Магнат. Люди войны

Глава 8 Промежуточные успехи

Да-а-а, блин, давно мы дома не были, цветет родная ель!

Усадьба в Лоренсвилле выросла как минимум раза в два и раскинулась на четыре или пять гектаров вдоль ручья Шайптокен-Крик. А главный дом, завершенный всего год назад, даже перебрался через него, опираясь на оба берега — поток журчал под соединяющим оба крыла переходом, прямо за ограждением патио. Мне понравилось — фотографии не производили такого цельного впечатления от широких карнизов и дикого камня стен, выраставших из зеленой лужайки на фоне подступающего леса.

Парадный въезд сместился в сторону нового дома, старый же двухэтажный особняк во французском стиле, с опоясывающим балконом, перешел во владение семьи Поттеров и Фернана, занявшего мои «детские» комнаты.

В их прежних жилищах поселили новый персонал, и там же, на задах, поместились расширенный гараж, конюшня и лаборатория.

Весь отцовский пакет акций, которым он владел до моего появления, наши брокерские конторы не только сохранили, но и сильно приумножили — странно, если бы наоборот. Добавить к этому практически монопольное положение на рынке концентрированного апельсинового сока (как минимум на Восточном побережье) — и сразу ясно, что старшее поколение Грандеров могло себе позволить какие угодно архитектурные эксперименты.

Барбара сразу полюбила сидеть в патио над ручьем, куда она попадала из выделенного нам крыла здания, и где над ней, как наседка, вилась будущая свекровь. Мамино настроение с момента помолвки менялось с эйфорического (слава богу, Джонни остепенился!) к возмущению (спать вместе до свадьбы неприлично!), затем под влиянием отца упало до неодобрения (Анна, они совершеннолетние, и сейчас новые времена!) и, наконец, после официального визита Хаттонов — до умиротворенного принятия (мистер Хаттон — истинный джентльмен!).

В регулярных отношениях, пусть без бурной страсти, мужчина приобретает более ухоженный вид и вообще расцветает. Начинает следить за прической и одеждой, перестает грызть ногти и лазать своей вилкой в общий салат. Нет-нет, я-то не такой, но все равно приятно, когда тебе утром заботливо поправляют галстук и целуют на дорожку.

Но платить за это приходится самым дорогим — временем. И постоянным выносом мозга разной степени интенсивности. От «жена да прилепится к мужу своему» общество уже отказалось, а до настоящего равноправия еще не добралось — все проблемы должен решать мужчина! В том числе и те, с которыми Барбара легко может разобраться самостоятельно — возможностей у нее навалом, а у меня навалом своих задач.

Например, осциллографы. Вроде бы все просто: Зворыкин очень серьезно продвинулся с кинескопами и, разумеется, не отказал мне в помощи; взятый на работу по его рекомендации инженер Понятов готов заниматься темой; лабораторные помещения в Нью-Йорке и Лоренсвилле имеются. Но, как обычно, все портят мелочи.

Осциллографы мне нужны для радара, над которым работает Термен. Значит, делать их лучше вдали от лишних глаз, и я поселил Понятова в бывшем домике Фернана, но лабораторию в усадьбе пришлось буквально возвращать к жизни — после нашего переезда в Нью-Йорке она вся покрылась пылью в обоих смыслах.

— По-оль! По-оль! — раздалось из открытого окна на втором этаже.

Заскучавшая после окончания стройки мама нашла себе новое дело и взялась за наведение порядка в лаборатории.

— Да, Анна?

— Возьми машину, езжай к Олсенам, они согласились послать двух своих горничных нам в помощь.

— Но я обещал заседлать кобылку мисс Барбаре и показать ей тропку в Росдейл!

— Ну хорошо, — смилостивилась мама, — когда вернешься, съездишь к Дейлам, заберешь кое-что из мебели, они знают.

— Обязательно!

Отлично понимавший, что он на очереди следующий, Фернан попытался сделать вид, что сильно занят задним колесом «паккарда», но это укрытие не спасло его от пронизывающего взгляда мамы.

— Фернан!

— Да? — обреченно поднялся найденный.

