Лазутчик и крот

Глава 9. На Перепутье

Прошел месяц как Мария ушла из Лечебки. Нет, у Тнака были и другие помощники. Но всецело доверять он мог только ей. Особенно, что касалось покупки лекарств и ингредиентов. Хорошенько обдумав кого можно отправить за мазями в Перепутье, Тнак все же решился идти сам. Решение было не простым. Он настолько привык к Сверхгорью, что даже ближайшее к Лечебке Перепутье казалось другой планетой. Иначе и быть не могло. Тнак уже давно сбился со счета годам. В Сверхгорье для него прошло больше двух жизней. Для любого человека от Четырехречья до Квинки, было огромным везением если он почил в пятьдесят, шестьдесят, а не раньше. Тнак знал немногих, кому удавалось дожить до восьмидесяти. Был один старец в городе Лоно, который прожил до ста. Но это было редчайшим исключением. Значит Тнаку и Демиху повезло больше чем любому другому человеку? Раз они прожили по две жизни старца из Лоно? Может чуть меньше, а может и дольше. Еще и оставаясь в почти ясном уме и добром здравии. Должны ли они от этого быть счастливейшими из людей? Для Демиха было похоже на то. Хотя его и мучили угрызения совести при нечастых воспоминаниях горящего острова Вулкана, он все же научился растворять свои горести в неспешных горных прогулках. А вот для Тнака напротив, картины с извержением, стали назойливым спутником от которых спасало только врачебное дело. Воспоминания об Алене, делали его свободный досуг еще более мрачным. Все что было за ними пронеслось как мгновение. Даже многолетние ссоры с Демихом по разным поводам, в воспоминаниях шли как одна непрерывная ругань.

Тнак поменял свой лекарский балахон на серые суконные штаны и черную рубаху. Выйдя пешком ранним утром, он достиг Перепутья в пять дней, трижды заночевав в горах. Увидев городские стены, он очень удивился их протяженности. Таких огромных поселений, Тнак не видывал доселе. Даже Нижний город по воспоминаниям был меньше раз в пять. Перепутье еще и за стенами окружало множество деревень. Самая большая растянулась на три километра от главных ворот до самого моря. Там был выстроен огромный порт. Но наиболее впечатляющей из всех окрестностей, что несколько затмевало и само Перепутье, была огромная крепость на скале. Она возвышалась на тысячу метров над городом. Являясь как и надсмотрщиком над Перепутьем, так и за всем, что тянулось на десятки километров вокруг. Тамошний гарнизон, был способен заметить врага, задолго до его появления. Впрочем местные войска никогда не занимали крепость на скале. Их попросту почти и не было. Перепутье являлось самым лакомым местом в Прибрежье и постоянно переходило из рук в руки от одних захватчиков к другим.

Зайдя в город через главные ворота, Тнак осмотрелся. Позади него остались две сторожевые башни, заполненные зоркими стражниками. Впереди вытянулась аллея с золотыми и мраморными статуями по обеим сторонам. Они были посвящены всем завоевателям Перепутья. Их были десятки. По древнему закону статуи запрещалось сносить. В давние времена жадные до славы полководцы часто брались за это дело, непременно проигрывая после такого святотатства свои дальнейшие битвы. Напоминание об этом выгравировали на стенах Перепутья. Так что последующие завоеватели не рисковали сносить статуи предшественников, боясь подвергнуться каре местных богов.

Тнак остановился около одной золотой статуи высотой в три человеческих роста. Лицо, выполненное талантливым мастером, выглядело знакомым. На постаменте было выгравировано имя: Февраль, Великий Правитель Острова Брани.

За статуей Февраля стояло еще с десяток статуй. После чего широкая каменная дорога разделялась на три. На юг она шла к злачным кварталам. Там жили местные бедняки, безденежные пилигримы, пираты и разбойники низкого ранга, а также обычный рабочий люд не прошедший имущественный ценз. В Перепутье было строгое разделение, тот кто не мог вносить в казну двадцать золотых монет ежегодно, не считался полноправным гражданином. Все это конечно было хорошо завуалировано местными богачами за рядом законов. Для того чтоб не злить чернь. Когда говорили о богатстве Перепутья, вся южная часть всегда упускалась из виду. Как-будто ее вовсе и не было. И это несмотря на то, что подавляющая часть населения города обитала именно там.

