LitPamiatniki

Глава 43. ВСТРЕЧА ИМПЕРИЙ

20 илбрина 941

219-й день из Этерхорда

На рассвете раздался крик дозорного, и взрослые мужчины заплакали от облегчения.

— Башня на берегу! Башня на берегу!

Глаза Фелтрупа резко открылись. Правильно ли он расслышал?

Он был в двери закутка со свадебными подарками, прямо под стулом Герцила, который уже вскочил на ноги.

— Башня! — слабо воскликнул Герцил. — Спасибо милой звезде Рина!

— Мы спасены! — отозвался Фелтруп. — В любом населенном пункте будет вода! Они не могут нам отказать, мы останемся в живых!

— Ко мне, младший брат, — сказал Герцил и поднял крысу к себе на плечо. Фелтруп крепко вцепился в него, наслаждаясь силой своих трех здоровых ног. Точно так же, как у Мастера Мугстура, его боевые раны исцелились, когда он принял чудовищную форму. Затем (гораздо бо́льшее благословение) Красный Шторм свел на нет отвратительное изменение, вернув ему истинное тело; то же самое произошло и с Белесаром Болуту. Несмотря на жгучую жажду, Фелтруп уже много лет не чувствовал себя таким сильным.

Дверь в каюту Паку́ Лападолмы открылась, и оттуда вышел сам Болуту, его серебристые глаза сияли от предвкушения. Длому недавно переехал в каюту Паку́, которая, как и закуток Герцила, стояла внутри волшебной стены. На шее у него висел амулет: прекрасный камень цвета морской волны, инкрустированный золотыми изображениями тигра и змеи. Священная эмблема, туманно объяснил Болуту, и он осмелился показать ее в первый раз за двадцать лет.

Он также пристрастился носить палаш. Фелтруп не знал, откуда взялся меч, но он знал, почему Болуту держал его под рукой и почему он сменил свое жилище. Настроение на «Чатранде» было взрывоопасным; люди жаждали козла отпущения почти так же сильно, как воды. Сам Фелтруп никуда не ходил без сопровождения. Единственное, что было хуже, чем быть единственным длому на борту Великого Корабля, — быть его последней выжившей крысой.

Десятки людей уже мчались вверх по Серебряной Лестнице, икшель обтекали их слева и справа. Герцил распахнул дверь большой каюты:

— Таша! Паткендл!

Пазел и Таша, спотыкаясь, вышли в коридор, моргая. Энсил тоже была там, сидя верхом на плече Пазела. Фелтруп прыгнул в объятия Таши. «Просыпайтесь, миледи!» — сказал он, извиваясь от возбуждения. Таша неопределенно кивнула; казалось, она не совсем понимала, где находится.

Болуту первым стал подниматься по Серебряной Лестнице. Как только он добрался до верхней палубы, с его губ сорвался крик радости:

— Нарыбир! Ау, дорин Алифрос, любимый дом! Это башня Нарыбир, Страж Востока! Мы достигли мыса Ласунг! Рядом с башней есть деревня, и полно пресной воды! И, смотрите, вот и пролив, который мы искали!

Остальные бросились вверх по трапу. Наверху раздался радостный крик: Деревня! Деревня, в которой полно воды!

На верхней палубе стоял Болуту, широко раскинув над головой свои наполовину перепончатые руки. Люди столпились вокруг него, внезапно став равнодушными к его странностям, ловя каждое его слово. Другие с тоской смотрели с поручней левого борта.

Фелтруп принюхался к ветру и задрожал от возбуждения. Лес! Он чувствовал запах мокрой коры и соснового сока, а также болотный запах, похожий на внутреннее болото. Затем Таша сдвинулась вперед, и Фелтруп увидел башню.

— Глаза Рина, — сказал Герцил.

Она стояла в конце мыса: великолепный шпиль из ржаво-красного камня. Поверхность была неровной и с глубокими бороздками. Башня была широкой у подножия, с изогнутыми контрфорсами, которые, подобно корням, уходили в песок. Поднимаясь, сооружение наклонялось и изгибалось, так что издалека оно напоминало какую-то древнюю, оплывшую от ветра свечу. У его основания вдоль берега тянулась небольшая стена. В глубине от стены стояла роща шероховатых сосен, а затем, примерно в миле от башни, деревня с низкими каменными домами.

