Экзамен для чародея: Кровавая ассамблея

Глава 5 Умопомешательство в чистом виде

Сразу за дверью начиналась каменная лестница, ведущая наверх. В ней было ровно девять ступеней, я помнил это еще по прошлому разу, когда бывал здесь.

Наверху оказалось гораздо светлее, и я погасил огненный шар. Плюнул на ладонь и растер о грудь — на коже чувствовалось ощущение чего-то липкого. Так всегда бывает, когда держишь в руке «лунный маяк».

В комнате наверху царила разруха. Когда-то здесь располагалась больница для умалишенных, но потом ее превратили в лазарет для больных оспой. Позже его прикрыли, перенесли дальше за город. А здание с тех пор и пустует. Оно и понятно — кто же отважится теперь здесь поселиться? Только тот разве, кто оспу уже перенес, ведь, как известно, те, кто выжили, второй раз ею не страдают. Якобы, единожды переболев, организм сам запоминает эту заразу и уже больше ее в себя не пускает.

Может быть, может быть… При дворе поговаривают, что некий англичанин смог рассмотреть через увеличительные стекла каких-то мелких тварей, которые переносят болезни всякие. Они такие крошечные, что невооруженных глазом их и не видно совсем, и ты запросто можешь проглотить их вместе с воздухом. Ну или выпить вместе с водой.

Так этот англичанин что удумал: он брал обычную нитку, протягивал ее под кожей у больного оспой, а затем эту же нитку протягивал у здорового. И человек этот оспой уже не болел никогда в жизни.

Вот хитрый англичашка! Но с холерой так, говорят, лучше не делать. Холерой тоже два раза не болеют, но совсем по другой причине…

Я закрыл за собой дверь в подвал и тут же направился к выходу, обходя кучи наваленного тряпья и обломков мебели. Запах здесь стоял не очень приятный, как будто что-то протухло, и я поторопился покинуть это место. Когда у тебя во рту недожеванный сухарь, хочется чувствовать совсем иные запахи.

Но когда до двери оставалось всего пять шагов, я вдруг заметил справа от себя какое-то шевеление. И сразу остановился. Тяжело проглотил остатки сухаря, медленно вытащил из ножен палаш и протянул его в сторону большой кучи тряпья. Тихонько и очень коротко свистнул.

Тряпье снова пошевелилось.

— Эй! — громко окликнул я. — Кто там прячется? Выходи, пока я палашом не ткнул!

Никто не отозвался, и тряпки больше не шевелились. Тот, кто под ними скрывался, явно решил притаиться.

— Ну смотри, я тебя предупредил!

Нарочито громко топнув по полу, я сделал решительный шаг вперед. И куча тряпья тут же вздыбилась. В стороны полетели какие-то щепки, рванье, перья. В воздух взметнулась куча пыли, клубы ее ринулись во все стороны, в том числе и прямо мне в лицо.

Закашлявшись, я отпрыгнул назад, но палаша не опустил, а ладонью помахал перед собой, разгоняя пыль.

Первое, что я увидел — это длинная кривая жердь, конец которой покачивался прямо у моего лица. А уже в следующее мгновение я разглядел, что жердь эту сжимает в руках абсолютно голая девица с очень белой кожей и длинными, почти по пояс, светлыми волосами.

Сколько ей лет, я сразу и не понял. Я у голых девиц возраст плохо определяю — на лице очень сложно сосредоточиться. Но потом все же смог отвести взгляд от торчащей груди, соски на которой были угрожающе нацелены прямо на меня. Взглянув девице в лицо, я понял, что лет ей семнадцать-восемнадцать, или около того. Взрослая совсем девка, в общем. Худая только очень. Болеет, наверное…

— Эй, ты чего? — сказал я, ловя себя на том, что взгляд мой то и дело соскальзывает с ее лица на грудь, а то и ниже. — Чего на людей бросаешься?

— Ты кто⁈ — взвизгнула девка столь пронзительно, что я даже отшатнулся. Оскаленные зубы так и блеснули на меня своей белизной.

— Алешка я! Сумароков. Слыхала, должно быть, про род наш древний?..

— Какой еще род? — сквозь зубы прошипела девка и качнула жердью. Да так, что та едва не царапнула мне нос.

— Я же говорю: Сумароковы мы! Неужто не знаешь?

Девка снова оскалилась.

— Зачем тебе меч?

Она легонько стукнула жердью по кончику палаша. Странный какой-то вопрос. Или же я ее неправильно понял?

— Это палаш, — поправил я.

Она снова качнула жердью.