На север дорога вела к домам тех, кто мог выполнить имущественный ценз. Все тамошние жители допускались до голосований в народном собрание. Что характерно они избирали глав округа, даже для бедняков, живущих на юге города. Окрестные деревни также подчинялись городскому собранию. Только порт и гарнизон имели свою собственную власть. На которую впрочем тоже оказывали некоторое влияние жители северной части города. По крайней мере наиболее богатые из них.

Если бедняки городского юга поголовно ютились в тесных комнатушках многоквартирных каменных домиков и деревянных лачугах, то на северных улицах царило большее разнообразие. Хоть имущественный ценз одинаков для всех, но растрата с него может быть очень разной. В северной части встречались и скромные деревянные домишки средних лавочников, и небольшие кирпичные поместья чиновников, и роскошные усадьбы заезжих богачей, и огромные мраморные виллы землевладельцев. Несколько гигантских дворцов принадлежащих самым влиятельным жителям, были одновременно предметами гордости, зависти и вожделения. Они являлись предметом желания для каждого гражданина Перепутья. Даже для тех кто это отрицал. Лицемерно прятался в умеренности. Среди граждан Перепутья почти не было истинных праведников. На протяжении веков их главным делом, была нажива. Любыми способами. Главное не пересечь дорогу кому-нибудь более влиятельному. Местные лекари, считали что такое поведение жителям Перепутья передавалось с молоком матери. Философы винили во всем отравленную свинцом воду с ближайшего горного ручья. Был даже один жрец-геометр, который рассчитал, что Перепутье является центром пересечения горных вершин, через которые бог корыстолюбия сидящий на одинокой алчной звезде, посылает на жителей свое безумие.

Но сколько бы ни было у жителя Перепутья богатства, жажду наживы перебивало другое желание. И оно имелось у каждого, от разорившегося лавочника до крупнейшего заимодавца.

Из числа местных философов, популистов и мудрецов, нашелся только один, кто вывел девиз каждого жителя Перепутья:

«Выставляй ты только благо напоказ, а все несносное ты скрой от чуждых глаз!»

Таблички с этим девизом встречались порой в самых неожиданных местах, от общественных туалетов и бань, до судебных площадей и народного собрания.

За этот девиз приходилось дорого расплачиваться. В Перепутье во все времена съезжались поживиться разбойники с разных краев, от пиратов Гибельных Островов до головорезов болотистой Вязи. Каждый домовладелец держал огромного злобного сторожевого пса. Они заливали своим лаем все улицы северной части города. Как местные жители умудрялись спать, для не привыкших гостей оставалось непостижимым. Но сторожевой пес был символом Перепутья. Огромная мраморная статуя посвященная ему, стояла прямо посреди центральной площади. Еще одним символом Перепутья являлось стародавнее мраморное святилище. Его стены украшали сотни барельефов. На них смешалось все, и кони, и люди, и боги, и сражения, и молодые девы, и древние старейшины, и жертвенные обряды.

Тнак осмотрел город не найдя ничего полезного для себя. Только злобные псы резко выскакивающие к своим оградам, немного потрепали его нервы. Возвращаясь к статуям завоевателей, он по дороге заскочил в небольшую каменную лавку аптекаря.

— Добрый день! — поздоровался Тнак

— Уже вечереет. Чего пожелаете? — поинтересовался пожилой аптекарь.

— Нужны мази от лишая и от язв. Еще один бутылек с эликсиром для памяти.

Аптекарь передал две мелких коробочки и сказал:

— Эликсир для памяти, нынче дорог. Целая золотая монета. У тебя столько есть?

Тнак порылся в своей сумке и достал блестящую монету, передав ее аптекарю. Старик долго рассматривал ее и вернул Тнаку со словами:

— Мне что стражу позвать? Зачем мне суешь порченную монету?

— Всегда такими расплачивались, — удивился Тнак.

— Уже лет пятьдесят в Перепутье такие запрещены.

