Лорд

Глава 19

Тишин отлично справился с задачей заинтересовать штабсинтенданта и привести его на встречу со мной. Не сразу, правда, но всё у него получилось. Чтобы придать его словам кое-какой вес, я вручил ему амулет — орихалковую бусинку на суровой нитке с чарами улучшения здоровья. Заряда в заклинании хватит примерно на шесть-семь часов, а действовать он начнёт сразу же после активации. Всё это время обладатель активированной бусины будет чувствовать себя лет на двадцать-тридцать моложе: увеличенная сила в мышцах, отсутствие болей в теле, общий высокий тонус организма, затухание любых болезней до того состояния организма, когда их не было, обострение слуха и зрения, поднятие либидо и так далее. Какой-нибудь старичок, усреднённую личину которого я выбрал для путешествия в Лепель, с этим амулетом даст фору крепкому мужчине вроде нынешнего Тишина. Как минимум, не уступит ему, реши они посоревноваться. И после исчерпания заряда он будет себя чувствовать более-менее хорошо, пусть и не так, как это было с работающим амулетом. К старому состоянию организм вернётся через три-четыре дня, когда болезни вновь вернут себе прежние позиции и ударят по человеку с новыми силами. Как раз на такой срок я и рассчитывал. Но интендант оказался менее терпеливым. По всей видимости, его ТАК припекло, и он ТАК любил жизнь, что был готов ухватиться за соломинку. Ничем другим не могу объяснить появление штабсинтенданта в этой комнате, да ещё и так быстро, задолго до окончания действия заклинания в бусинке.

— Я ему показал свою руку, Киррлис, — шепнул мне на ухо Алексей. — Без этой демонстрации не получилось убедить его проколоть палец, чтобы смазать кровью твой шарик.

Я провёл в гостях у своего подчинённого ночь, следующий день, ещё одну ночь и часть дня. А в третьем часу после полудня домой вернулся Алексей с важным немцем. Тот был высок, неимоверно тучен, несмотря на свою смертельную болезнь, что должна вытягивать все соки из организма, обладал тремя подбородками и тяжёлым взглядом маленьких глазок, почти утонувших среди жирных щёк. В магическом зрении я увидел его ауру, покрытую чёрными пятнами и свечение своего амулета на груди под мундиром.

«Так-так, вот же я балбес, — с досадой подумал я после слов Тишина. — Нужно было дать ему амулет с ментальным внушением, чтобы убедить немца активировать бусину без такой демонстрации. Эх, как Прохор говорит: все мы крепки задним умом».

— Ты тот знахарь, который всех лечит от тяжёлых болезней, — чуть ли не с порога спросил меня интендант.

— Я.

— Этот человек, — он указал на Алексея, стоящего рядом со мной и «переводившего» мне слова гостя, — кое-что передал мне, якобы от тебя. И сказал, что ты можешь вылечить меня от туберкулёза.

— Могу.

— Тогда лечи. Получишь денег и продуктов, возьму тебя своим помощником. Если есть родные, то помогу перевезти в город и устроить так, что они ни в чём не будут нуждаться.

— Меня это не интересует.

— Тогда скажи, что тебе нужно? И не тяни, а то… — он не договорил, а последние слова произнёс с угрозой.

— Ты носишь мою волшебную вещь и решил мне же угрожать? — я приподнял одну бровь, посмотрел ему в глаза и затем хлопнул в ладони, по-особому сложив пальцы. Хлопок получился очень тихим, но роли он не играл никакой. Этим жестом я активировал давно заготовленное заклинание.

— А-а, — вскрикнул немец и схватился за грудь, потом у него подкосились ноги и он растянулся на полу, вляпавшись в ошмётки грязи, которые сам же и принёс на своих сапогах с улицы. Посчитал, что таким, как он, позволительно не очищать обувь перед тем, как войти в дом к таким, как мы с Алексеем. Попробовал подняться на ноги, но был скручен приступом удушающего кашля. — Кха-кха, кха-кха…

Несколько раз он сплёвывал на пол куски слизи с кровью.

— Киррлис, с ним два солдата приехали. Шофер в машине, и денщик на крыльце под козырьком стоит за дверью, — сказал мне Тишин, равнодушно наблюдая за страдающим толстяком гитлеровцем.

