Курсант: Назад в СССР 14

Глава 22

Я был в кабинете Горохова, сидел и пил чай. Мы только что закончили с шефом обсуждать план дальнейших действий. В помещении стояла тишина, как перед грозой — и эта тишина порвалась в клочья, когда в дверь буквально влетел Катков, сам будто молния.

— Андрей! — голос у него звенел, а лицо — как у человека, который только что увидел смерть.

Я отставил кружку. Горохов обернулся.

— Говори, — бросил я. — Что случилось?

Катков тяжело дышал, и губы сжал, словно боялся не выговорить то, что собирался, и почему-то обращался ко мне, а не к шефу. Видимо, случилось что-то действительно серьезное.

— Сбежал. Игорь Лазовский. Из КПЗ сбежал. Постового убил… — он осёкся. — Врача взял в заложники.

Мы с Гороховым вскочили одновременно.

— Как — сбежал⁈ — рявкнул Горохов.

— Какого еще, на хрен, врача?

— Через врача и сбежал, — заговорил Катков. — Там… вызвали медиков. Он подставил заточку под горло. Постового — прямо в глаз. Мгновенно. А медика потом. Столько кровищи…

— Твою мать… — выдохнул я, чувствуя, как внутри всё взвинчивается. — Ничего доверить нельзя! Кому врача вызывали?

— Грише, вроде… Он тоже сбежал, его брат освободил.

— А почему врача вызвали в КПЗ без моего… — я перевел взгляд на шефа, — без нашего ведома? Лёша!

— А я при чем? — беспомощно развел руками Катков. — Я вообще в кабинете сидел.

— Ты начальник милиции или кто?

— Я несколько дней в должности, Андрей, — оправдывался криминалист. — И то временно…

— Да знаю я, — махнул рукой и процедил. — Дебилы… Это я не тебе, Лёша, это я про местных, мать их, милиционеров.

В кабинете стало душно, будто воздух отсюда кто-то откачал.

Горохов, как и положено руководителю, сообразил и выдал распоряжение:

— Так… Объявляем план «Перехват». Перекрываем все выезды — мосты, станцию, автовокзал, трассу на область, реку и причал — всё, что можно. Срочно. Алексей, поднимай личный состав, труби сбор.

— И отправь оперативников к дому Лазовских, — добавил я. — Вряд ли беглецы туда наведаются, но должно быть сделано на всякий случай.

— Есть! — Катков метнулся в дежурку. Я слышал, как его голос звенит в трубке — коротко, отрывисто: «Управление… Примите… КПЗ… Убийство сотрудника… Подтверждаю…»

Горохов только успел сделать спецоообщение в Москву, а Катков доложился в обком, когда в кабинет без стука ввалился взволнованный дежурный. Горохов скривился: вот сейчас совсем не до него.

Пока дежурный не проговорил:

— Из пожарной части позвонили, — сказал он. — Горит дом Лазовских.

Я замер, но только на секунду.

— Поехали, — скомандовал я и сам метнулся на выход.

Даже Никита Егорович подчинился и поспешил за мной.

Когда мы прибыли, дом уже полыхал. Постройка кирпичная, но изнутри вспыхнула как порох. Пламя хищно лизало стены и вырывалось из окон, оно гудело, как домна. Черный дым застилал округу — глаза слезились даже у нас, когда мы остановились в двух десятках метров.

Пожарные уже были на месте, суетились, растягивали рукава, перекрикиваясь сквозь гул огня. «ЗИЛ» плевался водой через лафетный ствол, но в этом пламени и дыму казалось — всё как мёртвому припарка. Огонь сжирал доски крыши, как саранча листву.

Сквозь грохот рушащихся балок я услышал, как кто-то из бойцов прокричал:

— Крыша пошла!

Гулко обвалились стропила, и в небо ударило пламя с синим языком — так горит краска и старая пропитка.

Мы стояли с Федей и Гороховым чуть в стороне, возле деревца, листву которого жар уже начал высушивать.

— Что думаете? — спросил он, тяжело дыша и вытирая лоб платком.

— А что тут думать. Игорь узнал, что отец его сдал, — сказал Федя. — Вернулся. Убил родителей. Дом поджёг. Чтобы следов не осталось.

Я смотрел на огонь и не отвечал. Что-то в этом всём не вязалось. Слишком… подчёркнуто. Слишком «по схеме». Не такой простой этот городишко оказался. Не такая простая семейка Лазовских. И высшие чины города в чем-то замешаны — уверен, что это они подослали Беспалова меня убивать.