— Зачем тебе палаш?

— Честь свою защищать, — недоуменно ответил я. — И жизнь…

Я опустил клинок. Подумал немного и спрятал его в ножны.

— Вообще, это отцовский палаш, я редко его беру. У меня и своя шпага имеется.

— Шпага?

— Ну да… Послушайте, сударыня, вы бы прикрылись! Я вижу вас всю!

Я действительно видел ее всю. Сквозь многочисленные окна, в которых не осталось ни единого стекла, в помещение лазарета проникало не так много света, но и его было достаточно, чтобы лицезреть эту голую сумасшедшую во всей ее первозданной красе.

Роста она была немалого, макушка ее достала бы мне до губ, стой она ко мне ближе. Нос девицы был тонким, прямым и казался слегка вздернутым, что придавало ее бледному лицу немного детской дерзости. Обиженно надутые пересохшие губы она то и дело облизывала, не отводя от меня напряженного взгляда.

Грудь ее была не очень большой, округлой и напряженной, а темные соски съежились от ночной прохлады. Непроизвольно скользнув взглядом по впалому животу, я поторопился отвести взгляд — долго рассматривать то, что я там увидел, было бы верхом неприличия.

— У меня нет одежды, — ответила девица и опустила наконец свою жердь.

В голосе ее на этот раз послышались жалобные нотки. Как у человека, который попал в безвыходную ситуацию и теперь понятия не имеет как ему поступить.

— Здесь полно всякого рванья, — я кивнул на кучу тряпок. — Можете им прикрыться.

Девица посмотрела туда же и покачала головой.

— Я не стану это на себя надевать. Оно воняет!

Я принюхался.

— А разве это не от вас воняет?

— Нет! — выкрикнула она. — Это тряпки так воняют! И еще по ним всякие насекомые прыгают! Они меня даже кусали! Вот тут, тут, тут…

И девица трижды ткнула себе в голые ноги над коленями. На этот раз в голосе ее послышались даже какие-то обиженные интонации. Словно бы это я покусал ее за ноги.

— Так что же делать? — спросил я растерянно.

— Может быть ты отдашь мне свой плащ? — спросила девица. — Мне холодно!

Спохватившись и мысленно отругав себя за то, что сам не догадался сделать этого, я снял с себя свой плащ без рукавов, встряхнул его и, подойдя к девице, накинул его ей на плечи. Бросив жердь на пол, она тут же укуталась в него потуже, и я ладонями почувствовал, как мелко трясется под плотной тканью ее худое тельце.

— Спасибо… — пробормотала она чуть слышно.

— Не стоит благодарности, сударыня. Прошу простить меня за то, что сам не догадался предложить вам плащ. Можно задать вам один вопрос?

— Какой еще вопрос? — недовольно поинтересовалась девица.

— Кто вы такая и что здесь делаете?

— Это два вопроса! — воскликнула девица с вызовом.

— И тем не менее, — терпеливо сказал я. — Я имею право знать кому отдаю свой плащ, не правда ли? Как ваше имя?

Девица стрельнула в меня глазами над краем плаща, в который закуталась вместе с носом. Цвет этих глаз оказался ярко-карим с голубой окантовкой. Длинные ресницы протяжно хлопнули.

— Катя, — отозвалась наконец девица, явно тщательно обдумав свой ответ.

— Катя… — повторил я. — Екатерина?

— Просто Катерина, — поправила она. — По паспорту.

Я был удивлен таким ответом.

— У вас есть паспорт? Вы прибыли из-за границы? Голая⁈

— Почему же из-за границы? — не поняла девица. — Я живу в Питере.

— Ну хорошо. Хотя, по вашему говору можно понять, что вы не местная… Вы явно не из простонародья, и потому мне вдвойне удивительней, как вы могли оказаться в этом ужасном месте. К тому же в таком… хм… виде.

Некоторое время Катерина пялилась на меня в упор, словно дыру во лбу проделать пыталась. Потом закачалась, и я понял, что она переминается с ноги на ногу. Учитывая, что пол под ней был грязный и холодный, а она стояла на нем босиком — это было не удивительно.

— Я… я не знаю! — наконец ответила она. — Я не помню, как здесь оказалась! А когда вышла наружу, какие-то грязные мальчишки стали бросать в меня камнями, и я прибежала назад.

— А мальчишки как же? — спросил я, не очень-то доверяя этому рассказу. — Куда они подевались?

Катерина всхлипнула, но никаких слез в ее глазах заметно не было. Высунув из-под плаща кулачок, она провела им туда-сюда под носом и громко шмыгнула.