— Пусть, — махнул я рукой, — они нам не помешают, — потом посчитал, что немец должен был уяснить урок и применил новое заклинание, чтобы убрать его мучения и сказал на немецком. — Ну что, поговорим уже более конструктивно, а? Правда, если ты против, то можешь возвращаться в машину, ехать в гестапо, полицию или ещё куда-нибудь, чтобы… через три дня сдохнуть в мучениях от чахотки, выплёвывая лёгкие в последние часы жизни.

— Поговорим, — хрипло сказал немец, медленно поднимаясь на ноги. Вытерев ладони о китель, он провёл правой по губам, посмотрел на кровавый след, и как-то вяло выругался. — Шайзе!

*****

С Гансом Мейером у меня всё получилось на голой удаче, но далее на неё рассчитывать не стоит, если не хочу раскрыть себя и подвести под молотки своих помощников. А ещё я просто положился на опыт и знания взрослого человека, это я Тишина имею в виду. Но следующего агента нужно обрабатывать не нахрапом, а со страховкой в виде ментальной магии. Ещё стоит сказать, что просто на обещание немца я не стал надеяться, как и на компромат в виде расписки о сотрудничестве с НКВД СССР (ну, кто знает непонятного Киррлиса? А особая служба русских известна всему миру) и важными данными на трёх листах, собственноручно написанными штабсинтендантом. Я потребовал от него дать мне магическую клятву на крови. Теперь, если Мейер решит меня предать или начнёт юлить, то ответит собственной шкурой за это. Эх, если бы не определённые сложности с подобными клятвами верности, то я бы всю верхушку командования в Лепеле вместе с местными ренегатами в управлении заставил бы служить себе. Увы, но под ментальным давлением или угрозами, когда человек в душе истово ненавидит тебя и против подчинения, подобный магический трюк не срабатывает или очень быстро развеивается. С Мейером клятва сработала, ведь он желал жить и понимал, что жизнь означает всего два слова: служить мне. А вот с прочими трюк может сработать только в том случае, если сумею найти определённые ниточки к ним и крепко натянуть их. Хотя, есть шанс напугать кандидата в слуги по крови до состояния животного ужаса, когда чувство самосохранения поможет сработать клятве. Но шанс этот невелик, человек чаще сходит с ума или умирает от разрыва сердца. Впрочем, однажды можно провести такой опыт с кем-то из врагов.

Да, к слову, штабсинтендант оказался единственным, кого я сделал агентом в свою вылазку. На подручного бургомистра мне достаточно было взглянуть магическим взором, оценить его мерзкую ауру, чтобы отказаться от его услуг. К демонам его, это мразь ещё та. В итоге Марк Христов… умер. Обострение язвы вызвало сильное кровотечение, и ренегат отдал своему богу душу в тот же день. Разумеется, к этому приложил свою руку я. Решил, что человек с такой чёрной душой — да ещё и враг на высокой должности — не должен жить.

Походил по Лепелю, оценил жизнь его жителей, действия оккупантов. Побывал в гетто, посмотрел на концлагерь у железнодорожной станции. Всё увиденное анализировал и откладывал в сторону, чтобы позже плотно заняться данными вопросами. Например, среди всех этих пленных я могу найти себе помощников и слуг, рабочих и воинов. Через месяц я планирую открыть новые возможности Очага, и для них мне понадобятся не животные, а разумные.

Сейчас мой путь лежал в крупное село на северо-запад от Лепеля. Там жила семья евреев, глава которой был ювелиром до войны. Были неплохие шансы на то, что у него спрятаны драгоценные камни, разумеется, природные. Их я планировал у него выкупить и предложить на реализацию свои самоцветы. Про него я узнал в гетто, куда зашёл, чтобы поговорить с его населением. Рассчитывал на одно, но в итоге получил другое — ценную информацию. Ювелир со своей семьёй уехал из Лепеля в первые дни оккупации города, успев сбежать до того, как немцами было создано гетто, куда согнали всех евреев. Уехал к дальнему родственнику в дальней деревушке, рассчитывая, что она не вызовет интереса у германских солдат из-за своей никчемности.

Как-то помочь почти тысяче людей я не мог, точнее, не вот так сразу. Предложил, было, кого-то вывести, хотя бы детей, но натолкнулся на стену отрицания. Евреи отчего-то отказались, хотя были в курсе регулярных расстрелов соотечественников. Правда, давили они на то, что за побег хотя бы одного из гетто немцы пообещали казнить десятерых, невзирая на возраст и пол.

