Мастер путей 5

Глава 6 Капеллан

Раду проняли мои слова. Бесчестных-Ереньева, старясь оставаться спокойной, дрожащей рукой приняла книгу и постаралась не мешаться под ногами, отойдя к аналою.

Ветрана с телохранительницами меня приятно удивили. Видно с первых минут, что их науськивали не только стоять в строю. Докторами они не являлись, но ассистировать сёстрами милосердия я бы их взял не раздумывая.

Что, собственно говоря, и сделал.

Пока я готовил капельницу, Ветрана тёплыми обтираниями пыталась сбить жар с пылающего тела больной. Одеяло сразу полетело прочь: даже, если пациентку бьёт озноб, это не повод кутаться. Тем более при такой температуре. Не удивлюсь, если её ещё и ломота в конечностях беспокоит… но это она уже расскажет, когда (и если) очнётся.

Покуда готовил питательный водно-солевой раствор для внутривенного введения, замешивая его в убойной пропорции с антипириновым жаропонижающим, Лана без слов и лишней команды принимала у девушек чистые отрезы ткани, хорошо вымачивала их в тёплой воде, чуть отжимала, чтоб не утопить постель больной, и возвращала обратно.

Манипуляции не заняли много времени. Долго ли, капельницу развести? И ещё быстрее оказалось поставить катетер. Тощие, изнеможённые борьбой с болезнью руки пациентки явили большие, толстые, отчётливо просматривающиеся и прощупывающиеся канаты вен, не попасть в которые было невозможно. Под тонкой кожей двумя пальцами прекрасно зажималась вена на локтевом сгибе, а дальше дело техники. Турникет на предплечье, повыше места укола — и вперёд. Я, конечно, ни разу не фельдшер, и уколы у меня получаются намного лучше, чем постановка портов с катетером, но, хотя бы, сгиб не начал наливаться гематомой. А за болевые ощущения потом извинюсь, если придётся.

Главное — при установке учесть направление тока крови, а после неё не забыть снять турникет.

Сейчас ввести препараты — всё, что я мог сделать для больной. Да и то, оставался шанс процентов в половину, что мы рискуем аллергическими реакциями… Хрен его знает, как местные переносят земные лекарства. Может, горсть сожрут и не заметят, а, может, от аскорбинки отёк Квинке схватят! Но тут уж выбирать не приходится. С температурой за 42 человек в любом случае не жилец…

Катетер в вене, система в катетере, капельница отрегулирована сообразно току жидкости, а дальше всё. Остаётся только ждать.

Для очистки совести измерил давление крови. Ну, так и есть… Ожидаемо, зашкал. Пульс не достигает даже полусотни ударов в минуту, зато давление сто восемьдесят систолического на сто десять диастолического. Кабы с такими цифрами разрыва сосуда в мозгу не случилось…

Уж не знаю, что подействовало больше. То ли обтирания, которыми занимались девушки. То ли мощнейший антипириновый коктейль в капельнице. То ли истовые молитвы Рады. Но через час капельница кончилась, а наведённый на лоб пациентки электронный термометр стал показывать всё ещё смертельно опасные, но уже внушающие оптимизм 41,5 градус. Прошёл ещё час, и цифры опустились до 40,5. Вот теперь можно если не вздохнуть с облегчением, то, как минимум, выдохнуть. С такими значениями живут.

Но расслабляться, определённо, рано. Не по плану может пойти абсолютно всё, что угодно.

А вот что невозможно объяснить ничем иным, кроме как молитвами дочери, так это поздний, далеко за полночь, визит посетителя.

Рада, беспрекословно исполняя моё указание, всё это время не отходила от аналоя. Крупно отпечатанный требник едва слышно шелестел страницами по мере чтения молитв, а на подсвечнике уже догорала вторая свеча подряд. Когда оперативный кризис с матерью Рады миновал, я дал команду моим спутницам передохнуть: девушки несколько часов не отходили от койки больной, помогая бороться с жаром. И примерно в это время, когда на часах стрелки стали приближаться к трём ночи, из-за двери, ведущей в сторону входа в дом, послышались лёгкие, но звонкие шаги по деревянному полу.