— Бери машину, езжай к Олсенам! Ты же слышал, что нужно сделать?

— Забрать двух горничных!

— И не вздумай разводить шуры-муры! — мама успевала следить за поведением до сих пор неженатого Фернана.

Из лаборатории грузчики выволокли и взгромоздили в кузов поломанный стол. Следом за ними, вытирая руки тряпкой, вышел Понятов — яйцеголовый сухощавый дядька с глубоко посаженными глазами.

Он уже оправился от первого впечатления — то с хлеба на квас перебивался по съемным квартиркам, то вдруг поселился в усадьбе на равных с хозяевами. Во всяком случае, когда его впервые пригласили за общий стол к «миллионщикам», он долго был не в своей тарелке.

— Заносите! — скомандовал Понятов, и мужики поволокли от грузовика ящики с оборудованием.

— Я кататься! — меня неожиданно чмокнула в щеку подошедшая сзади Барбара и удалилась по направлению к конюшне, покачивая затянутыми в жокейские рейтузы бедрами.

Грядущие чудеса радиотехники ее не интересовали, все мои научные занятия она считала подвидом магии.

Залюбовавшись, как невеста устраивала попку в седло и тронула лошадь шенкелями, я едва не попал в сектор обстрела, поскольку мама повернула голову, но вовремя метнулся за угол и скрылся в доме.

Из комнаты, временно назначенной моим кабинетом, набрал номер Понятова — ага, все по последнему слову техники, все здания и помещения телефонизированы.

— Александр Матвеевич, если вы закончили с разгрузкой, зайдите, пожалуйста, ко мне.

За пять минут Понятов успел причесать жидкие волосы и вымыть руки.

— Что скажете, как быстро выполните заказ?

— Первый осциллограф через две недели, мистер Грандер, весь объем за два месяца.

— Отлично, тогда сразу же, как будут готовы первые три, отправляйте.

— Может, лучше все сразу? Отправка единой партией сильно дешевле.

— Само собой, но, во-первых, неизбежные на море случайности. Лучше пусть пропадут три штуки, чем все сразу.

— Да, этого не учел. Тогда, мистер Грандер, имеет смысл и дальше отправлять по три?

— Конечно. Во-вторых же, при такой отправке мы начнем работы в Овьедо на полтора месяца раньше.

Понятов склонил лобастую голову.

— Схемы компрессора и де-эссера сложностей не вызывают?

— У меня есть несколько вопросов, — он потянул из нагрудного кармана сложенные вчетверо листки. — Вот здесь, здесь и здесь… решение надежное, но очень дорогое. Можно получить характеристики чуть хуже, но изделия будет примерно вдвое дешевле.

— Вы совершенно правы, Александр Матвеевич. Если мы дойдем до массового выпуска, то ваше решение будет основным. Но первые экземпляры предназначены лично для президента Рузвельта, вы же слышали его выступления по радио?

Инженер зачарованно кивнул — похоже, он снова обалдел, как при первом появлении в усадьбе. Ничего, скоро привыкнет.

От принудительных работ по расчистке и обустройству лаборатории меня спас звонок секретаря нашей манхэттенской конторы:

— Мистер Грандер, вас срочно желает видеть инженер Кочек, он утверждает, что…

— Кто??? — ахнул я в трубку.

— Инженер Кочек… ваш знакомый по Парижу… Что-то не так?

— Все так, Дженкинс, все так, — я на секунду задумался, а потом решил: — Назначьте ему через четыре часа в Temple Court и не забудьте забронировать столик!

— Разумеется, босс.

Мне собраться — десять минут, но вот Барбаре… это при том, что ей в принципе не нужно возить ничего с собой, все необходимое есть в Нью-Йорке. Но час отдай не греши, мы с Ларри прямо извелись, пока стояли у автомобиля под «Еще минутку!», «Уже иду!», «Сейчас-сейчас!»

И оставить нельзя, приходится все время держать при себе — девочка хорошая, но тут же набегут какие-нибудь подружки из числа золотой молодежи, и пиши пропало. У Барбары настоящего своего интереса в жизни нет, отчего она легко поддавалась постороннему внушению, особенно в безнадзорном состоянии.