На востоке остров сужался к песчаному мысу. Затем на милю простиралось открытое море, а за ним снова начиналась Северная Песчаная Стена — изгибающаяся лента дюн, уходившая к горизонту.

— Разве я не обещал вам? — сказал Болуту, поворачиваясь к Пазелу и Таше. — Разве я не говорил, что худшее осталось позади?

— Говорил, — неуверенно сказала Таша. Пазел стоял, поплотнее запахнув куртку, настороженный и встревоженный. Фелтруп поймал его взгляд и почувствовал, как в его сердце загорелась искра беспокойства.

— Болуту! — крикнул Таликтрум, глядя вниз с квартердека, где он сидел на плече Элкстема. — Это военно-морская база? Нападут ли на нас военные корабли, если мы войдем в залив?

— Насколько я помню, сэр, здесь есть небольшой отряд аспидов-воинов. Но Нарыбир никогда не был боевой базой. Это сторожевая башня; ее корабли предназначены для доставки предупреждений со всей возможной скоростью в город Масалым, расположенный в тридцати милях через залив, где, без сомнения, стоят на якоре один-два имперских военных корабля. Сигнальные огни башни посылают сообщения самим кораблям и не дают им разбиться о Песчаную Стену.

Еще один радостный шепот прокатился по палубе: Тридцать миль до материка — и до города, до города, вы его слышали?

— Может быть, мы оказались прямо в сердце вашей треклятой империи? — требовательно спросил Таликтрум.

— Нет, на самом деле нет, — сказал Болуту. — Масалым — самый восточный из Пяти Оплотов побережья Бали Адро. Проплывите на восток еще сотню миль, и вы покинете Империю — окажитесь в Доминионе Кариск и Долине Гиред, а дальше я не могу сказать. Наша столица находится в другом направлении, в двух тысячах миль к юго-западу. Еще дальше лежит мой родной город: прекрасный Истолым, самый западный из всех.

— Вы когда-нибудь бывали в этом Масалыме? — спросил Элкстем.

Длому покачал головой:

— Наш корабль отплыл из Бали-Адро-Сити. Я знаю башню перед нами только по картинам, но ее ни с чем нельзя спутать. Верьте мне, мастер парусов! Я точно знаю, где мы находимся.

Произнося эти последние слова, он быстро взглянул на Пазела и Ташу и коснулся уголка одного серебристого глаза. Остальным это показалось беспечным жестом, но Пазел сразу все понял. Его хозяева, маги Юга. Теперь они тоже знают, где мы находимся. Он только что им показал.

— Верьте мне, все вы! — радостно продолжал Болуту. — Моя миссия была знаменитой, и даже если за двадцать лет было забыто имя Болуту Урсторча, имя моего корабля, «Софима Рега», никогда не будет забыто. Люди Нарыбира примут нас с распростертыми объятиями.

— И, возможно, мгновенно отправят сообщение в этот город, — сказал Таликтрум, — из которого приплывут один-два — или двадцать — боевых кораблей.

— Ага, — проворчал Альяш, появившийся у поручня. — Сеграл, пересекший Неллурок, вряд ли встретят приветливо, так? Они захотят нас остановить. Они никогда не позволят нам продолжать наш веселый путь, плутать с востока на запад по их водам. По крайней мере, они поднимутся к нам на борт и осмотрят каждый уголок корабля. И, как вы думаете, что они сделают с Нилстоуном?

— Лучше бы мы высадились в дикой местности, — сказал Таликтрум, — для ваших и наших целей.

Мгновение никто не произносил ни слова. Фелтруп на плече Таши начал ерзать. Он снова понюхал воздух.

— Не нравится мне это, не нравится, — пробормотал он.

— Вы говорите, что в той деревне у башни живут люди, — произнес скептический голос в толпе. — Вы имеете в виду настоящих людей или вещи в вашем роде?

Это был Ускинс, выглядевший бледным и довольно болезненным. Он держался на почтительном расстоянии от других офицеров после своих промахов в Вихре. Болуту мельком взглянул на него.

— Так получилось, что я имею в виду и то, и другое, сэр, — сказал Болуту. — Позвольте мне еще раз сказать: на Бали Адро расы живут вместе в мире.

