Магнат. Люди войны

Глава 3 Хозяйка заводов, газет, пароходов

С вечеринкой только одна прореха — Панчо. Бросить друга, а самим удариться в разгул не есть гуд, и мы с Осей долго соображали, как выдурить из Асторов приглашение на совсем обычного мистера Фрэнка Вилью.

— Хреново, что он мексиканец, вот испанца сделать графом раз плюнуть,

— Наоборот, — рассудительно возразил Ося, — здешние аристократы все наперечет, мгновенно вычислят.

— И что ты предлагаешь?

— Что нам мешает, то нам поможет! В Латинской Америке полно потомков испанских грандов, про которых все думать забыли.

Идею обмозговали, и Панчо у нас обзавелся новым прадедушкой — вычитанным в энциклопедии Хосе де ла Серна, графом де лос Андес, вице-королем Перу. А что у Панчо нет бумаг, подтверждающих титул, так сколько войн позади! Так что придется Асторам поверить на слово Грандеру и барону Шварцкопфу (тут меня опять пробило на ржач), когда мы представим Панчо явочным порядком, небось, не вытолкают.

До светского события оставалась неделя и мы использовали ее для поездки в Париж — давно требовалось провести несколько встреч. В поезд с нами увязалась Галина Махно и Эренбург по своим делам. Илья попутно хотел проведать Маяковского, на полтора года зависшего во Франции в компании Татьяны Яковлевой — ну а что, великому пролетарскому писателю Горькому на Капри отвисать можно, а пролетарскому поэту на пляжах Ривьеры нельзя?

Перспективы у него так себе, Советская власть в лице товарища Сталина понемногу всем фитилек прикручивает, Горького все больше в Союзе стараются держать и Маяковского тоже к рукам приберут. А там и 37-й год близок, если не «залечат», как Алексея Максимовича. Но Володя уже протянул дольше, чем в реале, бог даст, еще несколько лет будет стихи сочинять.

На всякий случай перед отъездом запросил у Панчо справки на участников вечеринки — мало ли, найдется какой нужный контакт, в неформальной обстановке договариваться легче. Мистер Вилья отправил телеграммы в нашу парижскую резидентуру и в Америку, Лаврову и его аналитикам.

В поезде Ося насел на меня с планом очередной аферы:

— Точно уверен, что курс доллара к золоту изменится?

— Ну сам видишь, для стабилизации экономики нужен приличный золотой запас, Рузвельт об этом прямо говорит.

— А если его не изберут?

— Ой, не делай мне мозг! Не Гувера же, против республиканцев сейчас можно выставить хоть дворника!

Ося хмыкнул.

— Ну вот. Лавров сообщал, что в министерстве финансов потихоньку обсуждают запрет свободного оборота золота. Дальше все просто, Рузвельта изберут, он потребует депонировать все наличное золото, после чего легко девальвирует доллар.

— Получается, что у нас буквально пара месяцев для операций на американском рынке, но есть одна идея…

— Не тяни кота за хвост.

— Золото есть у Советов! — торжествующе выпалил Ося и тут же оглянулся, не слышит ли нас кто-нибудь.

— Так они его не отдадут!

— Еще как отдадут! Смотри: их золото не принимают в уплату, требуют сырье и только сырье!

Я медленно кивнул — такая своеобразная форма санкций против «первого в мире пролетарского государства», вот СССР и выкачивал из деревни зерно.

— А мы продадим! Через подставные фирмы, третьи страны и так далее! Золото будем хранить в Швейцарии и там же возьмем под него кредит в долларах!

Ай да Ося, ай да сукин сын! Это он ловко придумал, это позволит отбить все наши расходы на покупки для Советов. И риск невелик — это в Америке нас бы за такое грохнули, не задумываясь, а вот «цюрихские гномы» предпочтут договориться…

Париж, с поправкой на сезон, ничуть не изменился — асфальт усеяли золотистые листья каштанов, в кафе-поплавках на Сене под негромкий джаз, прочно вошедший в мейнстрим, буржуа и богема обсуждали новости искусства и политики. Шляпки-таблетки уверенно вытесняли колокольчики шляпок-клош, но, вне зависимости от головного убора, дамы и девушки все так же фланировали по набережным и паркам.

