Курсант: Назад в СССР 14

Глава 2

Девятиэтажное здание гостиницы возвышалось над небольшой площадью с простеньким одноструйным фонтаном, словно памятник. На его фасаде — огромные мозаики: колхозницы с корзинами спелых яблок, улыбающиеся рабочие в комбинезонах, тянущие то ли провода, то ли трубы (в общем, что-то однозначно индустриальное) к светлому будущему.

У входа, под массивным бетонным козырьком, висел барельеф Ленина, а по бокам от дверей стояли ещё и бронзовые факелы. Над ними текст, выложенный мозаикой из красных стекляшек: «Слава труду!» и «Пятилетка в четыре года!». Надписи уже запылились и немного поисцарапались, но пока ещё впечатляли. В СССР любили строить огромные гостиницы в малых городах. Такие сооружения становились центром — не только на карте города, но и в его жизни. Сюда приезжали командировочные на совещания, съезды и конференции. А местные смотрели на здания снизу вверх — как на символ новой, урбанистической эпохи.

Двустворчатые высоченные двери гостиницы открылись с тихим скрипом. Внутри пахло старым лаком, дешёвыми духами и выцветшими коврами.

Администраторша за стойкой — строгая женщина лет пятидесяти с идеальным начёсом на голове — окинула меня взглядом с головы до ног. Её лицо напоминало тех самых передовиков с заводских досок почёта — собранная, неулыбчивая, с легким оттенком брезгливости ко всему, что нарушает заведённый порядок.

Она дежурно поздоровалась, взяла мой паспорт, пролистала страницы, сверилась с журналом и, едва заметно вздохнув, протянула ключ.

— Ваш номер — 113, — голос звучал бесцветно, ведь она повторяла эти слова десятки раз за день. — Двухместный, но больше никого не подселим. Одноместные заняты.

Я кивнул, расписался в книге постояльцев, забрал ключ — тяжёлый, с крупной латунной табличкой, на которой выдавлены две единички и тройка, — и направился по коридору. Номер был самый обычный. Сероватый сумрак плотно засел по углам, но я поспешил включить свет. Лампа под потолком вспыхнула тусклым жёлтым светом.

Осмотрелся. В комнате стояли две одинаковые узкие кровати с деревянными спинками, покрытые лоснящимися гобеленовыми покрывалами в мелкий цветочек. Между ними — маленькая тумбочка с телефоном. У стены — шкаф, потертый и чуть перекошенный, рядом — стол, на котором стоял графин с двумя гранёными стаканами, покрытыми лёгкой пылью. Под окном — массивная чугунная батарея, выкрашенная в белый. У стены на овальном маленьком столике — телевизор «Рекорд» с комнатной антенной.

Я поставил чемодан у кровати, закатал рукава и первым делом вымыл графин и стаканы. Вода из крана сперва шла ржавая, будто давно спала в трубах, но спустя несколько минут потекла чистая, ледяная. Наполнив графин, я поставил его на стол. Теперь можно и на выход.

Снова прошёл мимо стойки администратора.

— Молодой человек, вы куда? — встрепенулась женщина, приподнявшись в кресле. — А ключ сдать?

— Так я один в номере, — возразил я. — Никого же подселять не будете.

— Сдайте ключ, не положено, — её голос из просто сухого стал строгим.

Я вернулся к стойке и тихо произнёс:

— Ключ я вам оставить не могу, у меня там в номере хранится… — я еще больше понизил голос и поманил женщину пальцем, сам чуть наклонился ближе.

Она недовольно сощурилась, но всё же подалась вперёд, насторожившись.

— Там у меня колготки… — я выдержал паузу. — Нельзя, чтобы кто-то видел.

— Какие колготки? — округлила глаза администраторша.

— Польские, — многозначительно произнёс я. — Много колготок… Вам, кстати, надо?

— Почём? — тут же переспросила она, и глаза у нее заблестели живым интересом.

Я нагнал ещё больше таинственности, подался вперёд и прошептал цену. Администраторша удовлетворённо кивнула и теперь уже сама перешла на шёпот:

— А можно мне две пары? Нет, лучше три… Ещё невестке надо, ага…

— Конечно, можно, только никому, тс-с… — я приложил палец к губам.