— Нужно разгрести завалы, когда потушим, — проговорил я. — Нужны бульдозеры. Если разобрать кирпич…

— Андрей Григорьевич, — проговорил Горохов. — А какой смысл? В таком пекле… если там и были тела… От них не останется ничего. Ни зуба, ни косточки. Пыль да пепел.

Я медленно покачал головой, не отрывая взгляда от обугленного кирпичного остова, похожего на черный скелет гигантского монстра.

— Нет, Никита Егорович, — тихо сказал я. — Здесь что-то не так. Всё слишком гладко. Слишком… удобно. Мы будем разгребать завалы. Как только остынет кирпич — пригоним технику.

— Думаешь, есть что копать?

— Чувствую, — сказал я.

Пожар постепенно затухал. Над руинами, в которые превратился дом Лазовских, ещё тянулся сизый дым — густой, едкий, с запахом горелого лака, старой мебели и чего-то мертвого. Слишком много было мебели внутри, да еще и деревянная отделка.

Пожарные уже сматывали рукава, цистерна опустела, а за новой порцией воды не собирались ехать. Опасность распространения огня миновала, а кирпичи да головешки никто не собирался тушить до талого. Жалко исторический особняк, ну так ему уже не поможешь. Я настоял все же, чтобы сделали еще один заход, чтобы угли быстрее остыли, и мы могли уже завтра начать разгребать завалы.

Ко мне подошёл Орлов. Он приехал не так давно, но даже его рубашка уже в саже. Видимо, майор близко подходил к очагу возгорания, и явно не из любопытства. Теперь он встал рядом, не глядя. Несколько секунд мы просто смотрели на угасающий огонь.

— Наши, — заговорил он негромко, не отводя взгляда, — на таджикско-афганской границе перехватили груз. Через Пяндж шёл. По документам — партия текстиля. От нашей «Красной Нити».

Я чуть повернул голову.

— Интересно… А внутри?

— ПС-63, — кивнул он. — Несколько герметичных ёмкостей. Всё — как ты и предполагал. Сверху — ткани, как положено, а внутри как раз вещество. Накладные липовые. Груз шел нелегально.

Я медленно выдохнул, взгляд скользнул по пепелищу.

Орлов продолжил:

— По Шамбе прокуратура дала согласие. Пока что будет уголовка по линии хищения социалистической собственности. Как только сверху добро дадут — берём.

— Слушай, Гордеич… — я посмотрел на него, щурясь от дыма, — пока не надо. Рано… Если сейчас дёрнем — остальные лягут на дно или спрячут улики, уничтожат всё подчистую. Нужно брать всех и сразу. Одним скопом, так сказать. Иначе дело рассыпется, а Шамба пойдет только как расхититель социалистической собственности.

Орлов помолчал, затем коротко кивнул:

— Ну-у… Да, ты прав Григорич. Наверное, так и сделаем.

Он на секунду замолчал, будто собирался с духом, затем спросил, не глядя:

— А Мещерский? Ты уверен, что он завязан тоже?

— По уши. Все нити сходятся к нему. Ни одна левая отгрузка с фабрики не могла пройти мимо него. А с Шамбой они вообще, как братья.

— Его разрабатываем, но пока глухо… Ничего не нарыли.

— Это не значит, что он не при делах. Копайте дальше, товарищ чекист.

— Это уже не хозяйственный сговор, — пробормотал Орлов. — Это — партийная крыша. Чтобы тронуть председателя горисполкома, нужно разрешение свыше. Москва. ЦК. Если мы…. В общем, уверен?

— Абсолютно, — кивнул я. — У меня был человек. Надёжный. Информация от него получена… И еще у них есть некто, кого называют — Хозяин. Главный. Даже Шамба и Мещерский его боятся.

— Вот как? — нахмурился майор. — И кто же это может быть?

— Признаться, я думал — ты.

— Чего? — повернул голову Борислав и уставился на меня взглядом вопросительным и немного обиженным.

— Странный ты, майор, был. Но потом я понял, что у тебя руки связаны допуском, не всё можешь мне рассказать. Да ты не волнуйся, теперь я не считаю, что Хозяин — это ты.

— М-да… — хмыкнул Орлов. Он посмотрел на меня пристально, как умеют только те, кто привык допрашивать. — А, если это буду все-таки я?

— Тогда я тебя уничтожу.

— Спасибо, — улыбнулся Орлов.