Но всё равно — очень странный народ эти евреи. Какой-то терпеливый и при этом себе на уме, закрытый от прочих, ценящий только самих себя и смотрящий на других одновременно с настороженностью и превосходством. Прямо натуральные снежные эльфы — гордецы, изучающие магию Льда и ведущие себя, что в торговле, что в дипломатии так, будто всем своим оппонентам делают одолжение, через силу снисходят до них. А ведь без грибов и инструментов гномов, зерна и леса людей, разных травок, корешков и ягод своих лесных сородичей они бы в своих горах давно сгинули бы. Ну, или решили бы заполучить всё силой, что в итоге привело бы к войне, в которой эта раса исчезла бы с лица мира. Хорошо, что у патриархов и матриархов снежных эльфов хватает ума понять это.

Впрочем, хватит и про евреев, и про снежных ушастиков. Тут кое-что поближе и относящееся ко мне происходит. На данный момент я уже подходил к нужной мне деревне, а позади меня катили три телеги с вооружёнными мужчинами.

— Тпру-у, волчья сыть! — натянул поводья возница первой телеги, когда поравнялся со мной. — Кто таков?

Вопрос был адресован мне, так как передвигался я свободно, без магической защиты, прикрывающей меня от чужого внимания. Ещё я шёл под личиной взрослого мужчины лет сорока пяти со всеми руками-ногами и полным комплектом пальцев. А то со старичком с бельмом еврейская семья может и не согласится общаться, тут же даст отворот-поворот.

«Полицейские, — пронеслась в моей голове мысль, когда я повернулся к телегам. У возницы и ещё трёх человек из семи на руках белели повязки с надписью на немецком и русском языках. — Вот бы их сейчас Прохор в капусту нашинковал».

— Пётр я. Из Глыбочки, — представился я.

— Здесь, что делаешь?

— Работу хочу найти, а то скоро есть будет нечего, а в моей деревне все такие же голодные, как я сам. Самим бы себя прокормить.

Отделываться от них я решил пока не торопиться. Захотелось узнать, что же будет дальше. Бояться не боялся, всё равно никакого вреда эти семеро мне причинить не смогут. Мало того, что я сам могу несколькими жестами и фразами размазать по дорожной грязи весь вражеский отряд в кровавую кашу вместе с их лошадьми и телегами. Так ещё в двух сотнях метрах от нас затаились варги, которым хватит десяти секунд добежать до нас и вцепиться в глотки врагам. И хотя при свете солнца их силы заметно уменьшились, но и их хватит, чтобы разорвать на куски семь обычных человек.

— Ха, — хекнул он и ощерился в недоброй язвительной улыбке. — Считай, что нашёл её. Залазь в телегу.

— Зачем?

— Ты теперь рядовой отряда полиции нашей волости. Как в деле проверим, так получишь документ, оружие, первое жалование и довольствие. Или ты против? Может, дезертир краснопузый? — он недобро посмотрел на меня с прищуром, словно прицеливался.

— Да ладно, какой из меня дезертир? — возмутился я. — У меня язва, в армию не взяли. Хотели на работы отправить, но я укрылся в лесу. Когда немцы пришли, то вернулся домой. Только там уже не было ничего, всё вынесли, скотину увели. Вот теперь хочу на зиму работу найти, чтобы ноги не протянуть.

— Нашёл уже, я тебе сказал. Залезай, — стал злиться полицейский.

Я пожал плечами и устроился на краю телеги, решив не конфликтовать в данный момент. Возможно, кого-то из этого отряда получиться сделать своим слугой, взяв клятву на крови. Пользы особой такая мелкая сошка, может и не принесёт, а может и наоборот. Тем более, полицейские ехали в деревню, куда мне самому было нужно. Так зачем сбивать ноги и месить грязь, когда могу спокойно доехать?

— Нно-о! — возница щёлкнул вожжами.

В деревне телеги остановились рядом с большим рубленым зданием, над которым развевался красно-чёрный нацистский флаг. Наверное, до войны здесь был сельсовет, а сейчас комендатура или иное немецкое административное учреждение.

— Внутрь пошли. Согреемся, побалакаем о делах наших и пойдём работу работать, — скомандовал возница моей телеги, оказавшийся старшим в отряде ренегатов. — Ну, чего встали? Живее, мать вашу!

Спустя несколько минут мы сидели на лавках в просторной тёплой комнате за большим столом, застеленным белой скатертью. Перед нами стояли две стеклянных бутылки с деревянными пробками, полных самогона, прозрачного, как роса. Рядом с ними расположились несколько тарелок с немудрённой закуской в виде шпика, солёных овощей, огромная эмалированная миска с квашеной капустой с клюквой и чугунок с варёным картофелем «в мундире». И две тарелки с яйцами — варёными и свежими. Отдельно на столе стояли десять гранёных стаканов.