— Понимаю, понимаю, — закивала она, быстро поглядывая по сторонам. — Могила…

Я бросил взгляд на табличку за её спиной: «Дежурный администратор: Эльвира Марковна». Подмигнул ей и направился к выходу, прикидывая, где теперь достать три пары капроновых колготок. Пусть даже не польских, а хотя бы белорусских, из Бреста.

Я вышел на улицу, спустился с крыльца и столкнулся с ней.

Старуха.

Худая, небольшого роста, в потёртой кофте и выцветшем платке, который когда-то был синим. Она еле ковыляла, опираясь на тонкую, гладкую палку и шепча что-то себе под нос — слова путались, но в них всё-таки угадывалась осмысленность, будто эта женщина разговаривала с кем-то, кого видела только она.

Я сделал шаг в сторону, инстинктивно пропуская её, но в этот момент она внезапно выронила какой-то свёрток. Кулёк, свернутый из мешковины или чего-то подобного.

Сверток шмякнулся о землю. Я нагнулся, поднял его и протянул ей. Она молча посмотрела на меня. Глаза необычные: не пустые, не мутные, как у стариков, потерявших счёт времени. Нет, эти глаза смотрели на меня пристально, изучающе. Как у человека, который понимает больше, чем должен.

— Вы уронили, — сказал я протягивая сверток.

На ощупь он был тугой. Интересно, что в нем?

Она, однако, протянутое не взяла, будто это была вовсе не её вещь, будто хотела оставить эту посылочку мне. Ну уж нет, скорее всего, там какой-нибудь торф для цветочков или куриный помет для… Даже думать не хочу.

— Москва… — пробормотала она, словно пробуя слово на вкус.

— Что?

— Ты из Москвы… В командировке?

Я не удивился её проницательности. В таких городках все друг друга знают, а определить по мне москвича не так уж сложно: костюмчик из ГУМа, штиблеты по моде, стрижка далеко не сельская. Хотя… разве старушки разбираются в таких вещах?

Не пойму, чего ей надо, но чем-то она меня зацепила, и я к ней тоже присмотрелся. Было в ней что-то… Вроде, обычная бабка с виду, может, царя видала, наверняка пережила войны, коллективизацию…

А всё равно будто что-то не так.

— Может, и в командировке, — пожал я плечами. — А вы кто будете?

— Марфа Петровна я… Меня тут все знают.

— Вот как.

— Хошь, погадаю?

Я прищурился.

— Так вы гадалка?

Старуха фыркнула и сплюнула себе под ноги.

— Тьфу ты, гадалки — у цыган в таборе, шарлатанки! А я — провидица.

— Спасибо, но как-нибудь в другой раз, — сказал я, собираясь её обойти.

Но я не решался далеко отойти, потому что всё ещё не всучил ей обратно свёрток, а бабка шагнула вперёд и перегородила мне путь, да палку свою выставила, будто копьё. Стоит, улыбается. Но не тепло, не по-доброму. Эта улыбка была странная — древняя, знающая.

— Я знала, что ты приедешь.

— Да ну? — скептически хмыкнул я.

Ну-ну. Обычный приём деревенских шарлатанок: сказать что-то расплывчатое, чтобы посеять сомнение, а дальше уже зацепить человека. Ну и ладно, пусть меня раскручивает, меньше сил на наивных горожан останется.

— Ну и? — спросил я, стараясь не выдать раздражения.

— Уезжай.

Я усмехнулся.

— Почему это?

— Ты не первый, кто сюда приезжал.

Я прищурился.

— И что?

Старуха качнула головой, словно вздрагивая.

— Больше их никто не видел.

Я уже куда более внимательно посмотрел на неё.

— О ком вы?

Она чуть подалась вперёд, будто собиралась сказать что-то важное, но лишь выдохнула:

— Уезжай, Петров. Чёрное озеро тебя убьёт.

Я не успел спросить, откуда она знает мою фамилию.

Ничего не успел. Потому что вдруг она рассмеялась.

Но не глухо, не хрипло, как дряхлые старухи, а странно, глубоко, будто эхо плеснулось в пустом колодце.

Я даже чуть вздрогнул. А она в это время не по годам шустро юркнула мимо и засеменила прочь, цепко держась за свою палку.

— Эй! — окликнул я её, но тут же воздух разрезал звук клаксона, заглушив мой голос.

Я повернул голову — это сигналил Мещерский. Он уже стоял возле машины и махал мне рукой.

— Андрей Григорьевич, ну что же вы? Садитесь в машину!