— Они прибежали за мной, но я спряталась за кучей мусора. Они походили немного, покричали, и в окно вылезли. Потом еще какие-то странные люди приходили… трое. Одежда на них была на твою похожа. И с ружьями… Они особо искать не стали, только потоптались, да и ушли.

Понятно. Должно быть, это была ночная стража. Они прогнали мальчишек, чтобы не лазали в неположенном месте, а те рассказали им о голой девице, что прячется в здании бывшего лазарета. Или бывшей больницы для умалишенных…

Подумав об этом, я взглянул на девицу с подозрением, которое неожиданно закралось мне в душу.

— Постойте-ка, сударыня… А вы часом не того? — я покрутил пальцами около головы. — Может вы умалишенная? И потому ничего не помните?

Катерина внезапно выпрямилась во весь рост, так и высунула голову из плаща, вытянув свою длинную шею. И я понял, что несколько недооценил ее рост — она дотягивалась мне почти до уровня глаз.

— Сам ты умалишенный! — с вызовом воскликнула она. — Я поумнее некоторых буду!

Я сразу понял свой промах. Черт возьми, никогда не умел общаться с девицами, хотя и имею трех сестер! Могли бы научить брата уму-разуму…

— Ну хорошо, хорошо, — я помахал перед собой руками. — Извините, сударыня, я не хотел вас обидеть. Но и вы меня поймите! Ночью, на этих развалинах, голая… Что я должен был подумать?

— Да, ситуация так себе, — согласилась Катерина.

И снова потопталась на одном месте.

— Ноги мерзнут, — пояснила она. — Послушай, как там тебя… Алешка! Сумароков, кажется. Забери меня отсюда, хорошо?

Я совсем растерялся.

— Куда же я вас заберу?

— Не важно. Куда угодно, только подальше отсюда! Тут крысы ходят. И воняет, как будто сдох кто-то. А может и в самом деле сдох, и гниет сейчас где-нибудь под этими кучами… — она кивнула на груду мусора. — Просто проводи меня подальше отсюда. С таким-то мечом на нас никто напасть не осмелится!

— Это палаш.

— Тем более.

Я размышлял примерно полминуты. Особого выбора у меня не было. Нужно торопиться навестить магистра Амосова, чтобы показать ему письмо, которое я изъял у мертвого гонца. Может и так случиться, что излишнее промедление обернется катастрофой для всего мира.

Но не бросать же здесь эту девицу! Совсем одну, напуганную… голую.

— Алешка, ну пожалуйста, — с мольбой в голосе прошептала Катерина. — Мне очень страшно!

Вот тут-то я и решился. Будь что будет, но бросить ее здесь я не смогу.

— Хорошо, следуйте за мной, сударыня! — приказал я и решительно направился к выходу. Девица засеменила следом.

Во дворе лазарета тоже царил кавардак. Тут и там в траве виднелись кучи мусора, пахло помойкой, а деревянная ограда почти совсем завалилась. Калитка оказалась заперта, но стоило мне отодвинуть щеколду и слегка приоткрыть, как деревянная дверца сорвалась с петель и осталась болтаться в моей руке.

— Сломал, — с укоризной заметила Катерина у меня за спиной.

— Сам вижу, — огрызнулся я в сердцах.

Отбросил калитку в сторону и вышел на дорогу. Двумя накатанными колеями она шла со стороны темных домиков справа и терялась в ночи слева, вонзаясь в беспорядочно стоящие одноэтажные строения. Я знал, что идти нам следует именно в ту сторону, и потому направился туда быстро и твердо, широким шагом. Катерина мелко семенила следом, порой что-то бормоча неразборчивым шепотом.

Вероятно, под босые ступни ей то и дело попадались острые камушки, потому что время от времени она тихо вскрикивала, подпрыгивала и начинала шипеть.

— Алексей! — позвала она меня после очередного камушка. — Сумароков… Ты можешь идти не так быстро? Я, кажется, ногу поранила.

Я подошел к ней, присел и поднял полу плаща. На правой ноге у нее между пальцев просачивалась кровь. Совсем немного, но порез, тем не менее имел место, а она была босая… Нехорошо это. И еще я заметил, что ногти у нее на ногах были красиво пострижены и покрыты блестящим лаком. Да-а-а… Я, конечно, не специалист по женским ножкам, и мне не так уж много доводилось их видеть, но было совершенно ясно, что девица явно не простолюдинка.

— Что там? — с интересом спросила Катерина у меня над головой.