— Но вы, вещи, правите, так?

— Ускинс! — рявкнул Таликтрум. — Не следует называть вещами живых существ. И вы, в частности, должны научиться держать рот на замке. Из него не выходит ничего, кроме глупостей.

— Мистер Таликтрум, — нервно сказал Элкстем, — они, возможно, уже подали этот сигнал.

Таликтрум удивленно посмотрел на него. Толпа внезапно напряглась.

— Он прав, — сказал Альяш. — Что хорошего в сторожевой башне, если она не спешит со своими предупреждениями? И даже если материк не может увидеть ее сигнальный огонь, в заливе должны быть лодки, которые могут это сделать. И они передадут сообщение в этот город, если он действительно там есть.

— Нет, — пробормотал Фелтруп.

— Они могут поднимать якорь даже сейчас! — сказал икшель рядом с Таликтрумом.

— И наши люди не в форме для боя, — добавил Ускинс.

— Боя? — воскликнул Болуту. — Мои дорогие сэры, вы совершенно не понимаете ситуацию! Мы — надежный и уверенный в себе народ. Никакая сила в Алифросе не может вызвать у Бали Адро ни малейшего страха. Мы не нападаем на незнакомцев, которые появляются на нашем пороге! Почему мы должны это делать? Идите за своей водой, джентльмены! Никто не собирается отнимать у вас корабль.

— Послушайте его! — крикнул кто-то, и толпа одобрительно загудела.

— Нет, нет и нет, — сказал Фелтруп, который теперь практически извивался на плече Таши.

— Вы не могли бы заставить эту крысу замолчать? — рявкнул Альяш на Ташу.

Таша с отвращением посмотрела на него:

— В чем дело, Фелтруп? Не слушай его. Давай, говори громче.

Все взгляды обратились к крысе. Фелтруп открыл рот, чтобы заговорить, но его мозг работал слишком быстро, и нервы взяли верх. Он начал шмыгать носом сильно и быстро, как монах во время дыхательных упражнений. Затем он громко ахнул.

— Жир, — сказал он. — Кухонные костры. Вчерашний ужин!

Альяш презрительно фыркнул.

— Я не чувствую ни одного треклятого запаха, — сказал Элкстем.

— Вы ведь не крыса, а? — спросил Фиффенгурт. — Крысы могут стоять на крыше и почуять бобы в подвале. Меня бы ничуть не удивило, если бы эти запахи разнеслись по воде.

— Нет! — взвыл Фелтруп. — Я ничего не чувствую! Просыпайся, просыпайся!

Он начал жалобно повизгивать и тереть морду лапами. Таша баюкала его, шепча успокаивающие слова, но ему становилось только хуже, он корчился от приступов тошноты. Фелтруп больше ничего не сказал, и с озабоченным видом Таша унесла его прочь.

Майетт что-то настойчиво прошептала на ухо Таликтруму. Он кивнул, как будто эта мысль уже приходила ему в голову.

— Мистер Элкстем, — сказал он, — проложите курс через пролив. Мы подойдем к берегу и возьмем нашу воду — быстро, — если нет каких-то логичных возражений?

Рев одобрения со стороны людей. Пазел и Герцил обменялись взглядами. В глазах воина Пазел увидел отражение своего собственного беспокойства. Фелтруп обладал экстраординарным мышлением. Сейчас его нервы подверглись чрезвычайно резкому раздражению точно так же, как в Симдже, когда он разгадал трюк Отта с Паку́. Какая-то глубинная часть его, казалось, понимала вещи прежде, чем он мог объяснить их даже самому себе.

Но какой у них был выбор? Без воды люди скоро впали бы в еще больший бред, чем Фелтруп. И тогда они начали бы умирать.

Мистер Фиффенгурт собрал подсчеты: из шестнадцати офицеров, отвечавших за ведение записей, одиннадцать считали, что сегодня 20 илбрина 941 года. Он направил запрос капитану Роузу, чтобы дата стала официальной: Если мы не договоримся о дате, сэр, боюсь, что сердца людей будут вечно плыть по течению. Роуз сразу согласился, и дата входа ИТС «Чатранд» в залив Масал была установлена раз и навсегда.