Я проводил старуху взглядом. Она скрылась за углом. Вздохнул и не спеша подошёл к «Волге».

Председатель горисполкома с привычной учтивостью распахнул передо мной дверь «Волги»:

— Ну что, готовы?

— Готов, — кивнул я, усаживаясь в салон. — А что это за старушка была?

— Какая старушка? — Мещерский плюхнулся рядом, поправил светлый костюм.

— С которой я у крыльца гостиницы разговаривал. Только что.

Мещерский нахмурился, чуть подался вперёд, заглядывая мне в лицо.

— Не понял вас, Андрей Григорьевич. Вы так… шутите?

— В каком смысле? — теперь уже нахмурился я. — Это я вас не понял, Гавриил Захарович.

— Да в том смысле, что возле крыльца вы стояли один. Что-то бормотали себе под нос, руками размахивали.

— Один? — я вскинул брови. — Ну нет, я из ума не выжил… Там была бабулька, назвалась Марфой Петровной.

— Гречихина?

— Фамилии не знаю, она не говорила. Так всё-таки я был не один?

Мещерский внимательно посмотрел на меня, будто оценивая, трезв ли я.

— Один, один, Андрей Григорьевич, — медленно проговорил он. — А Марфа Петровна у нас… местная достопримечательность. Как бы это помягче сказать… предсказательница.

Я усмехнулся.

— Гадалка, что ли?

— Ну, если хотите — так. Только народ у нас ей верит. Кто-то даже клянётся, что она будущее видит. Представляете?

— Представляю, — сказал я сухо. — Чего только не говорят.

— Вот и я скептик, атеист до мозга костей, но факт остаётся фактом. Люди к ней ходят. Вопрос только в другом: откуда вы о ней узнали?

— В смысле?

— Да в том смысле, что возле вас никого не было. Миша, скажи! — он хлопнул водителя по угловатому плечу.

— Угу, — пробурчал тот. — Никого больше не было.

Я молчал. В голове неприятно зудела мысль: либо кто-то хочет убедить меня, что я не в себе, либо духи местных провидиц действительно вышли на связь.

Хотя… Скорее всего, тут третье «либо», о котором я пока не знал.

В любом случае — в эти бабкины россказни я не верил. Ни в провидцев, ни в мистику, ни в проклятия. Всему и всегда есть логическое объяснение. И его я, черт возьми, найду.

Ладно. Разберёмся. Главное, что она сказала: «Озеро тебя убьёт». Я невольно усмехнулся про себя. Меня много кто пытался убить. И я каждому объяснял, почему это плохая идея. А тут какое-то озеро? Однако наведаться туда, посмотреть, что к чему — мысль, пожалуй, дельная.

Но это потом. А пока предстояло ещё гулять с сильными мира сего.

«Волга» мягко шла по вечерним улицам. Горели редкие фонари, освещая фасады пятиэтажек и деревянные заборы домов. За окнами мелькали вывески магазинов: «Продукты», «Гастроном», «Книги». Всё казалось привычным, стандартным для советского городка, но всё-таки ощущение, что здесь что-то не то, не уходило.

— И много у вас людей пропало? — спросил я, не особо рассчитывая на внятный ответ. Разговариваю ведь с хозяйственником, а не с оперативником, и сводки он знать не обязан.

Мещерский выдержал паузу, словно решая, как лучше сформулировать.

— Вы же понимаете, Андрей Григорьевич… — наконец сказал он, чуть вздохнув. — Все эти разговоры про исчезновения… Это просто слухи.

Я посмотрел на него.

— Слухи? Вы полагаете, меня просто так отправили?

— Ну, любит у нас народ байки. А уж про наше Мёртвое озеро сколько небылиц сложено — не сосчитать, — он выдержал эффектную паузу, будто сам поверил в то, что собирался сказать дальше: — Озеро у нас старое, солёное, вода там тяжёлая. Ни рыба не водится, ни птицы над ним не летают. Потому и название прилипло.

— Мёртвое? А ещё есть Черное? — вспомнил я слова гадалки. Или духа. Или кого-то, с кем я разговаривал у гостиницы. — Сколько ж у вас странных озёр в округе?

— Да нет, — замотал головой Мещерский, и при этом его крепкая шея, будто вырубленная из пня, даже не дрогнула. — Это одно и то же озеро. Чёрное, Мёртвое. Вода в нём чернеет периодически, раз в месяц примерно.