— За что?

— За честность.

— Обращайтесь, — улыбнулся я в ответ.

После шуток мы вновь вернулись к серьезному разговору.

— А что твой человек? Он подтвердит всё в суде? Когда придет время… Кто твой информатор?

Я поморщился и проговорил:

— Об информаторах не рассказывают, сам понимаешь, но… тут такое дело… короче, Гордеич, она пропала. Так и быть, поделюсь с тобой сведениями, но ты уж помоги по своим каналам отыскать ее. Елизавета Грунская. Известная в городе, как Лиза-проститутка. Но копала под элиту города грамотно… Всё, что знала — мне донесла. А теперь исчезла.

— Думаешь, жива? — голос Орлова стал глуше.

— Мозгом понимаю — вряд ли, — признался я, вновь поморщившись, будто бы от дыма. — Но нутром… нутром чую — она рядом. Просто пока не вижу. А она есть. Не могла исчезнуть вот так.

Орлов усмехнулся, еле заметно:

— Быстро ты к ней привязался.

Я пожал плечами. Не стал говорить, что знал Груню задолго до встречи в этом городе. Вернее, ещё узнаю. Что толку говорить, если не смогу объяснить? Про другую жизнь. Про то, как не смог её спасти. Но это там и тогда. А здесь — не отдам. Если она ещё дышит, я во что бы то ни стало должен ее найти и вытащить.

Я глядел на дымящееся пепелище.

Пожарные сделали еще заход и теперь окончательно отступали. Где-то ещё слабо шипела вода, как рассерженная гадюка.

Где ты, Груня…

Ты будто рядом. Я это чувствую.

Вечером Горохов собрал всех в кабинете. За окнами пасмурно, накрапывал дождь. Я порадовался хмурому небу, отметив про себя, что так только лучше зальет все угольки дома Лазовских, и завтра я буду искать там правду.

На столе перед Гороховым стояла кружка с чаем, прямо на томике дела. Остальной стол тоже весь завален бумагами. Дело обрастало новыми эпизодами, протоколами — оно распухло, множилось на тома. Шеф отхлебывал чай молча, ждал, пока все усядутся.

Он провёл ладонью по лицу, поднял взгляд, устало вздохнул:

— Итак, товарищи… Что у нас есть. Задержанный, особо опасный, ушёл из-под стражи. Убил постового, взял в заложники врача, его тоже убил. Вытащил брата — умственно отсталого. После чего, скорее всего, вернулся домой и уничтожил свою же семью. Отомстил родителям за то, что Лазовский-старший сдал его нам.

Он кивнул в сторону окна, за которым еще не так давно можно было разглядеть столб черного дыма, а теперь повсюду носился мерзкий запах и оседал пепел.

— Дом сгорел подчистую, — подытожил Горохов. — И теперь правды мы не узнаем, пока не поймаем самого Игоря Лазовского.

Он помолчал, собираясь с мыслями.

— В общем, так, товарищи… Задача — взять живым. Повторяю: живым. Стрелять только в случае реальной угрозы. Он нам очень нужен, — шеф похлопал по многочисленным томам уголовного дела. — Нам нужно понять, кто стоит за этим всем. Где он может скрываться? Думайте, товарищи, думайте… Мы не можем охватить весь город. Сил не хватает, нас всего-то трое. Светлана и Алексей не в счет, у них своя специфическая работа, а на местных надежды нет. Сами видели, что здесь творится, — он ожесточённо потер лоб. — Автовокзал перекрыт, станция под контролем. Так просто сесть на транспорт и уехать — не выйдет. С братом полоумным далеко он тоже не уйдёт, заметные они. Значит, прячется где-то здесь. В городе.

Я откинулся на спинку стула, кивнул:

— Никита Егорович… Я бы вернулся к тетради. Той самой, что принес отец Игоря. Где подозреваемый вёл записи по пропавшим. Думаю, это не просто дневник. В ней что-то есть такое… мне кажется, то, что мы упускаем. После его побега эта тетрадка должна исследоваться уже с другой точки зрения.

— Да ну её, — буркнул Федя, — я её уже раза три прочитал по распоряжению Никиты Егоровича. И что там такого может быть, Андрей? Ни конкретных адресов, ни фамилий, которых мы бы не знали. Ничего, за что можно было бы зацепиться и узнать, где прячется этот урод. Просто список. Просто описания их привычек и внешности. Ну и что нам это даст?

