LitPamiatniki

Уголок рта Дрелларека приподнялся, как будто слова Роуза позабавили его, но больше он ничего не сказал. И снова Таша почувствовала, как в ней зарождаются подозрения. Что бы ни задумал Роуз, это было не ради спасения Пейтра. У нее были сомнения в том, что он вообще собирается противостоять Арунису. Но Оггоск собирается, это точно.

Оггоск уже ковыляла вверх по склону, тяжело опираясь на свою палку. Остальные последовали за ней, поплотнее закутавшись в свои промокшие плащи. Вскоре на них снова набросился ветер, свирепый и холодный.

Однажды Пазел споткнулся и покатился к обрыву. Таша, Герцил и Дасту прыгнули за ним, но быстрее всех оказался доктор Чедфеллоу. Он резко бросился вперед, добрался до Пазела и схватил его за руку, остановив всего в нескольких футах от обрыва. Затаив дыхание, Пазел посмотрел доктору в глаза. Ни он, ни Чедфеллоу не произнесли ни слова.

Спустя несколько минут они поднялись на вершину хребта, недалеко от венчающего его храма, и вышли на яркое утреннее солнце. Перед ними открылось захватывающее зрелище. Остров оказался намного больше, чем предполагала Таша. По форме он был очень похож на одноименную кость. Они высадились на единственном пляже западной стороны. С восточной стороны, однако, ими было покрыто девять или десять миль берега, извивавшегося по-всякому, прежде чем заостриться до охваченной волнами точки. Протяженные пляжи заливал солнечный свет.

И эти пляжи покрывали тысячи и тысячи животных. Это были тюлени, огромные рыжие тюлени. Они раскачивались, шлепались и вздымались в волнах, одна огромная толпа за другой, сливаясь вдалеке в сплошной ковер тел. И от каждого из них неслась гулкая, воющая, журчащая песня, которую они слышали в темноте. Она поднималась и опускалась вместе с порывами ветра, то мягкими, то внезапно высокими и заглушающими всякую речь.

— Труб-орган тюлени! — проворчал Роуз, энергично кивнув. — Это подходит. Да, это подходит.

— Что ж, я буду конфет-зад кадетом, — сказал Дрелларек. — Трубачи? Те звери, которые выходят на берег только раз в девять лет?

— И всего на девяти пляжах в Алифросе, — добавил Герцил .

— Восьми, — поправил его Чедфеллоу. — Девятый пляж был на Гуришале, где последователи Шаггата голодали на протяжении многих поколений. Однажды ночью, несколько десятилетий назад, они услышали пение, бросились на пляж и убили тысячи тюленей ради их мяса. Сбежавшие тюлени так и не вернулись на Гуришал.

Он прикрыл глаза, восхищаясь открывшимся перед ними зрелищем:

— Для древних племен Бескоронных Государств эти животные были священными, и услышать их песню было великим предзнаменованием. Какая удача приехать сегодня! Смотрите, бельки учатся плавать!

Какое-то мгновение все они молча наблюдали за происходящим. Затем Дрелларек указал пальцем и громко рассмеялся:

— И акулы помогают им учиться! Вы видите их, парни?

Таша их видела: вспенивающиеся спинные плавники, детенышей, исчезающих один за другим под темнеющей пеной. Те, кто был на берегу, продолжали бросаться в воду, не подозревая о бойне дальше. Таша подавила дрожь, раздраженная своей реакцией (Герцил бы не дрогнул, ее отец бы не дрогнул). Но смех? Это было хуже, просто отвратительно. Она увидела, что Пазел смотрит на Дрелларека с нескрываемой ненавистью. Вспоминает ли нынешний смолбой Ормаэл — и людей, выпотрошенных и выброшенных с рыбацкого пирса, в то время как ее отец, командовавший атакующим флотом, стоял на якоре у берега?

— О! Питфайр! — радостно воскликнул Дрелларек, все еще наблюдая за акулами. — Вы правы, Чедфеллоу, такое зрелище увидишь не каждый день! Не смотрите, леди Оггоск... леди Оггоск?

Ведьма опять их опередила. Они поспешили за ней, поднимаясь прямо к храму. Теперь Таша могла видеть любопытную особенность здания: его окна. Они представляли собой маленькие неправильные овалы, разбросанные, по-видимому, в случайном порядке по куполообразной крыше и зияющие, как беззубые рты.

— Это Особняк Дхолы, — сказал Чедфеллоу, когда они поднимались. — Сейчас это всего лишь руины, но за столетия до рождения веры в Рина это был могучий монастырь, построенный над единственным родником острова. Я уверен, что никто на Алифросе не знает полную историю его строителей. Они исчезли, оставив после себя только имя — Брэйчек Дхола, Ребро Дхолы — и горстку легенд среди прибрежного народа западных островов.

— Значит, мы даже не знаем, как они умерли? — спросила Таша.

— Возможно, это был источник, — сказал Чедфеллоу. — В какой-то момент истории вода изменилась, поднявшись из глубин, загрязненных маслами и ядовитыми минералами. Сейчас это место смертельно опасно — в некоторых комнатах вода просто кипит. Другая легенда утверждает, что пришли чужаки, захватили храм и превратили его в военную базу, убив всех жрецов, которые здесь жили. В некоторых историях эти чужаки — арквали, в других — люди Пентархии, Нунфирта или даже какого-то царства к югу от Правящего Моря. Но все рассказы заканчиваются одинаково: последний священник произносит проклятие и источник становится ядовитым.

Они поспешили вверх по тропе. Ветер стал еще сильнее, как будто пытаясь сдуть их с гребня. Вскоре у Пазела уже стучали зубы. Таша посмотрела на него и попыталась улыбнуться.

— Горячая вода, — сказала она. — Это звучит чертовски великолепно.

Пазел улыбнулся, и на этот раз Таша почувствовала больше надежды, чем когда-либо за последние дни. Затем Пазел взглянул туда, где Роуз и Оггоск ждали в дверях храма. Его лицо потемнело от замешательства, и он с хмурым видом отвернулся от Таши.

Дверной проем представлял собой квадратную черную дыру. Группа сгрудилась внутри, защищаясь от ветра, пока Герцил и солдаты зажигали факелы. Воздух внутри был теплым и влажным. Таша принюхалась: странный и едкий запах, словно от сильного наркотика или спирта. Перед ними тянулся грубый каменный коридор, усеянный птичьими костями и предметами, оставшимися от других посетителей: сломанная сандалия, кольцо из обожженных огнем камней, непристойный стишок, нацарапанный углем на стене.

Роуз поманил Пазела поближе. Он хлопнул ладонью по плечу смолбоя.

— Кто живет на Ребре Дхолы? — спросил он тоном человека, задающего загадку.

Пазел оглядел его с ног до головы.

— Я не знаю, капитан, — наконец сказал он. — Тюлени?

— Тюлени и сивилла, — сказал Роуз. — Сивилла — это существо, обладающее ясновидением. Она могла бы сказать тебе час твоей смерти, если бы захотела. Но не бойся. Ты со мной, а сивилла любит Нилуса Роуза. Можно сказать, что она старый друг семьи.

Он сунул два пальца в рот и вытащил что-то размером с персиковую косточку. Он поднял его так, чтобы все могли видеть. Это был белый камень, на одной стороне которого было вырезано женское лицо.

— Я держу его во рту со времен Симджи. Ей нравятся такие вещи. Она любит, когда подарки ощущают тепло человеческой плоти.

Таша боролась с желанием отойти от капитана. Он был безумен, в глазах — хитрый блеск.

— У меня есть к ней небольшой вопрос, — продолжал Роуз. — Это личное дело между мной и моими родственниками. Но она очень непроста, эта сивилла. Когда она придет, надо думать быстро и говорить ласково. И даже если убедить ее, что ты друг, она может ответить на каком-нибудь языке, которого ты не понимаешь. Вот тут-то ты и вступаешь в игру, Паткендл.

Он положил камень обратно в рот и положил руку на плечо Пазела.

— Арунис хочет, чтобы она ответила на его вопросы, — пророкотал он. — Но никогда раньше он сюда не приходил — не утруждал себя. У меня есть благосклонность сивиллы, подарок и мудрая ведьма, которая поможет мне. И ты, парень — ты очень ценен для меня, сегодня.

— Не забудьте о девушке, Нилус, — сказала Оггоск. — Она здесь для того, чтобы тоже помочь вам.

Роуз с сомнением посмотрел на Ташу:

— Я не забуду никого, кто сегодня мне поможет. А также тех, кто помешает.

Он взял факел у одного из солдат и повел их по коридору. Примерно через двадцать ярдов коридор закончился двумя узкими лестницами, поднимавшимися слева и справа, и третьей, более широкой, которая спускалась прямо перед ними. Ступени стерлись до такой степени, что смотрелись наполовину оплывшими, словно их вырезали из мыла. Примерно тридцатью футами ниже средняя лестница разделялась на две.

— Начинается лабиринт, — сказал Роуз.

Таша увидела, как Герцил и Дрелларек обменялись взглядами. Губы тураха сложились в безмолвный вопрос: Лабиринт?

Оггоск указала на левую лестницу, и они гуськом поднялись вверх: Роуз шел впереди, турахи замыкали шествие. Они поднимались неуклюже, спотыкаясь почти на каждом шагу: проржавевшие ступени больше не были по-настоящему ровными, ноги скользили. Они миновали крошечный коридор, приведший к лестнице, поднялись по ней и вошли в еще один, такой же. После третьего коридора Оггоск ткнула своей палкой в сторону. Роуз сошел с лестницы и, низко пригнувшись, вышел в холл. Тлеющие угольки рассыпались от его факела, когда тот задел потолок.

Даже в этих черных, тесных коридорах они могли слышать ветер снаружи и бесконечную песню тюленей. Они миновали множество других залов и сделали несколько поворотов — все по выбору ведьмы. Однажды они прошли через маленькую комнату с железной решеткой, вделанной в пол. Снизу шел пар, и еще сильнее ощущался тот наркотический запах, который Таша уловила в дверном проеме.

Затем Роуз резко повернул, и они снова начали спускаться: на этот раз по винтовой лестнице, еще более проржавевшей и опасной, чем предыдущие ступени. Воздух стал теплым и тяжелым от влаги. Круг и еще круг, все время вниз, шаркая ногами и задыхаясь от дыма факелов, пока Таша не убедилась, что они спустились гораздо глубже, чем поднялись.

В конце концов лестница закончилась, и Роуз повел их по коридору, более узкому, чем любой другой, бронированные плечи турахов царапали стены при каждом шаге. Наркотический запах здесь был почти невыносим. Таша напряглась, осознавая, что какая-то глубинная часть ее кричит тревогу: ты можешь опьянеть от этого запаха — опьянеть или еще хуже. Потом они завернули за угол, и леди Оггоск воскликнула:

— А! Вот мы и пришли!

Перед ними открылся огромный зал. Он был круглым и состоял из множества каменных колец, расположенных одно внутри другого и спускающихся, как уровни амфитеатра. По краям зала было темно: Таша смогла разглядеть только несколько каменных балконов, некоторые с осыпающимися перилами, и множество черных коридоров, ведущих прочь.

Но центр помещения был освещен огнем. Захватывающее зрелище: отполированный каменный круг шириной в двадцать шагов или больше, оранжевый, как солнце перед заходом. Камень раскололся на дюжину кусков и напоминал разбитую обеденную тарелку. Промежутки между этими осколками были заполнены водой, стоявшей в нескольких дюймах от верха камня. И поверхность воды горела: низкое синее пламя, которое металось, гасло и снова вспыхивало, как будто его подпитывал какой-то пар, пузырящийся в самой воде.

В центре потрескавшегося оранжевого камня сидел Арунис, скрестив ноги, его рваный белый шарф был завязан узлом на шее. Он сидел спиной к новоприбывшим, перед ним лежал раскрытый Полилекс.

Пейтр сидел на корточках в нескольких шагах от него, обхватив колени руками. Когда большой смолбой увидел вновь прибывших, он вскочил с криком:

— Капитан Роуз! Я не хотел ему помогать, сэр! Он сказал, что убьет меня во сне, если я этого не сделаю!

Вновь прибывшие гуськом вошли в комнату. Роуз, Герцил и турахи спустились по каменным кольцам к огненному центру комнаты.

— Ты трус и дурак, — крикнул Дрелларек Пейтру.

— Или лжец, — пробормотал Пазел.

— Иди сюда, Буржон, — рявкнул Роуз.

Большого смолбоя охватила паника. Он переводил взгляд с капитана на чародея и обратно. Затем Арунис повернул голову, показывая им свой профиль.

— Иди, — сказал он.

Пейтр побежал к капитану, перепрыгивая через трещины с их шепчущим пламенем. Роуз шагнул вперед и перехватил его, схватив за волосы.

— Дрелларек считает, что я должен был оставить тебя умирать, — сказал он.

Глаза Пейтра молили о пощаде. Таша смотрела на него с каким-то брезгливым любопытством. В его страхе не было ничего фальшивого.

— Чародей никого не может убить, мистер Буржон, — сказал Чедфеллоу. — Разве вы забыли, что сделать это означало бы рискнуть смертью своего собственного короля? — Но Арунис, все еще наблюдавший за ними краем глаза, улыбнулся словам доктора.

Капитан поднял кулак высоко над головой юноши. Затем, постепенно, он ослабил хватку на волосах, затем указал на дверь, через которую они вошли.

— Стой здесь. Не двигайся и не говори. — Пейтр повиновался и быстро протиснулся между Пазелом и Ташей.

Арунис снова отвернулся. Он положил одну руку на открытый Полилекс, на страницу с большой круговой диаграммой. Дрелларек внезапно взглянул на Роуза и провел пальцами по шее. Маг был сейчас так же уязвим, как и всегда. Герцил предостерегающе поднял руку, Оггоск покачала головой. Роуз колебался, его глаза были полны гнева и отстраненности. Затем он взглянул на Дрелларека и кивнул.

Дрелларек двигался с жестокой быстротой. Он мягко скользнул вниз к оранжевому камню, на ходу обнажая свой двуручный меч. Приблизившись к Арунису, он занес его для единственного смертельного удара.

— Может ли твоя ведьма распознать ложь? — спросил Арунис, не двигаясь с места.

Дрелларек заколебался, оглядываясь через плечо.

— Может, — сказал Роуз, — если этого требует ее капитан.

— Тогда спроси ее, правда ли это, ты, отродье жабомордого многоженца: я, Арунис Виттерскорм, имею возможность потопить твой корабль, когда захочу, и сделаю это, если ты причинишь мне вред.

Какое-то мгновение никто не дышал. Оггоск протянула свою иссохшую руку и, схватив Роуза за плащ, заставила его наклониться к ее уху; потом она что-то настойчиво прошептала. Лицо Роуза окаменело от сдерживаемой ярости. Он раздраженно отстранился от старухи и дал отмашку Дреллареку.

