Маразматичный старик хотел отдохнуть — II

Глава 6. Темные пятна

Димитрий отправил Арию по её делам, а сам остался рядом со мной, на том самом месте, где меня скрутило. Он снова говорил о «тонкой душе» — ну и пусть, собака лает, как говорится…

Под его руководством я отыскал свою душу, не то, чтобы это было сложно, когда вариантов почти нет. И еще она оказалась совсем иной, чем у Максимилиана. Меньше, тусклее, с тёмными пятнами. В сравнении моя казалась ущербной, какой-то слабой. И это расстраивало.

К тому же, когда я коснулся её, ничего не произошло. Ни всплеска эмоций, ни ощущения силы. По сравнению с энергией в духовном плане душа казалась просто бесформенной субстанцией, которая ничего мне не даёт.

— А ты думал, что всё будет сразу? — с ухмылкой сказал Димитрий. — Просто забыл начало своего пути, когда впервые брался за духовный план? Да, да… Вижу, что начинаешь вспоминать.

И я действительно вспомнил. В своей юности я был слаб в духовной практике и с треском провалился на просмотр в дружину одного князя. Более того, меня тогда ещё и высекли — за то, что зря отнял у господ столько времени.

Война и встреча с наставником тогда спасли меня: если бы не они, я бы так и остался никем и умер в сорок лет. Наставник показал, на чём застопорилось все моё упорство, и помог понять, что делать дальше. Годы тщетных усилий обернулись стартом. И каким стремительным!

— Да, ты прав… Я стал забывать…

— И не только это… — Димитрий взглянул на меня с особым выражением, от которого по спине пробежал холодок. Словно бы это не у меня душа в пятнах, а у него. — Сегодня я помогу вспомнить то, чего даже на смертном одре не захочешь вспоминать.

Пугает он меня порой. Может и правда, что у него тоже душа вся в пятнах?

— Всё может быть. — продолжил он. — Сумеешь встать плечом к плечу со мной в одном братстве — может, расскажу. А пока… Погружайся в свою душу и выбери любое тёмное пятно. Хотя нет. Найди самое первое и погружайся в него с головой. Вперёд.

Моя душа находилась в затылке, точнее, чуть ниже и глубже, спрятанная основательно. Когда я её обнаружил, подумал: не зря ведь головы рубят — раз, и нет души. Интересно, а что в таком случае будет с перерождением? Димитрий сказал, что не задумывался об этом и на несколько минут ушёл в себя, а после уже не поднимал этот разговор.

Сама душа представляла собой сферу, усыпанную сотнями микроскопических точек. Каждая точка — мощное воспоминание, хранящее свою силу и след. А чёрные пятна — тяжёлые воспоминания, что своим влиянием заражали и искажали окружающие точки. У того же Максимилиана ничего подобного и близко не было. Даже его чувства, направленные на меня, не являлись плохими воспоминаниями, а скорее желанием самой души. Оказывается, и такое бывает. Есть у меня предположение, что именно это и есть сила скоморохов.

— Не отвлекайся, сосредоточься на деле! — услышал я голос Димитрия.

Найти самое первое тёмное пятно оказалось нетрудно — одно из двух самых больших, оно как бы само тянуло взгляд в свою сторону. Я смотрел в эту чёрную область и не решался нырнуть в неё с головой. Я не помнил, что там, и даже не знал, хочу ли вспоминать.

— Ну… Была не была.

И направляю своё сознание в эту черноту.

— Святогор приказал зачистить заставу. Никого не оставлять в живых! — слышу приказ и одобрительно кричу в ответ. Я и ещё трое бойцов бежим к срубу, расположенному у левого края заставы. Интуиция кричит поднять щит, и я вскидываю руку вверх. В этот момент по мне прилетают две стрелы. Ещё одна попала прямо в горло Владимиру, с кем мы с первого дня были братьями по оружию. Я зол. Бегу вперёд, парни следуют за мной. Врываемся в сруб — перед нами трое подростков. Они перепуганы, хватаются за стрелы, вместо того чтобы достать клинки. Глупцы. Мы их зарубили.