Тнак положил монету в сумку и достав несколько серебряных, купил только мази.

Старик несколько смягчился и видя, что Тнак не здешний, спросил:

— Ну и как тебе наш город?

— Если честно, то не понравился, — заявил Тнак.

— Это почему же?

— Из-за сторожевых псов.

— К ним и правда нужно привыкнуть. Но остальное-то дорого и богато. А статуи завоевателей каковы!

— Вот они меня и раздражают. Давным-давно у вас была смертельная эпидемия, унесшая жизнь половины города. О ней и вовсе нет упоминаний. Вы же восхищаетесь коварным Февралем, которого все давным-давно позабыли.

— Обычай — владыка над всеми. Над смертными и бессмертными. Тебе нужно заучить и другой наш девиз. Благо он есть в каждой уважающей себя лавке Перепутья. Моя не исключение, — сказал аптекарь и указал пальцем на деревянную дощечку.

«Выставляй ты только благо напоказ, а все несносное ты скрой от чуждых глаз!»

Тнак промолчал, не желая возражать аптекарю. Через пару мгновений тот снова открыл рот:

— Не нравятся ему наши девизы… Хм… Впрочем есть небольшое упоминание об эпидемии. Прямо за южной стеной. Страшная была болезнь, так написано в наших древних книгах.

— Спасибо тебе. И пока не забыл. Слышал ли ты что-нибудь про лекарства от одержимости?

— Проклятье демонов! Но ходят слухи, что с одержимостью как-то справились на Плексосе. Остров неподалеку от Перепутья, на ночь пути, если сядешь на быстрый корабль.

Тнак распрощался с аптекарем и поспешил за ворота. Подойдя к южной стене он принялся искать упоминания о страшной эпидемии. К нему подошел пожилой незнакомец:

— Лекарь, неужто ты? Совсем не изменился за пятьдесят лет. Какое-то чудо. Я тебе до сих пор благодарен.

— Извини, но я тебя не узнал, — сказал Тнак с некоторым удивлением.

— Не важно. Когда мне было десять лет, моя мать принесла меня в Лечебку. Я не ходил с самого детства. Ты поставил меня на ноги. Чудо какое. И как ты выглядишь молодо. У меня уже четверо внуков и сам я старик. Чудо-то какое. Что ты ищешь у Южной стены?

— Где-то должно быть упоминание о страшной эпидемии.

— Пойдем я тебе покажу.

Незнакомец привел Тнака к небольшой медной табличке, встроенной в стену. Надписей было не разобрать.

— Это алтарь святой спасительнице, — сказал незнакомец и продолжил...

Миф о святой спасительнице

В стародавние времена, когда в Бирюзовом море разродилась ужасная катастрофа, во всем Прибрежье начался мор. Не обошел он и Перепутье. Сотни жителей умирали в мучениях. Хотя эпидемия не жалела и богачей, но особенно доставалось беднякам из южных кварталов. Умирали целыми семьями. Стражи подчиняясь землевладельцам закрыли ворота. Они боялись, что жители распространят мор на их посевы и скотину. И когда надежд у бедняков почти не осталось, спустилась с небес святая спасительница. Она указала место под южной стеной, под которой бедняки прокопали ход. Святая спасительница одного за другим выводила еще не заболевших страдальцев к Тощим холмам. Она возвращалась снова и снова. И когда остались только безнадежно больные, она решила и их не бросать. Ее долго уговаривали уйти. Но она сказала, что единожды покинула обреченных. Теперь не в силах простить себя. Спасительница решила остаться с больными. Омывая их лбы холодной водой, для того чтобы хоть немного убрать лихорадку. Но на самом деле она была человеком, а вовсе не богом. Хворь схватила спасительницу Перепутья. Теперь ее прах вместе с другими скончавшимися от эпидемии покоится здесь, рядом с южной стеной. В бедных кварталах Перепутья ее почитают, как святую спасительницу, ибо никто не запомнил ее настоящее имя.

— Алена, — вырвалось у Тнака.

— Извини, я не расслышал, — сказал незнакомец.

Тнак схватил его за грудки. Отпустил. И начал повторять:

— Ее звали Алена. Скажи всем жрецам ее имя.