— Разбирайте посуду, — старший мотнул головой на стол. — Ща обмоем знакомство и отметим вступление новеньких в отряд.

Как оказалось, я не был единственным новичком в отряде. Кроме меня полицейские «завербовали» ещё трёх человек: мужика примерно одного возраста с моей личиной, и двух совсем мелких пареньков, одному вряд ли восемнадцать исполнилось, второму ещё не было двадцати. Их легко можно было опознать не только по гражданской одежде (полицейские носили красноармейскую серую форму, френчи из перешитых советских шинелей, подпоясанные широкими армейскими ремнями, и кепи из шинельного сукна, выкрашенные в чёрный цвет. На одежде были пришиты погоны Вермахта без знаков различий и принадлежности к войскам) и отсутствию отличительных повязок, но и по зажатому виду, стеснению. Видно было, что они себя чувствуют не в своей тарелке. Чуть позже я узнал, что таким способом в полицию попали очень многие. Те, кто не хотел служить врагам, убегали с оружием к партизанам или просто в леса. Прочие, особенно из тех, кто успел пройти крещение кровью, служили оккупантам цепными верными псами, понимая, что назад им дороги нет. А ещё они верили, что СССР окончательно и бесповоротно пал и власть теперь и до конца принадлежит немцам.

— За фюрера! — подняв стакан, провозгласил старший полицейский, представившийся Тарасом.

— За фюрера! — вразнобой поддержали его за столом. Не стал отмалчиваться и я, крикнув тост со всеми. Что мне до пустых слов? Это не заклинание, не клятва, не обещание, данное при помощи Силы.

Самогон оказался вонюч и с резким неприятным привкусом, хотя выглядел чистым, без мутных примесей.

— Что морщишься? — заметил мою гримасу Тарас. — С нами не по нраву пить, или тост поперёк глотки встал?

— Так язва же у меня. В животе сейчас, словно костёр зажгли, — спокойно ответил я ему. — Мне бы наливки послабее или порцию поменьше, а то упаду же с такого стакана. Несколько лет не пил такого крепкого самогона.

— Молочка тебе парного — вмиг вылечишься, — со знанием дела сказал один из полицейских. — А пока яичка сырого выпей, тоже поможет.

— Спасибо, — поблагодарил я его и взял из тарелки с неварёными яйцами белое мелкое яйцо.

Повторно стаканы наливать не стали. Вместо этого Тарас погнал нас на улицу, там мы опять погрузились в телеги и покатили по одной из двух деревенских улиц. По пути полицейский рассказывал, что нам доверена честь очистить мир от жидов. Заодно покажем себя и прибарахлимся жидовским добром, которое они наворовали у простого народа.

«А не к «моему» ли ювелиру мы едем? — подумал я, слушая его речь. — С одной стороны, удачно получилось, что не придётся искать его дом, а с другой, так я теряю место сбыта самоцветов, ведь после этой акции еврейской семье придётся отсюда срочно уезжать».

И пяти минут не прошло, как наш отряд вломился на чужое подворье, сломав калитку, чтобы попасть внутрь и открыть ворота для телег.

— Агап, Фёдор, вы здесь будьте, присмотрите, чтобы ни одна шкура не убежала, — приказал Тарас двум обладателям белой повязки. — Остальные вперёд, в дом, — и первым шагнул вперёд, поднял винтовку и выбил раму в окне. — Открывай дверь, жидовская рожа, а то живыми спалю в хате!

Минуту спустя мы все — полицейские и хозяева дома — набились в просторной горнице. Двое немолодых мужчин, две женщины примерно равных с ними лет, одна совсем бабка и ещё одна женщина лет тридцати пяти, трое детей от пяти до восьми лет тесно встали у белёной печи. Цветом своих лиц они ей почти не уступали.

— Что, жиды, не ждали? — оскалился Тарас и быстро ударил прикладом в грудь одного из мужчин. — На-а!

Тот охнул и упал на пол, где получил от полицейского несколько ударов ногами по бокам и голове. Дети заплакали и вцепились в юбки женщин

— Не надо, прошу вас. Мы ничего не сделали, — взмолилась одна из тех, что постарше.