Взгляд сразу скосился в сторону дверного проёма. Ночные гости редко бывают добрыми. А их, к тому же, было двое. Один — кто-то сравнительно тяжёлый, другой — более лёгкий. Да, заходили неспешно, не таились. Но, извините, привычка: не могу оставаться равнодушным к визитёрам, для которых ночь не помеха.

Ими оказались двое.

Один — приблизительно моего роста крупный мужик в сапогах, тёмных прямых штанах и светлой рубахе-косоворотке, подпоясанной красным с чёрным кушаком. Мужик мог похвастаться довольно длинной, непривычной для меня шевелюрой до плеч, распущенной вообще без какого бы то ни было намёка на причёску, да мощной, нестриженной, но ухоженной бородой. Типичный такой мужик-работяга.

А вот второй номер… этот персонаж был куда более колоритным.

С мужиком зашла девушка приблизительно возраста Алины или чуть старше. С уставшего глаза не вдавался в подробности, но лет двадцать-двадцать пять бы дал. В глаза бросилось обмундирование оной. Высокие, до колена, лакированные чёрные, женского фасона сапоги с ярко выраженным, но вменяемой высоты каблуком. Эдакая помесь кавалерийского сапога и модельного говнодава для выдачи в щи с вертухи. На талии — короткая юбка на манер форменной. В похожей, если не в такой же, рассекала Бериславская. Да и ремень на поясе, к слову, схож по дизайну… по ходу, всё же, армейская деваха… Китель на это намекает. Всё чёрное, включая плащ, накрывающий хозяйку за плечами. Не скручен на манер плаща-палатки через плечо, а именно что надет, как простая накидка. Вишенка на тортике — дрын в руке, в котором без малейшего намёка на хоть какую-то мимикрию угадывался боевой посох. Про хрестоматийный камень-артефакт, венчающий навершие подобных изделий, уже не заикаюсь. По ходу, это тут классика жанра такая. Но вот древко посоха ни разу не давало повода подумать, будто это какая-то церемониальная утварь. В натуре, карательный дрын правосудия, ядрён-батон…

Ветрана изломила бровь.

— Капеллан воинства? В такой час, да в глуши?

Морозова скосилась на меня.

— Хотя, после всего того, что узнала, могла бы и не удивляться…

Это камень в мой огород, полагаю?

Но, если так рассудить, то да. Пришедший из иного мира наёмник и явившийся из ниоткуда капеллан в неурочный час… Ещё вопрос, что из этого более ненормальное.

Рада отвлеклась от молений и обернулась на гостей.

— Так точно, — подтвердила вошедшая, приставив к ноге посох. — Капеллан. Обер-лейтенант Распутина. Для гражданских — Ева Гавриловна.

— Всемилостивейше прошу не гневаться господ, — подал немолодой голос вошедший с ней мужик. — Сударыня капеллан мне повстречалась в ночном обходе. Глаголет, будто бы чует чей-то зов, вот и пришла справиться…

Я скосился на Раду у аналоя с раскрытым требником. Ну, и как тут после этого игнорировать упрямые факты?

— Нам тут не до гнева, отец, — отозвался я. — И, по правде говоря, рады будем любой помощи. Но, право слово, неожиданно узреть в столь поздний час капеллана. Служительница веры, полагаю? Не думаю, что есть резон патрулировать по ночам. Неужто случайно набрела на нас?

— На иноземца не похож, — констатировала Ева. — И говор откровенно московский. Да, капелланы — служители веры, если тебе так проще понять. В этом уезде была по делам службы и искала, где б пристать на ночной постой. Но кто-то истово молился, чем и привлёк моё внимание. Моление в час кручины, когда душа на грани отчаяния… Такое трудно пропустить даже сквозь усталость и дрёму.

Взор капеллана упал на постель больной, в правом локтевом сгибе которой был введён катетер. Систему капельницы я уже смотал, но порт оставил. Зачем, если через несколько часов опять «капать»?

— Полагаю, сия страждущая и есть причина вашей бессонницы, — небезосновательно предположила она.

Гостья окинула взглядом светлое. Задержалась на тазу с мокрыми отрезами, моей сумке-сухарке, уставшим девчонкам, отдельно заострила внимание на Лане.

— Вы все при оснащении, — отметила она, имея ввиду наши маски и перчатки. — Вы — лекари?

