Мастер путей 5

Глава 5 42℃

Дальнейшее общение перетекло в ходовую часть марлезонского балета. Общаться сидя в кабинете Вещего, безусловно, приятнее и сподручнее. И ещё более ламповая обстановка в моём расположении, в окружении девчонок, но… Когда «мирняк» просит помочь по «медицине», потому что его местная «не вывозит»… Ладно, если какой-то адовый писос. Там, я не знаю, глубокая гнойная стигмата, или газовая гангрена, или ещё какой СПИД рака… В этих случаях я бессилен. Но, как оказалось, дело Рады лежало в куда менее безвыходной плоскости.

— Рассказывай, — наша группа как раз шагала от главного корпуса по направлению к блокпосту на въезде в Оболенск, где я припарковал трофейную самоходку.

Там крупногабаритный транспорт меньше всего мешал местным. А мне сейчас машина зачем? Между аудиториями по этажам ездить? Я и пешком с телепортами справляюсь. Вот и оставил транспорт на въезде.

— Предысторию можешь опустить, — добавил я. — Почему ты обратилась именно ко мне — понял. Давай сразу к делу. Какие симптомы у матери? С чем лежит, как давно, на что жалуется?

— Уже не жалуется… — пытаясь сохранить твёрдость духа, отозвалась Бесчестных-Ереньева. — Уже многие месяцы матушку преследует горячка и бред. Жар не спадает, невзирая ни на что. Сон порывистый, будто волчий. Несколько недель назад стала проваливаться в бессознательное и проводила в нём по целому дню. А несколько дней назад… Из последнего забытья она так и не очнулась.

— Соответственно, — предположил я. — Не ест, не пьёт, сон в бреду невозможен, её лихорадит и бьёт жар… Ничего не упустил?

— Лекари бессильны, — будто бы через силу продолжала Рада. — Жар снимали лишь на пару дней. Забытьё не отвели. Как кормить — не понимаю… Не ела и не пила уже несколько дней…

— Что делали? Как сбивали жар?

Может, вопросы и звучат беспристрастно или безэмоционально, но иначе мне не понять общей картины. К примеру, если обратились ко мне за помощью, то мне надо знать, что уже было использовано до меня, чтоб не наступать на одни и те же грабли. Зачем использовать то, что не дало результат, когда я могу учесть ошибки предшественников?

— Травы… Настойки… Обращения к Силе… Холодные компрессы…

На последних словах мне оставалось лишь вздохнуть, но реплику Рады оставил без комментариев.

Серьёзно? Холодный компресс при лихорадке? Я надеюсь, под «холодным» подразумевается просто уличной температуры, а не ледяная вода из колодезя? Ещё только термического шока не хватало…

К моменту, когда мы прибыли на место, оказавшееся не так уж и далеко от Оболенска, у меня на руках была вся необходимая информация о том, что меня ожидало. Картина не выглядела неразрешимой, хотя, определённо, была запущена хуже некуда. Даже хуже, чем у Златы.

Самоходка пролетела разделявшее Оболенск с именем расстояние меньше, чем за час. За это время ни одна из сопровождавших нас девушек не задала ни одного идиотского вопроса. «А зачем мы тут?», «А что от нас хотят?», «А можно я уже домой пойду?», «На кой ляд мне вообще этим заниматься?». Вопросы, безусловно, были, но исключительно в рабочей плоскости. Как собираюсь помогать, насколько это реально, какие могут быть последствия… При этом моё происхождение благоразумно держалось в секрете. При Раде никто не упомянул, прямо или косвенно, что я являюсь пришельцем из иного мира.

Те, кому положено об этом знать, осведомлены по роду предстоящей деятельности. Остальным пока что ведать преждевременно.

К имению Ереньевых мы подъехали ближе к полуночи, когда все добрые люди уже спят, вообще-то.

Про себя отметил, что местные самоходки тактически и технически выгоднее моих, уже привычных мне. Силовой привод производит куда меньше шума и почти не слышен уху. Завывания шестерёнок — да, прекрасно ощущаются. Шелест покрышек — да, бесспорно. Особенно на скорости. Но нету рёва двигателя, рыка выхлопной системы. Удобная техника. Мне б такую заместо «Газельки».

Самоходка остановилась около имения, разгоняя мрак ночи своими фарами. Из наблюдений — уличным освещением тут особо не баловались. Столбы, если и были, то не показывались во тьме.

В свете фар из-за высокого забора высился не менее высокий особняк. Неправильной формы, минимум трёхэтажный, с возможным подвалом. Больше из-за тусклых источников освещения было не разглядеть.

