Лорд

Глава 15

Путь домой не сильно отличался от дороги до этого, когда шли налегке, даже учитывая наличие пяти десятков лошадей. Феи не только помогали с дорогой и скрывали наши следы, но и вели разведку. При переправе они по одной перенесли животных с берега на берег. Сделали это быстро и ловко. Вряд ли меньше времени было бы затрачено, если бы лошади переправлялись самостоятельно. Так же крылатые крохи отлично управлялись с лошадьми благодаря своему особому единению с природой и животными.

Отойдя от боя, я принялся… сожалеть. Не о загубленных немцах или першеронах, вовсе не о них. Мне было жалко, что в спешке я упустил шанс набрать продуктов во вражеском лагере. А ещё досадовал, что оставил без внимания снаряды. Нужно было прихватить десятка два или три, а то большая часть лошадей шла пустой, так как всего дюжины хватило, чтобы унести все трофейные винтовки с пулемётами и патронами. Это же столько ценного металла — латунь, сталь, медь и чугун! Даже порох сгодился бы для переработки. Вдруг, Очаг посчитал бы его за редкое и сложное алхимическое зелье и выделил бы из него немало элементов? Но я в спешке упустил это, за что и корил себя сейчас.

Моему возвращению Прохор и Мария были рады, как никогда. Особенно девушка, которой, по всей видимости, старик набил оскомину поучениями и нотациями. Мне дали поесть, после чего насели с вопросами: как, что, где взял, откуда, сколько убил гитлеровцев и так далее.

Потом пришлось строить загон для лошадей и отправлять фей на своеобразный сенокос. И тут я опять назвал себя балбесом за то, что не взял у немцев еды для животных. На траве тяжеловозы долго не протянут, им обязательно нужно зерно. С другой стороны, я не собирался становиться владельцем табуна. Нескольких оставлю, чтобы запрячь в телеги, а остальных постепенно скормлю варгам. Учитывая, что планирую в течение месяца увеличить количество магических зверей в несколько раз, табун тяжеловозов будет весьма кстати. Эдакие живые консервы.

Все трофеи я отправил в Очаг. Малую часть их переработал в орихалк для амулетов и накопителей, а всё остальное превратилось в золото и самоцветы. Их я потратил на то, чтобы вырастить ещё три пищевых древа. Плоды хранятся долго, а мне скоро придётся кормить кучу народа и животных. Под народом я подразумеваю будущих бойцов, что создам в Очаге.

Из орихалка сделал несколько накопителей для амулетов-черепов. Это позволило в несколько раз продлить срок их работы без подзарядки и чуть-чуть увеличить радиус действия. Ещё я сделал два новых охранных амулета, благодаря чему безопасная территория вокруг Источника существенно расширилась. Об этом я рассказываю быстро, на самом же деле на описываемые события у меня ушло немало времени. Пока занимался магическими делами, мои помощники взяли на себя все хлопоты по лагерю. Прохор следил за лошадьми и делал всё по лагерю, вроде колки дров и ремонта шалашей (демоны, мне ещё и палатки нужно было у немцев забрать!), Мария ему помогала и кухарничала, а свободное время проводила с феями, с которыми быстро нашла общий язык, прощая им проказы, на которые те были щедры. За то, что Василиса со своими подчинёнными забрала всё внимание девушки, я им был сильно признателен. Благодаря этому я мог заниматься магией без суеты и чужого навязчивого внимания.

В середине сентября в гости наведался Тишин, который уже давно не давал о себе знать. Ещё бы немного и я мог забыть о его существование — дел куда важнее навалилась гора.

— Еле вырвался. Пришлось рассказать про родственников, которые в деревне страдают от голода и то, что я хочу им отвезти продуктов, — сообщил он мне и моим помощникам после взаимного приветствия.

— Пошли под навес за стол, сейчас Маша что-нибудь быстренько приготовит перекусить.

— Есть пирожки с ягодами и рыбой, ещё чай в самоваре не остыл, — засуетилась девушка. — И немного жареной рыбы осталось, щука. Остальное надо готовить.

— Мне хватит, красавица, — улыбнулся он ей.