Инженер Кочек явился в ресторан не один, а с упитанным человеком средних лет в добротном костюме тонкой шерсти и представил его как сотрудника «Амторга» Иванова. Желание дать Кочеку в лоб посетило меня тут же, встать и уйти — следом, но потом я понял, что поздно пить «Боржоми», мы так или иначе засветились.

Мы сели в углу, чтобы не оказаться под уходящим вверх на пять или шесть этажей атриумом с галереями, у большого книжного шкафа. На лицах плавали разноцветные отблески от витражных окон, а разговор моими стараниями все время сворачивал на погоду, результаты скачек, мою предстоящую женитьбу, историю разработки пентода и так далее. На любые попытки Кочека перейти к интересующим их вопросам, я только улыбался и безмятежно смотрел ему в глаза.

То ли «Иванов» сообразил первым, то ли Кочек пнул его под столом, но амторговец вспомнил о неотложных делах сразу после аперитива и умчался под недоуменным взором официанта, несшего ему стейк.

— Ну и что вы тут устроили? — недовольно спросил псевдоинженер.

— Я? — моему наивному взгляду позавидовал бы любой ученик Станиславского. — Кто из нас привел незнакомого человека на встречу без предварительного уведомления? Так дела не делаются, Ян!

Остальное время после моего борзого наезда Ян посвятил выработке конспиративных процедур, а я отметал одну за другой.

— Поймите, Ян, в Америке очень боятся коммунистов, не любят их и готовы с перепугу наломать дров. Ваш «Амторг», к сожалению, пользуется репутацией шпионского гнезда, и мне может очень сильно икнуться общение с мистером Ивановым.

По ходу дела я предложил Кочеку использовать в качестве вызова радио — сделать слабенький передатчик, а в нашей конторе поставить узкополосный приемник, сложностей никаких. Включил передатчик, нажал на кнопку — в конторе загорелась лампочка. Нажал два раза — лампочка загорелась дважды, и так далее. Дальность действия метров двести, запеленговать можно исключительно теоретически, тем более что это даже не морзянка, а заранее оговоренные сигналы, неизвестные посторонним. А мои клерки будут считать, что это секретная биржевая информация, которую надлежит принять в определенное время и сообщить мне.

Кочек после такого меня прямо зауважал, а салфетку, на которой я набросал схемку, тщательно спрятал во внутренний карман пиджака.

— У нас большие подвижки, — вполголоса сообщил, прикончив мясо, — идут переговоры об установлении дипломатических отношений. Более того, администрация готова санкционировать продажи, но есть проблема с нашим золотом…

Беда заключалась в позиции Банка Франции, имевшего серьезные материальные претензии к Советской власти, отчего многие страны не рисковали принимать золото, а казначейство США прямо требовало гарантии, что поступающее в страну золото «не исходит от большевиков и никогда не было во владении правительства Советской России».

— Не могу обещать, но попробую договориться с испанским правительством насчет депонирования у них «золота Грандера» и получения взамен золота из Banco de Espan’a.

А там война, и всем сразу станет пофиг происхождение драгметалла.

Что любопытно, обратно в Европу мы с Кочеками плыли на одном корабле, только в разных классах. Чем они там занимались, не в курсе, а я изнывал от необходимости бдеть за Барбарой. Занять бы ее чем-нибудь на постоянку, да только чем? В голове танцы, модные журналы и светские мероприятия. Времяпрепровождение приятное, но бездумное, и мне хватает часа, чтобы все это надоело, и двух, чтобы осточертело. Хорошо со мной верный Панчо, и на него можно повесить выгул невесты, а самому запереться в каюте и работать.

В поезде еще лучше, в Овьедо совсем легче — куча народу, есть кому за барышней приглядеть. Но вот за собачкой, как выяснилось, не углядели, как я ни звал Цезаря, хвостатый не явился.