— Едва ли, — ответит за всех. — Но в нашем положении выбирать не пришлось. Опоздай мы хоть на день — и не уверен, что помощь помогла бы. Сейчас, хотя бы, есть шанс…

Я поднял в руку электронный термометр, навёл инструмент на лоб пациентки, зажал гашетку. На лбу женщины появилась красная точка лазерного целеуказателя, а секунду спустя на табло высветились цифры «40,4».

— Жар начал спадать. Удастся ли привести больную в сознание — не знаю. Но, как минимум, мы сбили температуру на полтора градуса. Уже можно не опасаться сворачивания белка крови.

Посмотрел на обер-лейтенанта и спросил:

— Капелланы уполномочены вмешиваться в ход земных событий? Или же их предел — церковные приходы?

— Церкви не возьмёшь с собой в боевой поход, — отозвалась Ева, подходя к постели больной. — Ради сего мы и нужны. Мы — длань Святейшего Синода, и дотягиваемся туда, где ни пеший не пройдёт, ни конный не проскачет.

Капеллан перехватила посох и вознесла его над страждущей так, как до неё возносил свой над Бериславской-младшей Великий Архимаг Путей.

— Познание.

Интересные, всё-таки, методы используют местные. Казавшаяся на первый взгляд избыточной идея документировать всё подряд на фото и видео на деле оказывается не такой уж и бесполезной. Не успеваешь запоминать всё, что тут творится. А, ведь, мне всем этим потом самому пользоваться…

Над телом матери Рады взыграл разноцветный полупрозрачный шарообразный сгусток. Материализовавшись на высоте полуметра, сфера замерла над ложем неподвижно.

Взгляд Евы мгновенно помрачнел.

— Пресвятые угодники…

Что-то напрягло военнообязанную (а похожая на форму Бериславской одежда на последнее и намекает). Я в этой сфере её сплетении цветных вкраплений не понимаю ровным счётом ни хрена. Капеллан же, видимо, что-то ведает.

— Какова вероятность, будто страждущая грешила чернокнижием? — замогильным голосом, враз лишившимся всяческих эмоций, спросила в никуда она.

— Никаких, — не дрогнувшим голосом отозвалась за мать Рада. — В Империи одно наказание для всех чернокнижников. Разрывание. Об этом осведомлён даже тот, кто и читать-то запретные книги не может.

— Тогда у меня для вас дурные вести, — голос Евы потеплел, но ненамного. — Некто возжелал лютой кончины для сей болезной. И всяческим умерщвлениям, подосланным убивцам и прочим добротным методам предпочёл проклятье.

Надо же. Тут и такое в ходу? А я уж, грешным делом, на белую лихорадку подумал…

— Симптоматика указывает на лихорадочные поражения, — не уточнить, всё же, не мог. — Сильнейший гиперпиретический жар. Бредовое состояние без реакции на внешние раздражители. Сильнейшее обезвоживание на этой почве. Высокое артериальное давление крови и её загущение. Кроме того, организм отреагировал на введение антипиринового состава. Пироксинов в крови становится меньше, жар спадает, пусть и медленно. Не в моих силах установить патогенез. Точно ли дело в проклятьях, а не в паразитах или вирусах?

Обер-лейтенант повернулась ко мне.

— Точно ли ты не знахарь, мил человек? — осведомилась она. — И чьих будешь? Будь милостив, назовись.

— Мастеров Александр Александрович, — выдал заготовленную на все случаи жизни фразу, которой могу представляться в этом мире. — Тайная Канцелярия.

— Чин? — поинтересовалась капеллан. — Могу узреть бумаги?

— За чинами — к Протопопову, — я указал себе за спину, будто там полковник и находился. — Поликарпович, быть может, тебе их и предоставит. Моё звание на скорость исцеления болезни не влияет. На вопрос-то ответишь?

— Симптоматика может быть схожей, — по ходу, гостья села на своего конька. — Что хвори, что проклятья, всё в итоге сводит смертного в могилу. Существуют сотни способов прервать земной путь божьего человека. Среди них десятки, кои ведут к одному предсмертному состоянию.

Ева указала посохом на сферу, материализовавшуюся над больной после, видимо, заклятья.