Смотрю вокруг и замечаю лестницу, ведущую под крышу. Поднимаюсь наверх с клинком наготове и замираю. Передо мной дети: мальчик и девочка, не старше шести лет. Мальчик обнимает девочку. Они боятся меня, но молчат. Глядят испуганными глазами, из которых невозможно уйти, невозможно даже сделать шаг вперёд.

— Ну что там? — кричит Степан, мой друг.

— Дети. Совсем малютки… — слова даются тяжело, будто чужие.

— И чего ждёшь? Слышал же приказ. Сколько они наших погубили. Сделай это и побежали дальше. Мы ещё не всё зачистили.

Его слова звенят в ушах, а лица детей застыли в глазах. Поднимаю руку с клинком, и мир замирает. Чья-то ладонь сжимает моё плечо, и я отрываю взгляд. Это Димитрий. Он смотрит пронзительно, а я не могу сдержать слёз. Как же больно. Это сделал я? Как я мог? Они же дети…

Сердце сдавливает, дыхание перехватывает, кажется, что вся кровь пульсирует в висках и на лице. Очень больно, очень тяжело.

— Ты был молод, когда это случилось. И чтобы защитить себя, ты забыл. И то, что было дальше. Сейчас эта часть прошлого с тобой. Ты её уже не сможешь забыть. Поверь мне, это нужно тебе пережить. Это поможет.

Почти задыхаюсь, не вижу даже лица Димитрия — просто размытое что-то напротив. Но это всё фон, я вижу только два детских лица. И плачу.

— Простите меня. Простите меня, прошу… — но они не ответят. Их больше нет, они сгинули от моей руки. Чудовище.

Срываюсь и бегу, не могу больше. Бегу, словно за мной гонятся их призраки, а не воспоминания. Продираюсь сквозь ветви, кустарники, через поваленные стволы. Бегу, не останавливаясь. Бегу и бегу.

Не знаю, сколько прошло времени. Одежда изодрана, тело насквозь мокрое, всё кружится. Дышу тяжело, взгляд расфокусирован.

— От себя не убежишь, ты ведь понимаешь? — слышу голос Димитрия.

Это даже не удивляет. Как стоял, так и падаю на спину. Кажется, на мягкий мох. Лежу, смотрю в вечернее небо, а там их лица. Похоже, они останутся со мной. Мои тёмные пятна.

— Простите… — выдыхаю и отключаюсь.

Когда я пришел в себя, мне стало легче. Сам не понял, почему меня так сильно задел этот кошмар. Я ведь убивал многих. Много плохого делал, но сейчас меня вывернуло наизнанку. Память отняла весь внутренний покой, и, как сказал Димитрий, забыть не получится. Он, кстати, всё это время был рядом. Просто сидел на камне и плёл венок из цветов. На меня он не смотрел, хотя я уверен, что наблюдает.

— Плохой я человек, да? — говорю с усмешкой и поднимаюсь. Почему-то пытаюсь защитить себя ужимками. Столько лет прошло, а я всё тот же. — Ну чего ты молчишь?

— Занят. — мужчина неторопливо вплетал один цветок за другим, пока наконец не закончил и не поднял взгляд. Он молча надел венок себе на голову и улыбнулся куда-то вдаль. Не понимаю, что происходит.

— Будем продолжать? — подхожу ближе.

— Только если сам готов. Ты знаешь, где твоя душа — просто выбери следующее воспоминание и погружайся в него с головой. Ты ведь умеешь. — говоря это, он махнул кому-то рукой, но позади меня никого не было. Непонятно. Не люблю, когда мне непонятно.

Погружаюсь в себя и нахожу первое тёмное пятно с детьми. Кажется, оно стало чуть бледнее. Следующее воспоминание было недалеко, оно захватило только малую область прошлого. Делаю глубокий вдох и мысленно ныряю в эту черноту.