Арунис рассмеялась, закрывая Полилекс. Он перебросил конец своего белого шарфа через плечо и медленно поднялся на ноги. Таша увидела, что под своим плащом он спрятал оружие: черную булаву, утыканную жестокими железными шипами. Она никогда не видела ее раньше.

— Я говорил вам в Проливе, — сказал маг, оглядывая их, — что я — единственный хозяин «Чатранда». То, что вы сделали с моим королем, только отсрочило последнюю расплату. Вы — мои инструменты. Вы — маленькие флейты и рожки в симфонии моего триумфа. Какое мне дело, если время от времени вы пищите?

— Ты чудовище, — внезапно сказал Пазел. — Мы увидим, кто с кем играет, когда вернется Рамачни.

— Рамачни? — переспросил Арунис, словно пытаясь вспомнить. — Ах да. Маг, который привлекает вас к обреченному на поражение делу, а затем убегает в безопасное место, как грызун, которым он и является, оставляя вас сражаться в одиночку. Обманщик, который прячется под юбками девушки только для того, чтобы сбежать, когда ее жизнь окажется в опасности. Вернулся бы он, если бы ты снова корчилась от боли, девочка? Не уверена, а? Не бойся, ты еще будешь корчиться.

Пазел, кипя, рванулся вперед, и Таша едва успела схватить его за руку. Затем она увидела, что Герцил тоже движется к Арунису. Его меч был вложен в ножны, а руки пусты; тем не менее Арунис сделал поспешный шаг назад, поднимая свою булаву. Герцил подошел на шаг ближе, оказавшись в пределах досягаемости оружия. Но теперь неуверенным выглядел Арунис.

— Ты знаешь, когда человек говорит правду? — спросил Герцил.

Арунис нервно рассмеялся:

— Лучше, чем сам человек.

— Я так и думал, — сказал Герцил и отвернулся. Но потом он сделал два шага, двигаясь с невероятной скоростью, — Таша увидела только смазанный силуэт, — и внезапно Илдракин оказался в руке толяссца, а его кончик уперся в мягкую плоть под ухом мага.

— Это Илдракин, Разрушитель Проклятий, Язык Огненного Пса, — сказал Герцил. — И вот мое обещание: Илдракин положит конец твоей проклятой жизни, если ты когда-нибудь еще коснешься волоса на голове Таши Исик.

Арунис усмехнулся и отодвинул кончик лезвия — осторожно, как будто ему было неприятно прикасаться к мечу даже кончиками пальцев.

— Только дурак дает обещания, которые не может сдержать, — сказал он.

— Совершенно верно, — подтвердил Герцил.

— Мы здесь не для того, чтобы убивать друг друга, — примирительно сказал Дрелларек: необычное заявление от Горлореза. — Капитан, вы получили обратно своего смолбоя. А теперь давайте забудем про эту глупую сивиллу и отправимся своей дорогой.

— Побереги дыхание, — сказала Оггоск. Затем внезапно она подняла свои костлявые руки, так что ее золотые браслеты зазвенели, а молочно-голубые глаза расширились. — Успокойся, Нилус! Успокойтесь, все вы! Мы пришли в подходящий год и подходящее время для гадания. Сейчас настал подходящий час — единственный час еще на девять лет. Потушите факелы! Быстро!

— Выполнять! — рявкнул Роуз.

С некоторым трудом Дрелларек и Дасту погасили факелы. Теперь комната была освещена только синим пламенем, танцующим в трещинах камня. Арунис ходил кругами, как настороженная кошка. Оггоск нащупала руку Роуза.

Затем она указала куда-то высоко, на другой конец комнаты. Там, на одном из разрушенных балконов, сияла крошечная лужица света. Это был дневной свет, сфокусированный в единственный луч. Проследив за ним глазами, Таша увидела, что он вошел через крошечное отверстие в куполообразном потолке. Она поняла, что таких дырок было множество. Внезапно она вспомнила странные маленькие окна в крыше храма. Это не просто окна, это свет-шахты. Точно такие же, как на «Чатранде», которые освещали нижние палубы, за исключением того, что они, должно быть, проходили через огромные каменные туннели и были настолько узкими, что через них мог пройти только тонкий, как карандаш, луч света.

Внезапно и Оггоск, и Арунис начали петь. Голос старухи был громким и сильным, но каким-то смиренным, почти умоляющим:

Селу кандари, Селу маджид, пандирет Дхола ле каспаран мид.

Но Арунис, хотя и пел похожие слова, выкрикивал их резким и угрожающим голосом:

Сатек кандари, Сатек маджид, ульберрик Дхола ле мангротен мид!

В то же время он достал из рукава серый порошок и бросил горсть в одну из пылающих трещин. Тот сгорел, выбросив сном синих искр.

Ведьма и чародей наблюдали за светом на балконе. Звуки ветра и тюленей слились в странный, пульсирующий стон. Роуз с тревогой смотрел вверх и вниз по лучу света, с балкона на окно и обратно. Его кулаки разжимались и разжимались; он выглядел как человек, чье время на исходе. Конечно! поняла Таша. Это не может длиться больше нескольких минут. Как только солнце сдвинется с места, пятно исчезнет.

Она почувствовала руку Пазела на своей — нет, это была рука Дасту; более старший юноша решил, что она испугалась. Она не испугалась, или не слишком сильно; на самом деле ее самым сильным чувством было любопытство. Был ли в религии старых монахов свой световой луч для каждого святого дня? Осталась ли в живых хоть одна душа, которая знает, во что они верили? Она снова посмотрела на свет на балконе — и громко заплакала, как и все остальные.

Позже все говорили по-разному о том, что произошло на балконе. Все согласились, что свет изменился, стал меньше похож на дневной и больше на свет луны, светлячков или что-то призрачное. Все также согласились, что кто-то появился. Но никакие два из них не видели одну и ту же фигуру.

Таша увидела свою мать, машущую ей (или мужу?) с улыбкой узнавания; затем перила раздвинулись, и радость сменилась ужасом, когда Клорисуэла Исик упала и разбилась. Сержант Дрелларек увидел женщину, которую, напившись гребеля, убил шесть лет назад — она оскорбила его мужское достоинство в борделе в Утурфе́. Дасту увидел кормилицу из Этерхорда, которая спасла его от чахотки.

Доктор Чедфеллоу видел, как мать Пазела, Сутиния, отгоняет его от своей двери. Герцил увидел седую женщину в серебряной короне, с двумя мертвыми мальчиками у ее ног, тычущую обвиняющим пальцем. Леди Оггоск увидела разъяренную женщину на шестьдесят лет моложе ее, которая, тем не менее, очень походила на нее, за исключением яркого красного хвоста, который подергивался позади нее. Капитан Роуз увидел почти такую ​​же фигуру, но бесхвостую и с бо́льшими, более несчастными глазами.

Пазел увидел свою сестру Неду, бьющуюся в руках солдат-арквали, рвавших на ней одежду. Но пока она боролась и кружилась, фигура менялась. Один поворот, и она стала его матерью, качая головой и безжалостно произнося слова: Мы никогда не будем принадлежать тем, кто принадлежит. Еще один поворот, и она оказалась женщиной в расцвете сил: женщиной необычайной красоты, серьезности и силы, поднявшей руки на ревущем ветру. Он никогда не видел ее раньше, и все же ему казалось странным, что он знает ее так же хорошо, как свою мать или сестру.

Арунис тоже, должно быть, видел фигуру, но его реакция не была трепетной, как у других. Он бросил еще горсть порошка в пламя и закричал:

— Дхола! Спустись! Я наследник Сатека! Я новый управитель Алифроса, рука, которая движет Шаггатом, воля, которая склоняет империи к моей цели! Я буду владеть Нилстоуном, выпущу Рой Ночи и прочешу весь этот мир в поисках нового мироустройства! Приди, сивилла! Встань на колени передо мной!

После его последних слов свет исчез: фигура исчезла. Капитан Роуз взвыл от разочарования, но Оггоск взмахом руки заставила его замолчать. Никто не двигался. Затем Арунис развернулся лицом к правой стене.

Новая лужица света — маленькая, синяя и беспокойная — зависла на стене над темным дверным проемом. На этот раз сивилла не приняла человеческий облик. Но оттуда все равно донесся голос: женский голос, далекий, как раскат грома, но сохранивший чистоту храмовых колоколов.

— Арунис Виттерскорм, — сказал голос. — Великий маг, обманувший смерть, Старейшина Идхарина. Ты, которой получил дары, чтобы залечить раны Алифроса, исцелить его разорванную плоть, в которую просачивается черная кровь подземного мира. Ты, который предпочел торговлю с дьяволами и призраками, воровство из соседних миров, свой бесстыдный аукцион. Почему я должна встать перед тобой на колени? Ты не мой старейшина. А это мой дом. Нет, я не преклоняю колени, но я бросаю тебе вызов: поймай меня, кровавый маг! Поймай меня и выпей моей мудрости, или иди с моим проклятием!

С этими словами свет украдкой, дразня, метнулся в дверной проем.

Но Арунис нахмурился и остался на месте.

— Я не пойду туда, куда ты ведешь, — сказал он.

Голос тихо рассмеялся:

— И я не потерплю твоего злого прикосновения. Я вижу, что находится в твоей книге. Ты бы нарисовал шестигранную тюрьму и запер меня внутри. Но этого никогда не будет.

— А! — хихикнула леди Оггоск. — Это и есть твоя игра, маг?

Синий свет вырвался из дверного проема, скользнул вниз по каменным кольцам и исчез в пламени. Мгновение спустя Дасту показал: вот он снова, соскользнул с горящей воды на противоположную сторону, остановился на сломанной ступеньке.

— Герцил из Толяссы, — произнес женский голос. — Ты пришел просить знания или прощения? Мне кажется, ты очень нуждаешься в обоих.

— Как и все, кто ходит по земле, — хрипло и испуганно ответил Герцил. — Но я не ищу их здесь.

— Ты всегда был мудр, — успокаивающе сказал голос. — Слушай же: любовь становится любовью, если в ней встречаются знание и прощение; любовь — бальзам для сломленных душ. Ты слишком долго жил без любви, воин. Ты сражался во ее имя, но любовь всегда была для других. Приди и возьми ее, пока не состарился, пока не стало слишком поздно. Пусть она исцелит твою открытую рану.

Таша с состраданием посмотрела на своего друга и наставника. Герцил так мало рассказывал ей о своем прошлом — ничего о Тайном Кулаке, почти ничего о том, что было до Кулака или после. Правду ли говорила сивилла? От какой раны он мог страдать, и почему она сама этого не видела?

Свет снова заскользил к арке. Герцил молча наблюдал. Но когда свет достиг порога, глаза воина изменились. Из них вырвался потрясенный и обнаженный взгляд, и Герцил беспомощно потянулся к свету. Он сделал шаг вперед, и Таша шагнула было вслед, чтобы его остановить. К ее удивлению, рука Дасту сжала ее руку.

— Отпусти его, — прошептал он. — Бедняга, пусть найдет ее, кем бы она ни была.

Таша заколебалась, потом покачала головой. Оторвавшись от Дасту, она бросилась к Герцилу. При прикосновении ее руки мечник подпрыгнул: «Таша!» и вздохнул, как человек, пробуждающийся ото сна.

Таша взглянула на дверной проем, и у нее перехватило дыхание. Сразу за порогом, где все еще парил танцующий свет, пол заканчивался дымящейся ямой. Герцил шел навстречу своей смерти.

Теперь свет оторвался от двери и остановился у ног Таши.

— Тебе, — сказала сивилла мягко и почти с уважением, — мне нечего предложить. Ибо какая польза от зажженной лампы или книги, лежащей открытой на столе, пока читательница не перестанет закрывать глаза руками?

Таша почувствовала, как ее кожа похолодела. Сивилла, должно быть, говорила о Полилексе. Однако было ужасно осознавать, что существо, которое только что пыталось убить ее старейшего друга, дало тот же совет, что и Рамачни.

Синий свет снова исчез в пламени, а когда появился, то начал кружить вокруг Пазела. Три раза он пронесся вокруг него, и несколько раз Пазел протягивал руку, но быстро опускал ее, словно борясь с каким-то импульсом, который, как он знал, был опасным. Когда свет наконец заговорил, он использовал странный, нечеловеческий язык, который заставил Пазела зажать уши от отчаяния. Таша слышала его раньше: незабываемо странный язык морских муртов, которые чуть не убили Пазела и Нипса на Призрачном Побережье, но потом помогли им поднять из глубин Красного Волка. Затем свет покинул Пазела и устремился к еще одному дверному проему.

— Что ж, капитан, — произнес женский голос, неожиданно звонкий и воздушный. — Двенадцать лет назад ты сбежал из моего Особняка с неприглядной поспешностью, и я сомневалась, что ты когда-нибудь вернешься. И все же ты здесь. Любопытство всегда было причиной смерти кошек и искателей удовольствий, верно?

Оггоск сверкнула глазами, внезапно разгневавшись. Роуз склонил голову и ничего не сказал.

— И что я могу сделать для командующего Дворцом Ветра, — продолжил голос, — чего я не сделала, когда мы встречались в последний раз?

— Примите подарок, леди, — сказал Роуз. — Небольшой знак моего уважения и извинения за шум и насилие во время нашей последней встречи.

— Ты должен извиниться не передо мной, — сказал голос. — Но если ты принес мне что-нибудь, какую-нибудь теплую и красивую мегигандатру...

Она произнесла еще несколько странных слов, и свет снова медленно опустился на разбитый камень. Таша была поражена: несмотря на ее застенчивые слова, голос внезапно стал детским, жаждущим подарка капитана, пытавшимся и не сумевшим скрыть свое нетерпеливое желание. Таша содрогнулась от этого чуда: они торговались со странным и могущественным существом, злобным и даже кровожадным, и все же также восприимчивым к одиночеству и нужде, как те самые существа, которых она пыталась заманить в ловушку.

— Фалиндрат, — сказала сивилла, когда свет подобрался ближе. — Апендли, маргот, брай?

Роуз повернулся, схватил Пазела и вытащил его вперед.

— Ответь ей, Паткендл! — закричал он, задыхаясь от волнения.

Пазел протестующе замахал руками.

— Капитан! Я не говорю... Я никогда не слышал...

— Ты отлично справишься! Она всегда говорит загадками! Говори все, что тебе нравится, но говори это ласково! Вот, хороший мальчик, возьми подарок, отдай его ей!

— Когда она попросит! — прошипела Оггоск.

— Когда она попросит! — крикнул Роуз, яростно тряся Пазела за руку. — Только когда она попросит, черт тебя побери, не будь нетерпеливым, она — леди!