— Тоже байка?

— Отнюдь. Чистейший факт. Даже из «Очевидное — невероятное» приезжали, снимали сюжет.

— И почему же оно чернеет? — полюбопытствовал я, не скрывая скепсиса.

— А кто его знает, — пожал плечами Мещерский. — Сам видел, как темнеет. Но анализы никто не проводил, кому это надо? Всё одно озеро бесполезное. Ни в промышленном, ни в рыболовном плане его не используешь, памятником природы не признано, под охрану не подпадает.

Он слегка развёл руками — мол, мы к этому феномену никак не относимся, пускай себе существует.

— И вам, как местному жителю, не интересно разобраться? — я слегка склонил голову, внимательно глядя на него. — Я так понял, люди ведь пропадают именно в районе озера?

— Да никто у нас не пропадает, — возразил он вдруг слишком громко, а потом уже обычным тоном добавил: — Андрей Григорьевич, я понимаю, у вас профессиональная подозрительность, но вы сами всё проверите — убедитесь. А насчёт того, черная там вода или нет… мне-то какое дело? Может, угольную золу кто-то туда сыплет потихоньку. Может, бочку мазута выливает. У меня дел поинтереснее хватает. Вон снабжение хромает — вот что важно. В магазинах пусто, очереди растут, народ уже ропщет, грозится писать «куда надо». Водопровод лопнул — полгорода без воды. Трубы гнилые, менять надо, а где их взять? Строительство стоит, дома сдать должны, а кирпича нет, рабочих рук не хватает. Но кому это надо, кроме меня?

Он махнул рукой, помолчал и напоследок пробормотал:

— Чёрное озеро… Да оно мне меньше головной боли приносит, чем всё остальное.

— И всё же… — допытывался я. — Неспроста же такая нехорошая репутация у этого водоема. Больше ничего не хотите рассказать?

— Да что там может быть, Андрей Григорьевич? Место, конечно, по-своему значимое, но таких у нас… Когда-то туда белогвардейцев скидывали, потом наших же комиссаров топили, потом заключенных туда сгоняли. История тяжёлая, а людям лишь бы мистику раздувать. Вот и сочинили, что в озере нечисть водится.

— Действительно, непростая у вашего озера история. Озеро, оно как яма, — я смотрел на него, следил за реакцией. — Глотает и не возвращает. Вам так не кажется?

Он чуть помолчал, покачал головой и усмехнулся:

— У нас в городе всё под контролем. Нижний Лесовск — образцовый советский населенный пункт. У нас производство, у нас порядок, у нас планомерное движение вперёд, а не этот мракобесный фольклор!

Мне показалось, что в его голосе промелькнуло что-то большее, чем усталое равнодушие. Раздражение, да — но не от пустых разговор, а будто бы от попытки что-то обойти. Что-то он недоговаривал.

Я помолчал и проговорил:

— И все же я здесь, и проверку буду обязан провести по полной… И на озеро ваше проеду.

— Конечно, конечно, — кивнул он. — Я буду оказывать вам всяческое содействие. Ведь мне важно, чтобы наш город соответствовал высокому стандарту современного советского социалистического общества, был, так сказать, примером передовой индустрии и культуры.

Прозвучало это так, будто он зачитывал текст перед делегатами съезда. Я усмехнулся:

— Разберёмся, Гавриил Захарович. И с озером, и с городом… в хорошем смысле разберёмся.

Мещерский не возражал, но скептически хмыкнул, глядя в окно.

Тем временем машина свернула с главной дороги и пошла за город. Лес уже подступал плотной стеной, дорога становилась уже, темнота сгущалась.

Вскоре показался резкий поворот, а за ним — ржавая стойка с облупившимся знаком: «Туристическая база Чёрное озеро». Буквы стерлись, облезли, в сумерках казалось, сам знак вот-вот рухнет под собственной тяжестью, но он стоял крепко, будто древний могильный крест.

На верхушке указателя восседала ворона. Чёрная, неподвижная, она ковыряла клювом облупленные буквы, словно пыталась склевать слово «Чёрное».

«Волга» резанула её жёлтым светом фар. Птица нервно встрепенулась, с хриплым карканьем взмыла в воздух и растворилась в ночи.

Солнце село быстро. Лес сомкнулся над дорогой, и темнота под кронами деревьев проглотила нашу «Волгу».