Магнат. Люди войны

Глава 2 Мятеж не может кончиться удачей

Паника, охватившая меня после летнего нежданчика 1932 года, шла на убыль с каждой новостью и закончилась через пару дней словами Панчо:

— Все, Санхурхо арестован.

Испанцы в большинстве своем писания оппонентов склонны игнорировать, вот и руководитель мятежа зря Ленина не читал, очень зря. И вовсе не для расширения политического кругозора, а для изучения технологии восстания нового типа. Даже я, школу с институтом закончивший сильно позже развала Советского Союза, и то знал формулу «непременно занять и ценой каких угодно потерь удержать телефон, телеграф, вокзалы и мосты». А генерал Хосе Санхурхо-и-Саканель — нет, хотя ему вроде бы положено иметь представление о таких вещах и по должности, и по месту в заговоре.

Оттого генерал переворот делал по лекалам классического «пронунсиаменто» XIX века. Как дети, ей-богу — левее левых анархисты уверены, что достаточно объявить «либертарный коммунизм» в одной отдельно взятой деревне и все мгновенно наладится само собой, правее правых генералы аналогично уверены, что достаточно известному и авторитетному «каудильо» кинуть клич, как вся армия немедленно и радостно последует за ним восстанавливать монархию.

В своем манифесте Санхурхо назвал Учредительные кортесы нелегитимными — якобы их избрали в «обстановке террора». Однако генерал благоразумно, чтобы раньше времени не дразнить гусей, промолчал о возвращении короля, обещая лишь новые свободные выборы, которые и определят форму правления.

В общем, «все сладится по слову моему».

Что характерно, таким же подходом отличался наш с Мишкой компаньон Юрка, отжавший у нас первую «компанию». Он хорошо умел отслеживать уровень продаж, но когда доходы падали, имел только одну стратегию — «Надо повесить объявление о скидке!»

А какую, на что, кому ее давать, срок действия, как обеспечивать — его не интересовало, все должно образоваться само.

Так и здесь, удивительная наивность, прямо по анекдоту — «въехать в Кремль на белом танке и, пока все очухаются, дать радиограмму, что власть захвачена», авось поверят.

Причем как среди заговорщиков, так и в правительстве: одни конспирировали практически на виду и не особо скрывались, другие, видя это, не предпринимали ни-че-го.

А отдуваться, как обычно, мне.

Панчо докладывал подробности уже в самолете — после стачки мое присутствие потребовалось на раскиданных по Испании заводах. Общенациональную забастовку в ответ на мятеж объявила CNT, но какого хрена бросать работу на моих предприятиях? Я-то точно за республику и против военных переворотов, но нет…

'Солдаты! Рабочие! Крестьяне! Раскольническое и преступное нападение со стороны самого черного и реакционного сектора армии, аристократической военной касты, которая ввергла Испанию в самый гнетущий позор темного периода диктатуры, только что застало нас врасплох, осквернив нашу историю и нашу совесть, похоронив национальный суверенитет на самом тяжелом перепутье. На такую недостойную провокацию можно ответить только всеобщей революционной забастовкой, начав гражданскую войну на улицах и в прилегающих сельских районах.

Рабочие! Солдаты! Объединяйтесь, чтобы сражаться на улицах. CNT призывает вас к борьбе. Да здравствует классовая война! К оружию!'

Все, как обычно — много громких призывов и мало организации. Хорошо хоть до стрельбы дело не дошло, побузили и разошлись, когда правительство справилось. А мне теперь разгребай — график производства к черту, один склад пустой, другой переполнен, вгорячах два станка запороли, Белл рвет и мечет…

Самолет тряхнуло и я вцепился в подлокотники

— Не дрова везешь, сучье вымя! — рыкнул на пилота Сева Марченко.

Он понемногу возвращался к летной работе после аварии в горах Наварры, пока в статусе инструктора, но недалек тот день, когда врачи разрешат ему сесть за штурвал самому.

— Не ссы, jefe, все в порядке, — обернулся Сева ко мне, скалясь во весь рот.