Дрожащими руками он вынул гемму изо рта и протянул его Пазелу. Ошеломленный, Пазел потянулся к камню — и сжал его слишком сильно. Мокрый камень выскочил, как виноградина, из-под его большого и указательного пальцев. Роуз дико прыгнул, но ему удалось только отправить гемму в полет, как волан, через всю комнату. В темноте они услышали удар камня о стену, затем тихий всплеск.

Оггоск взвизгнула. Роуз так сильно ударил Пазела, что тот отлетел в сторону. Сивилла издала вопль сожаления, и зачарованный свет понесся по полу в направлении камня. Но когда он пролетал мимо Аруниса, рука колдуна метнулась вперед и, казалось, сомкнулась на чем-то невидимом. Голос издал крик боли.

Арунис потянул изо всех сил, как рыбак, насадивший рыбу на крючок, и поморщился, когда огонек запульсировал в его кулаке. Сомнений не было: она у него. С Полилексом в одной руке и сивиллой, пойманной в ловушку, в другой, он стремглав перепрыгнул через пламя, пробежал по каменным кольцам и исчез в темной арке.

— За ним! За ним! — завопила Оггоск. — Разве вы не слышали сивиллу? В его книге есть рисунок дух-клетки! Если он скопирует рисунок и заточит ее внутри, она будет вынуждена сказать ему все, что он захочет. Вы понимаете? Все! Бегите, бегите, вы, болтуны!

Начался сумасшедший дом. Мужчины и смолбои (кроме Пейтра, который притаился в дверном проеме, где его оставил Роуз) бросились в темноту вслед за чародеем. Таша тоже бросилась было за ними, но Оггоск схватила ее за руку:

— Только не ты, девочка. Ты останешься здесь, рядом со мной.

Таша была в ярости:

— Отпустите! Я должна им помочь!

— Поможешь. Оставаясь на месте.

— Я могу сражаться так же хорошо, как и они! А Пазел босой и едва стоит на ногах, спасибо вашему любимому головорезу. Почему я должна остаться?

Оггоск дал ей пощечину.

— Потому что я так хочу, ты, самонадеянная девчонка! Потому что я старше тебя в пять раз! Потому что ты бы до сих пор разгуливала в ночной рубашке по «Чатранду», если бы я не взяла тебя с собой!

У Таши пошла кровь; перстни ведьмы порезали ее лицо.

— Почему вы так беспокоитесь обо мне? — спросила она.

Оггоск наклонилась ближе к Таше, ее голубые глаза сияли в голубом свете костра:

— Послушай меня, ты, дура. Если Арунис преуспеет — если он вырвет у этого существа средство контроля над Нилстоуном — мы с тобой, возможно, сможем его остановить. Это убьет меня и навсегда повредит твой разум. Но ни у кого другого в этом мире нет и тени шанса. А теперь закрой рот и достань меч. Я бы, черт возьми, предпочла выбраться отсюда живой.

Для Пазела последовавший за этим час был одним из самых ужасных часов в его жизни — сбитый с толку и испуганный, он брел, не зная куда. Света не было, за исключением комнат, где мерцал синий огонь. Повсюду их встречали ямы и обвалившиеся коридоры, а другие были на грани обрушения. Хуже того, большая часть уровня, на который они спустились, была заполнена водой. Часть ее была прохладной, но большая часть — горячей, очень горячей и даже обжигающей. Когда они приближались к затопленным комнатам, то были вынуждены повернуть назад и искать другой путь.

Они могли слышать плач сивиллы, ее странный голос эхом отдавался в темноте. Но глубины храма были такими же запутанными, как и комнаты наверху, и никто не мог сказать, в какую отдаленную комнату сбежал Арунис, унося свою волшебную книгу и сверхъестественную пленницу. Они разделились на пары, ощупью пробираясь вдоль стен, ощущая лестницы, дыры и пропасти. Пазел шел с Чедфеллоу, чья ладонь на его руке ощущалась как хирургический зажим. Темнота была ужасающе полной; они шарили на ощупь, ругались, бились лбами о невидимые стены. Иногда проход сужался до лаза; в других случаях они пробирались через щели только для того, чтобы оказаться в крошечных, похожих на могилы пространствах, которые, казалось, сжимались, когда они хлопали по камням. Каждое мгновение Пазел ожидал засады. У Чедфеллоу за спиной висел меч, а у Пазела в потной руке был только маленький шкиперский нож. Но больше всего его пугала мысль о невидимой, обжигающей воде. В боковых проходах он слышал бульканье и шипение. Внезапно он вспомнил краба, которого на его глазах Теггац бросил в кипящий чайник. Тот умер, только один раз дернув клешнями.

Чедфеллоу постоянно шептал, в основном предупреждая Пазела об опасностях, когда они ощупью пробирались по этим отвратительным коридорам. Но в какой-то момент он сказал:

— Найди книгу. Это все, что имеет значение. Пока он не скопирует рисунок этой дух-клетки, он не сможет заставить сивиллу сказать ему что-либо. Возьми книгу, пока он не закончил, парень, а потом беги, беги, спасая свою жизнь.

Из комнаты впереди полыхнула вспышка ослепительного света, и Чедфеллоу выхватил свой меч. Но это были только Дрелларек и Дасту. Каким-то образом они снова зажгли свои факелы. И мужчина, и смолбой выглядели невменяемыми, их лица блестели от сажи и пара, дикие глаза подергивались.

— Никаких признаков его присутствия, — сказал турах, сплевывая. — И Роуз ошпарил свою треклятую ногу на полпути к огоньку — ступил в бассейн с кипящей водой. Я был почти готов стукнуть его по голове и унести отсюда. Но у твоего друга Герцила были другие идеи. Дело чуть не дошло до драки.

— Мы должны остановить Аруниса, — прохрипел Чедфеллоу.

— Мы можем остановить его, уплыв подальше! — Дрелларек ткнул доктора в грудь. — Ты должен быть умным. Скажи мне: капитан безумен или нет?

— Это скоро закончится, — сказал Чедфеллоу.

Пазел и Дасту обменялись взглядами.

— Ага, — прошептал старший смолбой, — так или иначе. Вот, возьми его. — Он протянул Пазелу свой факел.

— Спасибо, — сказал Пазел, с чувством сжимая его руку.

Дасту выдавил слабую улыбку.

— Чтобы ты видел свои босые ноги, — сказал он.

Они расстались и пошли дальше. С факелом должно было стать лучше, но не стало. Слишком мало воздуха, слишком много приторного запаха, и тени угрожающе выпрыгивали на каждом повороте. Теперь они могли видеть стены и обнаружили, что на многие из них расписаны отвратительными фресками: тонущие каноэ, убитые животные, искалеченные люди, спасающиеся бегством через пальмовые леса, воины, поднимающие отрубленные головы.

Пазел вспотел и тяжело дышал. Снова и снова ему приходилось низко пригибаться, спасаясь от перегретого пара, просто для того, чтобы дышать. Чедфеллоу приходилось еще хуже. Он сбросил пальто, расстегнул ворот рубашки. Вскоре он начал останавливаться, низко пригибаясь, задыхаясь, как будто вот-вот упадет в обморок. Пазел крался на несколько шагов вперед, обдумывая варианты, страстно желая увидеть как проблески дневного света, так и чародея.

Затем Чедфеллоу исчез. Пазел почувствовал укол паники. Как он мог упустить его? Как долго он пробирался в одиночку? Пазел бросился обратно по коридору, пробежал их последние два поворота. Потом набрал воздух, чтобы закричать, но пар так сильно обжег его легкие, что он пошатнулся и схватился за грудь.

Факел рассыпал все свои угли. Они лежали у его ног, шипя и умирая, единственный свет, оставшийся в мире. Пазел пополз вперед, квакая: «Игнус, Игнус». Через несколько ярдов его рука опустилась в горячую воду. Он отпрянул назад с криком боли. Пойманный в ловушку, ослепленный, обожженный. Он в отчаянии закрыл глаза.

И тут произошло нечто поразительное. Пазел снова подумал о своей матери. Это было не то же самое видение, что на балконе. На этот раз Сутиния смотрела на него так, как часто смотрела: строго, но с любовью. Твой Дар, наши жертвы, все эти годы, когда ты выживал сам. Неужели все это было напрасно?

Пазел был потрясен. Почти шесть лет прошло с тех пор, как он слышал этот голос, но как живо он вспомнился ему сейчас! Пазел повернулся и пополз обратно к факелу, стряхивая влагу с рук. Затем, используя угли, которые уже погасли, он уговорил несколько живых углей вернуться в просмоленную паклю. Он поднял факел и осторожно подул, и вскоре слабое пламя ожило.

В этот момент по коридору эхом разнесся громкий вопль. Сивилла, ближе, чем он когда-либо слышал ее — прямо впереди, если только эхо его не обмануло. Он продвигался вперед на четвереньках, пока не попал в более высокую комнату, где пар был не таким густым. Здесь он встал, слегка покачиваясь. Необычная комната: расписанная сценами со сбором риса и пасущимися животными вдоль окаймленной пальмами реки, а не резни и войны. И прямо по полу бежал глубокий, бурлящий поток в выложенном плиткой шлюзе. Он прикоснулся к воде, которая оказалась чистой и прохладной.

Из комнаты было несколько выходов. Пазел снова прислушался, но не услышал ни звука. Затем, повинуясь внезапному порыву, он наклонился и плеснул водой себе в лицо. Это было блаженное чувство. Он набрал еще воды и смочил грудь, держа факел на расстоянии вытянутой руки. Он закрыл глаза и вздохнул от удовольствия.

В третий раз, когда он опустил руку в воду, что-то схватило ее и крепко сжало.

Он должен был быть в ужасе. Но он узнал ее слишком быстро и не успел испугаться. Золото, чудесный прилив золота через разум и сердце, и радость, подобная внезапному избавлению от боли. Он открыл глаза и увидел, что она поднимается из воды, ее лицо сияет.

— Суша-мальчик, — сказала она.

Это была Клист, морская мурт, которая пыталась убить его на Призрачном Побережье, но волшебным образом влюбилась в свою предполагаемую жертву. Клист, которая умоляла его остаться с ней и жить в зачарованном королевстве ее народа в заливе Тол.

Она выглядела странно и нездорово. Ее невероятно густые волосы свисали на голове, как огромный ковер из морских водорослей, сотни заплетенных ракушек кулри были просто дешевой занавеской из бисера, сбившейся в комки. Ее платье, которое когда-то казалось сеткой огней, теперь превратилось в поношенную тряпку, прилипшую к телу, как промокшая ткань.

Но ее глаза не изменились. Любовные чары не рассеялись, хотя она никогда не собиралась накладывать их на себя.

— Это действительно ты, верно? — сказал он. — Ты не призрак, не фантом.

Мурт-девушка кивнула. Она сделала неуверенный шаг в его сторону. Как будто он мог быть призраком, фантомом, и мог исчезнуть после сказанного слова.

— Клист, посмотри на себя, — сказал Пазел. — Ты плохо выглядишь. Что с тобой случилось?

— Ничего, — сказала она, слегка отшатнувшись. — Просто воды этого места... Они несчастливые. Я снова стану... красивой, как только вернусь в море.

— Ты последовала за мной сюда, — сказал он в ужасе. — Ты все это время следила за нами, правда?

Она снова кивнула и одарила его самой краткой улыбкой — но достаточно долгой, чтобы показать свои блестящие, острые как бритва зубы. Она обняла его за шею.

— Я последовала за тобой, — сказала она, — потому что ты позвал.

Пазел был уверен, что не делал ничего подобного. Он изо всех сил пытался думать — нет времени, нет времени говорить мягко, как ему пришлось бы, чтобы она поняла. Нет времени вспоминать, как он заставил ее плакать.

— Ты не можешь подняться на борт «Чатранда», — сказал он.

Клист кивнула:

— Да, нам не разрешается. Только не на Дворец Ветров. Я была бы заперта там, навсегда.

Затем она приоткрыла рот и прижалась к его дрожащей груди. На мгновение он испугался, что она собирается пустить зубы в ход. Но нет, это был поцелуй, прямо в ключицу, и он почувствовал, как крошечная розовая раковина — ее сердце, так она назвала эту ракушку, когда положила ее ему под кожу, — начала нагреваться.

Ты все еще хорошенькая, подумал он.

Внезапно сивилла снова закричала — от ярости или боли, и очень близко. Вопль доносился из туннеля высотой по пояс слева от него.

Клист повернулась и посмотрела вниз по туннелю. Внезапно она крепко прижала его к себе.

— Ты умрешь, если останешься здесь, — сказала она.

— Это уже приходило мне в голову, — сказал он. — Но сначала я должен кое-что сделать. Ты можешь пойти со мной?

Он повел ее, пригнувшись, по низкому туннелю в направлении крика. Было очень жарко, вокруг них снова сгустился пар. Он мог слышать водопад, становящийся все громче и заглушающий все остальное. Он попытался шепотом объяснить, чего добивался Арунис и почему они должны его остановить. Клист слушала, в ее огромных глазах вспыхивал гнев. В конце концов именно Арунис принес зло в ее страну.

Туннель изогнулся. Внезапно впереди них замерцал бледно-синий свет. Пазел приложил палец к губам и осторожно прислонил факел к стене. Они подкрались ближе. Там был водопад: дымящийся и кипящий — смертоносная завеса воды, закрывающая туннель. И сквозь него Пазел увидел Аруниса, искаженного, но безошибочно узнаваемого. Рядом с ним лежала книга, которая могла быть только Полилексом.

Чародей находился в большой пещере. Она была освещена тем же синим пламенем, что и главный зал храма, но здесь горящее масло ручейками текло по полу. Арунис положил открытую книгу на плоский, похожий на стол камень, примерно в десяти футах от водопада, и изучал страницу.

Пока они смотрели, Арунис внезапно покинул Полилекс и побежал через пещеру, перепрыгивая через маленькие струйки огня. Пазел чуть не ахнул: там, в дальнем конце пещеры, стояла светящаяся фигура женщины. Она извивалась и боролась, как будто пытаясь освободиться от невидимых пут. Арунис обогнул ее. Он взял кусочек угля и стал дополнять нарисованный на полу сложный узор из слов и символов.

— Клетка, — сказала Клист с ненавистью в голосе. — Он рисует клетку для Дхолы. Клетку из искривленной рипестри — что за уродливая, уродливая вещь!

— Мы опоздали, да?

— Нет, — ответила Клист. — Но почти. Он еще не закончил рисунок; она все еще может вырваться на свободу. И он должен рисовать тщательно. Одна маленькая ошибка, и клетка сломается.

Арунис вернулся к книге и упер палец в открытую страницу. Затем, оставив книгу на камне, он поспешил обратно к захваченной сивилле и продолжил рисовать.

Пазел ударил кулаком по стене.

— Питфайр! Это прямо там! — Он осторожно протянул руку, пока кончик пальца не коснулся водопада, затем отдернул ее, тихо выругавшись. Вода обжигала.