Фиффенгурт предполагал, что этот день запомнится встречей двух миров, так долго разделенных, и в каком-то смысле он был прав. В любом случае, это был день, который никто на борту никогда не смог забыть.

Они прошли через пролив с запасом в девять фатомов. С подветренной стороны мыс Ласунг образовывал широкий песчаный крюк с рядом небольших скалистых островов, сгруппированных вблизи мыса, над которым возвышалась башня Нарыбир. На некоторых из этих внутренних островов были каменные дома и укрепления. Но никакие голоса не окликнули их ни с башни, ни из деревни, и указатели каналов, предсказанные Болуту, найти не удалось.

— Где рыболовецкий флот? — спросил Пазел.

— Очевидно, где-то вне залива, — сказал мистер Ускинс, как будто радуясь, что обращается к кому-то более низкого статуса, чем он сам. — Все еще занят ночным ловом.

— Все до последней лодки? — с сомнением спросил Пазел.

— Как ты думаешь, сколько у них кораблей? — спросил Ускинс. — Даже по стандартам Ормали это вряд ли представляет собой... Посмотрите туда! Корабль! Корабль по правому борту! Что я тебе говорил, Мукетч?

Он действительно заметил судно в заливе. Но это была не рыбацкая лодка. Это был странный, стройный бриг, в восьми или десяти милях от «Чатранда», появляющийся и исчезающий за островами. Подзорные трубы обнаружили три похожих судна на еще бо́льшем расстоянии.

Они направлялись не к мысу. Все четверо плыли строго на восток — и быстро, судя по развернутым парусам. Однако сами паруса были изодраны в клочья, а один из бригов потерял бизань-мачту. Самое странное, что мистер Болуту не смог понять смысла их сверкающих красных флагов.

— Это не цвета Бали Адро, — сказал он, качая головой. — Мир огромен.

Возможно, но деревня у подножия Нарыбира была крошечной. Трудно было представить какую-либо опасность, таящуюся в этом скоплении убогих домов, покосившихся заборов и полуразрушенных сараев. Только каменный сооружения — могучая башня, низкая стена над линией воды, причал, защищающий рыбацкую гавань, — указывала на то, что аванпост имеет какое-то отношение к Империи.

И, по-прежнему, никого не было видно. Ни один голос не ответил на их крики, гудки и свистки. Болуту предложил выстрелить из пушки в знак приветствия, но Таликтрум запретил. Ни один из бригов еще не изменил курс, и он хотел, чтобы так оно и оставалось. Зачем объявлять об их присутствии каждому кораблю в заливе?

— Возьмите вашу воду и вернетесь со всей возможной скоростью, — сказал он мистеру Фиффенгурту. — Но не забывайте о заложниках. Попытайтесь совершить любое предательство, и ваши люди лишатся жизни.

Они быстро теряли глубину. В трех милях от деревни Фиффенгурт приказал остановиться:

— Сверните паруса, мистер Альяш, и лягте в дрейф. Мы проделали тысячи миль не для того, чтобы разбить киль о треклятую песчаную отмель.

Фиффенгурт указал на причал:

— Поставим нашу воду туда. Это немного за пределами деревни, но, по крайней мере, это сплошной камень. Мистер Фегин, мы доставим воду на борт с помощью шестидесятифутового ялика. Проследите за размещением бочек в его трюме и приготовьте грузовой подъемник. И ради Рина укрепите его грот. Эти бочки будут весить по две тысячи фунтов каждая, когда наполнятся.

— Оппо, кап... мистер Фиффенгурт, сэр, — пробормотал Фегин.

— И пусть плотник начнет делать телегу для перевозки бочек по берегу.

— Сэр, это бессмысленный труд! — сказал Болуту, смеясь. — В деревне наверняка есть телеги. И это люди, путешествующие по морю. Они выйдут сотнями, чтобы помочь товарищам-морякам, оказавшимся в беде.

— Хорошо, — сказал Фиффенгурт, — не заставляйте пока плотника строить повозку, Фегин. Но пусть планы все равно будут составлены. Тем временем мы спустим на воду лоцманскую лодку и отправимся на поиски этих робких людей.