Нас никто не встретил, когда мы оставили самоходку перед закрытыми въездными воротами в имение. Никто не остановил, когда прошли во двор и под предводительством Рады прошли в дом. И никто не сказал ни слова по причине отсутствия хоть одной живой души в радиусе видимости, когда мы зашли в светлое, в котором был оборудован покой больной.

Ну, как, «оборудован»…

Первым делом в глаза бросился красный уголок и большая постель, рядом с которой стоял пустой штампованный таз. Свет в помещении в изобилии изливался от мощных светильников с артефактными камнями.

Красный уголок лишь чуть не дотягивал до целого иконостаса. Мир для меня чуждый, потому находился ряд отличий с привычной мне иконописью, но не узнать православные образа я не мог. По их обилию можно было предположить, что искать иных способов исцеления уже отчаялись. На стенах уголка висела пара дюжин самых разнообразных икон и образов, как знакомых мне, так и не очень. Сверху, надо всеми, был закреплён массивный, возможно, даже литой, крест распятия.

Перед красным уголком стоял аналой, по обеим сторонам которого виднелись крепления подсвечников.

Это ещё не домашняя церковь, но уже намоленное место, где искали подмоги страждущие. Воздух в помещении был насквозь пропитан благовониями ладана, возле аналоя в небольшом деревянном коробке высилась приличная горка огарков свечей, а на полке рядом с красным уголком стоял десяток толстых книг в мощных обложках. Надписи на корешках сделаны от руки и читаются не сразу, но видны. «Акафисты, Кондаки, Молебны, Каноны, Тропари», — перевёл бегло.

На большой постели, очень аккуратной и явно недешёвой, укрытая лёгким одеялом, лежала женщина, чей возраст назвать было затруднительно. Уже с порога было видно, как её подкосила болезнь. Кожа буквально иссушена и чуть ли не дублена. Приоткрытые губы суше хвороста в жару. Дыхания почти не видно. Волосы больше напоминают солому, хоть и тёмную.

Я подошёл к постели больной и по инерции, выработанной на «ноле», коснулся сначала шеи, продавив сонную артерию, а после лба. И ни одно, ни другое мне решительно не понравилось.

Пульс прощупывался настолько ненормальный, что это было видно даже мне, к кардиологии не имеющему отношения даже опосредственного. Слабый, редкий, не выше сорока пяти ударов в минуту. Но удары по силе напоминают последние попытки выжить. Будто сердце на пределе качало кровь, пытаясь протолкнуть её по сосудам, и уже было готово сдаться, не в силах вывозить этот звездец.

А второе… Не надо быть градусником, чтобы понять: опоздай местные с просьбой о помощи хотя бы на сутки — и я бы уже посетил остывающий труп. От исходящего жара буквально горела рука.

Двумя пальцами осторожно приоткрыл веко и увидел абсолютно безжизненный, почти остекленевший глаз. Он ещё дёргался, повинуясь командам головного мозга (ответственные за это мышцы ещё работали), но адекватной реакции на окружающий мир и раздражители не было. Больная никак не показала, что хоть как-то почувствовала мои манипуляции.

Я обернулся на Раду.

— Бегом на улицу. Мне нужна тёплая вода для обтирания.

— Так зачем же тёплая? — не поняла Ереньева. — Горячка же… надобно сбить жар… с колодезя надобно…

— Ты смерти матери хочешь? — осведомился в ответ. — Термический шок и остановка сердца? Не вопрос. Тогда за водой можешь не ходить. Сейчас так прикончу.

Лана повернулась к девушке.

— Главный врач Захария Ярославович очень расхваливал врачевательские познания мастера. Лучше сделать, как он велит. Я сама жива его стараниями. А мои раны, поверь, не самые лёгкие.

— Тёплый таз воды, — приказал я. — Быстро! Время пошло.

Раду буквально сдуло с места. Миг — и Ереньевой простыл след.

Мой взгляд вернулся к больной женщине.

Высокий жар, ощутимый даже без термометра. Бредовое состояние забытья. Иссушенная кожа и слизистые. Нестабильный слабый пульс, отсчитывающий последние удары сердца.

Налицо лихорадка. Причём, если правильно понимаю, белая. Но это полбеды. Хоть красная, хоть синяя. Проблема в том, что я наёмник, а не медик. Да, знаю способы сбить температуру в рекордные сроки. Да, могу помочь продержаться до прибытия квалифицированной помощи… Но я не врач. Вместе с тем Вещий, почему-то, был уверен, что у меня получится выходить больную, потому и поручил мне дело. Великий провидец что-то знает?