— Вперед смотри, — добродушно буркнул Ларри, сидевший на втором ряду.

Панчо, придержав свои бумаги, перекрикивал гул мотора и докладывал результаты нашего расследования:

— Зимой эмиссар Санхурхо встречался с итальянским послом и заявил, что военные намерены привести в правительство людей, которые выступают против «большевизма» и восстановят порядок.

— Как отреагировали итальянцы? — папку с материалами я открывать не стал, чтобы свистевший по кабине сквозняк не разметал плоды непростой работы.

— Пригласили в Рим полковника Ансальдо…

Ага, известный авиатор и большой монархист.

— … министр Итало Бальбо обещал отправить двести пулеметов и боеприпасы к ним.

— Ого! А как везти собирались, известно?

— Через Гибралтар, — криво усмехнулся Панчо.

Ну вот и английские ушки вылезли, если, конечно, итальянцы не блефовали — никогда не поверю, что протащить такой груз через важнейшую военно-морскую крепость Британской империи можно без ведома командования.

— Кроме военных, кто еще причастен?

— Да всякой твари по паре, — ответил Панчо, не убирая с лица ухмылку. — Монархисты, карлисты, правые республиканцы…

— А этот, фашик из Кортесов, Хиль Роблес?

— Явно нет, но втихую поддерживал.

Все завертелось, когда премьер-министр Асанья переместил Санхурхо с поста генерального директора Гражданской гвардии на менее престижную позицию командующего карабинерами*. Генерал немедля начал контакты со всеми недовольными Асаньей, раздавая направо и налево обещания «мы быстро восстановим порядок и возьмем на себя всю ответственность, если поворот влево приведет Испанию к анархии», «мы не допустим создания в Мадриде революционного правительства». Поскольку за Санхурхо тянулась слава «победителя» в Рифской войне, то он стал наиболее приемлемой фигурой для заговорщиков.

Guardia Civil, Гражданская гвардия — жандармерия; Cuerpo de Carabineros, Корпус карабинеров — пограничники и таможенники.

— Там подробно расписано, — кивнул Панчо на папку в моих руках.

«Республиканскую диктатуру социалиста Асаньи» наметили валить путем одновременного выступления по всей стране: в Севилье, Гранаде, Вальядолиде, Кадисе и Памплоне. Помимо военных, в дело вписались шесть тысяч рекете в Наварре и несколько сотен ультранационалистов в Кастилии. Заговорщики предполагали, что начальник генерального штаба Годед арестует или застрелит Асанью, после чего отдаст приказ о выдвижении колонн из мятежных городов на Мадрид, и на том левореспубликанское правление закончится.

— А что мой знакомец Франко? Неужели не участвовал?

— Ну как же, его в план включили, он же командует бригадой в Ла-Корунье. Только Франко не будь дурак, сильно засомневался в реальности плана и потому решил сидеть на попе ровно.

— Кинул всех?

— Ага, зато ныне числится среди «верных республике генералов».

Вот же сволочь хитрозадая…

— Заходим на посадку! — крикнул через плечо Сева.

— Аэродром далеко от города?

— В Табладе, километра четыре.

— А ближе нет?

Сева пошуршал картой из планшетки:

— Есть еще две полосы, девять и пятнадцать километров.

Названия я точно не помнил, но сквозь большое окно салона хорошо видел внизу новое искусственное русло Гвадалквивира и старицу прежнего русла, между которыми и располагался аэродром. Похоже, тот самый, на который забазируется «Кондор».

— Сева, ты бывал здесь? — подозвал я летчика, как только мы сели.

— Пару раз, jefe.

— Тогда займись кроками, нам сюда часто летать, пусть ребята с обстановкой знакомятся.

Пилоты переглянулись:

— Сделаем.