Гостиница «Лютеция» встретила нас потускневшим блеском — униформа в стиле империи Наполеона I осталась в прошлом, лакеи и коридорные перешли на более практичные брюки, смокинги и куртки со стоячими воротниками.

Но раковины в ванных — прямоугольные лотки, сделанные из тонких мраморных плит — остались по-прежнему чертовски неудобными, умываясь с дороги, я как обычно забрызгал все вокруг. Ларри тем временем, чертыхаясь и переходя с английского на немногие известные ему французские слова, устаканивал взаимодействие с двумя полицейскими агентами, назначенными нам в охрану, и при моем появлении счел за лучшее бросить это занятие:

— Куда, босс?

— К мэтру Ташару, оттуда в контору на авеню Опера.

Профессор Андрэ Ташар, крупный специалист по гражданскому праву, в том числе историческому, по моему заказу подготовил справку об Андорре и теперь с удовольствием ее зачитывал, а я все ждал, когда он перейдет к выводам. Прервать уважаемого буржуа осмелились только напольные часы в массивном дубовом футляре, отбив полдень. Мэтр выудил из жилетного кармашка золотые часы, сверил их и ускорился:

— … граф Барселоны, как я уже отмечал, передал светскую власть над долиной епископу Сео-де-Уржеля, через триста лет подписан акт разделения власти между епископами и графами Фуа… Когда Франциск Феб стал королем Наварры…

— Это несущественно, мэтр, чем кончилось?

— Сюзеренные права через короля Наварры Генриха перешли к Франции… Но дальше, мой дорогой друг, есть юридический казус. Номинально, в силу обычая, князем-соправителем Андорры считается президент Франции. Но первая Республика полностью уничтожила Старый порядок, то есть формальной передачи прав не было, — он быстро глянул на меня, оценил заинтересованность и вкрадчиво добавил: — Я знаю нескольких адвокатов, кто мог бы доказать, что суверенитет не переходил к республике, а принадлежит епископу и Генеральному совету Андорры.

— Отлично, передайте моему секретарю их адреса и телефоны.

— Но позвольте спросить, зачем вам это?

— Строго между нами, мэтр: я собираюсь открыть там банк и не хочу, чтобы он стал игрушкой каких угодно политический перипетий.

Возле представительства Grander Inc творился сущий бедлам: если при открытии тут толкались десятки претендентов на инженерные и технические должности, то нынче возле входа ошивалась толпа из девиц в возрасте от двадцати до сорока, по преимуществу державшихся парами блондинок.

— Блин, что тут происходит? — ахнул я, ввалившись в кабинет Оси.

Хозяин, жмурясь, как кот на печке, и сидевший рядом Панчо наблюдали движение от середины комнаты к стенке шеренги симпатичных и фигуристых девиц, почему-то с заложенными за голову руками.

— Девушки, оставьте нас.

Обтянутые узкими юбками попки исчезли в дверях, а я потребовал объяснений у Оси.

— Мне нужны новые секретарши, вот, выбираем…

Панчо угукнул в подтверждение, обводя номера в блокноте.

— Ничего не понял, они должны печатать не шаг, а на машинке…

— Они все прошли первоначальный отбор, все владеют профессией, все красивые…

— И что???

— Между умной и красивой мужчина всегда выберет ту, у которой сиськи больше, — отрубил самодельный граф де лос Андес.

— Ага, — плотоядно добавил Ося. — Руки за голову, локти вперед, шагом марш, у кого грудь коснется стены раньше локтей, проходит в следующий тур.

Блин, с кем я работаю… тут великие дела на пороге, а эти недоросли-переростки баб выбирают!

— Так, а где Клэр и Флоренс?

Сожительство Оси с двумя филологинями закончилось драмой. Флор после прокола с белогвардейским лазутчиком понизили в ранге, перестали допускать к важной информации и брать в поездки. Неизменно сопровождавшая Осю Клэр тут же словила звезду — «господин назначил меня любимой женой» — и решила, что надо этот статус зафиксировать официально.

Пользуясь своим положением главы секретариата, она подстроила несколько косяков, в которых обвинили Флоренс, и выжила ее из конторы — девочка с ореховыми глазами расплевалась с корпорацией и уплыла обратно в Америку, оставив поле боя за соперницей. Но Ося немедленно попытался найти постельную замену Флоренс, что привело к грандиозному скандалу и, в свою очередь, отправке Клэр в Штаты. И вот теперь Ося выбирал себе новую пару секретарш…

— Так, блин, с этим эротоманом все понятно, но ты-то куда смотрел? — перевел я взгляд на Панчо.

