Экзамен для чародея: Кровавая ассамблея

Глава 11 Новые имена, покупки и корсет

В усадьбе его сиятельства князя Бахметьева мы пробыли еще почти час. Как и ожидалось, в доме особых мер предосторожности не требовалось — проникнуть сюда незамеченным можно было лишь нацепив шапку-невидимку, а поскольку подобных вещей в обиходе пока не встречалось, то и беспокоиться было не о чем.

Я лишь указал Силантию держать окна первого этажа закрытыми и дважды в час совершать обход вкруг особняка, особо уделяя внимание всяким темным местам, где можно притаиться.

Дворецкий заверил нас, что все рекомендации будут выполнены в точности, и мы с генерал-полицмейстером покинули усадьбу.

Когда я вернулся домой, было уже около полудня. Гаврила с Катериной сидели в гостиной, развалившись в креслах, и чаевничали, заедая калачами с медом. Налив бокал вина, я подсел к ним и отломил половину калача.

— Как дела, Алёшка? — поинтересовалась Катерина.

Лицо у нее было светлое, светящееся, словно само солнышко подсвечивало его изнутри. И сейчас, при свете дня, я заметил маленькие точки конопушек у нее на носу. На щеках краснели пятна румянца, а тонкие губы сладко блестели от меда. Светлые волосы, которые утром у нее были скручены на затылке в тугой узел, сейчас она распустила, обвязав себе высокий лоб какой-то синей лентой, найденной должно быть где-то среди вещей моих сестер.

Короче говоря, выглядела она великолепно. С другой стороны, даже растрепанная, босая и завернутая в мой собственный плащ, она и вчера казалась мне не менее великолепной. Может быть это от того, что я просто не способен оценивать ее критически?

Но с чего бы это? Только влюбленные дурачки не могут трезво оценивать девицу, к которой испытывают чувства. Но я ведь не влюбленный. И не дурачок.

— Хороши дела, грех жаловаться, — ответствовал я. В один присест допив вино, потыкал калачом в чашку с медом и откусил. — Вот только некогда нам тут рассиживаться с калачами. Потому как у нас с вами… с тобой дело сегодня большое намечается!

— Какое еще дело? — удивилась Катерина.

— Нужно посетить портниху, чтобы она срочным порядком наряды Лизины на тебя подогнала. И еще пару новых платьев заказать надобно. На будущее.

— Чего это вдруг? — не поняла Катерина.

— А того это, что нынче вечером мы с тобой отправляемся на ассамблею в усадьбу к сиятельному князю Бахметьеву, — объявил я торжественно.

— К Бахметьеву? — переспросил Гаврила, отхлебывая чаю. — Афанасию Ивановичу?

— К нему самому. А ты знаком с ним никак?

— Да знаем, как не знать-то? Давным-давно дело было правда, еще когда дед нынешнего императора на престоле сидел. Последние годы уже, правда. Со шведом тогда воевали. Батюшка ваш Федор Иванович с Бахметьевым и Шепелевым в одном полку служили, с одного котла ели, с одной бутылки пили. Рубились они тогда славно! Сейчас так и не рубятся уже поди. Вусмерть рубились, в опилки, куски мяса так и летели во все стороны… А теперича, выходит, ассамблея у Афанасия Ивановича.

— Выходит так. — Я пожал плечами. — Времени у нас немного. Так что ты, Гаврила, поторопись, запрягай экипаж. Скоро выезжаем.

Гаврила поставил на столик свою чашку и проглотил остатки калача.

— А ты слышал, барин, что кузина твоя медицине обучена? — спросил он, вытирая ладони себе о грудь. — Золото, а не девица! Кофий мне пить запретила, ровно как и чай крепкий. Говорит, от этого давление в сосудах повышается, и они лопнуть могут в любой момент. Так что кофий мы теперь не пьем, барин.

Сообщив мне эту новость, Гаврила отправился готовить карету.

Я же вопросительно посмотрел на Катерину, которая пила чай, прикрыв довольное лицо большой чашкой — только глазки карие с голубой окантовкой стреляли по сторонам лучащимися искрами.

— Это правда? — спросил я. — Никогда не слышал, чтобы девицы имели медицинское образование.

Катерина сразу нахмурилась.

— К твоему сведению, я закончила медицинский… медицинскую школу, и даже немного успела полечить людей! — заявила она с вызовом.