— Хорошо, хорошо, вообще-то я единственный жрец на всю южную часть Перепутья.

— Значит ты примешь, то что я сказал?

— Я обязан тебе целой жизнью и не могу отказать. Но откуда ты знаешь ее имя?

Тнак посмотрел жрецу прямо в глаза и повторил несколько раз:

— Поверь мне, я знаю.

— Клянусь, объявлю я всем беднякам Перепутья, что отныне покровительствует им святая Алена! — воззвал к небесам жрец.

Тнак крепко обнял его и двинулся в сторону порта. В его голове прокручивались мысли: «Проклятые богачи Перепутья. Для своих хозяев завоевателей они построили золотой ряд. А на упоминание страшнейшей эпидемии не выделили и гроша. Выходит бедняки сами прикрепили медную табличку к стене. До чего презренный город».

С другой стороны, он всем своим разумом, наконец освободился от вины перед Аленой. Он был рад, что ее имя отныне будет на устах и в молитвах всех угнетенных обитателей крупнейшего города в Прибрежье. Теперь она станет бессмертной как и он сам. Даже больше. Тнака все еще можно убить, вспоров ему брюхо или глотку. Только хвори и старость не берут его. Напротив, Алену хоть и сразила болезнь, но имя ее останется и через тысячу лет у всех на устах. Теперь Тнак оказался на перепутье. Что же делать дальше? Только врачевать спасая горстку несчастных или постараться исправить последствия катастрофы? Одержимость Порченного моря, именно та болезнь, в коей виноваты мы с Демихом.

В порту Тнак познакомился с капитаном небольшого корабля и спросил:

— Вы куда направляетесь?

— Мы в Лакведок, но сначала заглянем на Плексос, — ответил общительный капитан.

— Возьмите меня с собой. Я щедро заплачу.

— Хорошо, только придется ночевать на палубе. Все трюма забиты грузом. А каюты связанными одержимыми. Подобрали их в море на прошлой неделе. В Перепутье сказали что на Плексосе их освободят от демонических пут. Не слыхал о таком?

— Да, мне рассказывал лавочник. Так что я, по такому же делу.

— Так с тобой тоже есть одержимые? Извиняй мест для них больше нет.

— Нет, я лекарь и хочу вызнать на Плексосе рецепт.

— Тогда без проблем, — радостно сообщил капитан. — Можешь занять свободное место на палубе. Отправляемся в ночь. Надеюсь до обеда прибудем на Плексос.

Надежды капитана оправдались. Пришвартовавшись к причалам завораживающего холмистого острова капитан и Тнак последовали за встретившем их жрецом. Рядом с бухтой был небольшой мыс. На нем был возведен храм. Жрец привел их к порогу и попросил подождать. Тнаку показался знакомым стиль в котором святилище было построено. Он вспомнил про Верхний город. Такие же колонны, похожие барельефы. Гладкие, с проработанным выражением лиц. Всё в мраморе.

На архитраве была надпись:

«Радуйся, богозданный остров. Храм тебе возвел правнук великого Царя Аэстета и посвятил его богу искусства, после чего во сне почил безмятежно на седьмой от открытия день».

Тнак немного удивился пораздумав: «Значит правнуки Аэстета. Может его дети, Арта, Лиса и Виктор спаслись. А теперь их потомки живут где-то в Прибрежье?»

Из храма вышел мужчина средних лет с густой бородой. На нем было одеяние лекаря. Он обратился к гостям:

— Значит вы привезли одержимых?

— Да, — ответил капитан.

— Сколько у вас там?

— Двадцать человек.

— Очищение будет стоить недешево. Скажем, десять золотых монет.

Капитан отсчитал четыре монеты.

— Все что у меня есть.

— Не хватит. Требуется хотя бы пять. Иначе никак не умилостивить богов, — сказал Лекарь.

Тнак достал из сумки золотую монету и передал капитану. Когда тот рассчитался, Лекарь сказал, что капитан может вести одержимых в храм.

— А кто построил ваше святилище? — поинтересовался Тнак.

— Где-то есть надпись, — сказал лекарь Плексоса и принялся искать.