Но не знаю я. Что температура в зашкале — следствие выброшенных в кровь пироксинов, так это прописная истина. Что при температуре тела выше сорока двух градусов сворачивается белок в крови и наступает остановка сердца — тоже. Что при критически высоких значениях температуру сбивают любой ценой — иже с ними. А дальше-то что? Лихорадка может быть вызвана десятками причин. Химические, микробиологические, вирусные, бактериологические… На каждый яд — своё противоядие. Отравление полонием не лечат аскорбинкой. И глистов вместо керосина не выгоняют нашатырём. А ещё не в моих силах установить первопричину лихорадки. Симптомы сбить — да, смогу. Но поможет ли?

— Меня не будет какое-то время, — проронил я в пустоту. — Если кто-то из местных вернётся вперёд меня — скажите, что я ушёл добывать лекарства. Должен буду вернуться скоро.

И, полностью абстрагировавшись от окружения, не дожидаясь ничьих ответов, пробросил Путь до своего обиталища, шагнув в мой мир.

Теперь действовать надо не просто быстро, а бегом. Счёт, может быть, и не на минуты, но на часы точно. Мне очень, ОЧЕНЬ не понравился пульс больной. Нормальное сердце пациента так не бьётся. Даже, если я ошибся и подобный ритм не свидетельствует ни о чём смертельном, об этом свидетельствует жар. Свёртываемость белка крови — константа. Могу допустить, что в разных мирах разная биология, и местные могут переживать подобные температуры без последствий. Но проверять не хочется. Лучше поспешить и расправиться с температурой сейчас.

А что я могу? На дворе — что там, «за Гранью», что тут, дома — глубокая ночь. Из всей помощи у меня — интернет и аптека рядом. И ещё мои воспоминания с первой доврачебной помощи.

Аптечка в доме, как назло, почти пустая… Бинтов, шин, окклюзионных пластырей и гемостатических/противоожоговых комплектов — этого как грязи, из каждой сумки торчит. А вот жаропонижающее, растворы для внутримышечного введения, инструменты… Я не собирался открывать на дому лекарский пункт или лазарет. Потому и столь специфические вещи отсутствуют. Капельница есть, да. На тот случай, если станет херово так, что даже до «скорой» не доползу. Но не более того.

Значит, времени зря не теряем. Схватить пустую сухарную сумку от разгрузки вместо «авоськи», быстро на улицу — и до аптеки. Благо, что она под боком и круглосуточная.

На бегу закрывая за собой дверь и хватая со стола кошелёк с картами банков, набиваю перечень необходимого.

Термометр электронный. Дома есть, но искать надо. Не такой уж он и дорогой. Пусть будет.

Тонометр. Опять же, не конских денег стоит. Что-то мне подсказывает, что с давлением крови у нас тоже не всё гладко.

Стетоскоп… на хер с пляжа. Я не терапевт, аномалии слушать не умею. Даже, если услышу, не определю.

Спирт. Вата. Шприцы. Нужны? Пока не уверен. Но спирт и вата точно, чтобы ставить катетер в вену.

Что у нас из хорошего жаропонижающего, чтоб не сразу печень умерла…?

Капельница нужна. Стойка для неё не лишняя. А вот куда залить раствор — да. И сами растворы. За один день больную точно на ноги не поставить. Штук несколько надо.

Чем-то необходимо восполнить водный и солевой баланс организма. Несколько дней без воды и питья — дикая потеря жидкости. Чем чревато — рассказывать не надо. Как минимум — густеет кровь. Как максимум — страдают органы, включая головной мозг. И, на сдачу, накапливаются токсины от переработанных веществ, которые не вымываются с водой из организма.

И так далее, и тому подобное.

К превеликому счастью, сегодня опять оказалась смена Смазновой…

Завидев меня, входящего в аптеку, Окси прямо расплылась в улыбке.

— О, какие люди! — улыбнулась во все тридцать два зуба подруга, сидя за прилавком. — Ты прямо зачастил… Точно гризли вымерли в лесу!

— Ещё не вымерли, — спокойно отозвался я. — Но вскорости могут.

И, без приветствий, передал ей разблокированный КПК, на экране которого уже набил необходимый мне перечень позиций.

Провизор, нахмурившись, приняла устройство и бегло пробежалась по списку. Нахмурилась сильнее, посмотрела на меня.

— Ты сдохнуть хочешь? Почему скорую не вызвал?

— Это не мне. И скорая не приедет. Окси, времени в обрез. Все вопросы потом.

