Курсант: Назад в СССР 14

Глава 11

А дальше всё произошло внезапно. Тишину ночного леса прорезал глухой шум голосов, за которым последовал тяжёлый рёв — характерный, с вибрацией, как у мотоциклетного двигателя.

— Мы не одни, — тихо произнёс Орлов, наклоняясь ко мне.

— Посмотрим, — кивнул я.

Ещё раз поправил кобуру, оставив клапан расстегнутым. Мы двинулись в сторону звука. По мере приближения шум становился всё отчётливее — разноголосый смех, отдельные короткие реплики, глухие разговоры. Явно не двое. Человек пять-шесть, не меньше. А может, и больше… А не такое уж и безлюдное сегодня это чёртово озеро.

Метров через двести, пробравшись через колючий и неприветливый ельник, мы вышли на поляну — и на мгновение остановились. Деревья расступились и перед взором открылась интересная картина.

Вдоль опушки стояли мотоциклы. Навскидку, восемь-десять штук, не меньше. И среди них — как перекрашенные и потасканные, так и ухоженные, блестящие. «ИЖ-Планета», «Урал» с коляской, пара чехословацких «Яв» — редкость в наших краях, явно доставались не через магазин. Один «Днепр» был заметно переделан — низкое самодельное сиденье, на баке — грубо нарисованный череп с костями, на руле — обмотка из кожаного ремня.

Компашка под стать. Несколько рокеров, как их сейчас называли, находились на поляне, выделяясь одеждой совершенно необычной для советской повседневности. Косухи — частью заводские, частью переделанные из кожанок. У кого — джинсы, у кого — брезентовые штаны, у некоторых — старые, но хорошо сохранившиеся армейские галифе. На головах — банданы, вязаные шапки, какие-то непонятные фуражки без кокард.

Лица — тертые и обветренные, с полукриминальным прищуром и насмешливым выражением, отрицающим порядки и правила. На вид — не мальчики, вполне себе мужики, кому за тридцать, кому за сорок. Не подростки — уже с жизнью знакомы.

У костра шкварчал кусок сала, фляга по кругу шла неспешно. Слышалась глухая музыка из переносного радиоприёмника.

— Это что еще за собрание? Кто они? — шепнул я.

— Местные рокеры, — так же тихо проговорил Орлов. — в наших рапортах и справках фигурируют, как «Неформальное объединение мотолюбителей». Ничего такого за ними не наблюдается, мы проверяли, когда рейд по линиии пресечения антисоветской пропаганды был.

Однако же мотоциклисты не так просты. Я сразу заметил, что на краю поляны сидит парнишка, весь съежился. А проходящий мимо рокер ткнул его сапогом, после чего все заржали. Они явно издевались над парнем. Твою дивизию! У них что, тут пленник? Его не били — пока. Но тыкали ботинками, подтрунивали, пинали по спине. Один из них плеснул ему на лицо из армейской фляжки, и это вызвало новый всплеск гогота.

Я сделал шаг вперёд. Орлов остался полшага позади, но держался напряжённо, я слышал его пыхтение.

— Слышь, Клык, глянь, — донеслось с поляны. — Гости…

Головы повернулись в нашу сторону. Один встал сразу — высокий, с патлами до плеч, в кожанке с изрезанным рукавом и в джинсах. На поясе — самодельные ножны с широким ножом. Похож и на пирата и на байкера одновременно.

— Это кто? — кивнул я на пленника.

Кто-то застыл с флягой у губ. Кто-то с раскрытым ртом. На секунду повисла тишина. А потом — неровный смех.

А тот кто встал первым, приблизился. Высокий, жилистый, с тяжёлым взглядом, я его разглядел теперь детальнее. На нём была настоящая косуха с прорезанными клапанами и клёпками. Джинсы — «Wrangler», поношенные, но настоящие. На ногах — тяжелые ботинки на грубой рифленой подошве. На голове — чёрная бандана с черепами. Щёки поросли неровной щетиной, как бурьяном, губы растянулись в презрительной усмешке.

— Слышь, паря, — проговорил он, обращаясь ко мне и отпивая портвейн прямо из горла, — ты, я смотрю, бессмертный?

Шёл прямо ко мне, не торопясь, с бутылкой в руке. Уверенно, как тот, кто привык, что его не перебивают. Остальные пока не двигались, ждали от своего главаря показательной сцены для чужаков, что вторглись на их территорию. Орлов тоже сзади замер, но я чувствовал его присутствие по нарастающему сопению, и знал, что на майора можно рассчитывать, а пока он просто прикинулся памятником — выжидал.