— Как куда? Всех претенденток проверяли! — с видом оскорбленной невинности заявил Панчо.

Ну да, «я сразу на капу нажал».

— Кстати, Осины соплеменники пытались подвести нескольких…

— Почему я не в курсе?

— Так отсеяли на ранней стадии.

— Блин! Ты же понимаешь, что этим не ограничится?

— Ну так мы не дремлем.

Я упал в свободное кресло у стола и сделал фейспалм:

— Нашли, чем заняться, чтоб вас…

— Ой, не говори мне, что делать, и я таки не скажу, куда тебе пойти!

— А в лоб?

— Да хоть по лбу. Но если ты хочешь за дело, так вот оно. Мы достигли дна, наши брокеры начинают играть на повышение. И если тебе интересно, мы фактически владеем General Motors.

— Подробнее…

— Выкупили еще несколько пакетов акций, сейчас у нас официально около девяти процентов, у наших контор еще семнадцать, и они имеют контрольный пакет в чужих фирмах, которые владеют двадцатью тремя, плюс несколько подставных компаний с пятнадцатью процентами. А если по всей цепочке, то мы можем управлять тремя четвертями голосов акционеров.

Вот же чертов гений, это ведь схема «матрешек», которую придумают лет на пятьдесят позже…

— Надеюсь, ты никому об этом не говорил?

— Только мы трое. Ну и еще неплохие новости по другим фишкам.

До самой ночи считали наши активы — по всему выходило, что Grander Inc стоит порядка трехсот миллионов, но это только на поверхности. Еще вдвое больше у нас во владении и распоряжении через всякого рода прокладки, не считая свободных средств. Ради такого можно закрыть глаза на какие угодно постельные закидоны.

Тем более Ося отлично отработал в следующие два дня, когда мы бодались за контракты с уважаемыми господами из Schneider-Creusot, Hotchkiss, AMX и Etablissements Brandt*. Больше всего их напрягали бешеные неустойки за просрочку и отказ от выполнения заказа, но в конце концов мы договорились. Теперь французские оружейники первыми выступят против любого эмбарго и «невмешательства».

Schneider, Hotchkiss, AMX, Brandt — французские производители артиллерии, военной техники и минометов.

Но зато все они, да еще впридачу SOMUA, дочерняя компания Schneider, и даже Renault, очень хотели войти в долю танкового производства в Овьедо, а еще лучше — закрыть его в Испании и перенести во Францию. Вполне понятное желание — кругом депрессия, надо обеспечивать заказами свои заводы, но мне нужно производство именно на Пиренеях. Так что мы разошлись без формирования партнерства, я даже отказался от небывало выгодных предложений стать акционером французских компаний, деньги нам нужны для другого.

Из-за плотного расписания мой поезд не смогли принять на вокзале Аустерлиц, погрузку всего табора организовали в ближайшем пригороде Иври-сюр-Сенн, куда мы выдвинулись аж на пяти автомобилях.

На небольшой площадке перед сортировочной станцией меня накрыло дежа-вю — две наэлектризованные толпы стояли друг против друга, одна чисто пролетарская, во второй преобладали зеленые и синие рубашки.

— Merde, — выругался сопровождавший нас полицейский агент, едва выйдя из авто — опять коммунисты с мятежными лигами воюют!

И он раздраженно сплюнул на асфальт.

Будто этого и ждали — замелькали кулаки, дубинки, трости, блеснул металл кастетов, от криков рванули врассыпную птицы с деревьев.

За побоищем флегматично наблюдали десятка два ажанов в форме.

Куча-мала заткнула проход к поезду и постепенно смещалась в нашу сторону. Агент забеспокоился, охранники выдвинулась вперед, а Ларри попросту вынул пистолет и дважды пальнул в воздух.

Эффект получился волшебный и мгновенный — все драчуны кинулись врассыпную, а полиция решила нас арестовать. Но агент предъявил свои полномочия, и мы, наконец, взгромоздились в поезд.

— И что это было?