Найдя ее он прочитал: «Лександр Изящный, правнук Царя Аэстета.»

— Так их потомки и есть правители острова?

— Нет, они передали храм в пользование нашим жрецам и лекарям. Так что всем на Плексосе заправляем мы. Насколько я знаю род строителя храма, правит городом Клерико в Тощих холмах. Их гавань в трех часах перехода от Плексоса. Смотри, вон там на краю горизонта видна земля.

Капитан вернулся с двадцатью одержимыми через час. Два матроса вели их связанных веревками между собой. Все больные хором повторяли одни и те же слова и тряслись:

— Они меня не отпустят!

Два жреца перехватили одержимых у самого входа в храм и повели внутрь.

Лекарь остановил матросов на лестнице строгим приказом:

— Стойте! Вам сюда нельзя, — он подозвал к себе капитана и Тнака. — Можете зайти только вы двое. Ритуал скоро начнется.

Тнак с капитаном последовали за лекарем Плексоса в храм. Внутреннее убранство было каким-то пустым. Словно все ценности давным-давно вынесли. Они пересекли святилище неспешным шагом и вышли на край мыса с противоположного выхода.

Жрецы заканчивали приготовления. На краю мыса был разложен хворост и сухие ветки вокруг железного столба вкопанного в землю. Наряду с запахом моря, пахло резкой горючей смесью. Было похоже на то, что готовят костер. Связанных веревками одержимых обмотали поверху прочными цепями и прикрепили к столбу.

Ошеломленный зрелищем Тнак хотел возразить, но один из жрецов зажег яркое пламя. Ветки вспыхнули в мгновение. Капитан был ошарашен, одним из одержимых был его родной брат.

Связанные в огне как один завопили еще громче:

— Они меня не отпустят!

Жрецы вместе с лекарем взялись за руки и начали говорить заклинания на непонятном языке.

Все одержимые вспыхнули как один. Они загорелись ярким багровым пламенем и тут же обратились в прах.

— Что вы наделали? — вскричал капитан, взяв за грудки лекаря Плексоса. Он встряхнул его несколько раз, но затем успокоился.

Лекарь Плексоса взглянул капитану в глаза и увидев в них слезы, аккуратно прижал по отцовски к своей груди и сказал:

— Мы освободили моряков от демонических пут. Теперь их души вне опасности.

Тнак не выдержал и вмешался:

— Что ты несешь шарлатан? Вы их сожгли!

— Они и так бы сгорели, — сказал лекарь Плексоса. — Мы просто очистили их души священным пламенем.

— Тнак, жрецы все сделали правильно, — сказал капитан. — Им лучше знать чем нам.

— Они просто лжецы! — не унимался Тнак. — Вы должны вернуть капитану монеты.

— Послушай своего друга, — сказал лекарь Плексоса. — Мы излечили их души. Теперь они свободны от демонов, поверь это большая удача.

— Лекари должны лечить тела, а не души, — не унимался Тнак.

— Их тела никому не вылечить, — вмешался один из жрецов.

— Еще один шарлатан! — воскликнул Тнак. — Так каждого можно отправить в костер и рассказывать, что излечил его душу.

— Мы не каждые, — сказал лекарь Плексоса. Он пристально смотрел в глаза капитана. — Наши жрецы долго изучали поведение одержимых. И не раз сами бывали в Порченном море.

— И остались в здравом уме? — удивился капитан.

— Для этого у нас есть тайная защита, — сказал второй жрец. — Особое заклинание.

— Не глупи, капитан, они морочат тебе голову! — опять воскликнул Тнак.

Подоспели стражники Плексоса, больше похожие на головорезов. Они угрожали обнажить клинки и разделаться с наглецом посмевшим перечить лекарю и жрецам.

Тут самым неожиданным образом вмешался капитан, чей брат только что сгорел у него на глазах:

— Уходи Тнак, ты несешь полную чушь. Кто ты такой чтобы подвергать сомнениям слова лекаря Плексоса и жрецов? И я им благодарен за освобождение душ несчастных.

Капитан упал на колени перед жрецами и начал их молить:

— Прошу вас научите меня своим таинствам! Я хочу бороться с демонами также как вы.

