Магнат. Люди войны

Глава 5 Новое приобретение

Что мне достался чемодан без ручки, я понял еще на первом этапе эвакуации с вечеринки, когда тащил на руках закутанную в покрывало Барбару. За спиной восторженно охали или шипели, Мдивани прятали фингал Алекса и с кинжалами не бросались, но второй этап оказался невозможен без участия свиты Барбары.

Меня еще на месте просветил ее водитель — старшая родственница из числа менее состоятельных в роли дуэньи, две горничные, гора багажа… И всех, включая водителя, надо везти в Париж и впихнуть в поезд, в котором уже обосновались упавшие нам на хвост Маяковский и Таня Яковлева.

Я уж подумывал послать их лесом, но меня вовремя тормознул Ося:

— Что за проблема? Мы с Панчо люди не гордые, прекрасно доедем в одном купе.

— А барбиных куда девать?

— Ты теперь жених, — глумливо перекосил рот соратничек, — можешь уступить свой апартамент.

Ну так-то да, кое-как разместились, затолкали в багажный вагон восемнадцать (во-сем-над-цать!) чемоданов и кофров Барбары, не считая шляпных картонок, и далеко заполночь тронулись. Мне с Эренбургом выпало торчать в салон-вагоне, и я постарался как следует обдумать ситуацию.

Конечно, можно и соскочить, но все упирается в репутацию. «Грандер, который трахнул и бросил Хаттон» — не лучший вариант для моих дальнейших действий. Вряд ли кто откажет от дома, но шептаться за спиной, что я подлец, соблазнивший неопытную девушку, или, что еще хуже, лох, упустивший шестьдесят миллионов, будут непременно. А уж что может сделать из меня пресса, и подумать страшно — гомика, развратника, шпиона большевиков, Джека Потрошителя или кого угодно еще.

При мысли о прессе я дернул Илью, и мы засели сочинять подробный отчет для папеньки Барбары. Даже если мне удастся отпетлять от женитьбы, первую информацию он должен получить из моих рук.

Иначе я подложу колоссальную свинью Осе: Фрэнк Льюис Хаттон не просто будущий тесть, а совладелец (на пару со старшим братом) крупнейшей брокерской компании EF Hutton, с которой мы давно и успешно вели дела и через которую прокачали немало денег. Я даже подозревал, что изрядная часть состояния Барбары есть результат биржевых спекуляций, в которых мы с Хаттонами зачастую действовали вместе.

На писанину ушла вся ночь, под утро я прикорнул на диванчике и проснулся, когда поезд миновал Тур. За три с половиной часа до Парижа стоило познакомить Барбару с ее новым статусом.

Она, разумеется, еще не вставала, но дуэнья и горничные кинулись ее будить, едва я появился в спальном вагоне.

Жених и невеста имели вид на редкость помятый — я после недосыпа, она после избытка шампанского вчера вечером. Горничные привели ее в божеский вид, без нынешней грубоватой косметики Барбара выглядела совсем ребенком — пухлые детские щечки, кукольное личико, темно-зеленые глаза…

Она сфокусировала взгляд, наморщила лобик и удивленно спросила:

— Джон Грандер? А куда мы едем?

— Для начала в Париж, а там как мистер Хаттон скажет.

— Папа? А что он должен сказать?

— Видишь ли, в нашей жизни большие перемены. Уж не знаю, обрадуешься ты или нет, но со вчерашнего вечера я твой жених.

Дуэнья сурово кивнула, а горничная выронила умывальную приблуду, отчего мы все вздрогнули.

Глаза Барбары широко распахнулись, подбородок дернулся раз, другой, она отвернулась, судорожно нашарила пачку и дрожащими пальцами вытащила сигарету. Зажигалки рядом не оказалось, Барбара принялась рыться в поданном горничной ридикюле.

Я подсел поближе, аккуратно забрал у нее сумочку и вынул сигарету изо рта.

— Это тоже большая перемена. Мы теперь не курим.

— Да что случилось? — захлопала глазами Барби.

Но где-то в глубине разгоралась искорка понимания — не так уж она и пьяна была, во всяком случае в начале вечера.