— Правые и коммунисты, — охотно объяснил Эренбург. — Вот, успел сорвать, это листовка «Лиги патриотов».

Пробежал текст — ничего нового, еврейский капитал, спасение в твердой власти, интересы нации в первую очередь, долой парламент, усилить армию…

— Так здесь же явно пролетарский район, какого хрена?

— Они намеренно лезут на «чужую территорию»

— «Они» это кто?

— О, имя им легион. Action Francese, «Католическая федерация», зеленорубашечники, «Огненные кресты».

— А в синих рубашках кто?

— «Патриотическая молодежь». Они копируют стиль партии Муссолини — форму, парады и так далее.

Час от часу не легче. Оказывается, во Франции навалом своих фашиков…

Разобравшись с вещами и немного приведя себя в порядок, я уселся в салон-вагоне читать подготовленную Панчо справку о хозяйке и гостях предстоящей вечеринки.

Так, Луиза ван Аллен, двадцать два года, родня Асторам и Вандербильтам, унаследовала два миллиона долларов. Ее муж, князь Алекс Мдивани. Князь? Из всех грузинских князей я знал только Багратиона, да еще своего армейского сослуживца Гиви, над чем он сам прикалывался — дексать, было у прапрадедушки десять баранов, вот и записали в князья.

Кто еще… Коко Шанель! Неожиданно. Впрочем, Кокоша Нель все время вертелась рядом с аристократией, как и прочая приглашенная золотая молодежь, наследники и наследницы. В их ряду выделялась размером состояния двадцатилетняя Барбара Хаттон, — после смерти деда, создателя розничной империи Woolworth, ей досталось шестьдесят миллионов.

Так… Русудан или Русси Мдивани, подруга Кокоши и сестра Алекса, двадцать шесть лет, замужем за богатым каталонским художником Сертом, сама скульптор и женщина весьма свободных нравов: живут втроем с первой женой Серта, такое должно понравиться Осе. Я поднял на него взгляд — так и есть, роняет слюну над фотографией блондинки Русси:

— Панчо, а эти Мдивани точно князья?

Но ответил Эренбург, оторвавшись от своей писанины на угловом столике салон-вагона:

— Самозванцы. Из документов одна сомнительная бумажка, а их отец, бывший генерал Свиты, сам шутил, что он единственный в мире человек, который унаследовал титул от детей, а не от родителей.

Тут уж я не удержался:

— Отличная компашка для барона Шварцкопфа и графа де лос Андес, зря мы беспокоились…

Ося закашлялся, но быстро справился:

— И что, помогает им титул?

— Еще как! — воодушевился Панчо. — Старший брат Серж женился на кинозвезде Поле Негри, но когда Пола разорилась в 1929 году, бросил ее и сошелся с оперной певицей Мэри МакКормик, сейчас Пола с ним разводится. Второй брат, Дэвид, женился на Мэй Мюррей, тоже кинозвезде, стал ее менеджером и потребовал расторгнуть контракт с MGM, на чем ее карьера и закончилась. Сейчас тоже разводятся, а шафером на свадьбе у них был сам Рудольфо Валентино…

Пришлось остановить Панчо взмахом руки, иначе этот киноман перескажет нам всю историю Голливуда.

— Увлекся, — извинился Панчо, — не скажу, что Мдивани брачные аферисты, но точно охотники за богатыми невестами и наследниками. Алекс раньше пытался жениться на дочери испанского графа Кастийеха, потом была интрижки с моделью Тото Копман и Кэй Френсис, звездой Warner Brothers, она играла в…

— Панчо!

— Молчу-молчу.

Приглашение упоминало «свободный стиль» в одежде и ребята ограничились светлыми летними костюмами с шейными платками вместо галстуков, а я пошел немного дальше и нарядился в хлопковую куртку-сафари, в которой чувствовал себя гораздо удобнее, чем в пиджаке. И, надо сказать, не ошибся — по саду большой виллы шатались человек пятьдесят в рубашках-поло, джемперах-аргайл, мелькали брючные костюмы у нескольких девушек, но круче всех выступила Русудана в комбинезоне скульптора. От Шанель, как мне с непонятной гордостью сообщила хозяйка.