— И где же такая школа находится? — поинтересовался я.

Без всякого умысла, просто поддерживая беседу. Но потом вдруг понял, что вопрос мой выглядит так, будто я пытаюсь загнать слабоумную в угол. И мне стало неприятно от этого. И почему-то немного стыдно.

Катерина между тем смотрела на меня пронзительно и отчаянно кусала себя за губу. Но не отвечала. Тогда я решил немного ей помочь.

— В Москве, я слышал, имеется госпитальная школа, основанная еще полвека тому назад. Не ее ли ты имеешь в виду?

— Возможно, — ответила Катерина после продолжительной паузы.

— Но слушателей женского полу туда, кажется, не принимали?

— Возможно, — снова сказала Катерина.

— Но! — Я поднял вверх палец. — В порядке исключения, учитывая заслуги родителей и талант Катерины Романовой в лечебном деле, руководство госпитальной школы вполне могло принять указанную девицу в качестве слушательницы без предоставления пансиона.

Катерина хмыкнула.

— Не понимаю, о чем ты, — проговорила она, — но уверена, что так оно все и было.

— Я рад, что мы уладили этот вопрос! — Я хлопнул по подлокотникам кресла и поднялся на ноги. — Предлагаю отправиться к портнихе немедленно, у нас чертовски мало времени…

У портнихи проторчали изрядно. Пока Катерина примеряла одно платье, затем другое, пока снимали мерки для пошива третьего — я умаялся совсем торчать на улице, терзаясь, когда же закончится наконец это бесконечное ожидание.

Гаврила на козлах невозмутимо дымил трубкой и, кажется, дремал при этом. Не открывая глаз, он между делом сообщил мне, что курить ему девица Романова тоже запретила, и что занятие это не менее вредно для его сосудов, нежели кофий. Так что рассказывать ей, что он курит трубку вовсе не обязательно.

— Ох и настырная она! — сообщил Гаврила. — Если что в голову взбредет, как прицепится — не оторвешь! Что клещ твой…

Какой-то особой настырности я в девице пока не заметил, но мнению своего слуги был склонен доверять. Уж он-то женщин знает получше моего. Детишек у него хотя и нет, а вот женщин было предостаточно. Еще батюшка мой будучи живым, укорял его за эту слабость.

— А знаешь, барин, как Катерина наша называть меня удумала? — спросил Гаврила и покосился на меня, открыв один глаз.

Ну вот, здравствуйте! Скажите мне на милость, ну как еще можно называть человека, которого зовут Гаврила, кроме как Гаврилой?

Оказалось, что можно.

— Она зовет меня Гавр! — хвастливо оповестил Гаврила. — Красиво, да, Алёшка? Гавр! Будто я и не из деревни Дурандейки, а из какого-нибудь города Парижу. И на душе у меня от этой мысли так радостно становится, барин. Вот ты когда-нибудь бывал в Париже?

Спрашивает меня, как будто сам не знает, что ни в каком Париже я сроду не был.

— Не бывал, — ответил я ему угрюмо. — И ты не будешь. И зовут тебя Гаврила, а никакой не Гавр!

— А это ты девице своей скажи, — с плохо прикрытой хитрецой молвил Гаврила. — Ты у нее тоже вмиг из Алешки превратишься в какого-нибудь… Алекса! Терзает меня один вопрос, барин, вот только не знаю, осмелишься ты мне на него ответить или нет.

И сам молчит, ждет, когда я первый что-нибудь скажу.

— Ну давай уже, спрашивай! Не тяни, Гаврила, кота за яйца!

— Где ж ты, барин, отыскал эту девку? И для чего в дом к нам привел? С каким умыслом?

Вообще-то, мне от Гаврилы скрывать нечего. Я точно знаю, что если понадобится, он за меня и жизнь, и душу отдаст. Но не могу же я рассказать ему, как в здании бывшего лазарета она, совершенно голая, пыталась напасть на меня с палкой в руках!

— Без всякого злого умысла, Гаврила. Просто ей нужна была помощь. И я не мог отказать, понимаешь?

Гаврила выбил трубку о каблук сапога и тяжело вздохнул.

— Понимаю. Как не понять-то? На твоем месте я бы тоже не смог отказать… такой-то девице!