С некоторым даже садизмом пересказал ей вчерашние события, в некоторых местах дуэнья поддакивала, хмыкала или ахала, а Барбара то краснела, то бледнела.

— А как же Алекс? Он ведь такой галантный…

— О да, он пытался тебя изнасиловать, но получил по морде и вылетел в окно.

— Он же принц! — ахнула кукла.

— Он самозванец. Хочешь, в Париже съездим к его отцу, спросим?

Новостей на хорошенькую головку оказалось многовато, и Барбара впала в своего рода прострацию, переваривая услышанное. Ну я и не стал форсировать дальше, представил ей Таню Яковлеву — дуэньи и горничные это хорошо, но неплохо, чтобы рядом был кто-то не из персонала.

И отправился думать, что делать дальше. Порой встретишь кого-то и с первого взгляда понимаешь — вот тот человек, без которого ты вполне можешь прожить свою жизнь. По хорошему, сдать бы ее на руки родителю и на том расстаться, да только на фоне маячила семейка Мдивани. У них из-под носа выхватили такой сладкий кус, и я не сомневался, что они начнут гадить и распускать слухи. Их можно притушить контрпропагандой (кстати, надо зарядить Эренбурга на разоблачение «титулов» самозванцев), но в любом случае, выйдет как в анекдоте «то ли он шинель украл, то ли у него шинель украли… но к очередному званию не представлять!»

Радикально заткнуть всем рот никак без женитьбы невозможно, а любой брак можно свести к фиктивному, если все пойдет совсем плохо.

Три дня в «Лютеции» ушли на переговоры с Хаттоном-старшим и наблюдение за Хаттон-младшей. Семейству Вулвортов в качестве зятя предпочтителен WASP, то есть белый протестант англосаксонского происхождения, да еще желательно из потомков колонистов с «Мэйфлауэра», а у меня галочка стояла только против графы «белый» — родители француз и русская, по вероисповеданию не то католик, не то ортодокс.

Но триста миллионов долларов это триста миллионов (а некоторые борзые перья насчитали мне и пятьсот), так что с потенциальным тестем мы договорились быстро — вот ситуация, вот способ разрешения, вот согласованное заявление о помолвке, которую надо делать срочно-срочно, пока детали скандала не утекли в желтую прессу.

Подключили юристов, писать брачный контракт, договорились, когда явиться в посольство для заверения помолвки, и даже согласовали биржевой маневр на этом фоне — бизнес прежде всего.

Все по-деловому, все понятно.

А вот с Барбарой не очень.

Таня возила ее по выставкам, спектаклям и концертам, на гольф и скачки, но особой реакции это не вызвало. Зато несколько раз на шоппинге потратила кучу денег, в том числе и на подарки окружающим. Например, для помолвки нужно кольцо с брюликом, так пришлось разориться и купить два — Барбара выбирала при содействии Татьяны и вознамерилась сделать ей подарок, вот и пришлось вписаться.

В конторе они появились днем — мы наконец-то утрясли детали с Хаттоном, вечером предстоял ужин с формальным предложением руки и сердца. Барбаре сделали на редкость дурацкую укладку прилизанными волнами и нарисовали ярко-красной помадой маленький рот бантиком, отчего она больше обычного походила на фарфоровую куклу. Таня от экзекуции в салоне красоты воздержалась и выглядела более человечески.

— Джонни, можно я закурю? — уже, наверное, в десятый раз попыталась выпросить у меня разрешение Барбара.

— Не стоит, дорогая, это очень вредно для легких.

— Но все же курят!

— Ты же у меня не все, правда? Ты же лучше всех? — Дейл Карнеги еще не опубликовал свою книжку, а я уже вовсю пользовался его советами.

Ехидно улыбавшийся Ося подхватил Барбару под ручку и повел показывать владения Grander Inc, а я слегка придержал Татьяну.

— Что скажете, Татьяна Алексеевна? Мне очень интересно ваше мнение.

— О чем?

— О перспективах отношений.

— Если Володя останется в Париже, то все будет хорошо.

Рожа у меня вытянулась — какое отношение Маяковский имеет к моим матримониальным планам? У меня своя жизнь, а он пусть сам разбирается с Татьяной и Лялечкой (или как ее там?).