Серьёзный разговор начался после того, как гость унял первый голод пирожками и крепким ароматным горячим чаем. Правда, настоящим чаем его было назвать сложно, так как в нём не было ни листочка от чайного куста (кстати, на Земле культивировали точно такие же растения, как и в моём мире, только сортов здесь было мало или про другие простые люди не знали). Вместо них Прохор заваривал три местных растения, одно из них носило название иван-чай. Зато у нас хватало сахара и мёда с вареньем к напитку.

— Я работаю переводчиком у гаупмана Шторцентегера, начальника железнодорожной станции. Когда я в комендатуре демонстрировал свои таланты в немецком языке, он как раз мимо кабинета проходил и услышал мою речь. Оказывается, тот мотоциклист разговаривал на особом наречии, которое было так же родным языком гаупмана. Я даже не знал, что в их такой мелкой Германии в ходу два почти разных языка. Они там друг друга с трудом понимают, почти как у нас русский и украинец.

— Странным не показалось, что ты так хорошо знаешь немецкий? — спросил я.

— Гаупман спросил, ага, — подтвердил мою догадку Тишин. — Пришлось скормить ему сказочку, что в моём полку во время империалистической служил перебежчик от кайзера, с которым мы близко сошлись на теме любви к шахматам. Служили два года вместе, тогда-то он и научил меня отлично разговаривать на своём языке. Вроде бы поверил.

— Хорошо, если так. Какие-нибудь новости узнал, которые нам могут быть полезными?

После моих слов он тяжело вздохнул, помолчал и тяжело сказал:

— Киев немцы почти захватили, подошли к Питеру и начали его обстрел из пушек, обещают, что город падёт в течение недели. До Москвы им осталось двести вёрст с гаком. Одних наших пленных захватили больше миллиона и ещё столько же уничтожили в боях.

— Брешешь?! — не выдержал Прохор и аж подскочил со своего пенька. — Врут они всё, где это видано, чтобы к самому Питеру немчуру допустили.

— Брешут собаки, а я рассказываю то, что сам услышал. Может, и привирают в чём-то, но… — хмуро посмотрел на него гость. — Я читал немецкие газеты, слушал самих немцев. И эти гады вели себя… как бы сказать-то… честно — во! Сами себе точно не врали, не для окружения рассказывали друг другу, что скоро война закончится, что взяли много крупных городов и бомбят Питер…

— Ленинград, — тихо поправила его Маша.

— Ленинград, Питер — без разницы, — опять вздохнул Тишин и вдруг посмотрел на меня. — Киррлис, а ты можешь что-то сделать?

— Что? — спросил я. — Я только начал подготовку. Мне нужно время, чтобы набрать достаточно сил. Если сейчас ввяжусь в крупную заварушку, то погибну или потеряю всё. И тогда придётся начинать сначала. Думаешь, мне самому легко слушать про поражение твоей страны, с которой я решил завязать союзнические отношения? Немцы меня за всех своих убитых казнят не разбираясь, если я попаду к ним в руки.

— Пока Москва держится, то и война продлится. А там зима придёт, морозы ударят, а европейцы к нашим холодам сильно не привычные, — вроде как решил то ли нас, то ли самого себя успокоить Тишин. — Уже начало осени, а тёплых вещей ни у кого из них нет, два состава с нашей станции отправили с боеприпасами, продуктами и обмундированием, но опять же с летним. Под Москвой уже скоро заморозки начнутся ночами, днём распутица пойдёт. Так что, думаю, не возьмут они ни Москвы, ни Питера. Тем более Питер, то есть, Ленинград. Большевики не дураки, должны понимать силу морального удара по духу народа, если сдадут врагу город с именем вождя революции. Падёт этот город — падёт страна. Я думаю, что даже потеря Москвы не так будет страшна.

— Твои б слова, да богу в уши, — пробурчал Прохор.

— Немцам тоже очень плохо приходится. К нам приходил эшелон с ранеными из самого Смоленска. От них я сумел узнать, что под Ельней им так врезали, что они бежали, теряя сапоги, — произнёс Тишин.

— Большой эшелон? — уточнил я.

— Да не, два вагона средних раненых, десять вагонов битой техники и оружия. И ещё семь вагонов вроде как трофеев офицерских. Их потом на машинах отправили дальше в сторону Германской границы.