Луиза ван Аллен, симпатичная, насколько это возможно при ее генеалогии, лучезарно улыбалась и таскала нас по всему саду, знакомя гостей — спортсменов, плейбоев, гонщиков, англичан, испанцев, французов, американцев — «с тем самым Грандером», бароном Шварцкопфом и графом де ла Серна де лос Андес.

Едва я успел схватить коктейль с подноса, как она повлекла нас дальше, к столу под развесистым деревом, за которым кокетничали лопоухий красавчик примерно моих лет и миловидная девушка.

— Это Барбара Хаттон и мой муж Алекс.

Женщинам нравятся прилизанные мачо такого типа, особенно если у них хорошие манеры и таинственный ореол князя, бежавшего от страшных большевиков. Вся глубоко провинциальная элита Америки пока ведется на титулы, потом такие будут разве что альфонсами при пожилых миллионершах в Монако.

Ося невпопад брякнул первую пришедшую в голову шутку, Алекс натянуто улыбнулся, а Барбара готовно и заливисто рассмеялась, после чего хлопнула полбокала шампанского.

— А я про вас знаю! — она нашла меня расфокусированным взглядом. — Вы тот Грандер, что взорвал Гарвард! Мне рассказывал кузен, очень на вас ругался!

И она снова расхохоталась и чуть не упала со стула, но ее ловко придержал Алекс. Странная девочка — приятная, но неуверенная, смеется, а глаза невеселые. Такое впечатление, что она хочет забыться и ради этого хватается за любую возможность.

— Луиза, Джонни, господа, — сзади неслышно появилась Русудан, — гости хотят вас видеть!

Она изящно вклинилась между нами, подхватила под руки и развернула к общему веселью, где по натянутому поверх газона брезенту заскользили пары, танцующие под живой оркестр.

— Сеньор Серна, а что вы скажете насчет вспыхнувшей войны между Перу и Колумбией? Перу это же ваша родина?

— Это родина моих предков, — элегантно поклонился Панчо (и откуда что берется?), — наша семья давно уехала в Штаты, и я не слежу за событиями южнее Рио-Гранде.

Непрерывно жужжали разговоры, звучала музыка и звенел хрусталь у фонтана с шампанским.

— Смотри, это тот Грандер, у которого свой поезд и самолет!

— Позвольте вас пригласить…

— А она, как последняя дурочка, ему поверила…

— Я так и думала, что встречу вас здесь!

— Муссолини! Вот пример для нас всех! У него не могло произойти такого безобразия, как с «Армией надбавки»*! Уж он бы разогнал всю эту свору!

— Дэвид, не здесь же! Увидят!

— Как обидно, Серж, что вы проиграли этот гейм, вы заслуживаете приз больше, чем Энтони!

— Муссолини не допустил бы сборища, поскольку фашизм, по сути, модель классового примирения… Это дисциплинированное и эффективное движение.

— Он примчался с бриллиантовым кольцом, а она возьми и откажи…

— Но каков прогресс Италии при Муссолини! Вы слышали, что его министр авиации Бальбо готовит грандиозный трансатлантический перелет целой эскадры гидропланов!

— Гувер тоже не дурак…

— Можете не сомневаться: сто двадцать процентов.

— Дэвид!!!

— Возможно, эта модель годится для Европы, в особенности где высоко социальное напряжение, но у нас, в Америке, фашизм не сработает.

— Это Шанель? Хм… Какое у нее грубое лицо…

«Армия надбавки» — Bonus Army, голодный марш на Вашингтон ветеранов Первой мировой, разогнан полицией летом 1932 года с применением танков.

Неслышные и почти невидимые слуги обновляли фуршетные столы и сновали по саду с подносами.

— Пролетит ваш Гувер, вот увидите, низшие классы его терпеть не могут после краха…

— А Рузвельт слишком красный.

— И что? Вон, Грандер тоже красный.

— Среди миллионеров красных не бывает.

Развеялся, называется. Гадюшник, что здесь, что в Вашингтоне. Там Рузвельт немного вытянул, а потом вот эти унаследовали власть, деньги и влияние, после чего все закономерно покатилось к рейганам-бушам и клинтонам-байденам.

Я развернулся и пошел в сторону того столика под деревом, где оставил Алекса и Барбару, но меня немедленно вернула в круговерть гостей Русси — чтобы познакомить с Шанель.

Мы вежливо поулыбались друг другу и почти разошлись, но черт меня дернул спросить Коко, почему Хаттон так странно себя ведет.