Лоцманская лодка могла перевозить двенадцать человек. Шестеро из них, по настоянию Таликтрума, были турахами. Помимо Болуту, Фиффенгурт также попросил Герцила, Пазела и Ташу сойти на берег без какой-либо ясной причины — только потому, что им доверял. Последнего члена группы, Альяша, он включил по противоположной причине: потому что не доверял ему и не хотел, чтобы человек Отта оставался один на корабле.

— В некотором смысле, — тихо добавил Фиффенгурт Пазелу, пока турахи гребли к берегу, — икшели облегчили нам жизнь. Все самые опасные люди на «Чатранде» заперты в передней рубке.

За исключением одного, подумал Пазел, оглядываясь на гигантский, изуродованный в боях корабль. Таликтрум приказал обыскать палубу за палубой, но Арунис каким-то образом ускользнул от них. Для чего он прячется? Узнал ли он каким-то образом о союзниках Болуту? Могут ли они быть ближе, чем мы думаем?

Причал начинался у подножия башни и был построен из того же красного камня. Он плавно изгибался в залив, разбивая волны у пролива и оставляя воду в своих объятиях почти спокойной. Лестницы спускались к воде в трех местах, и у одной из них они пришвартовали лодку. Потом короткий, неуклюжий прыжок на заросшую водорослями лестницу.

Поднимаясь, Пазел чувствовал сильное головокружение. Он знал, что во всем виновата сама неподвижность причала: после месяцев, проведенных в море, только постоянное движение казалось естественным. Головокружение должно исчезнуть прежде, чем он поставит ноги на твердую землю.

Однако его понимание не помешало ему подскользнуться. Он мог бы упасть прямо с мокрых камней, если бы рука Таши не метнулась вперед, чтобы поймать его. Ее глаза встретились с его собственными, и на мгновение в них появилась та Таша, которую он знал. Она одарила его легкой, дразнящей улыбкой, на ее иссохшейся коже ощущались морщины. Он почувствовал бо́льшее облегчение при виде этой улыбки, чем от того, что она спасла его от падения. Но даже когда они ступили на причал, на ее лице снова появилось отсутствующее выражение. Он крепко сжал ее руку. Останься со мной, подумал он.

Они добрались до верха причала. Пазел посмотрел вверх на парящую башню, ее похожую на кость пустоту, сотни узких окон, зияющих темнотой над головой. Затем один из солдат вскрикнул от удивления и указал пальцем.

Там, где причал соединялся с берегом, стояли четверо людей, наблюдая за ними. Двое мужчин, две женщины. Все четверо голые. Худощавые, загорелые, с длинными и спутанными волосами. И замершие на месте, как олени.

Какое-то мгновение никто не произносил ни слова. Затем Фиффенгурт повернулся к Болуту с раздраженным жестом: «Говори, парень, говори!» Длому приложил ладони к губам.

— Вельмед! — крикнул он. — Мир вам, аббрун, и приветствия от экрос ке Нелрок!

Четыре фигуры повернулись и побежали. Одна из женщин издала странный, пронзительный крик. Затем все четверо исчезли за одним из похожих на корни контрфорсов башни.

Остальные в группе нахмурились в замешательстве. То, что кричал Болуту, было почти арквали, и все же непохоже ни на что, что они когда-либо слышали.

— Что, во имя смоляных Ям, это была за тарабарщина? — спросил Фиффенгурт.

— Это их язык, квартирмейстер, — быстро ответил Болуту, — и мой собственный. Я рад сообщить вам, что наш имперский общий язык, который мы называем дломик, является двоюродным братом вашего арквали по той простой причине, что ваша империя была основана изгнанниками с Бали Адро много веков назад. Разве я не говорил, что Дар Пазела не понадобится? Дайте себе неделю или две, и вы поймете почти любого, кого встретите. Вы говорите на диалекте дломика, друзья мои, и делали это всю свою жизнь.

— Изгнанниками? — еле слышно спросила Таша.

— Изгнанниками-людьми, — сказал Болуту, — но на Бали Адро каждый ребенок — человек, длому или кто-то другой — учится имперскому языку. Ваши истории не уходят так далеко в прошлое, миледи, но наши уходят, и они не оставляют сомнений. Ваша великая империя начиналась как наша колония.

Он говорил это сдержанно, как будто знал, что его слова шокируют. Шокировали, конечно. Но никто не восклицал и не задавал вопросов. В последние недели они вышли за рамки шока, и из-за жажды было трудно думать или заботиться о чем-либо еще.