— Мне придется найти другой вход, — сказал он. — Тот, которым он воспользовался. Каким-то образом.

— Оставь его, — сказала Клист. — Останься со мной. Я могу сделать тебя таким, каким ты был в Нелу Перен, когда мы встретились.

Ее голос был несчастным от тоски. Пазел глубоко вздохнул, вспоминая, каково это — дышать водой, слышать ее смех, эхом отдающийся в глубинах:

— Послушай, Клист, я никогда не лгал тебе, верно? Ни разу.

— Ты не мог. Ты не знаешь как.

— Ты любишь меня только потому, что твоя рипестри пошла неправильно.

Она уставилась на него, сбитая с толку:

— Что ты имеешь в виду? Плохая рипестри идет неправильно. Хорошая рипестри идет правильно.

— Я не мурт! — в отчаянии сказал он. — И я не знаю, что делать с этим. — Он коснулся раковины, и Клист вздрогнула, словно он только что ее приласкал.

— Знаешь, — ответила мурт-девушка. — Вырежь ее, уничтожь. Тогда я умру.

— Это то, чего ты хочешь?

Но Клист просто посмотрел на него. Это был единственный вопрос, на который она никогда бы не ответила. В пещере за водопадом Арунис снова склонился над книгой. Пазел видел его краем глаза; он не мог отвести взгляда от мурт-девушки. Его сердце бешено колотилось; она снова улыбалась, и ее глаза, казалось, стали больше. Черт возьми, неужели ты плетешь еще одно заклинание?

Он заставил себя заговорить, медленно и сосредоточенно произнося каждое слово:

— Арунис забрал камень у Красного Волка, которого раньше охранял твой народ. Злой камень, сделанный из наихудшей рипестри в мире. Если Арунис заставит сивиллу рассказать ему, как им пользоваться, он станет настолько могущественным, что никто не сможет его остановить. Он хочет убить всех нас — Рин знает почему, — и ты можешь держать пари, что, покончив с людьми, он перейдет к муртам.

Прежде чем он закончил, Клист положила голову ему на плечо и заплакала — тихонько, как будто она уже знала, что он скажет, и необоснованно надеялась, что ошибается. Он попытался поднять ее голову, но она отвернулась.

— Иди и возьми свою книгу, — сказала она.

Арунис в этот момент метнулся обратно к сивилле. И Клист, отпустив Пазела, прыгнула в обжигающий водопад и исчезла.

Пазелу стоило больших усилий не закричать. Он бросился вперед, протянув обе руки так близко к водопаду, как только осмелился. Клист просто исчезла. А потом покалывание в ладонях подсказало ему, что что-то изменилось. Водопад остыл. Края были горячими, как всегда, но прямо впереди виднелась полоса чуть теплой воды.

Он шагнул в блаженный холод. Клист была там, она стояла в воде, бесплотная. Казалось, он слышал ее голос, кричавший: «Иди, иди, мне больно!» А потом он бросился сквозь нее и выскочил в пещеру.

Арунис все еще стоял к нему спиной и лихорадочно рисовал. В три прыжка Пазел добрался до плоской скалы, перепрыгнув через пламя. Он схватил книгу, бросился назад и нырнул в водопад; на странный волнующий момент почувствовал, как тело Клист снова окружило его. Затем он оказался в туннеле. Полилекс был мокрым, испорченным. Он повернулся, чтобы посмотреть на водопад, и прошептал ее имя. Но вода опять стала обжигающей, и мурт-девочка исчезла.

Арунис так и не увидел его. Как только Пазел вышел из туннеля, колдун начал выть. Однако крики быстро стихли: Арунис искал не в том направлении. Либо он проглядел темный туннель, либо не мог поверить, что кто-то прошел через водопад живым.

— Ничего ему не говори, — приказала Оггоск. — Ни голосом, ни глазами, движениями или руками. Ты понимаешь меня, девочка? Любой промах может привести к катастрофе. Позволь мне помериться умами с Арунисом: возможно, у тебя будет свой собственный шанс после того, как я уйду. Прямо сейчас тебе почти нечего сказать ему — а все остальное было бы лучше сказать мечом.

Таша почувствовала в Оггоск искренность и редкое отсутствие насмешки. Поэтому она твердо собиралась последовать приказу ведьмы, несмотря на сводящий с ума пар, жару и гипнотический танец синего пламени на разрушенном полу. Она все еще думала об этом, когда ворвался чародей.

Арунис, разъяренный до предела, взмахнул булавой над головой.

— Где она, ведьма? — крикнул он. — Кто из этих ублюдков взял ее? Говори!

Оггоск и Таша стояли по бокам дверного проема, который вел к выходу из храма. Рядом с ними, выглядя довольно немощным, стоял доктор Чедфеллоу. Он заполз в зал за несколько минут до этого, промокший и задыхающийся. Пейтр притаился в нескольких ярдах от него, молчаливый и испуганный.

Старуха, тяжело опираясь на трость, хмуро изучила лицо мага. Затем она взглянула на Ташу и кивнула. Таша обнажила меч.

Арунис спустился по каменным кольцам, рыча:

— Ты думаешь, я буду колебаться, прежде чем убить ее, ведьма? Ты думаешь, я настолько боюсь заклинания Рамачни?

Оггоск по-прежнему ничего не говорила. Руки Таши были скользкими на рукояти меча. Она почувствовала, как ужас захлестнул сердце, и похоронила его, как учил Герцил, под пристальным наблюдением. Длина шага мага. Положение его плеч. Выпуклость на бедре под плащом — по всей вероятности, кинжал.

— Еще до высадки я знал, что сегодня буду убивать, — сказал Арунис, приближаясь.

Чедфеллоу издал гортанный крик:

— Пазел!

Оггоск ударила его своей тростью. Арунис рассмеялась, но Таша могла сказать, что смех был натянутым.

— Книга! — разъяренно крикнул Арунис. — Верни мне ее, сейчас же!

Ведьма положила руку на локоть Таши. Арунис начал подниматься к ним. Выражение отчаяния наполнило его глаза.

— Бросая мне вызов, герцогиня, вы рискуете подвергнуться смертной боли, которую невозможно описать словами, — сказал он. — Разве вы не слышали сивиллу? Я повелитель смерти, а не ее раб. Я буду жить, когда сама пыль этого мира рассеется в пустоте. Вы доказали, что способны на какое-то трехгрошовое заклинание, которое переместило или спрятало книгу, и воображаете, что готовы состязаться с Арунисом?

Таша рискнула взглянуть на старуху. В молочно-голубых глазах мелькнуло удовлетворение.

— О нет, — сказала Оггоск. — Я не воображаю ничего подобного. Нет, Арунис, вам совершенно нечего бояться меня.

Чародей замер. Его глаза переместились на Ташу и подозрительно сузились. Таша почувствовала внезапное покалывание вдоль позвоночника. Он изучает меня! Она почувствовала, как рука Оггоск предостерегающе сжалась: Ни взгляда, ни шепота. Не мигая, Таша уставилась на Аруниса сверху вниз. Покалывание утихло. Арунис побледнел.

— Ты, — сказал он.

Леди Оггоск хихикнула, ее голос громким эхом разнесся по залу. Арунис отступил на шаг, его глаза все еще были прикованы к Таше.

— Герцогиня! Герцогиня!

Рев Роуза заполнил комнату. Таша, вздрогнув, подняла глаза, когда капитан и Дрелларек, пошатываясь, ввалились в зал. Мгновение спустя появились Герцил и два тураха.

За эту долю секунды Арунис набросился. Таша инстинктивно обхватила леди Оггоск руками и потащила ее назад как раз в тот момент, когда Арунис взмахнул своей булавой. Таша почувствовала, как шип оружия коснулся ее волос над ухом. Она развернулась и выхватила меч, толкнув Оггоск вниз, чтобы при следующем ударе старуха была на полу. Но второго удара не последовало: Арунис стремглав влетел в коридор, ведущий к выходу, и исчез. Таша слышала, как он карабкается вверх по винтовой лестнице, как будто боится за свою жизнь.

— Пусть идет, — прохрипела Оггоск, упавшая на спину.

Таша наклонилась, чтобы помочь ей.

— Вы пострадали? — спросила она.

— Фу. Я не хрустальная, девочка.

Ведьма вскоре поднялась на ноги, хотя и тяжело оперлась на руку Таши. Она захихикала, довольная собой. Затем она притянула Ташу ближе и прошептала:

— Не спрашивай меня, Таша Исик, во что я позволила ему поверить: дело идет о тебе, но ты получишь от меня больше, чем он.

Таша почти не слушала.

— Пазел! — крикнула она, отстраняясь от ведьмы. — Что с ним случилось, капитан? Неужели никто из вас не знает, где он?

Пазел долго не возвращался в зал, хотя и слышал, как остальные выкрикивали его имя. Он снова оказался в кромешной тьме, но страх почти исчез. Он прокрался обратно в комнату, где впервые появилась Клист, и опустил ноги в прохладную воду. Он позвал ее по имени, но не услышал ответа, которого и не ожидал. В конце концов он опустил Полилекс Аруниса в поток и позволил течению унести его прочь.

Глава 17. ИМЯ И ПРИЧИНА

11 фреала 941

120-й день из Этерхорда

Через четыре дня после безумия на Ребре Дхолы ветер повернул на юг, и с ним пришел белый туман. Более плотный и низкий, чем туман в Талтури, он промочил насквозь куртки матросов первой вахты и вызвал проклятия со стороны немногих пассажиров, которые все еще участвовали в Часе Дыма: их трубки отсырели еще до того, как мичман их раздал.

На четвертый день Роуз убавил паруса, так как они приближались к восточным Уллупридам, где карты противоречили друг другу и не было никакой уверенности, что из тумана внезапно не появится скала или бесплодный островок. Вахтенные до боли в глазах смотрели вперед в поисках подветренного берега, вслушивались в шум прибоя. Но безликий мир не давал никаких подсказок. Люди на нижних мачтах были так же слепы, как и те, кто находился на палубе, в то время как те, кто находился в вороньих гнездах, стояли прямо над туманом, глядя на хлопковый лунный ландшафт без видимого конца.

Люки запечатали из-за проникающей сырости — врага более скрытного, чем дождь, но точно так же способного испортить пшеницу в трюме. Та ночь была холодной, и люди просыпались с кашлем. Большую часть пятого дня они шли тем же медленным, нервным курсом. Мистер Элкстем плыл по нактоузу и памяти.

Когда наступила ночь, капитан Роуз спросил Фиффенгурта, может ли тот чувствовать запах ветра. Пораженный тем, что его мнение спросили после нескольких месяцев пренебрежения, Фиффенгурт глубоко вздохнул и задержал дыхание, размышляя.

— Дым, сэр, — наконец сказал он. — В этом нет никаких сомнений. Но, как мне кажется, не от наземного пожара.

Роуз кивнул:

— И не с горящего корабля. Это ворвань и масло, вытапливаемые на углях. Неподалеку есть китобой.

Рассвет доказал правоту капитана. Туман поднялся с внезапностью тряпки, сорванной со стола; и там, слева на траверзе, плыло двухмачтовое судно, изрыгавшее из своей топки темный дым.

Таша вышла на палубу с первыми лучами солнца: дни тумана заставили ее изголодаться по солнцу. Она облокотилась на бизань-мачту, изучая китобоя в отцовскую подзорную трубу.

— «Жизнерадостный», — прочитала она вслух.

— Из Баллитвина, м'леди, — предложил матрос, идущий к вантам. — Видите вымпел с маленькой золотой арфой под стягом Его Превосходительства? Это флаг Опалта.

— Как далеко он находится, по-твоему?

Матрос, уже поднимавшийся, обернулся, чтобы еще раз взглянуть:

— Не более четырех лиг от нас, м'леди.

Недостаточно далеко. Таша знала, что, если она смогла прочесть табличку с именем китобоя, люди на его борту могли прочитать их имя. Роуз приказал замазать черной краской трехфутовые золотые буквы, на которых было написано «ЧАТРАНД», но это не помешает морякам «Жизнерадостного» узнать самый большой корабль в известном мире.

Наконец-то удача, подумала она. Ибо это было именно то, чего боялись заговорщики. Китобойный промысел был жестоким делом — Пазел рассказывал ей ужасные истории о своих днях на «Андзю», — но в тот момент она с нежностью смотрела на извергающее дым судно. Я надеюсь, вы поплывете прямо в Опалт и расскажете всему миру, что мы солгали.

Роуз вышел из своей каюты в сопровождении своего стюарда и мистера Альяша. С мрачными лицами они направились к левому поручню. Подзорная труба капитана поднялась и открылась. Роуз быстро отдал приказ своему стюарду, который умчался прочь.

— Таша.

Она повернулась. Пазел подошел к ней сзади, один. Таша слегка сверкнула глазами. В последнее время он вел себя не как обычно: то смотрел на нее со странным напряжением, словно размышляя над какой-то серьезной дилеммой, то был откровенно груб. Это началось еще до Ребра Дхолы, но стало намного хуже после их возвращения с острова. Что случилось с ним там, в темноте?

Он сказал лишь, что случайно оказался недалеко от Аруниса, увидел шанс украсть Полилекс и воспользовался им. «Арунис так и не узнал, что я там был. Мне повезло, вот и все». Таша прекрасно знала, что это не все. Сивилла показала каждому из них что-то тревожащее. Что, если видение Пазела было самым худшим? И все же, что может быть намного хуже, чем наблюдать, как твоя мать разбивается насмерть? Кроме того, через несколько дней она увидела, как Пазел улыбается, даже немного смеется, с Нипсом. Он даже боролся с мастифами. Только когда сама Таша приблизилась, он заворчал и огрызнулся.

Таша была зла, но приняла твердое решение терпеть это с достоинством еще некоторое время. Она рассказала Пазелу раньше всех о послании Рамачни на кожице лука, надеясь, что он увидит в этом жесте то, чем тот был: знак ее доверия. Пазел внимательно слушал, ловя каждое слово и довольно трогательно заглядывая ей в глаза. Когда она закончила, он встряхнулся, и его взгляд посуровел.

— Ты все еще не читаешь Полилекс? Что с тобой такое?

— Я не знаю, — ответила она достаточно смиренно. — Что-то в этой книге заставляет меня покрываться мурашками. Пазел, если бы мы с тобой сели вместе...

— Он не просил меня читать книгу.

— Да, не просил, но мне кажется, что он не будет возражать, если ты мне поможешь.

— Значит, теперь ты сомневаешься в Рамачни, так?

Последнее замечание задело. Вот уже два дня они почти не разговаривали. Это хуже всего, подумала она: его резкость всегда проявлялась, когда она пыталась быть с ним открытой. И все же почему-то он не мог оставить ее одну.

— Ну? — требовательно спросила она.

Пазел неуверенно посмотрел на нее:

— Слышал, как ты встала, вот и все.