— Заскучал пес сильно, все время лежал, да поглядывал, кто в дом идет, — доложил охранник. — А тут сеньора Уберно приезжала, он сразу к ней пошел, она его и забрала, чтоб не тосковал…

Веселенькие дела, однако. Но кого мне винить, если я сам так поставил, что все слушались Габи как бы не лучше меня? Блин, а без Цезаря пустовато…

Барбара с дороги сразу залегла спать, а я выбрался на плоскую крышу поглядеть на понастроенное. Светились цеха, где работала вечерняя смена, в общественном центре играла музыка, на краю поселка вжухнули в небо петарды — у кого-то праздник.

Хлопнул полстакана орухо и тоже баиньки, завтра отчеты принимать.

Первым явился Фольмер и доложил, что после пересмотра сортамента материалов пять штук А-2, «Атлантико Вторых» отстреляли по тридцать тысяч патронов в испытаниях на живучесть без каких-либо дефектов конструкции. Разве что скорость вылета пули немного снижалась и увеличивался разброс.

— Отлично, герр Фольмер! Запускайте установочную партию в тысячу штук!

Появление в оружейном КБ специалиста по материаловедению заметно ускорило работы и над другими проектами — например, Генрих почти допилил небольшую модификацию, позволяющую «гочкису» использовать не дурацкие жесткие кассеты, а обычную пулеметную ленту. Сложного там ничего не было, тем более французы сами давным-давно юзали ленточное питание для танковых пулеметов, но нам пригодится.

— Отлично! — еще раз повторил я. — А что у вас с легким пулеметом?

«Гочкис» четко закрывал нишу станкового пулемета, а вот его ручники нравились мне значительно меньше. Не помогало даже то, что модель 1922 года весила раза в полтора меньше других образцов, все портила жесткая кассета с патронами. Как с таким заряжанием бегать в атаку или стрелять из танка — уму непостижимо.

Вот я и нагрузил Фольмера модернизацией пулемета Дегтярева, чтобы убить двух зайцев — заиметь ручник и помочь СССР. Казалось бы, проще всего дождаться появления МГ-34, купить лицензию и слить документацию через того же Кочека, но все упиралось в технологический уровень. Советская промышленность толком с магазинами для ДП так и не разобралась, их приходилось подгонять вручную, а тут МГ-шник с хитровывернутой конструкцией!

Ровно по тем же причинам я отказался от фольмеровского VMG-27: у него запирание реализовано поворотом затвора по винтовым канавкам, то есть производство требовало довольно высокой точности. А уж барабанный магазин… Понятно, что менять всякие короба-барабаны легко и просто, но их же сперва надо сделать! А про беду с «бубнами» для ППШ знали все, кто мало-мальски интересовался.

— Есть первый опытный образец, если желаете, можно опробовать в тире, — с искорками иронии в глазах тут же ответил Фольмер.

Умыл меня в очередной раз, умник немецкий! Когда проектировали цеха, я начисто забыл о необходимости частой пристрелки при разработке оружия, Генриху приходилось мотаться на стрельбище и обратно в КБ, порой несколько раз в день. Нормальной работе это не способствовало, но Генрих сумел выбить из управления рабочих и технику, и теперь у него вдоль всего оружейного корпуса заглубленный перекрытый тир длиной в пятьдесят метров.

Я поглядел в потолок — там, на втором этаже, спала Барбара — и прикинул, что она не встанет еще часа два.

— Поехали!

Идти тут недалеко, но хотелось обернуться побыстрее, к тому же, Ларри служил в Первую мировую пулеметчиком, ему тоже интересно.

Отстрелочный стол занимало адское угробище, источавшее запахи металлических стружек и оружейной смазки. Никак иначе это сборище острых углов, выточенное напильником (не исключено, что из цельного куска металла), назвать не получалось. Но Фольмер ловко заправил в него металлическую ленту, приложился, выдал короткую очередь и удовлетворенно передал оружие Ларри.

Пока тот примерялся, Генрих объяснял мне:

— Ствол заменили на тяжелый, иначе быстро грелся, приходилось делать паузы.

— А сейчас как?

— Выстрелов двести подряд, потом ствол можно переставить…

— Быстросъемный?

— Разумеется.

Ларри грохнул первой очередью, высадив сразу патронов десять, чертыхнулся и устроился поудобнее.

— Газовый регулятор пришлось сильно переделать.