И все же в какой-то части своего сознания Пазел все еще испытывал страх и замешательство.

— Почему они убежали, если вы говорили на их языке? — спросил он.

— Они не поняли ни слова! — яростно сказал Альяш. — Они дикари, очевидно.

— В этих местах? Чепуха! — сказал Болуту. — Я думаю, они плавали, и мы их напугали. — Его серебристые глаза искоса взглянули на них. — Вы бы видели себя. Я тоже мог бы убежать, если бы вы внезапно вынырнули из моря.

Они направились к берегу, сквозь прохладные брызги бурунов, бьющих в обращенную к морю сторону причала. Деревня была скрыта из виду за стеной, шедшей вдоль берега, виднелись только несколько крыш и шпилей, все в плохом состоянии. Маленькие крабы песочного цвета бежали перед ними. Серые пеликаны проносились над головой.

Пазел нахмурился.

— Что-то не стыкуется, — прошептал он Таше. — То, как они просто застыли, уставившись на нас. А потом убежали, не сказав ни слова.

Таша моргнула, как будто пытаясь сосредоточиться на его словах.

— Их волосы были сухими, — наконец выдавила она. — Они не плавали.

Пазел крепче сжал ее руку. Поведение людей, конечно, было странным, но поведение Таши беспокоило его намного больше. Ее осознание его — и, если уж на то пошло, всего, что ее окружало, — приходило и уходило, как солнце сквозь плывущие облака. Часто ее взгляд обращался внутрь, словно она забывала о своем теле и переносилась в какую-то далекую страну разума. Но, временами, ее глаза прыгали и метались, гоняясь за вещами, невидимыми для его глаз. Было ли это действие Нилстоуна? Она коснулась его рукой, которую он держал сейчас, той, которую она искалечила много лет назад в саду Лорга. Пазел провел пальцем по шраму. Тот был теплым на ощупь.

Ее рука дернулась, как будто он нашел щекотливое место. Она бросила на него взгляд, который на мгновение прояснился, и снова на ее губах заиграл намек на улыбку.

— Оггоск сейчас мало что может нам сделать, — сказала она.

Пазел кивнул, избегая ее взгляда. Это было правдой: сейчас они свободны. Икшели не были секретом; Оггоск больше не могла их шантажировать. Но у ведьмы была причина для угроз, и она абсолютно в нее верила. То, что Таша должна сделать, она должна сделать одна. Вы можете только встать у нее на пути.

Они дошли до конца причала. Фиффенгурт вышел на берег, опустился на колени и поцеловал песок у своих ног.

— Да здравствует Ко́ра, гордая и прекрасная, — сказал он, и остальные пробормотали утвердительное: — Да здравствует. — Это был ритуал, который никогда нельзя было пропускать: приветствие капитана Ко́ре, богине земли, в конце любого особенно опасного путешествия. Считалось, что невыполнение этого требования может привести к бедствиям на берегу, сравнимым с теми, которых только что удалось избежать в море.

Когда Фиффенгурт поднялся, что-то привлекло его внимание. Он усмехнулся, указывая. На земле было разбросано несколько куч иссиня-черных раковин мидий, все еще влажных после моря. Некоторые из них были взломаны. Пазел посмотрел вниз и увидел маленькие ракушки, густо облепившие основание причала, прямо у ватерлинии.

— Так вот чем они занимались, — сказал он. — Но почему они не принесли корзину? Как они собирались отнести мидии домой?

— Ни одежды, ни корзин, ни инструментов, — нахмурившись, сказал Альяш. — Настоящие свободные души, ага?

— Это странно, признаюсь, — резко сказал Болуту. — Но повсюду есть странные люди. Давайте пойдем и проясним это дело.

Внезапно крик, слабый, но настойчивый, донесся до них от «Чатранда». Они повернулись и посмотрели на корабль, но не увидели ничего плохого. Звук не повторился.

— Мы должны найти воду, — сказал Герцил. — Терпение экипажа подходит к концу.

Двери башни были закрыты; поперек них лежал засов толщиной с предплечье Пазела, с замками на обоих концах размером с обеденные тарелки. Песок похоронил подножие пандуса, ведущего к дверям.