Тнак не в силах смотреть на припавшего к ногам жрецов капитана, отвернулся и стал уходить. Но прежде взглянул на лекаря Плексоса еще раз. Тот ехидно улыбнулся перебирая золотые монеты в руке. Капитан был почти готов. Несчастный попав под влияние шарлатана, уже собирался заложить свой корабль, для того чтобы выведать тайны. Иначе выходит, что его брат, погиб здесь напрасно. Зачем же тогда он отдал лекарю Плексоса золотые монеты? Уж лучше он обучится у жрецов, как зайти в Порченное море и не подхватить одержимость. По крайней мере он сам в это поверил. Неужели лекарь мог разбить его надежды?

До Клерико пришлось добираться с рыбаками. Тнак щедро одарил их десятком серебряных монет . Когда они отчалили от берега, тут же принялись жарить свежую рыбу посреди палубы. Предложили угоститься и Тнаку. Но тот отказался.

Пришвартовались в гавани они уже в сумерках. Тнак оплатил комнату в ближайшем частном дворе и выпив снотворного быстро уснул.

Прогулявшись на следующий день до центральной площади города Клерико, Тнак обнаружил там бронзовую статую воина. Табличка на постаменте гласила:

«От удара священной секиры, падали Арты враги».

На Тнака хлынули воспоминания. У него была прекрасная память на лица. Он решил, что бронзовый Арта совсем на себя не похож. Особый контраст придавало то, что увиденная позавчера статуя Февраля, передавала казалось мельчайшие детали лица правителя острова Брани. Тнак заключил, что скорее всего Февраль сам воздвиг себе статую в Перепутье и скульптор работал с натуры. А вот Арте вероятно открыли монумент через поколение по заслугам. К тому времени все уже могли забыть, как он выглядел на самом деле.

— Подай-ка мне монетку, — обратился к Тнаку какой-то пьяница.

Получив несколько медяков он спросил:

— Что, нравится статуя?

— Нравится. Это основатель вашего города? — спросил Тнак.

— Один из них. Великий Арта.

— А кто был вторым?

— Я уж и не упомню, читал как-то в книге одной в нашей библиотеке. Но ты можешь подняться к тому храму на холме и выяснить, — пьяница указал куда-то вдаль.

Тнак присмотрелся и спросил:

— И как давно тот храм построили?

— С самого основания Клерико. Правда потом сразу сожгли и затем перестроили. Пока Арта возводил стены и крепости, защищая город. Второй строил храмы, скульптуры, сады. Которые пожгли наши враги. Затем Арта вышел из крепости и сразил всех недругов волшебной секирой.

— То, что Арта построил стены и крепость я не сомневаюсь. А вот то, что сразил всех секирой, мне кажется больше легенда.

— Эй, ты тут смотри, — предупредил пьяница. — У нас за Арту, тебя любой на куски порвет. Великий был воин и правитель. Не то что наши нынешние трусы. Обоссали штаны и пустили захватчиков в город.

— К вам пришла чужая армия? Что-то не видно следов от сражений?

— Если была бы осада, было бы не так и обидно. А наших правителей просто запугали и купили с потрохами. Теперь все мы стали холуями чужих нам наместников. И всех нас стригут как овец. Ладно бы свои стригли, так нет, чужие бесчинствуют. Ах, Не сыпь мне соль на рану.

— Почему же ты не выступишь против наместников?

— А мне что, больше всех надо? — недовольно пробормотал пьяница, развернулся и ушел.

Тнаку понравился Клерико. Он напоминал ему смесь Нижнего и Верхнего городов. Конечно без того волшебного блеска, что был на острове Вулкана. Но все же с красивыми красками и многое было сделано в мраморе и облицовочном кирпиче. Стиль тот же самый с колоннами, портиками и мозаиками, такими приятными глазу.

Больше всего Тнак восхитился библиотекой. Монументальным зданием, со сплошными стенами до тридцати метров в высоту и гигантским куполом, оставлявшим позади даже купол, уничтоженный вместе с дворцом Аэстета.