— Почему?

Фольмер едва заметно вздохнул, но объяснил:

— Для протяжки ленты требуется больше энергии, старый регулятор не справлялся.

Три хлесткие очереди, патронов на четыре-пять каждая, шарахнули по мишени.

— Люблю запах горелого пороха по утрам, — осклабился Ларри. — Неплохая машинка, только удерживать неудобно.

— На следующих образцах мы переделаем приклад, добавим сошки, рукоятки и кожух ствола, а пока так.

— Дай-то бог, Генри, — Ларри снова приложился к пулемету.

Железяка с негромким лязгом всосала остаток ленты, от деревянного щита в дальнем торце веером полетели щепки.

— Мне нравится. Не лягается, спуск четкий, строчка ровная, — резюмировал Ларри. — Сколько будет весить?

— Одиннадцать или двенадцать килограмм, это примерно двадцать пять фунтов.

— А что с пружиной? — вспомнил я известную болячку ДП.

— Вы насчет перегрева? Мы перенесли ее в трубку, — Фольмер показал на отросток в казенной части.

— Отлично, когда можно ждать пригодный к испытаниям экземпляр?

— В пределах месяца.

— Поторопитесь, мне нужна первая партия к осени!

На Чакском фронте сейчас затишье, и я надеялся, что мы успеем с «тысячей» до октября. Ее формированием занимались Хосе и Махно, вернувшиеся из Барселоны с полусотней добровольцев, отслуживших в армии.

К пробуждению будущей миссис Грандер я успел после душа, свежий и благоухающий. За завтраком после неизбежных сюси-пуси я размышлял, кому бы сегодня поручить Барбару, чтобы без помех метнуться в Йанеру, где Термен обещал продемонстрировать радар. Вернее, тоже опытный образец.

Но едва я заикнулся, что еду на аэродром, Барбара закапризничала и потребовала взять ее с собой. Недоумение, с чем связано такое желание, рассеялось быстро — виллы и автомобили есть в ее круге общения у всех, яхты у многих, а вот личного самолета и тем более личного аэродрома нет ни у кого!

Движимая стремлением выпендриться, она оделась и собралась примерно в шесть раз быстрее обычного, явившись к автомобилю в «спортивном» наряде из галифе, сияющих сапожек для верховой езды, свитера и, как дань местным традициям, беретика. Венчал все невероятной длины шарф из шелкового газа, свисавший до колен.

— Со всем уважением, мисс Хаттон, — неожиданно заступил ей дорогу Ларри, — шарф лучше бы свернуть покороче.

Блин, а точно — несколько лет назад Айседора Дункан погибла, когда длинный шарф намотался на колесо. Барбара нахмурилась, когда я напомнил эту неприятную историю, но шарф лег между нами на сиденье.

Авиабаза в Йанере уже полностью заслуживала это название: все три полосы, рулежные дорожки и стоянки для самолетов забетонированы. А еще построены два больших ангара технической службы, несколько капониров, диспетчерская вышка и даже начаты работы на терминале. Ну а как иначе, если из нескольких моих самолетов, вернее, из-за желания сократить расходы, вылупилась авиакомпания Asturia? Не одному же мне на «белянках», «арбузах» и «боингах» летать. А так, кроме перевозки почты по госконтракту, самолеты возили пассажиров и срочные грузы, причем не только по Испании, но еще в Португалию и Францию, а на будущий год планировали открыть маршрут в Лондон.

Все это привело Барбару в восхищение, и я с удовольствием передал ее на руки Севе Марченко для подробной экскурсии. А сам отправился за стоянку планеров, где поблескивали на солнце натянутые между мачтами проволочные антенны. От них шли провода в небольшой домик, там меня ждал Термен.

— Добрый день, Лев Сергеевич! А почему вторую антенну вы построили крестом к первой?

— Чтобы определять направление на объект, — оторвался от старого осциллографа Термен.

— А просто вращать антенну?

— Если мы сумеем перейти хотя бы на метровые, а лучше на дециметровые волны, то антенна уменьшится во много раз, а десятиметровую даже и не знаю, как повернуть.

Блин, сам должен был сообразить, радиотехник хренов!