За что я люблю эту женщину — лишних вопросов она не задаёт. Не приедет скорая? Значит, криминал. Значит, лучше не соваться. Меньше знаешь — крепче спишь и дольше живёшь. Видимо, её логика была такой.

— Возраст пациента, — потребовала она, собирая истребованное.

— Между тридцатью и полусотней, — ответил ей. — В паспорт не заглядывал. Но лихорадка подкосила знатно. В гроб краше кладут.

На прилавок один за другим стали выкладываться препараты.

— Тогда «Парацетамол» не даю, — чёрный юмор провизора на марше. — «Аскорбинкой» тоже делу не поможешь. Если печень не откажет, попробуй вот эту дрянь антипириновой группы… Как раз зальёшь в капельницу и будешь вводить внутривенно вместе с питательным раствором.

Рядом с мешком капельницы легла упаковка с труднопроизносимым названием.

— Я понятия не имею, куда тебя, бл9ть, заносит… — продолжала бубнить Окси, собирая перечень. — То дурка в местах, где нет психиатров… То лихорадка там, где нет «скорой»… Что дальше будет? Похороны там, где нет священников?

В довесок шмякнулась пачка латексных перчаток и респираторов.

— Если патогенез вирусный — используй защиту, — приказала Смазнова. — Мне только тебя ещё лечить не хватало.

— Разберусь.

— Разберись. И соберись обратно!

Молча оплатил картой высветившуюся на терминале бесконтактной оплаты сумму. Быстро, по ходу проверяя правильность и полноту сборки, упаковал всё в «сухарку».

— И постарайся не сдохнуть, — попросила меня Окси на прощанье.

— Скоро узнаем, получится ли.

До дома добежал лёгким бегом и даже не стал подниматься в квартиру. Зайдя в подъезд, закрыл за собой дверь тамбура, огляделся, убедился в отсутствии посторонних свидетелей и пробросил Путь до имения Ереньевой аккурат в ту же комнату, откуда и убыл.

Вовремя. Потому что буквально несколькими секундами позже в светлое вошла Рада, неся в руках ведро с водой и чистые белые тряпки (видимо, на них пошла простынь).

Прибывшие со мной спутницы сделали вид, будто не случилось ничего такого, наподобие применения затерянной в глубинах древности магии телепортации.

Я достал из «сухарки» маски-респираторы и раздал присутствующим.

— Всем надеть. Поможет ли — не знаю. Но лучше перестраховаться.

Первым подал пример, вытащив «лепесток» из упаковки и нацепив на свою морду лица.

Что удобно — эти «намордники» удерживались напротив органов дыхания за счёт затылочного ремня, а не заушин, пропускаемых за ушные раковины. Потому использовать их могла даже Лана, чьи уши имели отличное от наших строение.

Рада поставила ведро на пол и безропотно последовала примеру остальных.

Из «сухарки» достал перчатки и первым надел свою пару.

Вот тут вышел прокол. Окси бросила мне пачку, но все одного размера. Моего. У девушек ладони всяко меньше моих будут. А я в спешке не отследил момент. Великоваты руковички-то им будут…

С другой стороны, им же не хирургические операции выполнять? Чтобы исключить контакт кожного покрова с заражённым больным, хватит и перчаток большего размера. Если это вообще необходимо, к слову. Патогенез состояния больной выяснить не могу.

— Перчатки надеть, — приказал я. — Не снимать, пока находимся в комнате. Как и маски.

Всё. Больше мне никто ничем не поможет. Теперь сам по себе.

Выхватил из «сухарки» электронный термометр, навёл на лоб больной и зажал клавишу на рукоятке устройства. Звуковой сигнал и вспыхнувшие на табло цифры сообщили, что, возможно, торопиться уже поздно.

«42℃».

Из-под маски респиратора донёсся голос Рады.

— Чем я могу помочь?

Был велик соблазн ответить «Уже ничем», но этим можно вбить последний гвоздь в крышку гроба Ереньевой. У неё и без того положение в семье не сахар. Не время для моего чёрного юмора. Может не оценить. Но от неё реально больше никакой пользы нет и быть не может. Если с болезнью её матери не справились местные эскулапы, то и дочь больше ничем не подсобит.

Вместо ответа я отошёл до красного уголка и снял с полки первый попавшийся требник.

— Молись, — ответил Раде. — Воистину, молись. Как умеешь. Как знаешь. Хоть своими словами. И лучше бы во здравие. А я постараюсь сделать, чтоб не пришлось за упокой.