Лезвие страха

Глава 35

Как только караван начал движение, Аттон ползком переместился поближе к борту телеги, туда, где его руки были не видны вознице, пожилому молчаливому бантуйцу, с лицом изукрашенным причудливой татуировкой. Все дорогу до городских ворот, Аттон посвятил изучению сложного замка, скрепляющего кольца, прочно фиксирующие его запястья, и как только караван миновал последний досмотр, он изогнулся и осторожно, стараясь не обронить в тряске, вытащил из волос кусок тонкой стальной проволоки. Он трудился над замком до темноты, но механизм не поддавался. Аттон старался изо всех сил, но пальцы слушались его все хуже и хуже, замок по-прежнему с успехом выдерживал натиск, и близился тот час, когда его вполне могли просто скинуть в канаву, где гурпаны, в мгновение ока растащат его тело по всей округе. Но караван, не замедляя движения продолжал свой путь, и к утру Аттон уже успокоился и даже немного поспал.

Так прошел день. Аттон оставил попытки справится с замком, и просто лежал и смотрел на багряные кроны, проплывающие над его головой. Вечером караван остановился на лесной опушке. Аттон уловил запах готовящейся пищи, в животе у него заурчало. Он вслушивался в голоса караванщиков, общающихся между собой на общем языке, но никто из них даже и не заикался о нем. Когда совсем стемнело и на небе высыпали яркие осенние звезды, к его телеге приблизились двое. Они долго говорили между собой, но всех познаний Аттона в банутйском едва хватило, на что, чтобы понять, что речь идет о столице Прассии и о каком-то торговце по имени Рупир Хайок. Наконец, один из бантуйцев забрался в телегу, посветил Аттону в лицо факелом и спросил:

– Ну что, хайшем, боишься?

Аттон улыбнулся и ответил.

– Нет, мастер-башар, не боюсь.

Бантуец, тот самый, что пересчитывал у масляных рядов бочонки, улыбнулся в ответ.

– Правильно. Не надо бояться. Страх делает человека слабым, а слабость – презренна. Нам заплатили за тебя очень много денег, хайшем. И ты должен умереть. Но с другой стороны… – Темное лицо бантуйца расплылось в довольной усмешке, – Ты сильный и храбрый воин, хайшем… И будешь хорошим рабом. Мастер Баркай решил не убивать тебя. Он решил продать тебя мастеру Рупиру Хайоку, в Зиффе. Ты должен благодарить доброе сердце мастера Баркая…

"И его жадность…" – добавил про себя Аттон и улыбнулся бантуйцу.

– Передай мастеру Баркаю, что хайшем Аттон благодарить его доброе сердце…

– Конечно, хайшем… На вот… – Бантуец кинул в телегу кусок дымящегося мяса и краюху хлеба. – Поешь, мастер Хайок вряд ли заплатит много денег за худого полумертвого хайшема.

Всю долгую дорогу до Зиффа Аттон так и провел в телеге. Два раза в день его выводили, как цепного пса, справить нужду и немного размяться, и кормили со своего стола, кормили прекрасно. Аттон, многие годы странствий перебивавшийся редкой похлебкой и сухим хлебом, молча вслушивался в разговоры караванщиков, и съедал все, что ему давали, и радовался про себя тому, что бантуйцы относятся к нему как к дорогому товару. Через неделю он уже понимал отдельные предложения, а когда караван миновал Бадболь, Аттон уже мог спокойно общаться с караванщиками на равных. Когда он впервые заговорил с ними на их сложном языке, изобилующем длинными словами со множеством шипящих, бантуйцы изумленно переглянулись, и Аттон понял. что его ценность, как раба возросла чуть ли не вдвое.

Наконец, они прибыли в столицу графства, и в этот же день на местном рынке Аттон сменил владельца. Мастер Рупир Хайок оказался совсем юным, едва ли не мальчишкой, но по тому, как с ним держался высокий и мощный Баркай, Аттон сделал для себя некоторые выводы. Хайок заставил Аттона раздеться, и оглядел его с ног до головы, заглянул в рот, и как показалось Аттону, даже пересчитал ему зубы. Обычного торга за этим не последовало, Аттона просто отвели в крытую повозку к другим рабам, а Хайок и Баркай разошлись, каждый по своим делам. Наблюдая в крошечное окошко за торговцами, Аттон вдруг заметил, что в его сторону пристально смотрит одни из помощников Хайока, грузный хромоногий бантуец с изуродованным лицом. Аттон поспешно прикрыл окошко, присел на грязную лавку и улыбнувшись оглядел своих товарищей по несчастью.