— А что так? Поездов не хватило? — влез старик.

— В Лепеле тупик, Прохор, — хмыкнул однорукий. — Дальше нашей станции поезда не ходят.

— Почему? Разбомбили поди сами же или наши взорвали.

— Её и не было. Дорогу в Лепель построили ещё тогда, когда западная Белоруссия была польской территорией.

— Ах вон оно как, — понимающе кивнул старик. — От теперь понятно стало.

— Да побьют наши гитлеровцев, я верю! — громко произнесла Маша, молчавшая до этого, зло кусавшая губы и сжимающая до белых пятен кулачки.

— Обязательно побьют, — уверенно согласился я с ней, а про себя подумал. — «Или мне будет совсем худо из-за того, что выбрал не ту сторону. С другой стороны, боги ли или судьба помогли сделать выбор. И, значит, он правилен».

— Ты когда назад? — сменил тему Прохор, задав новый вопрос нашему гостю.

— Завтра хотел после полудня тронуться в путь, — сказал Тишин старику и повернул голову в мою сторону. — Оставишь переночевать?

— Даже дольше оставайся. Кстати, есть у меня идея, как тебя вылечить и не показать этого посторонним.

— Ну-ка, ну-ка, — живо заинтересовался тот и даже подался ко мне. — Поподробнее бы, Киррлис…

Наличие табуна сильных лошадей (правда, он уже изрядно уменьшился благодаря аппетиту варгов) сняло вопрос с жертвой для лечения Тишина. Усыпив обоих, я провёл уже привычный ритуал, после чего спрятал под землёй высохший труп лошади и разбудил пациента. Эх, надо было видеть выражение лица мужчины, рассматривающего отросшую кисть. Он общипал и искусал её до кровоподтёков, проверяя — а не снится ли ему это.

— Киррлис… — и замолк. — Слов нет, парень, — и со всех сил обнял меня. — Спасибо!

— Да не за что, я же обещал.

— Слушай, а как бы мне теперь прятать руку на работе? — нахмурился он.

— Тебе не только руку нужно прятать. Сейчас ты выглядишь сильно моложе себя прежнего, как свой младший брат.

Он провёл зачем-то ладонью по лицу и спросил:

— У тебя зеркала нет?

— Держи, — я протянул квадратное зеркальце, которое одолжил у девушки. Так и знал, что после ритуала Тишин пожелает оценить свой новый облик.

Тот разглядывал и ощупывал себя несколько минут, потом вернул зеркало и произнёс:

— Рассказывай, что придумал. Догадываюсь, что у тебя есть способ, как всё это спрятать. Или не стал бы проводить ритуал, как до этого, когда спроваживал к немцам.

— Разумеется. Вот, держи. Кольцо нужно надеть на любой палец восстановленной руки, а значок приколи к воротнику с обратной стороны одежды. Желательно, чтобы он касался кожи и был как можно ближе от лица, — я протянул ему широкое кольцо из мифрила и заколку в виде круглой пластины размером с мелкую монету с короткой иглой, чтобы проколоть ткань, после чего загнуть. — Но сначала их необходимо смазать твоей кровью.

— Опять кровь, — покачал он головой, принимая у меня вещи. Видимо, намекал на то, что я вчера проколол ему палец и взял несколько капель этой красной жидкости. Наверное, стоит ещё добавить, что излишки энергии от ритуала жертвоприношения отправились в амулеты.

— Вчера кровь мне была нужна, чтобы закрепить твой старый облик на этих амулетах. А сегодня она необходима, чтобы они заработали. Извини, но у меня просто нет времени учить тебя пользоваться волшебными вещами. С кровью всё произойдёт быстро и само собой.

— Да я не в укор тебе сказал, Киррлис, — слегка улыбнулся мой собеседник. Он проколол палец острием иголки на значке-амулете, потом пораненный палец прижал к кольцу, оставив там кровавую отметину. — Уже можно надевать?

— Да.

— Хм, я свою руку вижу, — он поднял взгляд на меня.

— На, посмотри на себя, — я опять дал ему зеркало и пока он любовался в нём на себя, пояснил. — Ты и будешь её видеть, а вот для других ты останешься прежним калекой в возрасте. Раз в месяц приходи ко мне, чтобы я перезаряжал амулеты.