Рабочий поселок затерялся среди бесконечных апельсиновых рощ — завод концентрата поставили как можно ближе к плантациям, чтобы сократить расходы на транспорт. Простые щитовые домики, до чего-то более серьезного руки пока не дошли, единственное каменное здание делили управление и клуб. Ну так и народу тут поменьше, чем в Овьедо, но практики те же — цитрусы собирали объединенные в кооперативы крестьяне, при заводе действовали школа и фельдшерский пункт, а также общества и кружки стрелков, охотников, скаутов-exploradores… Даже любительский театр имелся, и замахнулся он ни много, ни мало на Лопе нашего де Вегу с его бессмертной пьесой «Фуэнте Овехуна».

После отчета дирекции меня пригласили в клуб, где рабочие и сборщики апельсинов долго мотали душу на предмет новых кооперативов и заводов, а после официальной части откровенно хвастались своими подвигами в подавлении мятежа Санхурхо.

По мере знакомства с ходом пронунсиаменто я краснел и бледнел от стыда за свои поспешные выводы и высокомерие — если не Санхурхо, то кто-то из его офицеров Ленина читал. Во всяком случае, дейстовал строго по заветам: путчисты арестовали жевавшего сопли гражданского губернатора Севильи и взяли под контроль весь город, включая стратегические пункты — телеграф, телефон и железнодорожную станцию. Да еще разобрали в нескольких местах рельсы, чтобы исключить прибытие лояльных правительству войск. И даже про мосты не забыли, но тут случился облом: наш завод находился как раз возле Лора-дель-Рио, рядом с важным мостом через Гвадалквивир. И члены стрелкового клуба арестовали посланных мятежниками подрывников.

Тем временем коммунисты и CNT выпустили тысячи листовок, на забастовку встала вся рабочая Севилья, в полдень центр города заполнили толпы с флагами и транспарантами, а летчики и техники военного аэродрома Таблада отказались присоединиться к мятежу, несмотря на то, что уговаривать их явился лично Санхурхо.

На чем потерял время, и когда по городу разнеслись слухи, что из Мадрида направили два эшелона с войсками, соратники заявили потенциальному каудильо о неготовности гарнизона к бою с правительственными частями. И как только пришли сообщения, что мятежи в Кадисе и Хересе подавлены, генерал ударился в бегство, но его автомобиль задержали по дороге к португальской границе.

А в оставшемся без власти городе началось традиционное испанское веселье — возбужденные толпы разнесли вдребезги несколько закрытых клубов «для высшего общества». Но меня очень порадовало, что обошлось без погромов монастырей и церквей, а рабочие грандеровского завода, в особенности стрелковый клуб, держались от бардака подальше, винтовки зря не светили и вообще отработали на отлично. Надо узнать, кто у наших руководил, и обязательно наградить.

Из Севильи мы полетели инспектировать вторую проблемную точку — Толедо. Собственно мятежа там не случилось, только пошумели курсанты пехотного училища, расквартированного в замке Алькасар, на чем дело и закончилось.

Но вот за каким хреном в заводоуправлении толкалась куча посторонних людей с обманчиво равнодушными глазами, мы поняли не сразу. Стоило нам пробраться в контору между носителей военной формы и гражданских костюмов, как директор завода кинулся ко мне с жалобами:

— Сеньор Грандер! Нам не дают работать!

— На основании чего?

— Ищем доказательства по делу о заговоре, — процедил военный, поправляя галстук затянутым в перчатку протезом левой руки.

— Отличное место выбрали, просто отличное!

— Позвольте нам решать, когда и какое место выбирать! — заносчиво возразил безрукий.

— Безусловно, — оскалился я и повернулся к директору: — Составьте акт о простое с калькуляцией убытков, я подпишу и отвезу премьер-министру.

— Не утруждайтесь, сеньор Грандер, я лично передам сеньору Асанье, — судя по тому, как расступились и вытянулись посторонние, прибыло их начальство.

Главный визитер, полноватый военный с округлыми щеками и высоченным лбом, переходящим в раннюю лысину, не стал напускать туману, а протянул руку:

— Артуро Менендес, директор Генерального управления безопасности при МВД.