Тнак посетил главный зал, где взял старую книгу об основании Клерико, несколько редких трудов по географии и совсем новые манускрипты «Про Одержимых». Еле-еле получив у библиотекарей согласие на покупку, он выложил почти все свои серебряные монеты, оставив самую малость на обратную дорогу. Ему не хотелось так скоро покидать славный город. Он даже задумался, а не открыть ли ему здесь врачебную практику. Но разум подсказывал вернуться в Лечебку.

Из поездки для себя он решил, что только дурака восхитит Перепутье, а вот с Клерико все обстоит прямо таки наоборот. Тнак вышел через главные ворота, обернувшись он прочитал надпись выгравированную на камне:

«И дом мой — Клерико земля ее прирордная,

и многовиноградная и благоплодная!»

Демих распивал на своей скромной вилле вино, вместе со Львом драматургом.

— Так ты все же комедиант?

— Пишу для театров что угодно по заказу.

— В Лоне у тебя немалый успех. Зрителям особо понравилось то представление, что по пошлей.

— У меня был с той пьесой большущий успех во всех городах: Четырехречье, Квинке, Перепутье.

— Ах не говори мне про Перепутье. Какой славный город! Как вспомню времена своей молодости. Наверняка там ничего не поменялось с тех пор. Только статуй поставили больше.

— Четырехречье все же красивее, — громко проговорил Лев драматург. Затем тихим голосом добавил: — Еще бы правителей поменять, да кого разумней поставить.

— Как ты меня достал со своим Четырехречьем!

— Так ты ведь и сам там же рос!

— Что было, то было давно.

— Мы могли бы съездить в Четырехречье наладить дела.

— Какие же это дела? — спросил Демих. Он наконец-то заинтересовался.

— Твою скотину, даже в вяленом виде, могли бы продать как деликатес. По десять монет серебра с килограмма. Поверь, такого мяса нигде во всем мире не сыщешь.

— Ты на мою скотину, да не зарься. Лучше расскажи, что можно привезти с Четырехречья, окромя театралов?

— Как что? Все что угодно. Все товары с юго-востока и южных пустынь идут сначала в Четырехречье. Через Порченное море на запад не пройдешь. А в Южном море такие течения, что даже самых опытных капитанов уносило куда-то вдаль. Больше их никто и не видывал.

— Порченные море, это да, — взгрустнул Демих.— А расскажи мне про этих одержимых? Я от сотни людей про них слышал. Но ни разу сам не встречал.

— Вселяются демоны и мучают души людей. А через некоторое время те сгорают багровым пламенем.

— Брось ты со своими демонами, — негодовал Демих.

— Я говорю тебе только то, что сам лично видел.

Демих принес еще один кувшин с красным вином. Разлив на две чаши, он допил остаток прямо через тонкое горлышко и сказал:

— Хорошее вино в Четырехречье. Таким оно там было всегда.

— Мне тоже нравится. Настолько сухого нигде больше не найти.

— Уговорил. Отправляемся в Четырехречье. Сейчас конец лета, так что через неделю будем выходить. По началу осени, Сверхгорье еще проходимо, а вот к середине начнутся метели. Нужно будет вернуться до этого времени.

— Смотри, тебе может понравиться, останемся на всю зиму.

— Ну это уж вряд ли.

— Как знаешь, а я пошел в театр, сегодня вечером ставим новую пьесу.

— Комедию или трагедию?

— Посмотрим, еще не решил, у меня из каждого новое есть. Ты придешь?

— А как же пропустить такое? В Лоне не так уж и много развлечений. По крайней мере, меньше чем мне хотелось, когда я город свой только задумал.

Проводив своего гостя, Демих лег на мягкую кушетку и утонул в воспоминаниях.

Вот он в Четырехречье со своим приятелем. Не вспомнить как его звать. Слишком это было давно. Было тогда Демиху кажется шестнадцать лет. Идут они по разбитым причалам. К ним пришвартована маленькая посудинка, на которой старший брат Демиха трудится матросом.

Вокруг все покрыто туманом. Как всегда осенью в этих краях. Демих пытается уговорить своего брата, спрятать их в трюме. Наконец-то тот уговаривается. Идут они долгую неделю, скрашивая досуг вином. Разоряют по ходу несчастливого торговца.