— Это вообще не имеет смысла, — сказал Болуту, — если только в башню не стало опасно входить, пока меня не было. Но что я говорю? Она простояла тысячу лет! Почему она должна ослабеть за последние двадцать?

Тропинка, ведущая в деревню, проходила по внешней стороне морской стены и заросла донником и утесником. В миле впереди, недалеко от набережной с ее разрушающимися доками и хозяйственными постройками, она проходила через каменную арку.

— Там должен быть общий колодец, — сказал Болуту, но уверенности в его голосе не было.

Они направились в деревню. Но не прошли они и двадцати шагов, как один из турахов крикнул:

— Смотрите туда!

Из арки вышел мужчина. Он был голым, как и те четверо, и, как и они, странно приседал и шаркал ногами. Он метнулся обратно через ворота прежде, чем Болуту успел его окликнуть.

Болуту бросился по тропинке, больше не в силах скрывать своего беспокойства. Фиффенгурт крикнул ему вслед:

— Подожди нас, черт возьми, не смей...

Болуту не стал ждать. Он перешел на бег, шлепая сандалиями по пыльной дорожке. Остальные последовали за ним в некотором замешательстве, не уверенные, требовалось ли больше спешки или меньше. Герцил вытащил из ножен Илдракин.

Внезапный крик раздался слева от них, эхом отразившись от камней. Это был мужской голос, но он не произносил ни слова. Это был просто улюлюканье, вызывающее и в чем-то насмешливое.

— Где ты, гром тебя разбери? — закричал Фиффенгурт, поворачиваясь на месте.

— Там, сэр! — сказал турах, указывая вверх. Детское личико с растрепанными волосами и глазами быстро нырнуло за морскую стену.

— Мы должны вернуться, — сказал Альяш. — Мне не хочется идти вдоль этой стены. Они могут забросать нас камнями или еще чем похуже.

Пока остальные стояли в нерешительности, Таша потащила Пазела вперед, к воротам. В том, как она потянула его, была настойчивость, как будто она одновременно нуждалась и боялась того, что ждало ее впереди. Герцил последовал за ними. Несмотря на протесты остальных, вскоре все трое уже бежали за Болуту, который к этому времени был уже на приличном расстоянии впереди.

Задолго до того, как они смогли его догнать, он добрался до арки. Там он остановился и развел руками, словно в восторге. Он повернулся и одарил их улыбкой, белые зубы которой очень ярко выделялись на черном лице, а затем исчез под аркой.

Они были в сотне ярдов от арки, когда услышали его крик — крик ужаса или боли. Герцил удвоил скорость, подняв свой черный меч. Пазел и Таша последовали за ним так быстро, как только позволяли им ноги.

Засада, подумал Пазел. Айя Рин, мы, наверное, опоздали.

Они достигли арки и резко остановились. Они не опоздали: там, в двадцати шагах, на маленькой площади, образованной полуразрушенными каменными строениями, стоял Болуту. В центре был круглый каменный резервуар — резервуар с водой, которую Пазел увидел со вспышкой чистой жажды. И перед Болуту стояли двое ему подобных — два длому, чернее черного, их глаза казались яркими серебряными монетами. Старик и юноша. На них была изодранная рабочая одежда, шерстяные шапочки, низко надвинутые на серебряные волосы, и сапоги из выгоревшей на солнце кожи. У них не было оружия, и они не выказывали никаких признаков угрозы.

Болуту стоял у резервуара, пристально глядя на них. Его рот был открыт, а лицо сжато, как у человека, которому сказали что-то настолько ужасное, что он изо всех сил пытается выплюнуть это из головы. Двое других мягко разговаривали с ним, настаивая на том, что бояться нечего.

— Не волнуйтесь, — говорили они снова и снова. — Не волнуйтесь, они слушаются нас, они ручные.

— Ручные? — воскликнул Болуту, его голос был почти неузнаваем.

— Конечно, — сказал младший длому. — Мы знали, что они могут быть...

Он замолчал, с испуганным криком, заметив в арке троих вновь прибывших.

— Невидимые боги! — воскликнул он. — Посмотри на них, отец, посмотри!

Болуту отчаянно жестикулировал: не входите сюда, отойдите. Но Герцил смело прошел через ворота в деревню, Пазел и Таша последовали за ним. Длому попятились от них.