Местный сегуридад до славы Гестапо, НКВД или ФБР не дотягивал, не в последнюю очередь из-за постоянной смены руководителей — где-то раз в полгода. Вот и Менендеса назначили только весной, но судя по мешкам под глазами и сероватому от усталости лицу, он влез в дела основательно. В Толедо он примчался, скорее, не расследовать, а придать ускорения процессу — слишком много людей тут занимались фигней. Понятное дело, что патронный завод находится в опасном соседстве с пехотной академией, ну так и занимайтесь кадетами!

Встал, чтобы прикрыть окно, и заметил, что на крыше соседнего корпуса под пляжными зонтиками отдыхали рабочие непонятно зачем остановленных цехов. Менендес перехватил мой взгляд и поспешил заверить:

— Мы уже заканчиваем, через полчаса можете возобновлять работу.

— Вот спасибо-то.

— Вы зря так негативно настроены, сеньор Грандер. Всего пара часов, в основном для того, чтобы ознакомиться с состоянием дел.

— Вы могли бы просто задать вопрос, здесь никто ничего не скрывает.

В принципе, желание шефа контрразведки поводить жалом на стратегическом объекте и оценить обстановку понятно, и я потихоньку успокоился и даже предложил ему совместный полет в Мадрид, но Менендес отказался:

— Спасибо, но я не очень доверяю самолетам. Со своей стороны приглашаю доехать со мной в автомобиле.

А почему бы и нет… До Мадрида всего километров шестьдесят, даже по так себе испанским дорогам не больше двух часов. С подготовкой вылета и поездкой от аэродрома примерно так на так и выйдет.

В отличие от меня, Панчо знал Менендеса еще по Барселоне, где тот служил начальником полиции, и выдал краткую справку на Артуро: бывший капитан артиллерии, твердый республиканец, участник заговора против монархии в 1930, двое детей… Неплохой вариант, если удержится на посту подольше.

Но это далеко идущие планы, а вот массу интересной информации мы получили прямо в дороге.

— Мы знали точное время начала выступления в Мадриде, — рассказывал Менендес, придерживая на коленях набитый бумагами портфель, — и успели стянуть к Военному министерству четыре роты Штурмовой гвардии*. У мятежников был эскадрон кавалерии в семьдесят сабель, плюс сотня гражданских, в основном монархисты и отставные военные. В перестрелке на Пласа-де-Сибелес погибли десять человек, все из числа мятежников, и ранено еще тринадцать. Дальше арестовали Годеда и еще несколько офицеров, так что 31-й полк даже не успел выступить, управились за три часа.

Cuerpo de Seguridad y Asalto, Штурмовая гвардия — создана в 1931 году после установления республики для подавления политического насилия.

— Мятежники не имели запасных планов на случай непредвиденных обстоятельств, в заговоре участвовало всего сто пятьдесят офицеров. Многие отказались участвовать из-за слабой подготовки, многие считали монархические цели Санхурхо нереальными.

Если все так просто, то, может, большого мятежа в 1936 году не будет? Но мои радужные надежды тут же разбил Менендес:

— Некоторые считают, что республика утвердилась окончательно, но это только на первый взгляд. Подспудно у нее множество противников, да вот, полюбуйтесь…

Менендес расстегнул портфель, порылся в нем и вытащил несколько листовок. Я быстро просмотрел их и чуть не поперхнулся на пассаже «республика вдохновлена и спонсируется коммунизмом, масонством и иудаизмом». Лебедь, рак и щука, блин!

— Да, я согласен, если за дело возьмется кто-либо менее самоуверенный и более умный, чем Санхурхо, будет гораздо хуже.

— Я буду весьма признателен, — слегка прищурил глаза Менендес, — если вы постараетесь донести эту мысль до премьер-министра.

В здании военного министерства, на этот раз похожего на растревоженный муравейник, мне пришлось дожидаться Асанью почти два часа. Чтобы не скучать, я постарался вспомнить, прикинуть и зафиксировать в виде плана, какие возможные ходы предпримут мятежники в 1936 году. Написал про монархистов-рекете, про их программу развертывания и подготовки, про фалангистов, которых пока нет, но которые непременно будут, про переброску на полуостров Африканской армии, про военных — противников республики, которым будут доверены важные посты…

Но Асанья мои выкладки разметал в пух и прах:

— Кортесы приняли закон, по которому правительство может отстранять от должности всех военных и гражданских, которые «совершают или совершили акты враждебности или неуважения к Республике». Уже готовы списки на увольнение полсотни дипломатов, сотни прокуроров и судей, трехсот генералов и офицеров. Опасность заговора миновала, республика утвердилась окончательно, «пронунсиаменто» дискредитировано!