— Вы разве не знаете? — густые брови Коко взметнулись на лоб. — Ее мать покончила самоубийством, Барбара первой обнаружила тело.

— О господи…

— Да, для девочки пяти лет это колоссальное потрясение…

Дальше наш разговор свелся к дежурным фразам, но меня перехватил Панчо:

— Джонни, тут дело нечисто.

— Само собой, такой змеюшник…

— Нет, хуже. Ты заметил, что Русси не дает никому приблизиться к Алексу и Барбаре?

— Да, но зачем?

— Ты порой как ребенок, Джонни, — присоединился Ося. — Шестьдесят миллионов всяко больше, чем два.

Блин. Охотники за приданым!

Не знаю, то ли жалость к Барбаре, то ли неприятие подленькой интриги Мдивани подвигли меня на действие. Я выскользнул из коловращения золотой молодежи и, старательно обходя Русси по большой дуге, оказался под деревом.

Стол был пуст, если не считать пяти или шести бутылок шампанского и дюжины бокалов. В густеющих сумерках Алекс уводил висящую у него на плече тряпичной куклой Барбару в летний домик у пляжа. Я оглянулся, встретил подбадривающий взгляд Панчо и через несколько минут двинулся следом.

Дверь открыл, как учил Ларри, слегка приподнимая ее вверх, чтобы не скрипела.

Так и есть — Алекс настойчиво втирал Барбаре мантру «когда я впервые встретил вас, я почувствовал себя утомленным путником, который на жизненном пути узрел на озаренном солнцем поле нежную фиалку» и ловко освобождал ее от одежды.

Барбара только пьяненько смеялась и слабо отпихивала руки Мдивани. Блин, вот сколько раз на моей памяти в общаге Желтогорского политеха точно так же хихикали домашние девочки, впервые напившиеся на студенческой вечеринке и попавшие в лапы мачо со старших курсов…

— Что это ты делаешь, биджо*? — ввернул я словцо от Гиви.

Если честно, я не собирался осложнять ситуацию, все получилось само собой. В самом деле, будь тут банальная интрижка, слова бы не сказал, но этот чертов жиголо буквально выбесил меня.

— Вон! — яростно заорал князь, покраснев от ярости как задница при запоре. — Вон, я сказал!

Не иначе, вожделенные миллионы совсем затмили ему рассудок — ну какой дурак будет так нарываться?

— Ты ничего не спутал, маймуни виришвили? — я разозлился не на шутку.

— А-а-а-а! — князь без промедления с ревом кинулся на меня, вытянув вперед обе руки.

Биджо — мальчик, приятель; маймуни виришвили — обезьяна сын осла.

Ничего изобретать не пришлось, я просто ушел от захвата и придал грузину дополнительное ускорение. Он пролетел мимо и с грохотом врезался в пляжный шкафчик. Но сразу же кинулся снова, бестолково молотя руками — как боец лопоухий Алекс ничего из себя не представлял.

Платком из нагрудного кармана хлестнул Мдивани по глазам, а когда он отшатнулся и зажмурился, незатейливо врезал коленом по яйцам. Князь согнулся пополам, а далее, бережно ведомый за шиворот, вылетел вместе с деревянными жалюзи на песочек пляжа.

Барбара весело расхохоталась и захлопала в ладоши, а я подумал, что слишком часто стал выкидывать людей в окна…

Я присел на диван и приподнял Барбару, чтобы одеть и сдать на руки хозяйке, но Луиза явилась раньше.

В большой и сильно поддатой компании, под водительством Русси.

Сестрица Алекса уставила на меня палец, но обличающее выражение на ее лице сменилось на растерянное, а потом на злобное.

Мозг внезапно заработал со страшной скоростью — ну да, если бы тут застали Алекса, то Луиза подает на развод, а «князь» женится на скомпрометированной Барби. Пятьдесят восемь миллионов профита.

— Это вам так просто не сойдет, Грандер! — прошипела Русси.

Я посмотрел в непонимающие глаза Луизы, в жадные до сенсации лица гостей, в спокойное лицо Шанель…

Джон Грандер, миллионер, с полуголой наследницей Вулвортов в уединенном домике.

Скандал.

Теперь, как честный человек, я обязан жениться.