.

— Ничего хозяин.

Незаметный толчок, и клепсидра падает.

Стекло тонкое. Бьется со звоном. Осколки летят и вода, окрашенная синей краской, марает желтизну ковра. Кричит хозяин, лицо его наливается краснотой и, подлетев к Янгу, он хватает за волосы, бьет по лицу…

…сволочь.

— Да я тебя…

Порют старательно, до алого тумана перед глазами. Надо продраться сквозь него, но та, что стоит за спиной Янгара, не позволит ему сбежать.

— Ты мой, понимаешь? — она смотрит прямо в душу. И бездна синих глаз ее пленяет Янгара. — Он мой…

— Только пока ты его держишь.

Этот голос тоже знаком.

И человек с ошейником. Он слишком вызывающе держится для раба. И Янгар помнил причину, когда-то давно помнил… имя тоже. Был бой на краю леса.

Клинки в руке…

…на поясе Янгара больше нет палаша.

…та, что стоит за его спиной, не настолько уверена в собственной власти.

…и значит, от нее можно сбежать?

А глаза у раба синие, только бездны в них нет. Лицо… он похудел и щеки ввалились, а нос сделался крупным, тяжелым. Кажется, его Янгар мог бы назвать другом… он ведь думал о таком? Раньше.

— Ты глуп, Олли, — та, что стоит за спиной Янгара, подходит к рабу и, взяв за цепь, дергает, заставляет наклониться. — Уже недолго осталось. Тебе… остальным… всем…

Ее лицо прекрасно.

Настолько прекрасно, что Янгар не в силах смотреть на него.

Он отворачивается.

— Скажи, кто ты? — спрашивает Олли, разглядывая… хозяйку?

Ее цепь прочна, но… любую цепь можно перерезать.

— Разве ты не помнишь?

— Помню, что когда-то ты была моей сестрой. И человеком. А теперь… кем ты стала?

— Кейне, — отвечает та, что стоит за спиной Янгара. — Хозяйкой Севера. И твоей госпожой… поклонись сам, Олли. Ты же не хочешь, чтобы я заставила тебя поклониться?

И раб, бросив на Янгара странный взгляд, становится на колени.

…под коленями мелкий камень, он впивается в кожу, в мышцы, кажется, до самых до костей доходит. И Янгу кривится от боли, кусает губы, чтобы не заплакать. Он заслужил наказание, разбив драгоценную чашу. Был порот, но порка не убавила дерзости. Янгу снова забылся… и если так пойдет дальше, то на лбу его поставят клеймо, чтобы все видели — вот строптивый раб.

…тень солнечных часов скользит по земле. Так медленно… еще долго стоять и камни, верно, навсегда прирастут к Янгу. А ноги откажут. И тогда он не сможет сбежать.

…беглых рабов ловят с собаками. А вернув хозяевам, клеймят… но Янгу не боится клейма.

Он не раб.

Когда-нибудь он сумеет уйти.

И отыщет дорогу домой.

— Какой же ты упрямый, — ледяные руки той, что стоит за спиной Янгара, ложатся на щеки, сжимают со злостью, словно желая раздавить. — Почему ты не хочешь просто все забыть? Я тебе помогу. Ложись.

Она устраивается на подушках и указывает на место рядом с собой.

— Ложись и закрой глаза.

Пальцы ее плетут сеть из тумана.

…а губы красны.

…вчера ей поднесли кубок, и она, устроившись вот так же, на полу, вдыхала медный аромат крови.

— Хочешь попробовать? — спросила у Талли, который всюду сопровождал ее. И тот в ужасе отпрянул, она же не разозлилась, рассмеялась и окунула в кубок палец. — И зря. Вкусно.

— Ты… ты слишком увлеклась.

Талли был бледен.

Он боится ее, ту, что стоит за спиной Янгара.

И хочет убежать. У него получилось бы, ведь он свободен от ее цепей, но страх держит его на привязи.

Она поднимает палец медленно, и тонкая бурая нить протягивается между ним и кубком. Она же, наклоняясь, касается нити языком.

— В последнее время, братец, ты стал слишком много говорить, — та, что стоит за спиной Янгара, щурится от удовольствия. Янгар слышит его эхо. — Меня это печалит.

Ее печаль притворна.

Она лакает кровь, как кошка, а напившись, засыпает, разметав по подушкам черные волосы. В них больше не держатся алмазы и огненные лалы, гаснут. Лишь белый лунный камень готов служить той, что стоит за спиной Янгара. Во сне ее глаза приоткрыты, словно она и в минуты отдыха опасается выпустить Янгара из виду.

Тишина.

Служанки боятся тревожить ее. И рабы перестают дышать, моля богов, чтобы покой этот продлился хоть сколь бы долго. Талли и тот замирает у двери.

А потом решается.

Он идет на цыпочках, не сводя с нее настороженного взгляда.

— Ты… — шепот его почти беззвучен, и Янгар скорее по губам читает, чем и вправду слышит его голос. — Должен ее остановить.

Сбежать.

— Я не знал, что она такое, — Талли дрожит и страх его сладок. — Если бы знал…

Она хмурится во сне и пальцы шевелятся, проверяя, на месте ли привязь.

— Вот, возьми, — в ладонь Янгара ложится камень.

Темно-зеленый, с золотыми искрами и дыркой, в которую продета веревка.

— Она его сняла и… вдруг да поможет.

Талли кривится.

Он молод и устал бояться. Он не знает, что еще сделать.

— Я хотел Печать взять… Печать она стережет… проверяет… — наклонившись к Янгару, он надевает веревку. — Пожалуйста… останови ее… ты же… ты же Полоз!

Камень Талли прячет под рубаху и, бросив на сестру настороженный взгляд, пятится. У него вышло добраться до двери и коснуться ручки. Но та, что стоит за спиной Янгара, открывает глаза, синие, словно бездна.

— Ты хочешь оставить нас, Талли? — спрашивает она, улыбаясь.

— Я… если больше не нужен… — Талли дрожит и бросает на Янгара умоляющий взгляд. — Я проверю, как на арене… чтобы завтра… тоже надо присмотреть…

Она садится и зевает.

У нее красивые зубы, белые. И клыки длинны.

— Иди, — говорит она, когда Талли уже почти готов признаться. — Завтра и вправду важный день.

Та, что стоит за спиной Янгара, поворачивается к нему.

— Очень важный.

Она тянется к его губам, а ее собственные еще сохранили запах крови.

— Он трус. И ничтожество, но пока еще нужен. Кто-то ведь должен защищать меня, — это не поцелуй — Янгар помнит, что поцелуи должны быть другими — но прикосновение, которое вызывает тошноту. — Скоро ты станешь моим. Понимаешь?

Он кивает, потому что ей этого хочется.

И та, что стоит за спиной Янгара, выдыхает с облегчением.

— Надо просто избавиться от лишнего, — она падает на подушки и лежит, глядя в потолок. Губы ее шевелятся, и она улыбается собственным мыслям.

А потом уходит смотреть, как порют рабов.

Она будет отсутствовать долго. И вернется утомленная, но счастливая. Она снимает платье, забрызганное кровью, и прижмет к лицу, будет нюхать и жмурится… запах крови одурманит ее.

И Янгар, наблюдая за ней сквозь ресницы — она приказала спать — сожмет в руке камень.

Зеленый с золотой искрой.

Сквозь камень можно смотреть на солнце…

…и солнце делится светом.

Та, что стоит за спиной Янгара, не любит солнечный свет.