В общем, я до премьер-министра не достучался. А Мануэль Асанья продолжал рубить с плеча: Гражданскую гвардию ликвидировали как отдельную структуру и передали в МВД, приостановили более сотни газет, посадили под замок порядка пяти тысяч человек… В списках арестованных мелькнула знакомая фамилия Примо де Ривера — наверное, сын или племянник диктатора.

Под напором обманчивого чувства уверенности Асаньи я снова засомневался — антиреспубликанские силы при таком размахе сильно ослабнут. Но тут же вспомнил слова каноника Мартинеса про женщин-католичек, которым дали избирательные права, про нежелание Асаньи идти на компромиссы, про английские ушки в деле с итальянскими пулеметами. Полыхнет, непременно полыхнет, только теперь непонятно, когда. Или же я просто не помню, что там было перед гражданской, а все идет как шло…

Уже после приземления в Барселоне наш воздушный штаб догнали новости, что Кортесы дружно вотировали Закон об аграрной реформе и утвердили статут каталонской автономии. То есть результат заговора оказался прямо противоположен замышляемому, не говоря о военном и политическом провале. К тому же в Мадриде объявили, что в ближайшее время состоится суд над Санхурхо и его ближайшими сподвижниками, включая сына. Поскольку генерал находится в юрисдикции военного трибунала, а за мятеж против государственной власти полагается вплоть до вышки, что-то мне подсказывает, что именно такой приговор и светит.

— Кто там еще в подсудимых?

— Санхурхо-младший, генерал де ла Эрран, полковник Эстебан-Инфантес… — прочитал сообщение Панчо.

Что-то я таких фамилий по 36-му не знал, но хуже, что в списке не было тех, которые я помнил — Франко, Мола, а еще вроде бы Яга и Варела*. Чертовски жаль, что прадед погиб в Мадриде, а его двоюродный брат, советник республиканского ВМФ, помер, когда я еще не родился, вот у кого бы подробности выспросить…

Эмилио Мола, Хуан Ягуэ, Хосе Варела — ключевые фигуры мятежа 1936 года.

Значит, все еще впереди.

— Скажи, Панчо, у тебя есть источники среди военных?

— Немного есть.

— Займись плотнее, в первую очередь военными губернаторами.

— А мы можем поставить туда эти терменовские антенны?

— Хм… хорошая мысль! — я почесал затылок. — Постараюсь выбить из Асаньи подряды на ремонт штабов, далее по схеме, как Лавров учил…

Владимир Николаевич еще в Америке объяснил Панчо, что совсем необязательно вербовать лично какое-нибудь превосходительство или его адъютанта, вполне достаточно иметь близкие отношения с машинисткой или секретаршей — несколько листков выброшенной копирки могут рассказать куда больше, чем трепотня увешанного аксельбантами фанфарона. Первая Мировая обошла Испанию стороной, и в стране по-прежнему легкомысленно относились к лакеям, полотерам, горничным и так далее, снующим мимо важных бумаг. Даже истопникам могли попасть в руки уничтожаемые документы! Плюс все трепались как не в себя, так что сложности у Панчо образовались, в основном, из-за объемов — восемь штабов «органических дивизий», двух горных бригад плюс военные учреждения в Мадриде.

Задачу немного облегчали засевшие в памяти фамилии — по крайней мере, ясно, на кого следует точно обращать внимание.

Там же, в Барселоне, догнало меня в начале сентября официальное приглашение из Асунсьона: президент Парагвая Айала предоставлял в мое распоряжение территорию в две тысячи (!!!) квадратных километров для «испытания новейших транспортных систем». Участки полигонов странным образом совпадали с окрестностями занятых боливийцами фортинов Чукисака, Рохас Сильва и Нанава. Список же «транспортных систем» включал автомобили, грузовики, трактора, самолеты, тягачи и прочую технику, а пулеметы и пушки числились «бурильными установками» и «автокранами».