Вот они уже в Перепутье. Приятель тащит их к своим родственникам в северные кварталы. Зажиточные здесь люди живут. Там Демих встретил Лапульку, дальнюю сестру своего Приятеля. Он тискает ее за бока и за зад. Та никак не уговаривается. Они все вместе идут гулять. Вечером в городе устраивают праздник. Все заканчивается потасовками. Все разбегаются. За ними следует стража. Удается скрыться в борделе. Лапульку хочет увезти пьяный клиент. Весь волосатый и толстый, прямо как дикий кабан. Демих и приятель смеются. Но Лапульку спасают. Она истерит и ее отводят до дома. Сами хотят вернуться в бордель. Их выгоняют, не хватает монет. Тогда они примыкают к банде подростков из северных кварталов. Те идут изгаляться над бедняками в южное Перепутье. Приятель говорит им, что это опасно. Так как в южном Перепутье, встречаются порой среди прочих и головорезы с пиратами. Подростки говорят ему успокоиться. Главный в южном Перепутье, брат их вожака.

Демих никогда и не видел столько пьянчуг и осипших, а вместе с ними в дурмане валяются сотни прохожих. Несколько старых матрон, то ль разорились, то ль заблудились, смотрят на всех там с презрением, и восклицают о боже, нос зажимают, идут себе дальше. Демих с приятелем в банде, грабят бесстыдно прохожих, тащат у них из карманов, медных немного монет.

Демих заблудился идет он один. С темных тех улиц поднимается дым. Жарят кто крыс, а кто голубей, Демих идет сквозь осипших блядей. Снова к нему возвращается банда. Вожак разошелся словно шакал, с рук самых нищих вылетает баланда, кто не успел тот и не ускакал.

Хочет один ретироваться приятель, радость подростков его к ночи достала, Демиха бросить на улицах бедных, в его приключениях самых зловредных. Будет тебе не остаться до утра, будет тебе разгуляться до дня, сутками машешь ты на пролет, но до свидания, отъебись от меня.

Тут-то и дело встрепенулся вожак, в миг предложив новичкам по дурману, вытащив зелья прямо с кармана, подал он банде особенный знак. Все прекратили на время резвиться, стали серьезны, в себя принимать, кто-то не мог никак зелья напиться, другие не в силах никого понимать.

Дули ветра прямо с обрывов, все завывают и лето уносят, никто не припомнил чтоб в Перепутье пришла бы такая холодная осень.

Демиха носит яркая радость, то мысли крадет, скрывая возможность, а прямо в крови ядовитая гадость, для всех его нервов создает свою сложность.

Банда ввергается в проклятый кутеж за ней на ушах ходит вся улица,

Вожак разоряет нищих хозяйство, бегает в припадке безголовая курица.

Демиху сносит остатки все разума, он принимается за грабежи,

Приятель волнуется от взоров скрывается, крикнет ему погоди не спеши.

Под руку банде снова и снова, обнова, обнова, старье или хлам,

Не разбирая распирает от слова, каждый из них одурманенный хам.

Так в Перепутье проводит все ночи без передышки и сна молодежь,

Драки, разбои, дурман и ранения, крики, угрозы, мат и галдеж

Кому повезет найдут проституток, особенно если совсем по дешевке,

А самым счастливчикам выпадут шлюхи, бесплатно готовые отдаться массовке.

Дурман подбирается к скорому спаду, снова и снова сбивая дыхание,

Самому слабому приносит на блюдце страх, фатализм и мирское страдание.

Кто же пойдет первым попятный, по многочисленным просьбам жильцов,

Демих, Вожак или кто-то опрятный, знаю Приятель будет таков.

Первые двое ворвались в халупу выбив деревянные ставни с двери. Разграбив ящики с неведомыми талисманами, вожак вышел через черный ход. Демиха схватила за грудки желтозубая ведьма с криками:

— И через сотни лет ты будешь проклят! Будешь проклят всем миром!

Демих проснулся, его бросило в дрожь, за окном начался ливень. С гор повеяло прохладой. Вероятно ни комедии, ни трагедии сегодня не будет.