— Плохо, — ответил я. И тут же добавил: — Но это не беда!

Распрямившись, я подхватил девицу на руки, слегка подбросил, чтобы легла поудобнее, и снова двинулся в путь. Катерина даже охнула от неожиданности, но сразу обхватила меня за шею и прижалась, как будто боялась, что я могу ее отпустить, и тогда она камнем упадет на землю. Сквозь ткань камзола и свой собственный плащ, в который девушка была укутана, я чувствовал, как касаются меня ее твердые груди. Она все еще мерзла — во всяком случае мелкая дрожь все еще ощущалась во всем ее теле. И еще: она, оказывается, приятно пахла. Уж не знаю чем — наверное цветами какими-то, но это точно не имело ничего общего с тем отвратительным запахом, который витал в лазарете.

Напрасно я ее там обидел…

Я все шел и шел вперед, и вскоре по обочинам потянулись приземистые длинные домики. В окнах кое-где был виден свет, из труб вился серый дымок. Лаяли собаки, но стоило мне приблизиться, как лай этот превращался в тихое поскуливание, да и оно вскоре смолкало. Несмотря на свой рост, Катерина казалась мне совершенно невесомой, и я понял вдруг, что смогу так идти сколько угодно долго.

Иногда откуда-то слышались голоса и смех, а порой и пьяные крики, но я не обращал на это внимания. Спокойно и уверенно я шел к трактиру «Утка и покой»…

— Эй, барин! Да-да, тебе говорят! Далеко ли торопишься?

Из темноты на обочине проявились три размытые фигуры. Широкие, коренастые. Ни лиц их, ни одежды пока не разобрать, но, судя по их словам, это явно какие-то простолюдины. И настроены они не слишком дружелюбно. Оружия при них пока не видно, но не станет же такая деревенщина таскать при себе дворянские шпаги? Владеть оружием длиннее кухонного ножа черни запрещено, за подобное можно и на каторгу загреметь.

Но одно я знаю точно: кухонный нож входит в человека так же легко, как и шпага…

— Постой, барин, притормози… Куда это ты девку волочешь?

Катерина у меня на руках как-то вся сразу сжалась, и тогда я остановился. Поставил ее на ноги и со вздохом развернулся к нежданным собеседникам.

— Что вам надобно, собаки?

Вот теперь я их разглядел. Воры и душегубы — других слов тут и не подберешь. Первый был очень крупным, лохматым и бороду имел настолько густую, что рассмотреть под ней лица не представлялось возможным. Но вот его оскаленную пасть я видел, как и то, что в ней не достает половины зубов. Руки он сложил за спиной, и совершенно определенно что-то там прятал.

Второй был помельче, бороду имел небольшую, аккуратно постриженную, и по его лицу можно было даже определить возраст с изрядной степенью точности — лет около сорока. Стоя чуть впереди остальных, он опирался на толстую палку с обрубками сучков, которая в любой момент могла превратиться в дубину. Если получить такой палкой удар по голове, то легко можно стать еще одним квартирантом больницы для умалишенных…

Третий стоял позади всех. Подозреваю, он-то и был тут предводителем этой шайки, потому как предпочитал оставаться в тени.

— Зря ты нас собаками назвал, барин…

Продолжая скалиться, первый убрал руки из-за спины, и я увидел топор. Не такой, конечно, какие используют мясники в своем деле, а невеликий плотницкий топорик. Такой даже издали метнуть можно, если возникнет в этом нужда.

Странно это как-то. Дубинка и топор. Неужели эти трое всерьез рассчитывают одолеть дворянина с палашом на боку при помощи дубинки и топора?

Я усмехнулся, представляя себе, как сейчас неторопливо достану из ножен свой клинок, взмахну им небрежно, и с какими криками тогда побегут от меня по дороге эти горе-разбойнички…

— Лешка, сзади!

Это крикнула Катерина. И я сразу понял, что произошло. Палаш с шорохом выскользнул из ножен, но я не стал терять время на то, чтобы оборачиваться и оценивать ситуацию. Она и так была яснее ясного. Пока эти трое привлекали к себе мое внимание, из темноты за противоположной обочиной выскользнули и другие разбойники, намереваясь без лишнего шума напасть на меня со спины.

Я кинулся вперед, первым же ударом разрубив оскаленную морду владельца плотницкого топорика. Выронив свое оружие, тот схватился за лицо и закричал страшным голосом. Сквозь растопыренные пальцы его побежали струйки крови. Двое других, недолго думая, тут же растворились во тьме за дорогой.