Столь быстрое решение парагвайских властей объяснялось просто — движуха со стрельбой началась в Чако с середины лета. Правда, еще без объявления войны, в формате пограничных стычек, когда стороны буцкались за несколько фортинов, переходивших из рук в руки, как небезызвестная сторожка.

Но боливийцы уже перебрасывали на юг около шести тысяч человек, а в Парагвае начали мобилизацию десяти тысяч и назначили командующим в Чако полковника Эстегаррибию. Мне же, видимо, предназначалась роль «лесника». В общем — «приезжай скорее, ждем, целуем, любим».

Но если с автомобилями и стреляющими автокранами все понятно, то с танками и самолетами пока не очень. Особенно с самолетами — «недокобра», которую Белл назвал «Айракудой», получилась интересной, но сложной в управлении.

— Ходят, смотрят, — недовольно докладывал Белл, — а как только скажешь про трудности, разворачиваются и уезжают.

— Вы будто не американец, Дейл! Надо упирать на преимущества: посадка с обзором, защита сзади, рация, что там еще?

— Маневренность, аэродинамика…

— Вот про это и говорите, а недостатки упомяните в инструкции и в наставлении для пилотов. В конце концов, это не учебный биплан! Лучше скажите, что у вас творилось во время мятежа?

— У нас? — недоуменно поднял брови Белл. — Да вроде ничего, все работали… вот в городе были демонстрации и забастовки, а у нас только собрания в школе.

При упоминании школы, где рулила Габи, я чуть не заскрипел зубами, но сдержался.

Ну вот чего я от нее прячусь и делаю вид, что ее не существует? Надо просто объясниться и поставить точку. Вдруг у Габриэлы просто токсикоз, а я тут страдания на всю Барселону развел?

Услал Ларри за цветами, вечером подкатил к дому сеньоры директора, честь по чести, в костюме, постучался…

Открыла Габи, хотя за ее спиной маячила испуганная горничная.

— Здравствуй, — я протянул охапку белых роз.

— До свидания, — Габи захлопнула дверь у меня перед носом.

Я постоял на крыльце, повертел букет, потом положил его на ступеньки и пошел к машине. Ну что же, значит, токсикоз или что там у нее, продолжается…

— Женщины, босс, — философски вздохнул Ларри, выкручивая баранку. — Никогда не поймешь, чего им надо. В отель?

— Давай на аэродром, там переночую. Не хочу видеть эти напыщенные рожи.

В Овьедо меня дожидался Ося с двумя сногсшибательными новостями: во-первых, он доломал швейцарские власти, и они после долгих проволочек зарегистрировали нашу корпорацию, а Wegelin, Banque Cantonale de Geneve и Zurcher Kantonalbank открыли нам счета, обычные и номерные.

А во-вторых…

— Вот, — Ося гордо развернул передо мной пятнисто-желтый лист с готическими буквами, цветными виньетками и замысловатым гербом, в который свалили чуть ли не все геральдические символы сразу.

— Блин, что это???

— Мое свидетельство об усыновлении. Настоящий пергамент!

— И кто тебя усыновил, сиротинушка?

— Фрайгерр, то есть барон Шварцкопф 11-й.

— То есть ты теперь барон Шварцкопф 12-й? — я на секунду выпучил глаза, а потом меня пробило на дикий ржач.

«Железный капут», мать моя женщина!

— Ой, все! — буркнул Ося. — Зато я теперь немец, и меня могут принимать где угодно!

— Бьют ведь по роже, а не по паспорту! — напомнил я древнюю истину.

— Н-да? А как тебе это? — и Ося выложил на пергамент веленевое приглашение на вечеринку от Асторов в Биаррице.

Точно такое же, как и у меня. Может, действительно, развеяться? А то все заводы, контракты, министры…

Да гори они все синим пламенем!