Он спал чутко; малейший звук заставлял его просыпаться. Затем он ерзал и ворочался или мерил шагами внешнюю каюту в течение часа или больше. Но недостаток сна сам по себе не мог объяснить его настроения.

— Знаешь, — сказала она, — мы все гордимся тобой за то, что ты забрал Полилекс у Аруниса. Оггоск говорила об этом всю обратную дорогу до корабля. Она сказала, что Арунис жаждет использовать Нилстоун и мог бы найти другие способы, спрятанные на страницах Полилекса, и что мы бы никогда не нашли, где он хранит книгу. Она говорит, что недооценила тебя.

— Я... вне себя от радости, — сказал Пазел.

— Когда ты собираешься рассказать мне, как ты на самом деле это сделал?

Пазел поднес руку к ключице. Он настороженно посмотрел на Ташу.

— Никогда, — сказал он.

— Что у тебя с грудью? Болит после наших уроков?

Он кивнул:

— Да, наверно.

— В этом-то и дело, не так ли? — сказала она. — Ты устал от синяков. Ты хочешь, чтобы мы с Герцилом перестали издеваться над тобой.

Пазел выглядел удивленным.

— Мне на это наплевать, — сказал он, — как и Нипсу. Мы должны как-то научиться.

Но Таша знала, что близко подобралась к истине. Явно выбитый из колеи, Пазел посмотрел на неспокойное море. Китобой повернул в их сторону, и как раз в тот момент на судне поднимали стаксели и выбирали шкоты. Судно шло, чтобы поприветствовать их.

— Конечно, — сказал Пазел, — я не очень быстро учусь.

Таша спрятала улыбку. Ревнивый идиот! Он сравнивал себя с Грейсаном Фулбричем. Всего за день до этого Таша сказала юноше-симджанину, что он, должно быть, быстро учится; тот рассказывал о медицинских темах, которые изучал под руководством Чедфеллоу: мази, нюхательные соли, костяные булавки и пиявки. Пазел стоял рядом с таким видом, словно пиявки сосали кровь у него. Но почему он должен сравнивать себя с Фулбричем?

— Ты его видела? — внезапно спросил Пазел.

— Грейсана? — она покачала головой. — Пока нет. Он меня ищет?

Пазел неохотно кивнул:

— Я сказал ему, что нигде тебя не видел, и... о, вот он идет.

Фулбрич был рядом с грот-мачтой, в двух шагах от нее, но она уже могла видеть его улыбку. Таша не могла не улыбнуться в ответ — временами казалось, что Фулбрич был помещен на корабль только для того, чтобы ей улыбаться. Она ни в малейшей степени не чувствовала себя виноватой за свое дружелюбие по отношению к нему. Было приятно, когда ей улыбались, и у нее появилась некоторая надежда, что Фулбрича можно привлечь на их сторону. Он спокойно упомянул, что Кодекс Мореплавания гласит, что с людьми, завербованными с помощью «наглой лжи и дезинформации», следует обращаться как с жертвами похищения, и что «похищенный человек не может бунтовать». Это было смелое заявление, даже если Фулбрич сказал это главным образом для того, чтобы произвести на нее впечатление.

Пазел отвернулся.

— Я лучше пойду разбужу Нипса, — пробормотал он. — Я тебе здесь не нужен.

Таше хотелось его пнуть. Как будто Фулбрич был его соперником! Она никогда никого не целовала, кроме Пазела, и сделала это дважды, клянусь Рином. Правда, тот первый поцелуй был скорее для того, чтобы одурачить Аруниса, чем завоевать его сердце. Но во втором, позже той ночью в туалете, не было ничего фальшивого. И оба раза он дергался и отворачивался, как будто кто-то только что ударил его рыбой.

— Останься на минутку, — сказала она. — Это тебя не убьет.

Пазел надулся, но остался. Фулбрич помахал ей, и она ответила на этот жест, кипя внутри. Чего ты от меня ожидаешь, Пазел? Ненавидеть его?

В конце концов, Фулбрич сделал именно так, как просил Герцил, и сообщил Эберзаму Исику, что Таша жива. Это было почти его последнее дело в Симдже, прежде чем Круно Бернскоув подписал с ним контракт на «Чатранд». Фулбрич подробно рассказал ей эту историю: как старый адмирал принял его в гостиной своей новой посольской резиденции, все еще благодарный за то, что Фулбрич организовал ему экипаж после злополучной свадебной церемонии. Как он выслушал сообщение Герцила, а потом начал дрожать, пока не пролил свой чай. Как он заставил Фулбрича повторить слова, слезы радости все еще текли по его щекам: Ваша утренняя звезда еще не зашла. Ее свет потускнел, но не погас.

Затем Фулбрич сделал паузу в своем рассказе и посмотрел на Ташу:

— Все звезды прячутся на рассвете, верно? Хотя некоторые из них заставляют нас желать, чтобы утро никогда не наступило.

Вероятно, именно тогда Пазел начал его ненавидеть. Но Таша только рассмеялась и закатила глаза. Фулбрич, конечно, перешел все границы, но он сказал это так легко, почти с самоиронией, что она даже не потрудилась сделать ему выговор.

— Леди Таша, — сказал он, наконец добравшись до них. — Я избе́гал весь корабль, разыскивая вас — у мистера Паткендла была идея, что вы можете быть где-то на баке.

Таша бросила на Пазела убийственный взгляд.

— Что я могу для вас сделать? — спросила она Фулбрича.

— Вы уже это сделали, — сказал он, глядя ей в глаза.

— Мистер Фулбрич, — сказала Таша, глядя на него с суровостью ученицы Лорга, — я запрещаю вам обращаться ко мне таким образом.

Она была смущена, зная, что Пазел подумает, будто она попросила его остаться, чтобы заставить страдать, слушая галантности Фулбрича. Симджанин, со своей стороны, понял, что переступил черту.

— Я прошу у вас прощения, м'леди, — сказал он. — Признаюсь, я легко увлекаюсь.

— Это опасная черта, — сказал Пазел. — У вас это было всю жизнь, да?

Фулбрич не сводил глаз с Таши.

— Нет, — сказал он. — Только в последние недели.

Улыбка Таши угрожала снова появиться на лице, поэтому она снова навела подзорную трубу на китобоя. Корабль преодолел более половины расстояния.

— Это все, что вы хотели сказать, мистер Фулбрич? — спросила она.

— Не совсем, м'леди, — ответил он. — Я проснулся сегодня утром и вспомнил еще кое-что, что произошло в Договор-День — незначительная деталь, возможно. Я проработал всю ту ночь, выполняя поручения короля Оширама. Я обещал оставаться на королевской службе до дня вашей свадьбы, потому что Его Высочество был перегружен работой. И, конечно, когда Паку́ Лападолма заняла ваше место, дела короны удвоились: приемы, подарки, поздравительные письма...

— Я не понимаю, зачем вы мне все это рассказываете, — сказала Таша, встревоженная упоминанием Паку́.

— Леди Таша, экипаж, который в тот день отвез вашего отца в его резиденцию, позже использовался другими, и это был лишь один из многих, за которыми я следил. Эти экипажи разъезжали по улицам до рассвета. В какой-то момент честный кучер привез мне кое-что, оставленное в его карете. Я так и не смог определить владельца, и, по правде говоря, я забыл, что носил эту штуку, когда мистер Бернскоув пригласил меня присоединиться к вашей команде. — Его голос оживился. — Какой трепет я испытал при мысли об этом! Увидеть великий Этерхорд и перейти на службу к Игнусу Чедфеллоу! Но Бернскоув солгал мне. Мы не увидим Этерхорда. Мы больше не увидим ни одного знакомого места.

— Нам всем солгали, — сказала Таша. — Но мы собираемся остановить их, знаете ли, мы...

Она одернула себя. Было слишком рано говорить с Фулбричем полностью откровенно.

— Что это за штука, которую вы носили? — спросила она.

— Смотрите сами, — сказал Фулбрич.

Таша и Пазел наклонились, чтобы посмотреть. В руке Фулбрича лежала маленькая бронзовая фляжка Эберзама Исика. У Таши перехватило дыхание.

— Вы ее узнаете, — удовлетворенно сказал Фулбрич. — Значит, моя догадка была верна. Это была собственность адмирала.

Глаза Пазела сузились.

— Была? — резко сказал он.

Фулбрич вздрогнул, словно застигнутый врасплох этим вопросом. Затем он слегка поклонился в сторону Пазела:

— Я признаю свою ошибку: она остается его собственностью. А теперь, м'леди, вы можете с нетерпением ждать того дня, когда вернете фляжку ему лично.

Таша взяла фляжку. Она моргнула, глядя на симпатичное лицо симджанина:

— Фулбрич... Грейсан... огромное вам спасибо. За все, что вы для нас сделали.

Фулбрич покачал головой:

— Вы не должны меня благодарить.

Губы Пазела дрогнули, как будто он искренне согласился. Фулбрич заметил это выражение и приподнял бровь, затем коротко и лукаво улыбнулся Таше, которая покраснела, хотя и не была уверена, почему.

— Мне пора, — сказал Фулбрич. — Доктор хочет получить отчет о тексте, который он приказал мне прочесть прошлой ночью — о деформациях мозга. Леди Таша, Паткендл.

Еще один поклон, и он ушел. Таша резко повернулась к Пазелу:

— Ты, придурок. Как ты мог состроить ему такое лицо?

Пазел умудрился выглядеть застенчивым и сердитым одновременно:

— Я удивлен, что ты отвела взгляд от Грейсана достаточно надолго, чтобы это заметить.

— Я буду смотреть туда, куда мне вздумается, мурт меня побери. А ты можешь пообедать навозом.

Реплику Пазела прервал оглушительный вопль Ускинса:

— Всему экипажу! Занять места у брасов. Следите за приказами капитана. Марсовые наверх. Встаньте на брам-стеньги. Живо, вы, толстозадые бездельники!

— Питфайр! — сказал Пазел, когда зазвучали пронзительные трубы лейтенантов. — Зачем ему нужен весь экипаж? Мы идем рядом с этим кораблем, а не мчимся за ним.

— Откуда ты знаешь, что мы делаем?

Пазел посмотрел на нее с нескрываемым презрением. Затем он перевел взгляд на верхушку грот-мачты. Таша проследила за его взглядом: там был поднят развевающийся вымпел: две зеленые полосы с желтой между ними.

— «Подойди для Переговоров», — сказал ей Пазел. — Удивлен, что ты этого не знаешь, учитывая, чья ты дочь.

Она могла бы дать ему пощечину. Подожди нашего следующего урока, ты, щенок.

Мистер Элкстем повернул руль влево, и нос «Чатранда» повернулся в сторону китобоя. Как раз в этот момент они услышали, как Нипс выкрикивает их имена. Мгновение спустя он появился, совершенно запыхавшийся.

— Ищу вас повсюду, — выдохнул он. — Герцил делает то же самое. Пошли, мы должны добраться до нижней палубы — сейчас же.

— Вниз? Для чего?

— Просто пошли.

Он снова пустился бежать, и они, озадаченные, последовали за ним.

— Нам придется использовать канонирский шест, — крикнул Нипс. — Треклятые лестницы забиты — все поднимаются наверх!

Между левым трапом и кабестаном находился люк площадью четыре квадратных фута, который возвышался на несколько футов над палубой. Его крышка еще не была снята с тех пор, как рассеялся туман, но Нипс без колебаний выбил штифты и отодвинул крышку в сторону. В следующее мгновение он перемахнул через край люка и исчез.

Пазел, прижав локти к телу, последовал за ним и исчезнул в квадратной черной дыре. Таша не заколебалась ни на мгновение. Она хотела сделать это с того самого дня, как поднялась на борт. Забравшись на край люка, она посмотрела вниз и увидела всего в футе под собой верхушку смазанного жиром железного шеста, прочно прикрепленного болтами к балкам палубы.

— Упа! Спускайся оттуда!

Это был Альяш, новый боцман с пугающими шрамами.

— Вы не имеете права открывать этот люк! Вы можете кого-нибудь ранить! Чо за игры, мисси?

Он бросился вперед с поразительной скоростью. Таша прыгнула ногами вперед в отверстие, почувствовала, как грубые пальцы мужчины задели ее щеку, а затем она исчезла, летя вниз по шесту, с прохладной скользкой смазкой, стекающей по ее пальцам и забрызгивающей ее лицо, смеясь, когда мимо пролетали палубы — главная, верхняя оружейная, нижняя оружейная...

— Как, черт побери, я остановлюсь?

Уже крича, она поняла: жир превратился в густое сало, ее руки начали скрипеть, а мальчики под ней кричали Сожми! Используй ноги! Она сжала и почти элегантно остановилась в футе над жилой палубой.

— ...видел тех людей в оружейных отсеках? — говорил Пазел. — Что они собираются делать? Что Ускинс делает вместе с ними?

— Понятия не имею, — сказал Нипс, вытирая руки тряпкой, подвешенной для этой цели рядом с канонирским шестом. — И у нас нет времени выяснять это. Пошли, отсюда нам нужно спуститься по трапу.

На этом уровне не было толпы, и они бегом спустились вниз. Однако в главном отсеке нижней палубы они встретили отряд из нескольких дюжин смолбоев, готовившихся подниматься. Они несли пушечные ядра, поршни и ведра с порохом.

— Сару́! — закричал Пазел, когда смолбой с трудом протиснулся мимо. — Что, во имя уборной Рина, вы делаете?

— Дежурство по пушкам, — бросил Сару́ через плечо. — Прост' для вида, приятель. Роузу не нравится, как выглядит эт' китобой. Хрен знает почему. Хочет, штоб они видели, чо мы вооружены.

Таша наблюдала, как смолбои тяжело поднимаются по трапу. Объяснение ее не удовлетворило, но Нипс нетерпеливо дернул ее за рукав:

— Я не имел в виду завтра, Таша.

Они пробежали по диагонали через большой и затененный отсек и оказались в проходе по правому борту. Там они встретили Герцила, нервно расхаживавшего в тенях.

— Мы опоздали, — сказал он. — Она ушла.

— Кто ушел? — требовательно спросил Пазел.

— Диадрелу, — яростным шепотом ответил Нипс. — О, пропади все пропадом! Она предупредила меня, что не может остаться!

Он повел их дальше, мимо рундука с парусами по правому борту и шкафчиков мичманов. Пройдя через дверь в переборке, они внезапно оказались в коридоре, заваленном посудой, большей частью разбитой, и множеством грязных ложек.

— Теггац послал меня сюда, чтобы я забрал посуду из третьего класса, — сказал Нипс. — У меня в руках была идеальная стопка, и я направлялся к трапу, когда что-то укололо меня в ногу.

— Ты хочешь сказать, что наступил на гвоздь, — сказал Пазел.