— То есть вы их поставили крестом, чтобы каждая давала свой сигнал, а вы по разнице между ними вычисляли направление?

— Да, именно так.

— Пробовали уже?

— В лабораторном масштабе, натурное испытание сегодня первое.

Термен дал команду помощникам, защелкали рубильники, домик заполнило низкое гудение, засветились экранчики осциллографов и зеленый глазок радиостанции.

— Мы в луч не попадаем? — забеспокоился я.

— Нет, передающая антенна в стороне.

— Импульсы миллисекундные?

— Да, и частота осциллографа тоже.

Ну, это я подсказал сразу — так на экране получается ровная полоса, а если антенна улавливает эхо, то ближе или дальше от края, в зависимости от расстояния до самолета, возникает всплеск. Центр экрана по нашим расчетам соответствовал дальности порядка восьмидесяти километров, а дальше проградуируем на основе сообщений летчика о местоположении.

Душно и жарко в домике стало минут через пять после включения всей аппаратуры — грелись лампы, работали несколько человек, от радиотехники шли не самые приятные ароматы. С мыслями о хорошей вентиляции я вышел наружу, чтобы справиться с нарастающим возбуждением и вернуться по сигналу Термена.

Всю территорию аэродрома и базы обнесли колючей проволокой, но ворота днем оставались распахнуты — местные взрослые приходили на работу, а дети на учебу в кружках. Учились не только местные: барселонские служивые, например, сейчас гоняли вместе с нашими инструкторами группы стрелкового и охотничьего клубов, в просторечии именуемые «взводами».

На тренажерах занимались парашютисты, а отряд скаутов-exploradores слушал пояснения экипажа Bellanca C-27 °C Airbus, стоявшего на поле крылом к крылу с Boeing 80А. Километрах в трех, прямо над горкой или холмом Когойя, Morane-Saulnier тащил вверх немецкий планер Grunau Baby.

Все при деле — даже чернорабочие в бакелитовых шлемах рыли и готовили к бетонированию «заглубленные площадки для метеооборудования». Придет время, и туда вместо барометров-анемометров идеально встанут зенитные «эрликоны».

— Начинаем, мистер Грандер! — раздалось из двери домика.

Термен в наушниках сидел у радиостанции, сжимая в руках микрофон. Здесь пока была старая модель, на стеклянных лампах, а вот для самолета-мишени сделали облегченную сборку, на нувисторах и со всеми мульками, которые успели разработать по моим подсказкам. Даже первый слабенький образец прекрасно работал на дальности до ста километров, а следующие увеличивали и увеличивали радиус.

Как увеличивала охват вещания радиостанция «Овьедо», крутившая с утра до вечера музыку, необременительные новости (не дай бог никакой политики), выступления чтецов с рассказами и тому подобное. Приемники стояли у всех рабочих Grander Inc, в половине домов Овьедо и Хихона, и расползались по Испании все дальше. Во всяком случае, в Ла-Корунье, Бильбао и Вальядолиде они точно были.

— Начинаем, — повторил Термен в микрофон, а я подошел поближе.

Меня трясло предвкушение — блин, мы сделали первый в мире радар! — так что до того момента, когда один из помощников не сунул мне пару головных телефонов, я даже не обращал внимания, что Термен отдает команды по-русски.

— Лев, я Сова! — раздалось в наушниках. — Взлет штатно, разворачиваюсь к позиции.

Секунду я ловил падающую челюсть, а потом тряхнул Термена за плечо:

— Кто пилот?

— Сева, Марченко, — недоумевающе хлопал глазами Лев Сергеевич.

Мать моя женщина, а где этот чертов летун Барби оставил?

Я буквально вырвал микрофон у Термена из рук:

— Сева, блин! Где Барбара?

— Как где, jefe? Со мной, как вы сказали! — жинерадостно отрапортовал Марченко и добавил: — У нас все в порядке, не беспокойтесь!

Я пулей выскочил из домика и задрал голову — над Йанерой делал круг желтый У-2 с буквами «А» на крыле, из задней кабины вдоль фюзеляжа элегантно вился шелковый шарф.