— Вы жиды! — веско сказал Тарас и ударил её кулаком по лицу. Та отшатнулась и сильно ударилась затылком о печь, после чего сползла на пол без сознания. — Этого мне хватит, чтобы считать вас преступниками.

Пока шла расправа, я украдкой рассматривал своих «товарищей». И то, что я видел, мне совсем не нравилось. Никто из мужчин не морщился, не стискивал зубы, не отводил взгляд. Мало того, у пареньков глаза блестели удовольствием от увиденного. Кажется, реши я встать на сторону несчастной семьи, то не получу не то что поддержки, а даже одобрения и понимания со стороны насильно призванных на службу. М-да, из этих мне помощники точно не нужны, даже пройди они нормально ритуал с принесением клятвы верности на крови. К демонам таких моральных уродов, мне пока одного лепельского интенданта хватит.

— Так, твари, — Тарас, довольный после учинённого мордобоя, обвёл взглядом людей у печки, — сегодня я вас прощу и оставлю жить. Но за это вы мне заплатите. Нет — прямо здесь всех расстреляю.

— У нас нет ничего, — прохрипел мужчина с пола. — Мы всё оставили в городе, ушли полуголыми.

«А ведь он врёт, — понял я, взглянув на его ауру. — Да и Прохор с Тишиным говорили, что у евреев всегда есть заначка, даже если те в рваных штанах ходят по улице».

— Полуголыми? — прищурился Тарас. — Что-то твоя бабёнка слишком хорошо одета для полуголой.

— Я им дал свои вещи, — торопливо сказал второй мужчина.

— Смотри какой добренький, — хмыкнул полицейский и вдруг вскинул винтовку, щёлкнул предохранителем и выстрелил в грудь тому. Тяжёлая пуля пробила тело насквозь и выбила кусок глиняной обмазки от печи.

Секунду стояла тишина, разбавленная комариным писком в ушах, которым досталось от выстрела в закрытом помещении, а потом завыли все женщины и истошно завопили дети.

— Следующая бабка будет, жид, — предупредил мужчину на полу Тарас, навёл на старую женщину ствол винтовку и передёрнул затвор, выбрасывая ещё дымящуюся гильзу.

— Нет, стой! — тот выставил в его сторону руку с раскрытой ладонью. — Умоляю, не надо.

— Плати и живи, или умри, но первыми умрут они на твоих глазах, — усмехнулся полицейский. Было видно, что он упивается своей властью, возможностью унижать, убивать и забирать последнее у людей. А ведь аура у него не такая и чёрная, к слову. Неужели он таким стал недавно и ещё не успел натворить чудовищных дел? Если и так, то всё равно пора его останавливать. Так я сохраню жизни многим людям, с которыми судьба сведёт этого садиста.

Вообще, если подумать, то с моим появлением на Земле может случиться куча всего нехорошего. Я не о своих возможностях, вовсе нет. Всё дело в активированном Источнике, который уже понемногу стал растворять «корку» на мировых энергоканалах вокруг себя. Когда таких Источников будет несколько — а я останавливаться не собираюсь, пусть и нет пока что у меня ещё одной матрицы — то энергоканалы планеты примутся очищаться с высокой скоростью. Мана потечёт во все стороны, и начнут понемногу срабатывать магические природные процессы от прорех в Астрал, откуда станут залетать к нам в гости духи, до образования Чёрных пятен на местах жестоких и массовых убийств. И вот такие, как этот Тарас будут способствовать этому.

Я уже собрался вмешаться, чтобы не дать умереть раненому и пресечь убийство старухи, которая даже минуту не проживёт после пулевого ранения. Но тут подал голос избитый, и я решил чуть-чуть подождать.

— Нет, стойте! У меня есть, чем заплатить.

— Вот так бы сразу, — спокойно сказал Тарас, поставил оружие на предохранитель и повесил его на плечо. — Вот что вы за племя такое, а? Жадное и трусливое. Его кровь на твоих руках, жидёнок, — и он слегка пнул носком сапога по ноге раненого, который едва слышно сипел и пускал кровавые пузыри изо рта. — Поднимайся и доставай свою кубышку, а то ведь могу передумать и ускорить тебя.

Схрон глава семейства сделал в печке, вытащив несколько кирпичей, вложив туда две жестяных коробочки с сокровищами и затем, вернув кирпичи назад, перед этим немного их подрезав, чтобы нивелировать появление пустоты. После чего это место было обмазано смесью глины с песком и покрашено известью.