— Вряд ли, приятель. — Нипс оглядел коридор, затем опустился на колени и начал ощупывать пыльные доски кончиками пальцев. Через мгновение он, казалось, нашел то, что искал, и ударил по доске тыльной стороной ладони. Не было ни щелчка, ни скрипа петли. Но там, куда пришелся удар, открылся крошечный люк. Внутри они могли видеть только темноту.

— Питфайр, Нипс, — прошептала Таша. — Ты нашел дверь икшель.

— Откровенно говоря, я ее не совсем нашел, — сказал Нипс. — Она привлекла мое внимание кончиком меча. О, гром меня побери, если бы только вас не было так трудно найти! Дри хотела сообщить нам что-то ужасно важное.

— Закрой дверь, Нипс, — сказал Герцил.

— Минутку, — сказала Таша, напугав их. Она опустилась на колени и просунула руку в люк. Та вела в узкий прямоугольный туннель между верхней и нижней половицами. В одном направлении путь был перекрыт балкой, но в другом туннель был открыт. Изогнувшись, Таша засунула руку глубже внутрь.

— Будь осторожней! — сказал Пазел.

Таша бросила на него раздраженный взгляд:

— Как?

Но пока она произносила это слово, ее пальцы наткнулись на крошечный клочок бумаги, вставленный в трещину в полу. С большой осторожностью она зажала его между двумя пальцами, высвободила из трещины и вытащила руку из туннеля. Между ее пальцами лежал лист пергамента размером с почтовую марку.

Она поднесла маленький листок к своим глазам.

— Это записка, — сказала она. — Ты можешь ее прочитать, Пазел?

Почерк был тоньше, чем прожилки на папоротнике. Пазел поднес руку Таши к своему глазу.

— Это на икшель, — сказал он. — Уничтожьте эту записку. Закройте дверь. Возвращайтесь ровно в пять склянок. Д.Т. ап И. — Это ее инициалы, все верно.

Герцил в изумлении уставился на записку.

— Никогда в жизни я не слышал, чтобы икшель намеренно оставляли доказательства своего присутствия, чтобы их мог найти человек, — сказал он.

— Она, должно быть, в опасности, — сказала Таша.

— Или очень боится, — сказал Герцил. — В любом случае пять склянок будет через тридцать минут. Давайте разделимся: чем меньше нас видят вместе, тем меньше нам придется объяснять. Но прошу вас, поскорее возвращайтесь на это место. Мы не должны снова заставлять ее ждать.

— Верно, — сказал Пазел. — Давайте посмотрим, что творится с этим китобоем.

Они с Нипсом отправились на верхнюю палубу, как пара беговых гончих, а Герцил ушел вперед, оставив Ташу совсем одну. Она выругалась. Казалось, это был идеальный момент, чтобы застать Пазела наедине, оттащить его в какой-нибудь пустой угол и рассказать ему о Фулбриче. Проклятый дурак! Времени мало, жизнь ускользает. Разве не очевидно, что каждый час, когда они сражаются друг с другом — подарок их врагам?

Она вздохнула: если они действительно хотят разделиться, ей придется пройти всю нижнюю палубу до трапа № 5 на корме.

Коридор привел ее обратно в главный отсек, и там, к ее ужасу, первыми, кого она увидела были доктор Чедфеллоу и сам Фулбрич. Они готовились к операции; Чедфеллоу описывал правильное наложение жгутов на отрезанную конечность. Он едва взглянул на Ташу, но Фулбрич одарил ее еще одной дерзкой улыбкой. На этот раз Таша обнаружила, что ее это нервирует. Было ли в лице Фулбрича какое-то дразнящее знание? Или это был просто самый красивый мужчина, которого она когда-либо видела?

Она стремительно пересекла отсек, едва сознавая, куда несут ее ноги. Мужчины и мальчики, выдумки и насилие, игры с кораблями, сердцами, оружием, мирами. В Преисподнюю всех их. В Преисподнюю тебя, Пазел, если ты думаешь, что я для тебя скала, на которую в один день можно опереться, а на следующий — помочиться.

— Помогите!

Таша в мгновение ока выхватила нож. Голос, казалось, принадлежал молодой женщине. Он доносился из прохода впереди.

— Кто там? — крикнула она, бросаясь вперед.

Двое матросов из соседнего отсека подбежали, размахивая ножницами для разрезания парусов. Но они не слышали ни одного голоса, кроме голоса Таши, и ошеломленно посмотрели на нее, когда она заявила, что слышала, как другая девушка звала на помощь. Таша едва ли могла винить их. Она прекрасно знала, что была единственной женщиной примерно ее возраста на Великом Корабле.

— Это говорящие животные, там впереди, госпожа, — сказал один из мужчин, указывая ножницами. — Вроде как вы слышали одну из птиц мистера Лацло. Эти золотые попугаи болтают как ураган, когда приходит время кормления.

Таша верила, что может отличить женский голос от птичьего, но вместо того, чтобы спорить, она просто поспешила своей дорогой. В коридоре потемнело. У нее, конечно, не было лампы, а жилая палуба была ниже уровня ватерлинии и без окон. В этот ранний час свет-шахты были практически бесполезны; до полудня они давали лишь сумеречное свечение. Но уж трап впереди она должна была заметить. Куда он делся?

Далеко слева от нее раздался знакомый голос. Голос мистера Драффла, флибустьера. Он был чем-то ужасно взволнован, но разделявшие их стены не давали Таше расслышать ни слова. Затем прямо перед ней раздалось тихое коровье мычание.

Она добралась до отсека с живыми животными. Таша уже бывала в этом месте раньше и ненавидела его. Пробираясь ощупью вперед, затаив дыхание от вони, она увидела черные крупы коров в стойлах, блеск висячих замков на ящиках мистера Лацло с экзотическими животными. Она услышала внезапное хлопанье крыльев в клетке, яростное фырканье свиньи из Красной Реки, бьющей клыками по своей деревянной клетке, хныканье и визг бесчисленных маленьких существ. Доски под ногами были липкими. Тридцать футов или около того показались бесконечными.

Когда она шагнула через приподнятый порог в конце отсека, произошло нечто очень шокирующее. Корабль невероятно накренился. Таша инстинктивно потянулась к стене. Конечно, «Чатранд» всегда мягко покачивало, но сейчас было по-другому: сильный медленный наклон, намного более худший, чем в разгар любого шторма с начала путешествия. Ветер тоже взорвался: даже здесь, в глубине корабля, она могла слышать его чудовищный вой. Древо Небесное, приюти меня, подумала она, невольно процитировав молитву Лорга. Как могло море так быстро измениться? Мгновение спустя корабль снова накренился.

— Мистер Драффл? — громко позвала она. Ее голос прозвучал тихо и слабо. Ненормальные движения корабля продолжались.

Затем девушка закричала снова, на этот раз дальше и тише:

— Не прикасайтесь ко мне! Отойдите!

Таша сразу же перешла на бег. Теперь она была уверена: что бы там ни происходило, этот голос принадлежал девушке ее возраста, и он был пронзительным от ужаса. Кто-то пытался причинить ей вред.

Но теперь Таша заблудилась по-настоящему. Этот коридор не пробудил в ней никаких воспоминаний. Он резко повернул влево там, где она ожидала поворота вправо. Двери, которые она никогда не замечала, были заперты: некоторые — на засов, другие — на замок. Стон сильного ветра достиг ее ушей. Самое странное, что воздух становился холоднее с каждым отсеком, в который она входила. Это было не ночная прохлада, задержавшаяся в глубинах «Чатранда», но пронизывающий холод, словно она шагнула в зимнюю тьму из тепла своего дома.

— Вадул-лар! Корл хабет лоден!

Крики доносились слева от нее: крупные мужчины подбадривали друг друга. Мгновение спустя Таша заметила их лампы. Их было очень много, широкоплечих мужчин с суровыми лицами, бегущих параллельно Таше по другому коридору. Но на каком, соски Рина, языке они говорят?

Она выбежала вперед них, с трудом удерживая равновесие, когда огромные волны швыряли «Чатранд» влево и вправо, постоянно ударяя его о стены. Тренированное тело справлялось, но разум был в смятении. Я в темноте, они меня не видят, у них топоры, они преследуют девушку.

Толпа мужчин отстала от нее на пятьдесят или шестьдесят футов, когда внезапно девушка метнулась в широко раскрытую дверь — круглолицая, темнокожая девушка ростом с Ташу, одетая в одежду, которая была ей слишком велика, взломанные наручники на запястьях и лодыжках. За ней по пятам бежали двое этих странных мужчин, которые каким-то образом опередили своих спутников. Продолжая звать на помощь, девушка извивалась и металась, ставя ящики и подпорки между собой и мужчинами. Но было очевидно, что она теряет силы: еще минута, и они ее схватят.

Таша бросилась на них, план атаки мгновенно выкристаллизовывался в голове. Пока она пересекала комнату, один из мужчин схватил девушку за темные волосы и откинул ее голову назад. Так что Таша увидела ее лицо, еще подбегая к ним, и выкрикнула ее имя вместо боевого клича:

— Марила!

Первый мужчина резко повернулся к ней лицом, и его собственное вращение усилило силу ее кулака. Даже без такого преимущества Таша могла наносить удары, которым позавидовали бы многие бойцы: она почувствовала, как зубы поддались, и локтем остановила слабый рывок его руки с топором, и больше не думала о нем, когда он падал.

Другой мужчина справился с неожиданностью лучше. Он был широкоплечим и сильным. Каким бы удивленным он ни был, у него хватило присутствия духа прижать кричащую девушку к своей груди, что удержало Ташу от мгновенного удара. Она сделала ложный выпад; он наклонился, чтобы блокировать ее мнимый удар, и ударил топором; они оба пошатнулись от крена корабля. Затем Марила повернула голову и вонзила зубы в мягкую плоть его предплечья. Мужчина взвыл и швырнул девушку вперед. Таша прыгнула на него, извернувшись, чтобы Марила пролетела мимо. Она решила заполучить его топор, все остальное не имело значения. Мужчина отступил для смертельного удара, когда она оказалась близко к нему.

Таша не была мастером боя — для этого надо было учиться десятилетия, а не годы, — но, когда они снова сошлись, она поняла, что ее противник вообще не обучен. Ее левая рука поднялась навстречу топору. Ее глаза не отрывались от него. И его глаза машинально последовали за ее взглядом, так что он так и не увидел ножа, который разрезал рубашку, вспорол живот и оставил рану диной в фут. Таша крутанулась под его все еще поднятой рукой, выкручивая забытый топор из руки. Когда мужчина согнулся пополам, она сбила его с ног древком оружия. Он рухнул, избитый, но все еще в сознании, держась за живот и взывая о помощи.

Теперь Таша подскочила к Мариле, на мгновение выйдя из состояния концентрации — но только на мгновение. Марила, на борту. Другие мужчины появятся очень скоро. Почему здесь так холодно?

Ибо сейчас было холодно: ее дыхание вырывалось изо рта белыми облачками, которые плавали перед глазами. И разве не иней покрывал крышку бочки?

— Таша, — выдохнула Марила, в ужасе глядя на нее. — Я мертва?

— О чем ты говоришь? Вставай, скорее!

— Куда ты хочешь меня отвести? Ты можешь мне помочь?

— Я пытаюсь, Марила. Вставай!

Но было ясно, что Марила хочет чего-то большего, чем защита от мужчин. Однако, чем бы это что-то ни было, с ним придется подождать. Таша подняла ее на ноги, повернулась, нащупала лампу, которую уронил первый мужчина, подняла ее — и увидела, как из ее разбитого бока хлынуло масло. С ослепляющей вспышкой пламя перескочило с фитиля на утечку, а затем, с ужасающим грохотом, горящее масло побежало по палубе.

— Нет! — воскликнула Таша.

Масло разделялось на ручейки и скользило, пламя двигалось вместе с ним. Внезапно в комнату ворвалась целая свора мужчин. Они остановились как вкопанные при виде представшего перед ними зрелища: две девушки, окруженные пламенем, над двумя ранеными мужчинами. Затем все они начали выкрикивать одно и то же слово:

— Сурл! Сурл! Сурл!

Таше не нужно было спрашивать, что означает слово сурл. Пока мужчины боролись с пламенем, она оттащила Марилу в сторону и, спотыкаясь, они вывалились в темный коридор за комнатой.

— Ты ранена? — спросила Таша.

— Нет, — сказала толясская девушка. — Таша, кто они?

— Не знаю. Безбилетники, воры. Турахи их убьют. Мурт меня побери, я уронила свой нож...

— Таша, ты не... я слышала, как они кричали, что ты...

— Мертва? Не совсем, Марила. Поторопись, пока они не нашли обходной путь.

— Этот человек истечет кровью до смерти, да?

У Таши перехватило дыхание. Она потянула Марилу за руку:

— Больше никаких вопросов. Нет, пока мы не выберемся из этой треклятой неразберихи. Зубы Рина, на палубе лед!

Они побрели дальше, нащупывая свой путь через «Чатранд», знакомый и очень странный, одновременно. Сам воздух пах по-другому, а дерево казалось более гладким, менее потрескавшимся и изъеденным возрастом. Таша смутно надеялась, что они все еще движутся к корме, где они не могли не наткнуться на какой-нибудь трап. Но в темноте корабль казался больше, чем когда-либо, и, по правде говоря, она понятия не имела, где они находятся.

Внезапно она снова уловила запах животных. Невозможно! Но вот оно, прямо впереди: смутные очертания двери отсека, визжащие птицы, мычащие коровы. Каким-то образом она полностью развернулась и побежала обратно на нос.

Они бросились через заваленный соломой отсек. Воздух мгновенно потеплел, и далекий вой ветра стих. Таша остановила Марилу. Она дотронулась до балки: холод исчез. И теперь она поняла, что сильная качка корабля тоже прекратилась. Таша бросила дикий взгляд назад через плечо. Что, во имя Девяти Ям, происходит?

Марила смотрела на нее совершенно бесстрастно и неподвижно. Затем она обняла Ташу и прижала ее к себе, дрожа с головы до ног. Таша похлопала ее по спине. От девушки пахло еще хуже, чем от коров.

Они шли дальше в молчании. Дневной свет струился из грузового люка. Когда они проходили мимо операционной, Таша услышала, как Чедфеллоу читает Фулбричу лекцию о чуде свертывания крови.

— А вот и Таша, — сказал одобрительный голос далеко впереди. — Как раз вовремя.

Это был Герцил. Толяссец стоял вместе со смолбоями на том месте, где Нипс открыл дверь икшель. Но когда мальчики увидели Марилу, они выбежали вперед с приглушенными изумленными криками.

— Ты, бешеная кошка! — воскликнул восхищенный Нипс. — Я думал, что в Ормаэле мы видели тебя в последний раз! Где твой младший брат? Что, якорь мне в глотку, ты здесь делаешь?