— У нас мало времени! — слышу голос наставника, слезающего с лошади. Я киваю и тоже спешиваюсь. Знакомая кузница, из которой я сбежал на войну. Это мой дом. Он мне всегда претил, ведь я не хотел проводить тут всю жизнь и выбрал другой путь. Но сейчас мне нужно вернуться и оборвать все связи: с отцом, матерью и шестерыми братьями и сестрами. Наставник нашёл во мне то, что я сам искал, и решил забрать меня под своё начало. Священное таинство учителя и ученика, как он это называет. Вдыхаю глубже и открываю воротину.

Во дворе как-то пусто… раньше здесь всегда шумело хозяйство. Куры точно должны быть, но сейчас — ни звука, даже собаки не слышно. Странно.

Достаю клинок и иду в кузницу, которая давно не разжигалась — всюду небольшая разруха. Быстро иду к дому. В нос ударяет резкий запах разложения, в котором явственно чувствуется кислота. Вхожу в большую комнату, а беспокойство отходит на второй план. Отец сейчас там, пытается разжечь печь, но руки у него дрожат, он пьян. Никогда раньше не помню его таким… Или помню?

— Отец?

— А? — мужчина оборачивается, теряет равновесие и падает. — Война закончилась? С возвращением, сын. Замёрз что-то.

— Отец… — он пожелтел, покрыт пятнами, умирает. — Где все? Где мама? Где братья и сёстры?

— Мамка твоя… Вон там лежит. — он указывает на дальнюю комнату. Иду туда, и сквозь его заплетающийся голос доносятся слова: — А дети… Кто умер, кого и забрали. Не помню, кто и куда.

Заходя в комнату, замечаю маму… Точнее, то, что от неё осталось. Отсюда и исходил этот трупный запах. Она мертва.

— Почему? Что случилось?

— Мать твоя заболела… Не выходил её. А дети… Двоих похоронил, Лизку и Пашку. Одного вроде кто-то из соседей забрал. Я уже не помню. Ты останешься со мной?

— Как ты это допустил?! — я сжимаю клинок в руке так сильно, что кости на пальцах побелели. Меня захлёстывает гнев. Он позволил матери умереть, не уберёг детей. Пьяница. Скотина.

— Ты слишком медлишь! — раздаётся за спиной голос наставника. — Или не хочешь со мной отправиться?

— А ты ещё кто? Он мой сын! — отец бросается вперёд, но наставник припечатывает его ударом, швыряет на кровать рядом с матерью. Кровь течёт у него по лицу.

— Идём. Ты теперь мой ученик. Попрощался и хватит на этом. — наставник развернулся и пошел к выходу, а я замер, глядя на отца, истекающего кровью. Он пытался найти меня взглядом.

— Сын… Не уходи. Ты мне нужен… Дети… Найди детей…

— Вы мне больше не семья. — слова тяжело даются, но я всё же ухожу.

— Ты ведь помнишь это? — раздался голос Димитрия, когда я открыл глаза.

— Помню. Это был мой выбор. Моя плата за силу, которую я готов был обрести. И я её обрёл. Стал тем, кем должен был стать. И я не о чем не жалею.

— И ты не возвращался больше в тот дом? Не искал родных?

— Нет. Я отринул свою семью и создал свою. Самойлов стала моя фамилия.

— Правда? И эту семью ты тоже бросил… Забыл уже? Эти воспоминания тяжки для тебя не из-за того, что ты сделал, а из-за того, что не сделал. Ты бросил своих братьев и сестер, так ведь? Чего молчишь?

— Не лезь мне в голову! Они мне никто. Всё! Точка.

— Как скажешь, как скажешь. Но раз ты не принял этого решения, оно и дальше будет черным пятном, мешающим твоей новой силе. Подумай об этом на досуге. — бросил Димитрий и направился в сторону леса.

— Эй, куда ты? А как же последнее пятно?

— Мы им займёмся, когда я поем и отдохну. Это ты проспал тут сутки, а я всё это время стоял рядом, наблюдал и защищал. Так что не будь эгоистом. Пойдем в лагерь.