— Что за собрание? — грозно спросил я и, ткнув пальцем на пленника, добавил: — Какого хрена вы его пинаете?

— Ха! Ну точно бессмертные! — воскликнул главарь, всматриваясь в наши лица, голос у него хриплый, прокуренный. — Ну и кто вы тут такие? — Хотя… Какая разница. Всё равно без подарочка не уедете. Так что, земеля, в живот или по роже?

Я краем глаза заметил, как Орлов дёрнулся к нагрудному карману. Удостоверение, наверное. Стоп. Я слегка качнул головой ему. Здесь это не работает. Здесь закон другой — в лесу и прочих глухих местах слушают сильного, а не того, кто с ксивой.

— В нос, — ответил я.

— Чего? — рокер даже прищурился от удивления, думая что ослышался.

Но я не стал повторять.

Шаг вперёд, корпус чуть влево, нога за опорную, и удар — короткий, точный, выверенный, как на тренировке. Кулак вошёл в переносицу с глухим хрустом. Я почувствовал, как под костяшками промялись хрящи.

И тут же его голова запрокинулась, тело не удержалось — и наглый в косухе рухнул навзничь.

Бутылка портвейна вылетела из руки, покатилась по траве. Пауза. Мир вокруг замер, только слышно, как комар пищит. Никто не засмеялся, никто не рыпнулся. Все просто охренели от моей наглости.

Но в следующий миг на поляне сразу зашевелились. Мотоциклисты повскакивали с мест. Кто схватился за бутылку, кто — за складной нож, кто просто кинулся вперёд.

— Назад! — рявкнул я, одновременно вскинув руку с пистолетом.

Бах!

Грохнул выстрел. Сочно, чётко. В темноте эхо прокатилось по лесу, где-то вспорхнули птицы.

Бах!

Я дал второй выстрел — в землю, под ноги самому резвому: морда в шрамах, усатый, в высоких сапогах. Пуля пробила почву у самого носка, он отшатнулся, затормозил.

— Всем стоять, — бросил я, теперь уже холодно и ровно, без крика. — Первому, кто дернется — прострелю колено. Второму — выстрелю куда придётся.

И снова повисло молчание. Ни звука. Только потрескивает костёр, да парень, которого они до этого попинывали, мычит, покачиваясь на корточках. Видимо, совсем перепугался.

Рокеры смотрели, не мигая, одни — с ненавистью, другие — со страхом. Я видел, как один из них — моложе, с цепью на куртке — упёрся в нас взглядом, думал, рискнуть или нет. Типичный уличный расчёт: сколько нас, сколько их, успеет ли перехватить пистолет.

Но рядом уже стоял Орлов. Напарник не дергался, спокойный, как лед. Рука его демонстративно держится в кармане — показывая, что там у него тоже оружие, или нож, или пистолет. И это тоже сработало. Ведь КГБ-шник, несмотря на то, что был пустым, выглядел в ночном лесу очень даже опасно.

Я стоял с пистолетом в руке. Магазин уже не полон патронов. Вокруг — десять, может, двенадцать человек. Не армия, но и не компания интеллигентов. Контингент не самый законопослушный. Если нападут смело и разом, даже пистолет не спасет.

Но человек — существо трусливое. Первым под пули никто не желает лезть. Может, кто-то из них и считал про себя расход патронов. Видели, что у меня в руке обычный ПМ, восьмизарядный. Один — в воздух, второй — в землю. Осталось шесть. Но если нападут, то кому-то достанется пуля, например, в живот, и повезет ещё, кому в колено. И никто не хочет быть тем самым первым или везучим.

— Сейчас вы садитесь на свои драндулеты, — произнёс я ровно, — и сваливаете в закат… Считаю до трех. Кто не сядет на свой мотоцикл — тот останется в лесу. С дыркой в бензобаке. Или в животе. Это как получится.

В ответ сопение, зырканье гневных взглядов.

— Раз… Два…

На «три» я уже навёл ствол на бензобак ближайшего «Урала».

— Всё-всё, дядя! Не шуми! — поднял руки один из них. — Уходим мы, уходим!

Началась суета. Главаря подняли. Портвейн разлился, кто-то опрокинул банку с тушёнкой. Моторы захрипели, фары замигали. Никто даже не спорил. Вскочили на мотоциклы и, буксуя на влажной траве, унеслись в лес. На несколько секунд шум поднялся такой, что казалось, в лесу снова началась война. А потом все стихло.

Орлов подошёл ближе, посмотрел им вслед.

— Отпустил? — спросил он, не осуждающе, просто с интересом. — А если они что-то видели?