И тогда за спиной у меня пронзительно закричала Катерина. Я стремительно развернулся. Мне даже не пришлось делать выпад — кинувшийся на меня малый с тесаком в руке сам наделся на острие палаша, и даже сперва не понял, что произошло. Он попытался рвануться, но только глубже надел себя на клинок. Потом натужно крякнул, выронил тесак и обеими руками схватился за палаш. Из-под ладоней мгновенно потекла кровь.

Тогда он поднял на меня взгляд и уставился вопросительно, все еще не веря, что такое могло произойти.

Ударом ноги, я сбросил его с клинка и развернулся к последнему разбойничку, притаившемся за спиной Катерины. Он прижимал ее к себе, крепко обхватив за талию, а у самого горла ее держал нож с гнутым лезвием, как у турецкого ятагана. И еще он почему-то время от времени хихикал, но совсем не весело, а как-то нервно, почти истерично.

— Ну что, барин⁈ Повеселимся?

Он суетился и все время дергался, похожий на деревянную куклу на нитках, каких порой показывают на всякого рода ярмарочных балаганах. Нож в его руке тоже дергался вместе с ним, и я испугался, что в какой-то момент он дернется чуть сильнее и вскроет Катерине глотку. Я, конечно, не был с ней знаком близко, чтобы сильно переживать из-за этого, но все же смерти ей точно не желал. В особенности такой жуткой, и в особенности после того, как она попросила у меня защиты.

— Алешка… — дрожащим голосом прошептала Катерина. — Алешка…

А разбойник противно захихикал. Был он совсем еще молодой, лет восемнадцать, но как видно душ невинных уже успел сгубить изрядно.

— Убери своей меч, барин. И кошелек доставай, пришла пора денежками делиться. Или зарежу я девку твою… Разве ж не жалко тебе девку, а? Вишь, какая она справная? Титьки крепкие, как яблоки! — сквозь ткань плаща он сжал свободной рукой ее грудь, и Катерина болезненно наморщилась. — Не жалко тебе, если такие титьки даром пропадут, а?

И тогда я опустил палаш.

— Деньги тебе нужны, говоришь?

— Очень нужны, барин!

— Найдется у меня для тебя пара монет…

Я сунул руку в пустой карман камзола, потом достал ее и показал разбойнику раскрытую ладонь. Над ней искрился золотистый свет.

— Ты видишь сколько здесь золота? — медленно спросил я, глядя разбойнику прямо в глаза. — Это много золота… Очень-очень много золота… Тебе одному хватит надолго…

— Алешка, что ты делаешь? — прошипела Катерина, покашиваясь на мою пустую ладонь. — Он же видит, что у там ничего нет…

Но разбойник ее слов уже не слышал. Эфирная магия парализует часть сознания, как бы окутывает его своей пеленой, оставляя на поверхности лишь самые сильные чувства и желания, но искажает их до неузнаваемости. А потеря чувства реальности — прямое следствие ее воздействия.

— Золото… — пробормотал разбойник с вожделением.

Глаза его выпучились, в них отражались желтые отблески, сверкающие на моей ладони. Опустив руку с ножом, он отбросил Катерину в сторону и подошел ко мне. Остановился в двух шагах. Глаз от моей ладони он не отводил.

— Золото… — продолжал бормотать он взбудоражено. — Много золота… Много…

Я поднял палаш, приставил острие ему к брюху и резко надавил. Разбойник вздрогнул. Я выдернул клинок, обтер о его рукав и сунул в ножны.

— Где мое золото? — спросил разбойник. — Отдай мне мое золото, барин! Отдай!

После этих слов он упал на колени, покачался и завалился на бок. Из-под него расползалась черная лужа.

— Мое золото… — прошептал он в последний раз и притих.

Катерина неуверенно подошла к нему, заглянула в лицо. Подняла на меня ошарашенный взгляд.

— Ты убил его? — спросила она удивленно.

— Надеюсь, что да.

— А этот? — она показала на того, который сам наделся на мой палаш.

— Хм… Если вам это интересно, сударыня, можете сами проверить.

Но проверять ей не хотелось. Медленно и как-то боком она обошла меня и взглянула на бородача с разрубленным лицом, который все еще лежал на дороге и громко стонал.

— Ты что натворил, Алешка? — спросила Катерина шепотом. — Что теперь будет?

Я пожал плечами.

— Теперь здесь будет меньше разбойников! Однако мы задержались, сударыня. Нам нужно идти.

Брать себя снова на руки Катерина на этот раз не позволила, и мы пошли дальше к трактиру «Утка и покой».