— Да, точно… — киваю, плетусь за ним, но в голове беспокойные мысли: почему должен переживать за тех, кто мне никто? Лиц их даже не помню — просто люди. Или уже нет? А что, если не смогу получить новую силу из-за одного прошлого решения? Что, он предлагает — найти их? Смешно! Они уже все давно мертвы!

— Они да, мертвы. А вот их дети очень даже живы. Точнее внуки. И их судьбу ты будешь обязан узнать. Ты думаешь, что душа у тебя черствая, но глубоко внутри держишь эти переживания о прошлом. Так что, или так, или никак.

— Достал! Хватит лезть в мою голову! — срываюсь на Димитрия.

— Всё-всё, молчу! Ха-ха-ха. — и он лишь рассмеялся.

Когда мы пришли в лагерь, всё вокруг напоминало цирковое представление. Каждый из братства был чем-то занят: кто-то репетировал, кто-то разбирал снаряжение, другие устанавливались поближе к телеге, словно готовились к зрелищу. Понять, что именно творится, было непросто.

— Мы скоро выдвигаемся. Нужно восполнить запасы, да и подзаработать тоже надо. Людям сейчас тяжело, предвестие войны витает в воздухе, неспокойно что-то в государстве… Присоединяйся к Акселю и Надежде. Вперёд. — сказал Димитрий, подтолкнув меня к ребятам.

Я и шага не успел сделать, как в меня полетели кегли. Ну ладно, немного жонглировать я уже научился. Не то чтобы я хотел этим заниматься, но раз уж придётся, то почему бы и нет?

— Надо-надо! Перекидывай Надежде, у себя не оставляй. — кричит мне Аксель, когда у меня на весу оказалось уже семь предметов. Я попробовал перекинуть кегли вперёд, вроде получилось, хотя скорее ребята сами ловко подстраховывали мои неудачные броски.

— Чуть выше, отлично! Теперь давай на канат! — смеясь, подбодрила Надежда.

Через час этой вакханалии я чувствовал себя выжатым как лимон. Даже тренировки в академии так не выматывали — я едва держался на ногах. Возможно, дело в том, что я полностью истратил запас духовной энергии, но и само тело было натренировано и без подпитки. Пожалуй, такую тренировку стоит добавить в свою программу — что-что, а это выматывает по-настоящему.

— И правильно! Заодно координацию подтянешь! — сказал Аксель, садясь рядом за столом. — И не возмущайся. Понимаю, тебе много лет, но это не значит, что ты полностью контролируешь тело. Оно ведь не твоё. Люди к своим телам всю жизнь привыкают, а не как ты — раз, и пошёл великие дела творить?

Все вокруг согласно закивали. Может, они и правы. А суп в этот раз был ещё жиже, чем в прошлый раз. Возникло желание спросить, почему бы просто не поймать рыбу или дичь. Но, кажется, они опять читали мои мысли — я заметил, как Димитрий, глядя на меня, покачал головой:

— Их души не хуже и не лучше моей. Так зачем же мне брать грех на душу? Не отвечай. Просто подумай немного… — сказал он, поднимаясь из-за стола и направляясь убирать лагерь. Через несколько минут мы отправимся в город, а значит, последнее пятно прошлого мне предстоит увидеть уже в пути.

Когда повозка тронулась, Аксель и Надежда взобрались на крышу, а Панфил повёл аномальных жеребцов через лес. Удивительно, что эти твари, искажённые и мощные, слушались мужчину безропотно, будто он сам был частью их мира. Внутри повозки места едва хватило — я, Димитрий, Ария и Матрёна расположились тесно. Внутри оказалось куда меньше пространства, чем можно было ожидать от массивной конструкции, особенно с учётом утвари и странных механизмов, занимавших полки и пол.