— Ежели ты ведающий врачеватель, да ещё и на службе Тайной Канцелярии, то должен знать, что означает проекция души. Что она не шевелится даже едва — крайне скверный признак. Больная при смерти. И это объяснимо. Что свечения от озарений почти нету — иже с ним. А что краса души омрачена скверной… такого не увидеть при обычной хвори, даже самой лютой.

Всё равно, что дошколёнка учить читать кардиограмму. Один хрен, ничего не понимаю. Слова улавливаю, смысл виду, но на этой самой «проекции души» ни нахожу отражения сказанному.

Но, судя по тому, что никто не поправляет гостью, она плюс-минус права.

— Ежели и взаправду проклятье… — проронил мужик. — То токмо сие место и поддерживает тлеющую искру жизни в хозяйке… Тут денно и нощно возносятся моления да курятся ладаны. Лишь токмо посему да жива ещё Вера свет Ивановна…

— Воистину, так, — чуть ли не на автомате согласилась с ним капеллан.

Раз намоленное место якобы противодействует развитию проклятья, значит, специально обученный человек может с этим сладить. Весь вопрос только в том, где его найти и чем оно, по факту, обернётся…

— Капелланы могут с этим что-то сделать? — спросил я. — Про исцеление по мановению руки речи и не идёт. Но облегчить страдания можно? Или, быть может, даже привести в чувство.

Ева косо посмотрела на меня.

— Какой же ты служитель Тайной Канцелярии, раз такого даже не ведаешь? Мы — десница Синода, но не полноправные посланцы Божьи. История, безусловно, свидетель свершениям великих святых. Но к их числу себя я точно отнести не могу.

— Но зачем-то, всё же, пришла. Если не в силах помочь, то и приходить не зачем. Едва ли праздный интерес привёл сюда ревнительницу веры, да ещё и в три часа ночи. Если же пришла провожать в последний путь — вынужден указать подождать за дверью. Наша борьба ещё не закончена.

Служительница довольно улыбнулась.

— Мне по нраву твои речи, Мастеров Александр Александрович. Вроде, и пиететом к капелланам не страдаешь, но и в то же время хулою бранною свой глагол не оскверняешь. А что до борьбы… Ты ввязался в неё даже не зная, сможешь ли одержать верх. За твои деяния молятся предстоящие. Чело твоё озарено благодатью, а деяния освящены благословением. Я могу подсобить тебе попрать проклятье. Но сдюжишь ли ты сам?

— О каких запросах идёт речь? — трудно не увидеть корень, куда клонит ночная гостья. — Пожизненная служба? Смертельно опасный ритуал? Или вовсе жизнь в размен другой жизни?

В глазах Евы промелькнула какая-то мимолётная тень одобрения.

— Гляди-ка, смышлёный… И, ведь, попал не в бровь, но в глаз. Ты воистину прав. Сам зришь…

Девушка указала на сферу от «Познания».

— Окромя всего прочего, тело страждущей почти лишено всяческого присутствия Силы: её осталось чуть. Хотя, безусловно, озарено ею в прошлом. В миру болящая не чуралась прибегать к ней, что чувствуется. Однако, как ты не можешь не ведать, ежели лишить сущее Силы, всё сущее испустит дух. В бою да лечении и фельдшер, и капеллан вольны прибегать к заимствованию, дабы влить её в тело. Но есть ли у вас воистину могущественный накопитель? Одарить больного — всё равно, что напоить пустыню.

Начинается, блин…

— Заимствовать Силу у здравого, дабы одарить ею страждущего, — мрачно произнесла Ветрана. — Довольно ходовой приём. Вот только, даже капелланам запрещено без разбору заимствовать у кого попало. Процедура чревата летальным исходом, если займодавец слаб.

Довольство Евы буквально ощущалось физически. Она нашла достойным осведомлённость светлейшей княжны Морозовой.

— Короче, я могу издохнуть, — перевёл витиеватую предысторию. — А поновее ничего нет? Давай, провернём по-быстрому. Тут все уже больше суток не спять, а кое-кто от аналоя несколько часов не отходит. Не хочу людей задерживать.

Капеллан многозначительно улыбнулась. Улыбка промелькнула и в глазах Ланы (губы хвостатой скрыты за маской, потому и видны не были). А вот девчонки, включая Раду, вытаращились на меня во все глаза, будто увидели если не Мессию, то одного из его апостолов.