В одной коробочке лежали золотые монеты, в основном червонцы, которые меня совершенно не заинтересовали, и примерно горсть золотого лома от украшений. А вот содержимое второй наполнило меня радостным предвкушением. Всё дело в том, что там находились украшения с драгоценными камнями и сами камни отдельно. Примерно три десятка бриллиантов, сапфиров, изумрудов, гранатов с рубинами и не опознанные мной кристаллы. Все они были мелкими, и не шли ни в какое сравнение с моими самоцветами из Очага. Зато это были природные камни!

— Куда свой нос суёшь? — окрысился Тарас, заметив то, с каким вниманием я смотрю на его добычу. — То не тебе! Мелок ещё, чтобы на рыжьё с брюликами пасть раскрывать.

— Так ты сам сказал, что добыча с евреев будет наша общая, — вспомнил я его недавние слова. — Сбрехал, что ли?

— Ну ты, следи за словами, — разозлился он. — Твоя добыча в сундуках лежит. Можешь ещё с них самих вещи снять.

— Я бы с жидовочки всё снял бы, — хохотнул второй полицейский и его поддержали смехом оба паренька. Да и взрослый мужчина довольно ухмыльнулся. — Такая сладкая.

— Так сними, мы не торопимся, — ответил ему Тарас и посмотрел на молодую женщину. — Хм, пожалуй, я первым буду у неё. А вы, сукины дети, в очередь.

Он убрал жестянки в карманы френча и подошёл к бледной, как смерть, молодой женщине. Ничуть не смущаясь присутствия детей и её родственников, он схватил её за грудь сквозь платье и стал сильно мять. На его лицо в ходе этого процесса наползла довольная похотливая улыбка. Женщина же стояла, как столб, ни словом, ни жестом не пытаясь как-то выразить своё неудовольствие.

— Так, я развлекусь, а вы тут, — он непонятно покрутил в воздухе левой ладонью, — заканчиваете, в общем.

Тарас поволок женщину в соседнюю комнату. А та только сейчас пришла в себя и стала сопротивляться, но, получив удар в висок, обмякла. Дальше её полицейскому пришлось тащить по полу, подхватив подмышки. Её муж или родственник просто стоял и беззвучно плакал, задвинув детей за себя в угол между печкой и стеной дома. До него окончательно дошло, что жалеть их не собираются.

— Кто первым? — когда за старшим закрылась дверь, последний из троицы полицейских посмотрел на нашу четвёрку. Он достал из кармана френча «наган», взял его за ствол и протянул к нам.

— Дай я, — тут же вызвался самый молодой.

— Пусть этот первым, — неожиданно для меня вдруг сказал самый старший из «призывников», что всё время отмалчивался, и указал на меня пальцем.

— Точно, — кивнул полицейский и протянул мне револьвер. — Давай жидят кончай, или… — он многозначительно похлопал второй рукой по ложу винтовки на своём плече.

— Они же дети, — я решил дать им последний шанс. Возможно, без пригляда Тараса у кого-то пробудится совесть.

— Так вырастут в жидов, — ответил тот. — Или тебе их жаль? Может, ты сам жид, а?

Я обвёл взглядом людей в горнице, напуганных до смерти хозяев дома, и полицейских, что жили всего несколько месяцев назад в мире и покое. Может, и не любили особо друг друга, но вряд ли даже в мыслях представляли, как однажды будут убивать друг друга. Что самое мерзкое — и те, и другие ещё недавно жили вместе в одном государстве, а едва стоило случиться в стране неприятностям, как оказались по разные стороны. А ещё в полицейских сошлись те факторы, которые я ненавижу всей своей душой. Мало того, что они стали предателями, пойдя на службу к захватчикам, так ещё принялись делить людей по цвету волос, глаз, форме носа и национальности. Таких я ненавидел люто! Ведь я и сам пострадал от подобных им, так как очень многое указывало на то, что моих родителей убили фанатики, распространяющие лозунги «империя для имперцев!».

Никто не успел ничего сделать в ответ, когда я начал действовать. Заклинание всеобщего паралича было приготовлено давно, мне просто нужно было произнести слово-ключ, чтобы люди в комнате рухнули на пол, словно манекены в одёжной лавке, сбитые неуклюжим посетителем. Следующим применил среднее лечение на раненом, чтобы он ещё чуть-чуть протянул. Закончив свои дела в этой комнате, я направился в соседнюю, откуда раздавались мужской похотливый рык и женские отчаянные стоны.