Горохов посмотрел на него и свел брови на переносице:

— Три раза? Значит, будет четвёртый. Прочитаешь до дыр. Наизусть. Может, на пятый заметишь, что пропустил с первого. Точно всё читал? Федор?

— Да точно, — фыркнул Погодин, — если не верите, сами посмотрите.

— Некогда, — буркнул Горохов. — У нас не литературный кружок. Я тебе это поручил штудировать, а ты читаешь, но не анализируешь.

— Да что там анализировать-то? — обиженно всплеснул руками Погодин. — Нет там ничего такого.

Горохов повернулся к Свете:

— Светлана Валерьевна, а ты смотрела эту тетрадь?

— Да, — кивнула она.

— И что скажешь?

Света постучала ноготками по столу, потом заговорила, по-научному размеренно и одновременно четко, как она умеет:

— Я заметила некую странность. Почерк одинаковый по всей тетради. Везде — торопливый, с одинаковым нажимом. Как будто писалось всё на одном дыхании. А по содержанию — это дневник, который вели много лет. Я не сразу поняла, что не так. Ведь даты разные, так? Несостыковка получается. Такое впечатление, что писали с чужого наброска. Под диктовку или с черновика.

— Получается, что писали не несколько лет, а буквально несколько дней, — своими словами пересказал я, уточняя.

Света кивнула.

— А вот это уже интересно… — пробормотал Горохов. — Если велся много лет, а написан, как будто за неделю, то что?

Я поднял голову:

— То, что это копия. Чистовой вариант, — повернулся я к Каткову, — Скажи, Алексей, ты проверял почерк?

— Да, — Катков поправил очки. — Сравнивал с записями из спортшколы, его анкетами. Почерк-то Игоря. Без сомнений.

— Почерк — это хорошо, — сказал я. — Но вот что получается, тетрадь — ненастоящая. Точнее, не оригинальная. Такое впечатление, что её заново переписали. Причём именно Игорь.

— Сейчас принесу, — бросил Катков и вышел в соседний кабинет.

Вернулся быстро, с с тетрадью. Разложил её перед нами.

Мы сгрудились над столом. Бумага была не пожелтевшая, как у старых листов, а страницы исписаны аккуратным, но нервным почерком.

— Смотрите! Вот! — указал Катков, — Дата изготовления. 1986 год. Новенькая совсем, два года как выпущена. А в записи — и правда ссылки на события десятилетней давности. Несколько случаев — ещё с семидесятых. Как она могла вестись «много лет», если ей — от силы два?

Я медленно кивнул:

— Вот и зацепка. Её переписали. Подготовили.

— Зачем? — не понял Федя. — На хрена ему это?

— Всё просто, — сказал я. — Для нас.

Все уставились на меня, и я дополнил:

— Ему нужно было попасть в КПЗ. Устроить побег братца. А тетрадь — это наживка. Всё срежиссировано: отец в припадке горя и раскаяния приносит «липу», мы тут же берём Игоря, он проникает внутрь, достаёт заточку — и дальше по плану.

Горохов сжал губы.

— Значит, отец в этом замешан тоже?

— Ещё как, — подтвердил я. — Леонтий Прохорович участвовал в этом плане сознательно. И, возможно, не он один.

— Мать? — уточнил Орлов.

— Анна Васильевна. Я пробивал её по детдому. Там даже хулиганы к её фамилии относятся, как к проклятию. Боятся. Сильно. А там такие ребята… так просто такие страхи не рождаются.

Погодин деловито покивал — это ведь он мне первоначально рассказал о том, как поставила себя тихоня Анна Васильевна у себя на работе. Как к ногтю прижала всех самых сложных и неподдающихся.

— Ну и семейка… — пробормотал Горохов. — Значит, ищем не одного беглеца, а четверых?

Пепелище мне ещё что-то расскажет, но и теперь я был уверен.

— Семью, — подтвердил я. — И это, кстати, нам даже на руку. Таким табором прятаться сложнее. А тут ещё Гришенька. Оставят след, засветятся. Где-то да промахнутся.

— Ну да, — буркнул Федя, — жилье на четверых найти, прокормиться, спрятаться — та еще проблема.

Горохов встал, поправил ворот рубашки, посмотрел на нас:

— Вот теперь всё ясно. Хорошая работа, Андрей Григорьевич. Работаем, товарищи. С этого момента — ищем не Игоря. Ищем всю эту чёртову династию. Будь она неладна. Они не сгорели в огне, а замели следы.