— Э-э-э… Я о Барбаре.

— Ой, простите!

— Только честно, вы умная девушка, у вас наверняка за эти дни сложился свой взгляд.

— Хорошее образование, — медленно начала слегка покрасневшая Татьяна.

— Догадываюсь, — остановил я изложение анкеты, — про школу я знаю, а вот как человек?

— Как человек она неглупа, щедра, и, мне кажется, несколько бесхарактерна.

— Так, а интересы?

— Драгоценности… пожалуй, на этом все.

Нет, брюлики это не интерес, кто из женщин не любит «лучших друзей девушек»*? Играет в гольф, крикет, ездит верхом — но это тоже мимо, стандартный джентль-женский набор для барышни из благородного семейства.

Diamonds Are a Girl’s Best Friend — песня «Бриллианты — лучшие друзья девушек», наиболее известна в исполнении Мэрилин Монро.

Черт, как же хорошо было с Габи! Взрослый, самостоятельный человек, твердо знающий, чего хочет от жизни. Захотела — пришла, захотела — ушла, блин.

А Барбара тот еще подарочек — натуральная табула раса, чистая доска. С другой стороны, если подумать, то это возможность вылепить спутницу по своему вкусу. Только когда этим заниматься?

Торжественный ужин прошел без помарок и с минимальным количеством выпивки, но утром Барбара захандрила — курить не дают, пить не дают… Но примчалась зажигательная Татьяна и уволокла уже официальную невесту в Лувр. По возвращении Яковлева минут десять ходила вокруг да около, но после всех колебаний все-таки предложила:

— Джон, мне кажется, что у Барбары депрессия из-за той детской травмы…

— Вполне возможно.

— Я бы показала ее хорошему специалисту…

— Есть кто-то на примете?

— Да, в Париже работает Мари Бонапарт, ученица самого Фрейда…

Мать моя женщина, какие фамилии! Но мне как-то не хотелось сдавать девушку мозгоправам, и Татьяна кинулась меня уговаривать:

— Мари известный психоаналитик, основатель Societe psychanalytique de Paris! Совсем недавно общество открыло клинику Шато де Гарш, это совсем рядом с Булонским лесом! Там прекрасно лечат депрессии, беспричинные перепады настроения и детские травмы.

Нет уж, еще неизвестно, чем это лечение обернется. Даже если уговорить Барбару лечь в клинику, то мне придется торчать рядом, хрен знает, что стукнет в голову Мдивани, а на Татьяну в таких раскладах надежда слабая. Лучше пусть Барбара со мной будет.

После короткого сообщения о помолвке американская, а следом и европейская пресса сошли с ума и кинулись наперебой обсасывать главную новость января 1933 года — супер-наследница выходит за супер-миллионера!

Писаки рыли и копали, подсчитывая будущее совместное состояние, биржевые гуру делали потрясающие по нелепости прогнозы о слиянии EF Hutton с Grander Inc, опубликовали два интервью с владельцем ювелирного магазина, продавшего кольца, тут же развернули спекуляции на тему моих отношений с Татьяной и так далее. Складывалось впечатление, что в мире больше нет достойных новостей. Никого не заинтересовало ни восстание голландского «Потемкина», броненосца De Zeven Provincien в Индонезии, ни предоставление Штатами независимости Филиппинам. Померк даже фортель президента Германии, когда Гинденбург назначил канцлером Адольфа Гитлера и на следующий день распустил рейхстаг.

В вестибюле «Лютеции», на тротуарах около входа и в ближайших кафе паслись репортеры, папарацци, искатели автографов, сумасшедшие… Даже Маяковский разродился обличительным стихом в духе «лучше бы пенсионерам отдали».

В такой обстановке я ничего лучшего не придумал, как отправить весь наш кочующий цирк обратно в Овьедо. Там-то можно просто укрыться в поселке, а то и крепко прищучить излишне любопытных.

Пока я там женихался, Ося и Панчо работали. Еще до отъезда Ося доложил, что первая партия советского золота легла в швейцарские хранилища, а первый пароход с турецким зерном прибыл в Одессу. Советские власти отреагировали скупо — телеграмму с благодарностью прислал Куйбышев, председатель Госплана (ВСНХ ликвидировали год назад), этим все и ограничилось.