— Прячусь, — сказала Марила ровным тоном, который так часто использовала.

— Но для чего, челюсть Рина? — настойчиво спросил Нипс.

Какое-то время Марила колебалась, глядя на него.

— Я не хотела ехать домой, — наконец сказала она.

Мальчики смущенно посмотрели на нее.

— Треклятый дом, должно быть, чертовски прогнил, — сказал Пазел.

Марила пожала плечами:

— В Этерхорде всегда найдется работа.

Никогда не было просто прочесть эмоции на лице Марилы, но когда ей сказали, что корабль не направляется в Этерхорд, уголки ее рта заметно опустились. А когда ей сказали, что корабль направляется в Правящее Море, у нее отвисла челюсть и перехватило дыхание. Она посмотрела на каждого из них по очереди.

— Вы сумасшедшие, — сказала она. — Мы все умрем.

Никто не был готов спорить по этому поводу. Затем Таша встряхнулась, словно пытаясь стряхнуть внезапную сонливость.

— Пожар, — сказала она.

— Пожар, пожар? — закричали остальные.

Только Марила посмотрела на нее с пониманием:

— Пожар! Мужчины с топорами! Куда они делись?

Она и Таша изо всех сил старались, чтобы их поняли. Все, что произошло в темноте — леденящий холод, сильная качка корабля, быстрая, кровавая битва — почти исчезло из их памяти. Только когда Марила произнесла слово умрем, воспоминание вернулось целиком, как сон, восстановленный ими обоими. Теперь Марила была в ужасе. Она объяснила, что пряталась в мешке и выползла оттуда из-за холода. Но корабль, на котором она оказалась, был почти неузнаваем.

— Я не знаю ни этих людей, ни их одежды, ни языка, на котором они говорили. Они были ужасны, как пираты или волпеки.

— Они исчезли, — сказала Таша, беспокойно оглядываясь по сторонам. — Разве ты не понимаешь, Марила? Они не прячутся. Они... где-то совсем в другом месте. И пожар тоже исчез, и шторм.

— Это был не сон, — твердо сказала Марила. — Один из них вырвал у меня волосы. Все еще болит.

Таша поморщилась: мужчина вырвал волосы Марилы, я вспорола ему живот. Если одно было реальным, то, конечно, и другое? Она скрестила руки на собственном животе, который восстал.

Пазел заметил ее состояние:

— Что с тобой такое?

Таша покачала головой.

— Ничего. Кажется, я уронила нож. — Она нащупала свой пояс, словно убеждаясь. Остальные пристально смотрели на нее. Она не упомянула, что сделала с этим ножом, да и не очень хотела это делать. — Кажется, я заболеваю, — сказала она.

— Я уже заболела, — сказала Марила. — И очень хочу пить. Вчера я выпила последнюю воду.

— Таша, — сказал Герцил, — отведи Марилу в каюту и позаботься о ее нуждах и о своих собственных. Один из вас, мальчики, накиньте ей на голову и плечи свою куртку. Пусть она сойдет за одного из вас, если сможет.

— Точно, — сказал Нипс, сбрасывая куртку. — Отдохни немного, Марила. Ты выглядишь зеленой.

Таша подвела Марилу к трапу, и они скрылись из виду. Герцил проводил их взглядом, затем с внезапным пылом повернулся лицом к мальчикам.

— У кого-нибудь из вас есть предположения относительно того, что только что произошло?

— Да, — сказал Пазел.

Нипс удивленно повернулся к нему:

— И что?

— Я думаю, — ответил Пазел, — что Марила наткнулась на исчезающий отсек. Помнишь слухи, Нипс, когда мы впервые поднялись на борт? Места, которые просто исчезают, призраки, запертые в бревнах, имена всех, кто когда-либо умирал на Чатранде, выгравированные на какой-то скрытой балке? Что, если некоторые из этих слухов верны?

— Игнус всегда утверждал, что маги сыграли определенную роль в создании этого корабля, — сказал Герцил.

— Он сказал, что на нем были и старые чары, — сказал Пазел, — и что некоторые из них спят, пока кто-то их не разбудит, тем или иным способом.

— Я не слишком доверяю Чедфеллоу, — сказал Нипс, — но разве Рамачни не сказал почти то же самое? Что «Чатранд» битком набит древней магией — «заклинаниями и обрывками заклинаний», как он выразился?

— Да, набит, — сказал голос у их ног. — Никто из тех, кто живет в тени «Чатранда», не может думать иначе.

К их великой радости, Диадрелу стояла перед ними в теперь уже открытом люке. Пазел и Нипс присели на корточки, чтобы поприветствовать ее, но женщина-икшель жестом заставила их замолчать.

— Почему палуба так пуста в это время дня? Вы уверены, что вы одни?

Когда ей рассказали о китобое и о том, что Роуз вызвал всех на свои места, ей, казалось, стало немного легче дышать. Она выглядела не особенно хорошо. Ее лицо было усталым и печальным, а медная кожа — бледнее, чем помнил Пазел.

— Моя софистка Энсил следит за дверью отсека. Если она выкрикнет предупреждение, я уйду прежде, чем вы успеете пожелать мне до свидания.

— Мы очень беспокоились о вас, Дри, — сказал Пазел. — Прошло больше месяца! Где вы были?

— Под арестом, — ответила она. — Всего лишь домашний арест: не бойтесь, мне вполне комфортно. Но мне запрещено покидать свои покои, кроме как в сопровождении личной охраны Таликтрума.

— Теперь ваш племянник отдает приказы вам?

— Лорд Таликтрум правит всеми нами, — сухо сказала Дри. — Но некоторые приказы я нахожу невозможными для выполнения.

— Да, да, — одобрительно сказал Нипс.

Но женщина-икшель покачала головой:

— Это серьезное дело для икшель. Наше выживание всегда зависело от сильных кланов, а кости и сухожилия клана — послушание. Однако я пришла к выводу, что есть более высокая лояльность, чем даже клан.

— Вы говорите правду, — сказал Герцил. — Бойня, которую устроит Арунис, если найдет способ использовать Нилстоун — через своего Шаггата или каким-то другим способом, — сметет с лица земли как маленьких людей, так и больших. Значит, Таликтрум знает о клятве, которую мы все дали?

— Сохрани нас Рин! — сказала Дри. — Если какая-то его часть все еще верит в меня, она умрет, когда он узнает об этой клятве! Нет, история гораздо проще. Когда Таликтрум обнаружил, что я использовала блане́ и его противоядие в день свадьбы Таши, он решил назвать это воровством. Когда я сказала ему, что убила сына Шаггата, он поблагодарил меня за «десятилетия служения клану» и заключил под арест.

— Значит, его убили вы, — сказал Герцил. — Я действительно удивился этому любопытному происшествию.

— Да, я, — сказала Диадрелу, — хотя и не испытала радости от этого поступка. Эти двое были детьми, когда Шаггат начал свой крестовый поход. Они такие же жертвы его зла, как и все остальные. Сначала они поплатились своим здравомыслием; теперь Питор Несс поплатился своей жизнью!

Внезапно Дри навострила уши, как и Пазел: его Дар постоянно настраивал его уши на регистр икшель, который не мог услышать ни один нормальный человек. Молодая женщина-икшель объявила о возвращении Таши. Мгновение спустя в коридор вошла запыхавшаяся Таша, ее сонный вид полностью исчез.

— Мы пришвартованы рядом с китобоем, — сказала она, — и их капитан на борту, разговаривает с Роуз в дневной капитанской каюте. Но вот что странно: Роуз держит всю команду в боевой готовности. Они все на своих постах, ждут. О, Дри!

Встревоженное лицо Таши озарилось. Она наклонилась, и женщина из икшеля протянула руку, чтобы коснуться ее руки.

— Как хорошо снова быть среди вас! — сказала Дри. — Но я боюсь, что такая возможность будет представляться не часто. Фанатики Таликтрума прячутся за моей дверью, как будто ожидая, что из нее выйдет какое-то зло. Они еще не знают об этом потайном ходе — мы с моими софистами построили его в одиночку несколько месяцев назад, — но сколько пройдет времени, прежде чем они начнут входить в мои покои без стука? Некоторые уже называют меня предательницей.

— Как они смеют! — прошипела Таша.

Дри печально улыбнулась.

— С каждым часом они смеют все больше, — сказала она. — Скоро может наступить время, когда я убегу этим путем, чтобы не возвращаться, и тогда у тебя в гостинице появится еще один постоялец, Таша Исик. Теперь выслушайте меня: я пришла как с мольбами, так и с предостережениями. Первое: вы знаете об обвинении, выдвинутом мзитрини еще в Симдже?

— Знаем ли мы о нем? — сказал Пазел. — Я все это переводил. Они обвинили кого-то на «Чатранде» в том, что тот послал мурта, демона или еще какое-то подобное существо, чтобы напасть на их старого священника — того, кого они называли Отцом. И еще мзитрини сказали, что Отец погиб, сражаясь со зверем.

Дри кивнула.

— В тот день, как и каждый день, на верхней палубе были наши шпионы. Кое-кто из моих людей нашел противостояние между вашими кланами гигантов забавным. — Она покачала головой. — Они могли бы думать иначе, если бы Таликтрум поделился отчетом, который я ему дала.

Затем она рассказала им о ночи, когда Арунис общался с Сатеком, мертвым духом с ужасающим голосом; о появлении инкуба из шторма, о его ярости, и о том, как Арунис наконец приказал ему пойти и забрать какой-то скипетр с материка.

— Скипетр Сатека! — воскликнула Таша. — Вот что это такое! Я видела его рисунок в Полилексе несколько месяцев назад! Этот скипетр был в руке Отца!

— Что ж, это великолепно, — сказал Нипс. — Добавьте призыв демонов к списку мерзостей, которые может делать Арунис. Кто такой этот Сатек? Или кем он был, когда жил?

— Я надеялась, что вы сможете мне это рассказать, — сказал Диадрелу.

— Я могу, — сказал Герцил.

Остальные удивленно повернулись к нему. Лицо Герцила было очень серьезным.

— Сатек был отцом Империи Мзитрин, — сказал он. — Имейте в виду, что он не тот отец, о котором мзитрини сегодня любят вспоминать, не говоря уже о том, чтобы восхвалять. Некоторые говорят, что он сам был наполовину демоном. Что несомненно, так это то, что он был первым военачальником, завоевавшим все земли Мзитрина, от Манг-Мзна до плато Нор. Он правил недолго — Мировой Шторм уже бушевал к тому времени, когда он построил свой дворец на горе Олисурн. И его жестокость вдохновила мзитрини на бунт. Его собственный народ называл его «бездушный». Тем не менее, в некотором смысле он их создал: пять городов-государств, которые восстали наиболее яростно, превратились в пять королевств Империи Мзитрин.

— А скипетр? — спросил Пазел.

— Его всегда изображают со скипетром, — сказал Герцил. — Но я ничего не знаю о его назначении. Сверься с этой своей книгой, Таша.

— Арунис не был способен вызвать инкуба сам, — задумчиво сказала Дри. — Если бы он мог, зачем просить Сатека о помощи? На самом деле он, казалось, боялся за свою жизнь, пока существо не покинуло его каюту.

Она вздохнула:

— Я должна перейти к другому моему предупреждению. Что-то не так с насекомыми на борту Чатранда. В ту ночь, когда я убила сына Шаггата, я чуть не погибла от жала похожего на осу создания размером с меня. Оно было смертельно, но в то же время измученно и деформировано. Странным образом оно напомнило мне хряка, которого я однажды видела в свинарнике самого императора на Мол-Этеге. Это существо было выведено слишком агрессивным и слишком много ело. Словно Магад всей душой мечтал завести самую большую и подлую свинью в мире. То, что он получил, было зверем, набитым бо́льшим количеством мускулов, чем могло выдержать его собственное тело. Хряк испытывал постоянную боль и нападал даже на тех, кто приходил его покормить, так что его пришлось убить прежде, чем он полностью вырос. Это насекомое тоже было деформировано и, несмотря на всю свою скорость, летало... ну, словно было пьяным. Позже я решила, что оно скоро бы умерло, даже если бы я его не убила.

— И вы боитесь, что таких зверей может быть больше? — спросил Пазел.

— Да, — ответила она. — Клан с такими еще не встречался — у меня есть несколько собственных верных помощников, которые приносят мне новости. И разведчик в заднем трюме сообщил о мотыльке размером с человеческую обеденную тарелку, который корчился в воздухе, словно в агонии. Более того, вчера я слышала, как мои тюремщики говорили о самом большом и уродливом слепне, когда-либо вылетавшем из Ям. И есть еще кое-что: крысы в трюме и на нижних палубах жалуются на блох, причем более кровожадных, чем все, что известны крысам.

— Фелтруп тоже жаловался на блох, — сказала Таша. — Я совсем забыла об этом. Он утопил их в ванночке с морской водой.

— С момента моего ареста я умоляла о праве поделиться с вами этим предупреждением, — сказала Дри. — Мой племянник всегда отказывал. «Когда люди обращают внимание на насекомых, они обращают внимание на крыс, и мы все погибнем, если Роуз решит очистить корабль от крыс». Таков аргумент Таликтрума, и по этому вопросу я не могу с ним не согласиться. Но вы доказали свою добрую волю. И почему бы нам самим не поискать источник этих деформированных насекомых? — Дри вздохнула. — Он не хочет выделить ни одного икшеля для этой задачи.

— Блохи. — Нипс откинулся на пятки, зажмурил глаза и напряг память. — Будь я проклят, если кто-то другой не говорил о них. Кто это был? Питфайр.

— Есть еще одно обстоятельство, — сказала Дри. — По-моему, слишком странное для совпадения. И сын Шаггата, и Арунис упоминали нечто, называемое Роем. Маг сказал, что «армии увянут перед этим, как лепестки на морозе». Может ли он иметь в виду, что где-то размножается орда таких насекомых? Или это совсем другой вид угрозы? Какова бы ни была правда, Рой имеет какое-то отношение к Нилстоуну и этому скипетру. Это все, что я знаю, но будьте начеку и узнайте все, что сможете.

— Леди Дри, — сказал Пазел с некоторой неохотой, — я должен вам кое-что сказать. Мы больше не единственные, кто знает о вашем народе.

Женщина-икшель повернулась к нему лицом. На ее лице появилось выражение чистого ужаса.

— О чем ты говоришь?

Пазел рассказал ей о том, как их вызвала Оггоск, и как ведьма назвала Диадрелу и Таликтрума по именам, и как она утверждала, что Снирага принесла ей тело лорда Талага в своих челюстях. Он опустил только ее последнюю угрозу, касающуюся Таши и его самого. Дри слушала, безмолвная, как камень. Что-то близкое к недоверию промелькнуло в ее глазах.

Когда она наконец заговорила, ее голос изменился:

— Ведьма сказала тебе, что один из нас пришел за телом моего брата?