— Ты наконец-то почувствовал то, что скрывала твоя душа? Тяжело тебе? — неожиданно заговорила старушка, пристально глядя на меня из-под седых бровей. Я медленно кивнул. — Ты не маленький и должен понимать, что такое искупление. Твои дела тоже можно искупить — убрать тьму из души. Без этого тебе не продвинуться вперёд. — её взгляд был пронзительным, как острое лезвие.

— И что вы мне предлагаете? Церкви строить? Бездомным помогать? Покаяться? Не верую я в это. Как только я ступил на путь силы, вера осталась позади.

— Нет, нет и нет. — покачала она головой, её взгляд стал тяжёлым, серьёзным. — Всё, что ты говоришь — это только попытки спасения. Даже если ты отдашь последнее, душа останется такой, как есть. Пока сердце твоё не захочет помочь просто потому, что так правильно, всё останется по-прежнему. А значит, так и будешь с душой калеки.

— Всего лишь слова. — скрестив руки на груди, я посмотрел на неё. — Говорите, у меня душа тонка. Но у мальчишки, что сидит под моим сердцем, она не то, чтобы сильно больше, хоть и чиста. Ну и не вижу я, чтобы он как-то сопротивлялся, если его не касаться.

Старушка наклонилась ближе, её лицо на мгновение казалось жёстче и старше, чем было до этого.

— Хочешь взглянуть на мою душу, милок?

— Матрёна, не надо… — произнёс Димитрий, но она остановила его коротким движением, её взгляд не оставлял места для возражений. Она снова повернулась ко мне.

— Ну что, хочешь посмотреть? — и смотрела так пронзительно, словно видела все мои мысли насквозь. Думает, я боюсь её? Смешно.

— Хочу! — отозвался я, и тут же почувствовал, как моё сознание словно отделилось от тела и устремилось вперёд, подхвачено неведомой силой. В следующий миг я был в её теле. Где-то под левой ключицей заметил сияющую точку, ослепительную и живую. Света в ней было несравненно больше, чем в моей душе — целая река, океан мощи.

— Готов? — её голос внезапно раздался у меня в голове.

— К чему готов? — это был рефлекс, ответ, прежде чем я понял, что происходит.

— К тому, чтобы я перестала сдерживать свою душу. — произнесла она, и в тот же миг её сила взорвалась, прорвав барьеры, срывая с меня тонкую нить контроля. В следующее мгновение я уже был отброшен обратно в реальность, но видение не исчезло — её сила всё ещё разрасталась, её душа будто превратилась в целую сферу, горящую ослепительно белым светом. Повозка задрожала, а Димитрий, заслонив Арию, наклонился, прикрывая её своей спиной. Меня же буквально вдавило в стену, и я с ужасом осознавал, что этот предел духовной мощи гораздо выше того, чего я достиг. Абсолютная сила, недоступная мне раньше.

— Вот так, милок. — мягко сказала она, и сила исчезла, оставив лишь мелкий беспорядок в повозке. Теперь было ясно, почему вокруг так тесно — вероятно, стены этой конструкции сами были барьером, сдерживающим её силу внутри. Жуть, какая…

— Получается, деяниями можно сделать свою душу сильнее? — задумчиво произнёс я, взглянув на Матрёну. — Матрёна Защитница, сколько же ты добра сделала…

— Ты прав и не прав одновременно, милок. — она взглянула на меня с теплотой и чуть насмешливой грустью. — Недостаточно просто сделать добро, даже сотни добрых дел. Чтобы они что-то значили, они должны идти от самого сердца. Не для силы, не для пользы. Если делаешь что-то лишь потому, что это назовут самоотверженностью, или ради выгоды, то в душе ничего не изменится. Так легко потерять себя. Так что если сердце твоё к чему-то не лежит, то и не касайся дела.

— Но как тогда? Ничего не понимаю… — пробормотал я, чувствуя, как вопросы только множатся.

— Тебе рано ещё что-то понимать. — Димитрий прервал нас с обычной спокойной твёрдостью. — Ты не закончил постигать свои тёмные пятна. Так что скажи мне, ты готов завершить дело?