— Не видели, — бросил я, не убирая пистолета. — Если б видели, так не сидели бы беспечно, не пинали пацана. И судя по остывшим углям, геолог уже больше суток как пропал, а эти тут явно недавно, даже трех бутылок портвешка не выжрали. Но в «записную книжку» своего мозга я номера их мотоциклов вбил. Если понадобится — найдём потом, допросим каждого. А сейчас — у нас другой свидетель на земле валяется. Вот с ним и поговорим.

Я кивнул Орлову на него и подошёл. Парень лежал у дерева, обняв колени. Куртка рваная, лицо в грязи и ссадинах. Шея — вся в багровых пятнах. Лица я его не видел, он упорно на нас не смотрел, отворачивался, будто боялся или еще что-то. Я присел, взял его за плечо:

— Вставай, дружище… Ты кто?

Он поднял голову. Лицо перекошено. Глаза водянистые, глуповатые. Узнал меня — и вдруг всхлипнул:

— Д-дядь Андр… А-Андрей…

— Гриша?.. — воскликнул я. — Твою ж…

Это был он. Лазовский-младший. Мальчишка-дурачок, грязный, побитый, с рассечённой губой и взлохмаченными волосами. Весь дрожал.

— Ты чё тут, а? Опять, что ли, из дома сбежал? Ну…

— Я… я гулял, — пробормотал он, с трудом ворочая языком. — Я пошёл, а там… там дяди. Много дядей. Они… они пить дали мне. А я не пью, мне мама не велит. А они — бах! — в грудь. Потом — по лицу. Я упал, а они ногой, ногой…

Он завсхлипывал — обиды и удивления скопилось много.

— Всё, всё, спокойно, — я потрепал его по плечу. — Живой? Кости целы?

Он кивнул.

— Голову не кружит?

— Не… Только ва-ва…

Я помог ему встать. Он шатался. Орлов подхватил парня с другой стороны, взял под локоть.

— Поехали, Гриша. Домой. Тебя ждут там — опять, наверное, отец пошел в милицию заявление о пропаже сына писать. А ты… Эх, Гриня, Гриня.

Он кивнул и прошептал:

— Мне мамка скажет… не ходи один… а я опять пошёл…

— Скажет, скажет, — кивнул я. — Но ты же теперь не один. Мы с тобой.

Я уже собрался вести Гришу к «Волге», к автомобилю Орлова. На ходу бросил:

— Где у тебя машина?

Орлов кивнул куда-то в темноту, за ельник:

— Там, дальше… За просекой. Спрятал, чтоб не бросалась в глаза.

Я собирался шагать, но взгляд невольно зацепился за боковой карман Гришиной куртки — старой, с затёртыми локтями. Из кармана выпирало что-то плотное, квадратное. Не платок. И не камень. Что-то, что он явно пытался спрятать.

— Гриш, — спокойно сказал я. — Что у тебя там? Книжка?

Он не ответил. Только съёжился, руки прижал к куртке в районе кармана, взгляд отвёл. Всё лицо перекосилось — не каприз, не испуг, а что-то вроде злости, упрямства. Секунда — и он стал другим. Никакой тебе дурашливости.

Я бы и не стал копать и проверять его карманы — ну мало ли что. Но реакция у него была на этот простой вопрос слишком острая. Учитывая, что я уже не впервые нахожу его в ночном лесу, и всё время он будто бы ни при чём, хотелось понять, к чему эта настороженность. И что он тут вообще всё время делает. По логике — случайный, безобидный человек. Но…

— Покажи, — сказал я. Спокойно, но твёрдо. — Гляну и отдам. Если твоё — никто не заберёт.

Гриша мотнул головой.

— Нет… нельзя… это моё… нельзя…

— Ну-ка, Григорий… — я положил руку ему на плечо. — Ты ж меня знаешь. Я ведь не враг. Просто покажи.

Он сжал губы, опустил голову, в плечи ее чуть ли не вдавил.

— Ты с ним долго, что ли, будешь, а? — вдруг раздражённо буркнул Орлов, шагнул вперёд из-под плеча Гриши и, резко дёрнув его за руку, полез к карману.

— Моё! — крикнул полоумный и вцепился зубами в Орлова, в руку.

— Ай! — вскрикнул и отскочил тот, схватившись за плечо. — Ты видел? Он меня укусил!

— Видел, — кивнул я. — Не надо было так наседать…

Но было поздно.

Гриша, как заяц с проснувшимся инстинктом самосохранения, рванул с места. Пятки засверкали — и уже метрах в десяти. Шорох, хруст веток, и всё — нет его.

— Гриша! Стой! — крикнул я и кинулся вслед.