— Кто припёрся? Иван, ты? Жди своей очереди, — не оборачиваясь в мою сторону, произнёс Тарас. Одновременно с этим он совершал частые толчки тазом, навалившись на женщину всем телом. Одной рукой он держал её руки, сведённые вместе за головой, второй мял крупные молочно-белые груди, вывалившиеся из разорванного платья и нательной сорочки. Несчастная лежала на спине на высокой скрипучей кровати и уже не пыталась вырваться, только издавала стоны боли от действий насильника. К ссадине на её виске добавилась разбитая кровоточащая губа и опухшая переносица.

Вместо ответа я приложил его заклинанием парализации из амулета.

— Спокойно, не бойся, — сказал я женщине и постарался как можно миролюбивее улыбнуться. — Я не с ними.

В этот момент с улицы донёсся громкий крик, в котором смешались страх и боль.

«Вот и Агапа с Федькой не стало», — мелькнула в голове мысль. Оставленных Тарасом часовых на улице только что уничтожили варги. — Я сейчас пришлю сюда твоих родных и попробую помочь раненому родичу. Только попрошу мне не мешать.

Я взял Тараса за ногу и поволок в комнату с евреями и полицейскими, там полицейского и его подчинённых скрутил их же ремнями. После чего снял чары, что всех удерживали.

— Вы ступайте туда, — я указал хозяевам дома в сторону комнаты, откуда только что вышел с пленником. — Ждите меня там, — и прикрикнул, видя, что те не собираются трогаться с места. Лишь хлопают глазами, да переводят взгляды на меня и матерящихся полицейских на полу. — Ну же, ступайте! Вашему родственнику я попробую помочь, но вы мне мешаете.

Только после этих слов люди зашевелились и медленно, испуганно глядя на меня, скрылись в соседнем помещении. Правда, бабка хотела остаться, что-то возмущённо бурча, но её практически силой вытащили из комнаты с уговорами. Как только дверь за ними закрылась, я припёр её короткой лавкой, задёрнул занавески на окнах, подвесил под потолком светляк и взялся за «своих» несостоявшихся коллег. Те всё это время вразнобой матерились, сыпали угрозы, заверения в дружбе, обещания и «я не такой, я не хотел, я бы тебе точно помог, но просто не успел».

Не обращая внимания на этот шум, я снял с пояса жезл и приложил им по голове мужчину, который хотел сделать меня убийцей детей. Оглушённого пленника я подтащил к раненому. Удобнее, конечно, провести ритуал в центре комнаты, но я опасался трогать подстреленного, так как мог разбередить рану и тем самым привести к преждевременной смерти.

Пока проводил ритуал, то краем уха слышал шум с улицы и звяканье стекла из комнаты, где должны были сидеть евреи. Уже позже узнал, что те хотели отправить детей с молодой женщиной… куда-то. Боялись, что я окажусь не лучше полицейских. Но снаружи их караулили мои варги, которые напугали людей до полусмерти. В итоге все остались в комнате и дождались разговора со мной.

Мат и мольбы о прощении усилились, а угрозы пропали, когда я перешёл к основной части ритуала. Ну, ещё бы, любого проймёт, когда в паре метрах от него недавний товарищ на глазах высыхает и становится мумией! Я даже пожалел, что не стал тратить время и заклинания, чтобы парализовать всех пленников и провести ритуал в тишине. У меня от их криков в голове стало звенеть. Но что сделано, то сделано. Теперь на будущее мне урок — не пренебрегать такими вещами. Труп я накрыл занавеской, сорвав её с гардины, и потом пообещал полицейским ту же участь, если они не заткнутся. И те мигом смолкли. После этого я привёл в чувство пациента, про рану у которого напоминала только дырочка в одежде и свежая кровь на лице, теле и полу. Тот с момента ранения пребывал без чувств и не сразу осознал всё происшедшее с ним. Шёл со мной, как сомнамбула, будто бычок на поводке.

— Захарий?! — вскрикнула одна из женщин, когда мы с ним вошли в комнату, где меня дожидалось спасённое семейство. — Ты? Живой! — и бросилась ему на грудь.

— Сонечка, — только и смог сказать он сквозь женские всхлипы и бормотание.

— Присаживайтесь и выслушайте меня, — произнёс я, посмотрев на людей. — Время дорого, не хочу его терять, — здесь стояла кровать с высокими спинками из железных прутьев, два табурета и сундук с плоской крышкой, застеленный куском серого холста. Вот их и заняли мои слушатели. — Ещё раз хочу повторить, что я вам не враг. Я сражаюсь с немцами и их прихвостнями. Такими, как эти мрази, — я мотнул головой в сторону двери, за которой находились связанные полицейские.