Пока мы ждали Катерину в экипаже, она пару раз выбегала к нам, чтобы испросить у меня дозволения купить еще вещей. То шляпку, которую на днях привезли якобы из самой Франции, то еще какие-то женские предметы, назвать которые вслух она так и не осмелилась, а только потрясла у меня перед носом растопыренной пятерней:

— Мне это совершенно необходимо, Алёшка! Девушке без этого никак! Не жопся, барин, денег-то навалом у тебя, поди!

За словом в карман она не лезла. Все нужные слова у нее всегда наготове были, но никто не мог знать заранее, какое именно она употребит. Так что домой мы вернулись с покупками, которые изначально делать и не планировалось. И даже ваза под цветы среди них оказалась. И где только она умудрилась ее взять? Убей бог не помню. И была эта ваза немедленно поставлена на камин в гостиной. А Гаврила, которого Катерина теперь действительно называла не иначе как Гавр, вызвался принести для нее цветов.

Сама Катерина немедленно направилась в свою комнату примерять перешитые наряды, а я прилег немного отдохнуть, да обмыслить все события, что произошли со мной за последние сутки.

Итак, гонец в Сагар, порванный волками в лесах под Новгородом… Жалко парня, но жизнью своей он расплатился за то, чтобы магам стал известен замысел светлейшего князя Черкасского о приведение в действие Немого Заклинания. Для чего ему это нужно, я не знаю, но свое дело я сделал — оповестил магистров магии о готовящемся событии. Теперь пусть они думают, как поступить далее. У них головы большие, не то что у нас, простых камер-юнкеров.

Теперь следующее. Катерина Романова, обнаруженная мной в заброшенном лазарете в состоянии умственного расстройства. Ну, или помешательства — тут уж кому как угодно. Девушка славная, весьма недурна собой и очень ухоженная, что говорит о том, что она не простых кровей.

Если не соврала насчет своего имени, то она из весьма знатного рода, хотя и не особо древнего. Новгородские и Московские Романовы с ней в родстве. А вот о Питерских Романовых я ничего не слышал, хотя моя новоявленная «кузина» уверяет, что она именно из Петербурга.

Ладно, об этом я еще подумаю, да поспрошаю осторожно у знающих людей. Может и найду ей родственников. Опять же, в этом свете наш предстоящий визит на ассамблею в усадьбу князя Бахметьева выглядит весьма полезным. Туда приглашено огромное количество питерской знати, и если Катерина в самом деле благородных кровей (а я в этом уверен), то очень может быть, что кто-то из родни ее там признает.

Хорошо это или плохо, судить пока сложно, но одно я знаю совершенно точно: в обиду я ее не дам.

И теперь третье: сама грядущая ассамблея. То, что генерал-полицмейстер Шепелев не сможет нынче вечером на ней присутствовать — это, конечно, на руку. Сие позволяет мне взять с собой на мероприятие свою «новгородскую кузину». Но как-то боязно мне одному там быть от лица всего сыскного приказу! Значит, один там за все и отвечать буду.

А вот как явится на эту ассамблею светлейший князь Черкасский! Или того пуще — сам государь-император со своей государыней Марией Николаевной, в девичестве Магда фон Ингельштром, сагарская прынцесска. В России ее не особо жалуют, потому как язык толком выучить она так и не сподобилась, да и наследника по сию пору родить не смогла (хотя, тут уж неизвестно чья больше вина — ее личная или же государя). Но, с другой стороны, и недовольства большого она не вызывала, поскольку личностью была тихой, беззлобной и почти совсем незаметной. Словно и не было ее вовсе.

Не дай бог чему случиться на ассамблее при императоре! Хотя, безопасность государя в ведении Тайной канцелярии, и я к ней никакого отношения не имею.

Рассуждая таким образом, я незаметно для самого себя и задремал. Ненадолго, впрочем. Проснулся от того, что меня кто-то теребил за плечо:

— Алёшка, проснись! Сумароков! Да проснись же ты!

Очнувшись, я приподнял голову. Рядом стояла Катерина, завернутая в одеяло — только глазюки торчат наружу.

— Катерина, ты что ль? — Я сел на кровати. — Что опять?

— Беда, Алёшка!

Я покосился на шпагу, которую оставил на столе, и прислушался. В доме было тихо, только через открытое окно доносились звуки с улицы: громыхала по булыжнику телега, где-то в соседних домах орали друг на друга коты, кто-то пьяно кричал.

— Какая еще беда? Ты почему в таком виде?