Пазел кивнул.

— И она отдала его ему?

— Совершенно верно, леди. Мне очень жаль.

Внезапно Диадрелу начала яростно бить себя по голове и лицу. Люди закричали. Таша подняла руку — и так же быстро опустила ее. Не могло быть более тяжкого оскорбления, чем применение силы, даже любящей силы, против этой крошечной королевы. «Остановитесь, остановитесь!» — умоляли они ее. Мгновение спустя она это сделала и застыла с влажными от ярости глазами, глядя в никуда.

— Его расчленят, — сказала она. — Мне не сказали. Я должен была быть там, оказать ему эту последнюю услугу или, по крайней мере, разделить ее с его сыном.

— Расчленят? — тихо спросил Нипс.

— Обескровят, затем разрежут на двадцать семь кусков и сожгут. Никогда не бывает никаких задержек, нет никакого траурного времени, как у вас. Кусочки перевязаны чистой тканью, внутри вложены личные послания от двадцати семи человек, самых близких к погибшему. Если клан находится в море, где сжигание затруднено, к кускам привязывают камни или куски свинцового балласта и топят глубокой ночью. Всегда делается так, чтобы тело не было найдено вашим народом, и души наших близких могли уйти без страха за клан.

Она вытерла глаза рукавом:

— Вы, должно быть, найдете это ужасным обычаем. Но это то, как мы прощаемся.

— Ни один народ не должен сталкиваться с тем выбором, который есть у вас, — сказал Герцил. — Не нам вас судить, никогда.

Дри с любовью посмотрела на воина. Всего месяц назад он боролся с глубоким недоверием, возможно, ненавистью к икшель, порожденной какой-то давней трагедией, о которой никогда не говорил. Рамачни отчитал его: кто из них больше всего рисковал, оказывая доверие? Выговор мага потряс Герцила. Он торжественно попросил прощения у Дри, не отрицая гнев, который жил в нем, но поклялся его победить — и доказал, что умеет держать слово. Дайте мне одного испорченного, но честного человека, подумала она, и оставьте себе легионы лицемеров.

Она сделала глубокий вдох.

— Теперь о моей просьбе, — сказала она, глядя на троих молодых людей. — Мне чертовски неловко просить об этом, но вы единственные, кто может это сделать.

— Расскажите нам, — сказала Таша.

— Мой племянник совершил много ошибок в первые недели своего пребывания на посту командира, — сказала Дри. — Я не хотела признавать их масштабы. Я сказала себе, что это нехватка опыта, что он поумнеет, столкнувшись с проблемами, которые руководитель должен решать каждый день. Я верила в это, несмотря на мой собственный арест, несмотря на его отрицание угрозы Нилстоуна, несмотря на опасения по поводу каждого его действия после смерти моего брата.

До сегодняшнего дня. За завтраком Энсил сунула мне записку, в которой говорилось, что Таликтрум тайно встречается с крысиным королем, Мастером Мугстуром. Тем самым животным, которое убило двенадцать икшелей с тех пор, как мы поднялись на борт в Соррофране, и оставило их обглоданные трупы возле наших жилищ. То самое существо, которое устроило засаду и чуть не убило его отца, не говоря уже о его тете. Тот самый одержимый Рином безумец, который поклялся убить капитана Роуза за его «ересь» и съесть его язык. И Таликтрум называет предателем меня!

Он старается держать эти встречи в секрете, конечно, и Энсил не смогла подобраться достаточно близко, чтобы услышать, что он обсуждал с крысой. Но Мугстур не держит никаких обещаний, за исключением, возможно, тех, которые он дает Ангелу Рина.

— Что вы хотите от нас? — спросил Пазел.

— Я хочу, чтобы вы выманили Мастера Мугстура наружу, — сказала Диадрелу, — прежде чем нам всем будет причинен какой-нибудь ужасный вред. Используйте богохульство, используйте подкуп — используй свой Дар, Пазел, если он дает тебе крысиную речь, хотя Мугстур сносно говорит на арквали. Сделайте все, чтобы выманить этого кровожадного зверя из его логова в каюту по вашему выбору. И проследите, чтобы он не покинул эту каюту живым.

— Вы просите нас убить разбуженное животное? — нахмурилась Таша. — Единственную разбуженную крысу на корабле, кроме самого Фелтрупа?

— Судьба Мугстура скреплена печатью, — сказала Диадрелу. — Он считает себя орудием божественного возмездия. Он умрет, когда нападет на Роуза, но какой вред он может причинить с помощью моего племянника до этого?

— Неисчислимый, — сказал Герцил.

Дри кивнула:

— Вместе они могли бы нанести «Чатранду» смертельный удар. Да, я прошу вас совершить убийство, если этим действием вы предотвратите еще много сотен других. Не питайте иллюзий, друзья мои. Мы все станем убийцами еще до того, как закончится это путешествие.

— Вы говорите, как мой отец, — сказала Таша, — рассказавший Пазелу, почему он должен был уничтожить Ормаэл до того, как это сделал бы кто-то другой. Что ж, я не верю, что чья-то судьба предопределена.

— Мугстура предопределена, — настойчиво сказала Дри. — Он сам скрепил ее печатью и закручивает гайки каждый час бодрствования.

— Но в том-то и дело, что он проснулся. Вспомните, что нам рассказал Рамачни: когда эти существа внезапно, — Таша взмахнула руками, — приходят в сознание после многих лет, проведенных в качестве обычных животных, они так напуганы, что удивительно, как они все не сходят с ума. Это, должно быть, ужасно! Вроде твоих припадков, Пазел, но без возможности убежать.

Пазел вздрогнул.

— Что ты хочешь, чтобы мы сделали? — спросил он у Таши. — Спустились в трюм и урезонили его? Сказали ему, что вся эта история с Ангелом у него в голове?

Таша выглядела уязвленной его злобным тоном.

— Мы могли бы заманить его в ловушку, — сказала она. — В ящик или что-то в этом роде.

— Мы говорим о крысе, — сказал Нипс.

— О, просто крысе! — яростно воскликнула Таша. — Просто еще одном паразите. Не стоит того воздуха, которым он дышит. Где я это раньше слышала?

— Везде, — сказал Герцил. — Это ложь, проклятый приговор нашему времени. Где-то в Алифросе одна обиженная душа оскорбляет другую, каждую минуту каждого дня. Таша, с моральной точки зрения права ты, но с тактической — Диадрелу. Мугстур угрожает самому выживанию этого корабля — и делает это намеренно. Поэтому он его необходимо остановить.

— Мугстур слишком умен, чтобы залезть в какой-нибудь ящик, — сказал Пазел.

— О, ты просто не можешь сосредоточиться, ноги Рина, — огрызнулась Таша. Но на самом деле было трудно сосредоточиться ей самой: крики агонии человека с топором все еще звучали в ее голове. — Послушай, Герцил. Я могу убить, если понадобится. Ты учил меня, как это делать, в течение многих лет. Но я не убийца.

— И я, — сказала Диадрелу. — Как и, осмелюсь предположить, твой наставник.

— За себя я буду говорить сам, леди Диадрелу, — тихо сказал Герцил.

Дри бросила на него испуганный взгляд:

— Я не хотела вас обидеть. Вы происходите из народа воинов и прожили жизнь воина. Это не секрет, верно?

— Доминион Толясса нечто большее, чем военное ремесло, — сказал Герцил, — и я больше, чем воин. Я должен согласиться с Ташей в этом вопросе: наши судьбы — это то, что делаем из них мы.

Дри покачала головой:

— Это не то, во что верим мы, икшель. Мы говорим, что в наших сердцах дремлет огонь, который выбирает за нас, что в них живет воля тысячелетних предков, которую нельзя отрицать. И мне всегда казалось, что ваша история в еще большей степени подтверждает эту философию, чем наша собственная. Скольких войн можно было бы избежать, если бы не древние обиды, давно умершие вопросы чести и мести? Мы, по крайней мере, признаем эту часть себя.

— Если это так, — сказал Герцил, — почему бы вам не рассказать нам, чего требует честь или предки от вашего клана, почему он поднялся на борт Великого Корабля, рискуя быть полностью уничтоженным?

— Вы заходите слишком далеко, — сказала Диадрелу. — Вы знаете, что я не вольна говорить об этом.

— Мы кое-что знаем, — сказал Герцил, — но ни одного слова больше.

Какое-то мгновение Диадрелу молчала. Ни она, ни Герцил, казалось, не верили, что смогут продолжать. Наконец женщина-икшель повернулась и посмотрела на Ташу.

— Если вы не верите, что судьбы могут быть предрешены, — сказала она, — я предлагаю вам взглянуть на метку, которую все пятеро из нас носят на своей коже. Волк может означать разные вещи для разных людей, но все волки — хищники.

— Мы получили эти шрамы, чтобы спасти мир от Нилстоуна, — возразила Таша, — а не для того, чтобы убивать любого, кто встанет у нас на пути.

— Мугстур — не просто любой. Он смертоносный фанатик, развратная и опасная крыса.

— Фелтруп тоже крыса, — сказала Таша. — Что, если бы он каким-то образом угрожал нашей безопасности? Вы бы убили его просто так?

— Да, — сказал Дри. — Как я убила сына Шаггата Несса — точно так же. Ни один икшель не был бы жив сегодня, если бы наш народ давным-давно не ответил на эти вопросы в своих сердцах.

— Но вы пощадили меня, — сказал Пазел.

Остальные удивленно посмотрели на него.

— Вы сражались со всем своим кланом в ту ночь, когда мы встретились, — продолжал он. — Они хотели заколоть меня прямо в гамаке, но вы им не позволили. И, если подумать, вы пощадили и Фелтрупа — разве Талаг не хотел убить его после того, как он заблокировал ваш побег по осушительной трубе?

Впервые за много дней Таша посмотрела на него с нежностью. Пазел опустил глаза.

— Мне кажется, я знаю, почему Красный Волк выбрал нас, — сказал он. — Я думаю, что ему нужны были такие люди, как вы, Дри. Люди, которые могут делать все, что нужно — даже убивать, — но которые ненавидят саму идею убийства так сильно, что даже дрались со своими друзьями, чтобы избежать этого. Потому что мы все это ненавидим, так?

Долгое молчание. Диадрелу не смотрела на Герцила. Мечник, со своей стороны, откинулся к стене. Взгляд его стал каким-то отстраненным, как будто он был совсем один в коридоре или вообще в каком-то другом месте.

— Рассказать вам, как я порвал с Сандором Оттом? — внезапно спросил он. — Это темная история, и ее слишком долго рассказывать полностью, но в ее основе — мой отказ убить мать и ее сыновей. Они были тем рычагом, который изменил мою жизнь: если бы я не стоял перед выбором: убивать невинных или присоединиться к ним в изгнании, я бы сегодня, возможно, служил Отту, а не сражался с ним. Я не знаю, прав ли ты насчет Красного Волка и его выбора, Пазел, но ты, безусловно, прав насчет нас.

— И что произошло? — шепотом спросила Таша. За всю свою жизнь Герцил никогда так открыто не говорил о своем прошлом.

— Мы бежали вместе, — просто сказал Герцил, — из долины Миндрей в Толяссе, через холодное озеро Икрен, а оттуда по Дороге Паломников в покрытый льдом лабиринт центральных Тсордонов. И люди Отта преследовали нас, деревня за деревней, вершина за вершиной. В течение одиннадцати лет я защищал их и использовал против Отта все, что знал о методах мастера-шпиона. Но этого не хватило, чтобы спасти детей. Отт выследил и убил их, и привез тела обратно в Этерхорд на кусках льда.

— А мать? — спросила Диадрелу.

— Мать выжила. И вместе с ней выжила надежда на лучший мир. Сейчас она стара, но ее рука тверда, а разум — закаленная сталь. Разве ты не догадался, Пазел? Это была та женщина, которую ты видел в саду, и сейчас мы достаточно далеко от этого сада, чтобы я мог говорить, не нарушая своей клятвы. Ее зовут Маиса, императрица Маиса, дочь Магада Третьего, тетя и мачеха нынешнего узурпатора и единственная законная правительница Арквала.

Волнение, которое вызвали его слова, едва ли можно описать. Один Пазел знал о Маисе со школьных времен — в деревне Нипса не было учителя истории, а в школе Таши никто и словом не обмолвился о такой женщине, — но все они понимали, что Герцил осуждает императора и даже говорит о его свержении.

— Герцил, — прошептал Нипс, — ты хитрый старый пес!

— Моя мать часто рассказывала о ней, — сказал Пазел. — Как будто она ее знала, почти.

— Минутку, — сказала Таша. — Если Маиса — дочь Магада Третьего, то кто эта женщина, которую называют королевой-матерью? Та, кто почти никогда не покидает замок Мааг?

— Эта? — переспросил Герцил. — Невинная самозванка. Старая королевская кузина, которая каким-то образом пережила Двенадцатидневную Резню в Дженетре и которую Магад Третий приютил при дворе как вдову. С тех пор она живет там, полубезумная, но мирная. Я верю, что она действительно считает себя королевой. Его Превосходительство хорошо использует эту кузину. Когда иностранные принцы посещают Этерхорд, само ее присутствие ставит под сомнение слухи о том, что когда-то существовала женщина по имени Маиса.

— А как насчет самой Маисы? — спросил Пазел. — Что, во имя девяти мерзких Ям, она делала на Симдже — в Договор-День? Она не смогла бы найти более опасного места, даже если бы попыталась.

— Это правда, — сказал Герцил, — и я сам сказал ей об этом. Она ответила, что мир и его собравшиеся правители начали сомневаться в том, что она все еще дышит. «Они больше не будут сомневаться», — сказала она. — «Как и Тайный Кулак», — возразил я, но Ее Высочество сказала мне, что Отт не застанет ее врасплох и не рискнет открыто напасть на нее в Симдже, поскольку очень хочет облачить Магада в одеяние миротворца. Я могу только молиться, чтобы она была права.

Он улыбнулся:

— Наконец-то я могу свободно произнести ее имя вслух — и мои слушатели не знают, о ком я говорю! Послушайте, я вкратце расскажу вам о ней.

Маиса была дочерью Магада Третьего — тщеславного и жестокого принца в юности, но обретшего мудрость на склоне лет. Она была его вторым ребенком. Старшим братом Маисы был Магад Четвертый, также известный как Магад Повеса. Этот юноша унаследовал все недостатки характера своего отца и ни одного из его достоинств. Самое худшее — он смотрел на мировые беды и конфликты с грубой простотой. Враги должны быть сокрушены. Арквал должен быть любим. Обычаи Арквала — а также поэзия, история, боги, — очевидно, лучшие под солнцем. Это он знал, не утруждая себя выучиванием стихотворений, изучением истории или размышлениями над уроками веры, которую считал своей. Он, например, не подчинялся Двадцать Второму из Девяноста Правил.