— Вы партизан? — спросил мужчина, которого ренегаты избивали, требуя показать тайник с драгоценностями.

— Да. И шёл к вам.

— Зачем?

— За тем же, что хотели получить от вас полицейские. Мне нужны драгоценные природные камни. Не за просто так, — я жестом заставил закрыть рот мужчину, затем достал две матерчатых «колбаски» с золотыми царскими монетами и ещё одну с золотыми слитками из «каштанов» с древа трансфигурации. — Здесь тридцать царских империалов и двести граммов чистейшего золота в слитках. Полагаю, этой суммы хватит за драгоценности. Можете забрать оправу — мне нужны только камни. Но вытащить их нужно очень быстро, так как времени мало.

— Что с нами будет дальше? — спросил он.

— Не знаю, но вряд ли что-то хорошее. Евреев немцы приказали уничтожать повсеместно. В Лепеле всех согнали в гетто, а оттуда чуть ли не каждый день забирают людей, чтобы потом расстрелять, — ответил я ему. — Я сам видел это. В смысле не сам расстрел, а группу женщин с детьми, которых повели на кладбище. Рано или поздно такие, как этот Тарас или лично немцы убьют и вас.

Семейство переглянулось между собой, молчали пару минут, потом ювелир спросил:

— А вы нас к себе не возьмёте? Воевать мы не сможем, не обучены и… — тут он запнулся, быстро глянул на своего родича, которому досталась винтовочная пуля и выглядевший сейчас сильно моложе, — кхм, и возраст уже не тот. Зато можем помогать по хозяйству, за больными и ранеными ухаживать. Возможно, моя помощь, как ювелира понадобится. Мой брат хороший мастер в работе с тонкой механикой — часами и прочему, — помолчал, вздохнул и, видя, что я с ответом не тороплюсь, добавил. — Возьмите детей и бабушку, если не можете принять нас всех.

— Не нужно за меня просить. Я своё пожила уже и не хочу занимать чужое место, — скрипучим неприятным голосом сказала бабка. — Добрый человек, прими к себе детей и Еву, — она указала на молодую женщину, пострадавшую от Тараса.

— Погодите, мне нужно подумать, — я поднял ладонь, прося, чтобы они примолкли, потом сказал. — Это можно устроить. Но с рядом моих условий. Вы видели то, как я расправился с немецкими прихвостнями и вылечил вашего родственника?

Все, кроме детей, синхронно кивнули в ответ.

— За такими знаниями немцы охотятся особенно рьяно. Из-за этого партизанский лагерь, где я живу, спрятан в укромном месте и в него не допускаются посторонние. Даже если я вас возьму с собой, то поселю в нескольких километрах от основной базы отряда. Вещами, продуктами, инструментами и крышей над головой вы будете обеспечены. В обмен вы будете выполнять мои приказы и приказы моих помощников. Основным будет запрет покидать свой лагерь и пытаться без разрешения приблизиться к главному. Если кто-то без разрешения уйдёт, то стану считать, что этот человек немецкий шпион и буду действовать по ситуации из этого исходящей. Что же до неумения сражаться, то этому всегда можно научиться. И вы научитесь, — я посмотрел в глаза мужчинам. — Мне не нужны те, кого нужно защищать и кормить просто так.

— Мы согласны, товарищ, — быстро сказал ювелир, как только я замолчал. — Нам нужно немного времени, чтобы подготовиться и собрать вещи. Золото ваше я не стану брать, лучше вы его потратьте на борьбу с фашистами. И я ещё вам дам несколько бриллиантов, но мелких, увы, — он развёл руками, — других у меня сейчас нет. Они спрятаны в другом месте, не дома. Нужно возвращаться в Лепель за ними.

— Договорились. Вещи складывайте в полицейские телеги. О камнях потом как-нибудь поговорим отдельно.

На сборы ушёл час и из деревни мы выехали в темноте, провожаемые внимательными и настороженными взглядами из окон и из дворов домов, мимо которых проехали. Позади я оставил пустой дом и семь трупов. От полицейских мне досталось несколько сотен рублей и немецких марок, пять золотых червонцев, четыре винтовки, два револьвера и один пистолет, полторы сотни винтовочных патронов и три десятка пистолетных. Так же моими трофеями стали три телеги и три лошади со всей сопутствующей сбруей, а ещё немного фуража.