— Чудо, — сказал старик, дрожа. — Чудо. Или проклятие.

— Болуту, — сказал Пазел, — ради Рина, скажи им, что мы друзья.

Болуту посмотрел на свои руки.

Отец и сын оглянулись, как будто испытывая искушение убежать. Молодой человек указал на Пазела.

— Ты слышал это, отец? — воскликнул он срывающимся от волнения голосом.

— Не... говори этого, — пробормотал старик.

— Белесар, — сказал Герцил Болуту, — поговори с нами, немедленно! Почему они так боятся? Почему ты?..

Болуту повернулся к ним лицом. Он схватился за амулет, висевший у него на шее. Его неудержимо трясло.

— Нет, — сказал он, его голос был чуть громче шепота. — Нет, во имя Рина. Нет.

Пазел почувствовал, как Таша нащупала его руку. Она шагнула вперед, к трем неподвижным фигурам, и Пазел последовал за ней.

Младший длому поддерживал своего отца, но его глаза не отрывались от вновь прибывших. Он попытался заговорить снова.

— Просто мы никогда... Я имею в виду, отец был ребенком, но я никогда не видел...

— Кого? — спросил Пазел. — Людей? Но мы только что их видели — мы видели шестерых из них.

Молодой длому покачал головой. Затем он встретился взглядом с Ташей, которая подошла еще ближе. Отпустив Пазела, она протянула руку, которая касалась Камня. Медленно, осторожно. Слепая девочка ощупала его лицо.

— Скажи это, — сказала она ему. — Ты никогда не видел...

— Проснувшихся людей, — тихо сказал младший длому.

Лицо Таши побледнело, ее глаза расширились, стали холодными. Пазел потянулся к ее руке, борясь с ужасом от того, что он только что услышал. Она пыталась заговорить, но смогла только вдохнуть. Внезапно он вспомнил об ужасе Фелтрупа на квартердеке и понял, что нечто подобное шевелилось в его сознании.

Герцил издал предупреждающий крик: на другой стороне маленькой площади, между двумя разрушающимися строениями, собиралась небольшая толпа людей. Некоторые были одеты, до известной степени — обрывки леггинсов, рваные и грязные рубашки, — но на большинстве вообще ничего не было. Они стояли, сбившись в кучу, или низко склонившись, уставившись на новоприбывших, явно напуганные. Один мужчина кусал себя за палец. Двое или трое бессловесно стонали.

Таша отчаянно вцепилась в руку Пазела.

— Я не хотела, — сказала она. — Этого никогда не должно было случиться. Ты мне веришь?

Он прижал ее голову к своей груди. Я люблю ее, подумал он. И потом: Кто она такая? Что за существо я люблю?

Старший длому шагнул к толпе мужчин. Он присвистнул и хлопнул в ладоши. Услышав этот звук, вся группа двинулась вперед, медленно, боязливо и тесно прижавшись друг к другу. Добравшись до старика, они вцепились в него руками, прильнули к его рубашке. Один за другим их взгляды возвращались к Пазелу, Таше и Герцилу, и в этих глазах не было человеческого света, не было сознания, кроме животного, этой пугающей непохожести, этого безмерного моря.

Notes

[

←1

]

для Киран, от чистого сердца (исп.).

[

←2

]

Пополь-Вух (перевел Ростислав Васильевич Кинжалов) [Родословная владык Тотоникапана] — памятник индейской литературы древней Мезоамерики. Его мифы, исторические предания постклассического периода местной цивилизации, а также генеалогии важны в связи с почти полной гибелью аналогичных памятников на языках народов киче и майя.

[

←3

]

Чеслав Милош — польский поэт, переводчик, эссеист. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1980 года, праведник мира. Цитата взята из стихотворения «Child Of Europe» (Детя Европы), 2004 г.

[

←4

]

Тоймеле. Боевой и духовный кодекс Толяссы, которому обучал Ташу Исик Герцил Станапет (Роберт Редик).

[

←5

]

Евангелие от Иоанна 8:28

[

←6

]

Весь день мы тянули шкоты и шли на Северный мыс.

Роберт Льюис Стивенсон, Рождество в море (пер. А. Сергеева).