Но турки жаждали больше техники, а Советы — больше станков, так что у нас появился хороший шанс урезать хлебный экспорт из СССР. Глядишь, такого ужаса, как в реале, не случится.

Панчо с парижской «резидентурой» вовсю отслеживали оружейные новинки. Если появления автоматической зенитной пушки Bofors L40/60 я ожидал, то информация из Бельгии выглядела странно. Некий испанский представитель желал заключить немаленький контракт на поставку. Пулеметы ему требовались сотнями, винтовки и ручные гранаты — тысячами, а патроны — миллионами. Это не могло быть ничем иным, как заказом со стороны антиправительственных сил — любой мало-мальски легальный покупатель обратился бы на испанские фабрики. Сделка весьма скользкая, но сомнения бельгийских промышленников снимала оплата итальянцами.

То есть Муссолини, у которого есть собственное и весьма неплохое военное производство, башлял третьей стороне за то, чтобы некая подпольная сила в Испании тайно получила оружие, а он сам остался бы незамазанным.

— Ты уверен, что это не деза?

— Джонни, я даже знаю, что это предназначается твоим дружкам из рекете. Не веришь? Давай сделаем остановку в Сан-Себастьяне, у них как раз смотр, увидишь своими глазами.

— Да что там можно увидеть? Оружие еще не закуплено, к тому же никто не потащит его в город…

Панчо таинственно промолчал.

— Хорошо, в любом случае, нужно уведомить бельгийские власти, чтобы они задержали груз, если контракт все-таки подпишут.

— Они еще и на «Маузер» обращались.

Блин, а вот тут будет посложнее, там уже Гитлер.

Господствующая над Сан-Себастьяном гора Ургуль с замком Ла-Мота на вершине бросилась в глаза сразу, едва мы выбрались из поезда. Ехать на машинах нас отговорил здешний агент, работавший с нашими грузами в порту и явившийся встречать начальство:

— Город маленький, jefe, всего-то пятнадцать минут прогуляться! Тем более, на площадь Конституции сейчас и не проехать вовсе!

Мы перешли Урумеа по мосту Марии-Кристины, украшенному четырьмя пилонами, на которые безумный архитектор впихнул все и сразу: колонны, капители, ростры, картуши с гербами, чугунные фонари, вензеля, короны и, будто этого мало, зафигачил по конной статуе на вершине.

— Пожалуй, они потратили на пилоны денег больше, чем на сам мост, — задрав голову, буркнул Панчо.

— Ну и что? — возразила шедшая со мной под ручку Барбара. — Красиво же!

По расчерченному на прямоугольные кварталы городу мы добрались до небольшой площади, на глаз соток пятнадцать, да еще стиснутой со всех сторон домами, эдакий двор-колодец увеличенного размера.

Почти всю ее занимали шеренги рекете, над которыми реяли белые знамена с красными зубчатыми крестами.

Блин, а Панчо прав! Заполнившие площадь разительно внешним видом отличались от ребят Иньяки-Игнасио. Понятно, что на смотр надели лучшее, но единообразные галифе и гимнастерки, новенькие портупеи и красные береты с золотыми кисточками, даже одинаковые металлические навершия-кресты на древках флагов — все это стоило денег, и немалых!

К тому же, четкие ряды и колонны как бы намекали, что кое-кто тут старательно занимался строевой подготовкой.

— Да здравствует король! — пронеслось над площадью, и в следующий момент мы буквально оглохли, когда все собравшиеся сотни рявкнули: — Да здравствует король!

В Овьедо я продемонстрировал Барбаре все владения маркиза Карабаса, начав с радиофабрики. Она рассеянно слушала объяснения инженеров и техников, а я отвел Термена в сторону и набросал на листочке функциональную схемку:

— Вот, Лев Сергеевич, надо сделать такую штуку.

— Так… — он взял рисунок, — две индукционные катушки… одна передает, вторая… вторая от нее изолирована… ага, отраженный сигнал… усилитель… головные телефоны… А зачем штанга?

— Это миноискатель.