— Да чтоб тебя! — прорычал Орлов и побежал за мной.

Мы неслись сквозь тёмный ельник, продираясь через ветки, скользя по корням. Только шум впереди говорил, что он всё ещё недалеко. Но долго ли он сможет так нестись? И главное — что он так охранял в своём кармане?..

Колючий лапник бил по лицу, цеплял рукава, одежду. Под ногами проскакивали кочки, иногда ботинки проваливались в покрывале мха, вязли. Я плевался про себя, проклиная всё: кусты, туфли, неприспособленные для бега, и уж тем более по пересеченной местности, и проклятые брюки, которые липли к ногам, вязали шаг.

— Вот тебе и дурак, — пробормотал я. — Бежит, как комсомолец на зарядку…

А он и правда летел по лесу так, будто вырос тут. Проскакивал между деревьями, перепрыгивал через поваленные стволы, ни разу не сбился. Для слабоумного слишком уверенно. Хотя ведь он давно тут шастает, каждую тропку, каждый кусток знает.

Позади тяжело дышал Орлов. Потом где-то оступился, зацепился — и стих.

— Всё, Григорьевич… догоняй сам… — сипло донеслось сзади.

Я не обернулся. Если не улетел ни в какую яму, а просто сдохла дыхалка, нет сил — то сам разберётся. Не до того.

Впереди мелькнула тень. Гриша. Вильнул в сторону, нырнул в кусты — и тишина. Ни шороха, ни треска. Притаился.

«Умный…» — подумал я. — «Понял, что на ходу не уйдёт — решил затаиться. Так не каждый сообразит. А он — смог. Не так прост».

Я замедлил шаг. Пошёл тише, вглядываясь в темноту. Продвигался наугад — на нюх, на ощущение. Под ногами всё хрустели веточки — раздражали и не давали прислушаться.

— Гриша, — сказал я громко, спокойно. — Слышишь? У меня для тебя кое-что есть.

Залез в карман, достал карамель, пошуршал фантиком.

— Конфета. Смотри, мы тебя не обижаем. Те дядьки — плохие. У-ух, какие! Пинали тебя, да? Но мы их прогнали. А ты от нас зачем сбежал? Просто покажи, что прятал — и всё.

Молчание.

Я сменил тон:

— Ну и сиди… Мало ли кто в лесу ходит. Может, волк выйдет. Некогда мне тут с тобой возиться, не хочешь, чтобы я помог добраться до дома, оставайся в чаще. Сам виноват, ага!.. Я пошёл, устал уже.

Повернулся и зашагал прочь, стараясь поначалу топать громче, а потом все тише и тише. Насчитал двадцать шагов, сел за дерево, затаился. Застыл. Даже дышать стал реже.

Минута — и сработало. В кустах шорох. Осторожный он. Прополз, поднялся, отряхнулся. Двигался уже не как забитый: спина ровная, шаг уверенный.

«Да уж… не скажешь, что идиот. Хотя справки есть, лечили. Лазовские — порядочные, скрывать ничего не стали. Но…»

Я встал. Пошёл за ним тихо, шаг в шаг. Уже почти догнал. Хотел схватить за ворот — как вдруг из-за дерева прямо вперед Гриши выскочил Орлов и со всей силы зарядил ему в челюсть.

Гриша рухнул. Как мешок.

— Попался, гад, — выдохнул Бронислав, потирая кулак.

— Ты чего творишь? — подошёл я. — Я его и так бы схватил, нафига бить-то?

— А чтобы от органов не бегал… — ухмыльнулся КГБ-шник.

Гриша лежал, прижимаясь к земле, всхлипывая. Как ребёнок. Мне даже его стало жаль, но сейчас не до сантиментов.

— Наручники есть? — спросил Орлов. — А то опять удерёт.

— Полегче с ним, — я достал браслеты. — Он, может, сам не понимает, что делает.

Орлов поднял его за шиворот. Гриша даже не сопротивлялся. Только щурился, как будто снова стал тем самым «дурачком».

Щёлкнули замки на запястьях Лазовского-младшего.

Обыскивали мы его молча. Я прижал куртку, Орлов проверил карман и достал, наконец, чёрный прямоугольник.

— Ну, кто бы сомневался, — сказал он, торжественно щурясь на находку, которую выудил из кармана Гриши. — Это же диктофон.

— Ого… — присвистнул я. — Японский. Sanyo. Не из дешёвых.

— Кнопки стёрты… Пользовались часто, — пробормотал Орлов.

— А вот это уже серьёзно, — я смотрел на диктофон. — Слишком серьёзно, чтобы валялось у дурачка в кармане.