— Я платье не могу надеть!

— Это почему еще? — все еще ничего не понимая, я растер кулаками глаза.

— Там корсет затягивать надо. А я не могу сама, там без помощника никак не обойтись!

Я поднялся со скрипнувшей кровати. Катерина стояла передо мной и хлопала густыми ресницами. Мне вспомнилось, что сестрам в этом деле обычно помогала прислуга. Были у нас специальные девки для такой надобности. Или же они сами друг другу помогали. Вот только девок таких я в своем доме не держал, поскольку без надобности они мне были — в затягивании корсетов я не нуждался.

Но что-то делать с этим определенно было необходимо. Не идти же Катерине на ассамблею с незатянутым корсетом! Это дома она могла обвязаться тряпкой поперек — и все дела. Но если она в таком виде явится на ассамблею — чести это ей не сделает. Боюсь, позор на нее ляжет на всю оставшуюся жизнь. Могу себе представить заметку в «Петербургских ведомостях» о том, как девица Романова явилась на ассамблею в усадьбу князя Бахметьева с распущенным корсетом. Очень плохую услугу я ей окажу, если возьму с собой в таком виде!

Велев Катерине отправляться в свою комнату (теперь я даже и не вспоминал, что комната на самом деле была Олюшкина), я спустился вниз и вышел из дома. Проследовал на улицу и уже там осмотрелся.

Невидимые коты так и продолжали грозно орать друг на друга, но местонахождение свое ничем не выказывали. Двое пьяных мутузились в пыли, а какая-то баба с ведрами пыталась их растащить. На углу улицы сидела девка-цветочница и время от времени визгливо кричала: «Цветы! Берите цветы!» Замолкала на какое-то время, а затем вновь принималась визжать: «И щавель! Берите свежий щавель!»

Я подошел к ней и остановился, уперев руки в боки. Девка сразу замолчала и уставилась на меня снизу-вверх испуганными васильковыми глазами. Было ей лет тринадцать. Из-под белого платка выбилась русая прядь и упала ей на конопатый нос. Девка то и дело дула на нее, но прядь упрямо возвращалась на нос.

— Цветочки, барин? — предложила мне девка и протянула маленький букетик.

Я помотал головой.

— Тогда возьми щавель! — она протянула мне другой букетик, но уже из щавеля.

— На кой черт мне твой щавель? — спросил я недовольно.

— Пирожки сделаешь. Вкусные. У меня мамка делает, мне нравится.

— А ты чья такая?

— Мамкина.

— Имя твое как?

— Прасковья. Парашка, знач-ся.

— Пошли со мной, Парашка. Работа для тебя есть.

Парашка вцепилась в свою корзинку и уставилась на меня испуганно.

— Не пойду, барин! — пискнула она. — Хоть режь меня, не пойду!

Я озадаченно сдвинул брови.

— Это почему еще?

— Ты меня в свой дом заманишь, вином колдовским опоишь и оженишься на мне. А я и отказать не смогу, потому как ты вон какой красивый. Так и останусь я у тебя — вино пить и ублажать тебя всячески. А там и детки пойдут, да немало, штук восемь. А что? Я девка справная, здоровая, нарожать много могу! А мамку мою кто кормить будет? Помрет она без меня совсем… Нет, барин, не пойду, и не уговаривай!

Я даже опешил от такого неудержимого потока девичьих фантазий. Руки в стороны развел, но слов не нашел и вновь опустил их бессильно. Только что я был молодой и вольный камер-юнкер, помощник генерал-полицмейстера, и вдруг стал отцом огромного семейства с пьяницей-женой.

— Что притих, барин? Цветочки покупать будешь?

— Замолчь, дуреха! — прикрикнул я. — Бери свою корзинку и топай за мной. Никто тебя трогать не станет. Кому ты такая нужна? В доме барышне помощь требуется, корсет затянуть надобно. Умеешь корсеты затягивать?

— Сама не затягивала, — честно призналась Парашка. — Но видеть видывала, как это делается. Там ума много не надобно, только силушка. А силушка у меня есть! — она подняла кулачки и потрясла ими, показывая мне свою силушку.

— Иди за мной…

— А букетик купишь?

— Да куплю я твой дурацкий букетик! Всю корзинку куплю! Давай ее сюда!

Я забрал у Парашки корзинку, сунул ей взамен мелкую монету, и мы пошли в дом.