— То есть, их на месяц хватит?

— Больше, недель на пять с половиной или шесть. Но лучше не тянуть до конца и не рисковать. А теперь, пошли в лагерь, там я тебе дам ещё одну полезную вещь.

Преображение Тишина почти не удивило Прохора и его внучку. То ли собственное излечение и омоложение у них «съели» сильные эмоции подобного толка, то ли так привыкли видеть магию вокруг себя, что уже ничем их не пронять. По крайней мере, не пронять тем, с чем уже сталкивались.

— Держи, — в лагере я вручил ему ещё одно кольцо или даже перстень, так как амулет был куда массивнее, чем маскировочное кольцо, подаренное ранее в лесу. — Смотри, вот здесь есть зазубрина вверху под пластинкой. Крышка держится на смоле, поэтому её сковырнуть легко. После этого нужно оцарапать себя до крови об этот шип. Как только твоя кровь попадёт на перстень, так сразу же станешь невидим для окружающих. Амулет будет действовать минут семь-восемь, так что постарайся за это время уйти как можно дальше от врагов. Это на самый крайний случай, если тебя раскроют и придётся срочно бежать.

— Спасибо, — от души поблагодарил он меня, принимая амулет.

— А ещё у Прохора возьми империалов с десяток. — Старые уже потратил?

— Половину всего. Мне немцы паёк неплохой выдают и платят кое-какое жалование.

— Всё равно возьми, лишними не будут. Прохор, слышал? — я повернулся к старику.

— Да уж слышал, чай не глухой. Дам я ему золотишка, мне не жалко, всё равно оно не моё, — отозвался тот.

*****

Начало октября.

Прохор с Машей в последних числах уходящего сентября покидали лагерь и ходили за продуктами — питаться только плодами пищевого древа было скучно и пресно — и солью в деревни в сторону дороги Лепель-Полоцк. У каждого был маскировочный амулет, плюс, защитный, плюс два боевых одноразовых: с огненным шаром и стрелами Диррона. Для посторонних они выглядели дряхлыми дедом и бабкой в обносках. Ну, а чтобы внешний вид не контрастировал с золотыми червонцами, которыми планировалось расплачиваться за вещи, Прохор снимал амулет-личину, переодевался и шёл к торговцам. С собой мои помощники принесли не только сало, муку, соль и мыло, но и кучу новостей вместе с немецкими газетами на русском языке и языке оккупантов. Информация несколько отличалась в них, но кое-какие моменты друг друга копировали. Так во всех изданиях было написано, что девятнадцатого сентября немцы полностью захватили Киев, что Ленинград взят в стальную блокаду и планомерно уничтожается самолётами и артиллерией, что немецкие части подошли к Москве очень близко и рассматривают крыши высоких зданий в бинокли. Там было ещё о захваченных пленных красноармейцах, в том числе и генералах, уничтоженных советских танках в различных операциях, про «котлы», куда попали целые армии, чьи солдаты сдаются на милость немцам. Нечёткие чёрно-белые фотографии на плохой бумаге показывали многотысячные колонны пленников и десятки разбитых танков на полях сражений. В одной из газет-листовок и вовсе была статья о том, как передовые немецкие подразделения заняли московскую окраину почти без боя, а часть местных жителей встречали их с хлебом и солью. Под этой статьёй была фотография этой встречи, плохого качества и без привязки к достопримечательностям. Прохор ещё сказал мне, что таких домов и улиц в каждом городе «по пучку» и потому веры в такое заявление у него нет.

Эти новости ввели Машу в чёрную меланхолию. После возвращения она целый день пролежала в своём шалаше. На следующий день девушка была раздражительная, поругалась с феями, с которыми до этого любила шутить и болтать на разные темы, испортила перловую кашу с мясом, что оказалась пересоленой и подгоревшей.

Я бы помог бы ей, успокоил, но как? Не умел я вести душевные беседы и находить нужные слова. Моё детство прошло среди тех, кого можно назвать волчатами и шакалятами, среди которых показать свою слабость — навсегда опуститься на дно, став прислугой среди таких же, как ты. Юность провёл учеником у мага и служкой в академии. Там тоже негде и некогда было научиться разбираться в человеческой (тем более в женской, и не только человеческой) душе. Потоптавшись рядом с ней, попытавшись поговорить и услышав в свой адрес несколько нелестных реплик, я сам вспылил и ушёл заниматься своими делами, которых у меня было выше головы. Пусть её Прохор успокаивает.