Уж чего-чего, а устройство ИМП-2 знакомо до боли: сколько часов с ним проведено и в учебке, и на разминировании в Чечне.

— А как м-м-м… пользователь определит, что это мина?

— Очень просто, чем ближе к металлическому объекту, тем выше тон сигнала.

— Разумно, разумно… Я думаю, что такой прибор можно собрать на триодах…

— На стержневых триодах. Стеклянные лампы, как вы понимаете, нежелательны.

Лучше бы на транзисторах, да только до них как до Пекина.

— Я думаю, мистер Грандер, что принципиальную схему мы опробуем буквально на днях.

Заскучавшую Барби я повез на полигончик, где Сурин обкатывал свои конструкции. Привычные американке рев моторов и запах бензина несколько взбодрили, но пыль из-под траков убила всякий интерес, и я отправил Барби домой.

— Как результаты, Алексей Михайлович?

— Универсальной ходовой не вышло, развесовка у танка и трактора разная, но вот что мы придумали.

Он показал новое «корыто» для будущего трактора — на один каток короче, чем для танка.

— На гражданскую тележку пойдут облегченные пружины и катки, там ведь не надо таскать броню, а на боевую поставим усиленные.

— Что с орудиями?

— Несколько вариантов, 47 миллиметров или вот «эрликоны» для зенитного варианта.

Хорошая самоходная зенитка. А 47-мм, пожалуй, даже избыточна — нам предстоит дырявить максимум Pz.Kpfw.II, тот, который у нас часто именовали Т-2, так у него пушка всего-то 20-мм

— А «эрликоны» можете поставить как основное орудие?

— Короткую модификацию вполне.

— Тогда так, разработку башни под 47-мм не останавливайте, но за основной примем танк с «эрликоном».

Барбара тем временем нашла себе занятие: возилась с Цезарем. Так-то ей полагалась разве что болонка, а тут такая большая игрушка! Этот покоритель женских сердец не отходил от нее ни на секунду и работал передвижной грелкой для ног, настороженно оглядывая любого, кто приближался к хозяйке.

Едва я успел проинспектировать, что там наворотили Хосе с Нестором Ивановичем, как меня настигли сразу три новости, одна другой хлеще.

В Берлине подожгли Рейхстаг, и Гитлер продавил указ «о защите народа и государства», по которому в Германии закончились гражданские права и вводились превентивные аресты без суда и следствия.

Будущий тесть назначил дату свадьбы и требовал нашего срочного прибытия в Нью-Йорк, но это еще терпимо, хотя мне придется откладывать все дела. Ну да знал, на что подписывался.

А вот премьер-министр Асанья, видимо, возжелал ездить на мне не запрягши. Понравилось ему, как я обошелся с оружейными и патронными фабриками, и решил он создать некий государственный консорциум, а повесить его на того, кто тянет — то есть на меня.

Ответ ему я писал с нескрываемым удовольствием — и рад бы, да никак, женюсь, какие могут быть игрушки. Экстренно закрыл самые срочные дела и на всех парах в Гавр, на трансатлантик в Америку, удрал с фронтов индустриализации.

Рейс начался весело — Панчо и его ребята вычислили парочку папарацци и организовали их арест прямо у трапа парохода. Опять же, публики заметно больше: кто очухался от депрессии, кто привык к ней, а кому, вроде Барбары, всякая депрессия по барабану. С ней из Парижа рванула целая толпа подружек, бедных родственниц, приживалок и так далее, у Оси и Панчо аж глаза разбежались. Каждый вечер в гранд-салоне танцы до упаду, с обжиманиями и мимолетными романами, а что творилось ночью по каютам вообще уму непостижимо! Девчонки отрывались, как в последний раз, и перепрыгивали из койки в койку, и чуть было не в мою — почти как тогда, в Мадриде.

Уж не знаю, рыженькая сама до этого додумалась или подговорил кто, но в какой-то момент она после очередного фокстрота буквально приперла меня к стенке в коридоре, когда я вышел слегка охладиться, и чуть ли не трахнула прямо там же. Во всяком случае, сообщила, что безумно меня хочет и полезла расстегивать брюки.