Ещё стоит сказать про то, что дед с внучкой рассказали о введении немцами специальных пропусков для перемещения по волостям и районам. Без этого пропуска могли убить на месте и гарантированно забирали в тюрьму, откуда мало кто возвращался. Они дважды чудом избежали проверки. Один раз заплатили местной женщине за то, чтобы она назвали их своими родителями. Во втором случае старик с девушкой скрылись в лесу, убив магией трёх полицейских и двух немцев, остановивших их на дороге на обратном пути. Теперь мне придётся дополнить комплект амулетов помощников ещё и ментальными поделками, чтобы вводить в заблуждение проверяющих врагов. Ведь не всегда найдётся сердобольный человек, а врагов окажется мало.

— Киррлис, — ко мне подошёл Прохор.

— Что тебе, что-то случилось? — спросил я, не поворачивая головы и не отрываясь от выведения рун на очередном орихалковом амулете.

— Можно и так сказать.

Я с сожалением оставил работу и повернулся к нему.

— Рассказывай.

— Да что тут рассказывать, — замялся он, — будто сам не видишь, что вокруг происходит.

— Ты про Машу? — уточнил я.

— И про неё, и про мир в целом. А ещё и про нас…

В своей пространной продолжительной речи он предложил совершить очередной налёт на немцев. Так, мол, мы убьём сразу несколько зайцев. Во-первых, нанесем урон врагам. Во-вторых, сумеем набрать трофеев, тех же палаток, а то в шалашах уже некомфортно жить в связи с наступающими холодами и дождями. В-третьих, скорее всего, это поможет его внучке сбросить меланхолию и отчаяние. Он привёл ещё несколько пунктов, но эти три были самыми главными. Во время путешествия по деревням с внучкой, они узнали достаточно, чтобы подобрать место для будущей акции. Прохор сообщил, что недалеко от Полоцка, южнее города между деревнями Тросно и Семянец немцы устроили ремонтную мастерскую на месте бывшей крупной МТО — мастерская технического облуживания. По собранным слухам там живут и работают свыше сотни немцев, которым под страхом смерти помогают пленные красноармейцы и местные жители. Немного дальше и юго-западнее от города между населёнными пунктами Фариново и Кутняны стоит крупный гарнизон, охраняющий деревянный мост через реку и патрулирующий железную дорогу, проходящую в нескольких сотнях метрах, где тоже имелся мост. Куда ближе к нам в Ушачах немцы устроили гетто для евреев, в которое согнали представителей этой национальности со всех ближайших населённых пунктов. Там тоже имелся небольшой гарнизон немцев, который поддерживала группа полицейских из предателей с бургомистром из местных жителей. Прохор предлагал одних перебить, вторых выпустить и подать всё это, как месть за издевательства над еврейским населением. Мол, тогда оккупанты не станут сильно третировать белорусов, посчитав, что те ни при чём. К евреям у него было отношение так-сяк, не то что бы не любил их, но часто ругал за жадность и непманские замашки. Вспомнил, как дважды его ободрали, как липку представители этого народа, когда ему срочно требовалось купить хлеба для голодающих родных. Тогда ему пришлось отдать всё лишь за полмешка зерна. И хотя среди белорусов тоже хватает выжиг и гадов (достаточно вспомнить полицейских, которые сейчас служат оккупантам), но именно евреи у Прохора оставили в памяти самый грубый шрам и вызывали раздражение. Но и бросать их не хотел, так как немцы с ними расправлялись самыми жестокими способами, действуя во сто крат хуже, чем с русскими и белорусами.

А вот для меня все земляне были одинаковы, ну, кроме немцев, которые уже успели вызвать к себе ненависть. Русские, белорусы, евреи и украинцы — я нормально относился ко всем. И приму к себе в случае нужды любого из них, но только после проверки ментальной магией, чтобы не взять предателя. Впрочем, торопиться с этим я не собираюсь, пока Очаг ещё не укреплён и размеры у него небольшие.