Причем девица именно того типа, как мне нравятся, словно подбирал кто, и не отследи эту ситуацию Панчо, неизвестно чем бы кончилось. Он вывел туда же Барбару, а дальше…

Моя апатичная невеста на секунду замерла, а потом вцепилась рыжей в волосы и дернула так, что та чуть было не грохнулась на пол. Жертва заверещала и попыталась вывернуться, но Барби успела схватить ее за ожерелье на шее, нить лопнула и матовые жемчужины брызнули в стороны.

— Спасите! — вопила рыжая, уворачиваясь от пинков и плюх.

— Не лезь к чужому, — долбила ее рассвирепевшая Барби, — не лезь!

Панчо справился с оторопью и попытался вклиниться между женщинами, а я обхватил невесту за талию и потащил ее в сторону. Барби вырывалась и пыталась еще хоть разочек пнуть коварную рыжую, упавшую на колени собирать рассыпанный жемчуг.

Я дотащил Барбару до каюты, где она обратила свой напор на меня и буквально затолкала меня в постель. В общем, встретил Иван-Царевич Василису Прекрасную и давай на ней жениться!

Журналисты взяли свое в Нью-Йорке — можно подумать, второе пришествие, столько их набежало. Магний пыхал каждую секунду, один слишком пронырливый репортер все лез поближе и в итоге ухнул с причала в воду под гогот коллег.

Официальную комиссию по встрече составили мои отец и мать, Хаттон, тетка Барбары по матери Джесси Мэй Донахью и ее сын Джимми, семнадцатилетний раздолбай, которого только что выперли из частной школы в Коннектикуте.

— А я вас знаю, — сразу выпалил он, как только закончил обниматься с Барбарой. — Я ведь тоже учился в школе Хан!

Я даже не сразу понял, о чем он — из 1933 года школа казалась такой древностью, столько всего прошло за эти десять лет!

Он вцепился в меня с расспросами про авиазавод и оторвался, только когда вся торжественная процессия добралась до нью-йоркского жилья Барбары.

Узенький десятиметровый фасад на Ист 80-й стрит не впечатлил — ну в стиле французского ренессанса, как поведала Барбара, ну всего в пятидесяти метрах от Централ-парка, ну пять этажей… Но здание уходило в глубину квартала еще метров на тридцать, а этажей вместе с подвалом было не пять, а семь — мансардный просто не виден с узкой улицы.

А внутри я малость обалдел — лифт, десять спален, несчетно ванных, три кухни, сумасшедшей красоты библиотека, обшитая панелями красного дерева, потолки метра в три с половиной, тренажерный зал, музыкальная гостиная, и все это собственность Барбары. Как и небольшая семидесятиметровая моторная яхточка со скромным названием Lady Hutton, простенький такой подарок на восемнадцатилетие. Может, перекрестить ее в «Аризону» да установить на баке и на юте две решетчатые мачты с круглыми башнями наверху?

Но мать моя женщина, если она привыкла к такому, то я на одних презентах разорюсь!

С родителями толком пообщаться не дали: торжественный обед на пятьдесят гостей — не самое удобное для этого место, потом мама и отец остались в гостях у Вулвортов-Хаттонов, а мне, как жениху, это неприлично (два раза ха), и я ночевал в доме на Перри-стрит, снятом еще Терменом под «музыкальную студию».

Туда-то и потянулись старые и новые знакомые: Поль, Фернан, Хикс, Сол Юрок, Лавров, Давид Сарнов и еще куча народу разной степени близости. Кто с поздравлениями, кто попутно решить свои проблемы, в общем, голова кругом. Запомнился только Зворыкин, смеявшийся над тем, как пресса сравнивала мой арендованный дом и наследство Барбары — дескать, «золотой мальчик» пожлобился на собственный особнячок. А еще Владимир Козьмич просил за коллегу — инженер Понятов хоть и сумел недавно стать американским гражданином, но серьезную работу пока не нашел.

Вынырнуть из этого круговорота мне помог плотный конверт с обратным адресом «Вашингтон, Пенсильвания-авеню, 1600». Две написанные от руки на веленевой бумаге строчки лаконично сообщали: «Настоятельно прошу прибыть к пятнадцати часам во вторник». И подпись — Франклин Рузвельт.