Кремль 2222. Юго-Восток

7 КИО

Тут бы нам с рыжим к Хасану бы свернуть. Или лучше домой пойти. А чо, дома всяко лучше, чем вонь с Пепла нюхать. Но я чо-то про маманину просьбу вспомнил. А эти двое как раз вход в лавку пасечников загородили.

— Ты глянь, никак вояки пожаловали! — толкнул меня в бок рыжий.

Мог бы не шипеть, ешкин медь, я не слепой. А кио уж точно не глухие. Батя говорит, они в три раза лучше нас слышат и видят. Одинаково стриженные, в военной форме, и даже на морду почти одинаковые. Спереди на грудях — бирки с номерами, ремни, подсумки, всякие приспособы на них. И железо тонкими жилками сквозь кожу лезет, аж противно. Глянули на нас криво.

И тут я понял, кто за мной следил. Только я тогда не догадался, что они нас давно караулят. Что все нарочно подстроено, ага.

— Вам нельзя входить, — сказал парень с номером «сто шесть» на кармане. То есть там и цифры, и буквы, имена у них — в жизни не выговоришь. Но я три последние запомнил.

— Славка, кто, кроме пасечников, умеет в Полях Смерти всякую дрянь прожигать? — зашептал рыжий. — Никак вояки принесли на прожиг клинки новые. Или еще что похуже…

Это уж точно, подумал я. Чем они, ешкин медь, еще торговать могут, клюквой, что ли? Хотя… дядька Прохор у кио два бинокля купил, было дело. Дык до того — защитку у них брали и резину водолазную теплую, чтоб колодцы чинить, да не промерзнуть. Свою лавку кио редко открывают — не торговцы они, на базаре сидеть не любят.

— И откудова у вас така форма крепкая? — завистливо протянул Голова. — Нам бы такую, да, Славка?

Кио молчали. Издалека на нас стал поглядывать народ. Двое хотели тоже к пасечнику в лавку, так развернулись — и деру. С вояками никому связываться неохота. Огнем плюнет — без хари останешься, ага. А я стал думать — когда и что я с ними не поделил. Дык вроде ничо им не должен. Страшновато маленько с ними спор затевать. Но отступаться было поздно. Стыдно, люди видят. Откашлялся и говорю так вежливо, культурно:

— Слышь, тупорылый, жопу подвинь. Не один ты за медом пришел, ешкин медь.

Вояки — они странные. Иногда их по целому месяцу не видать, и никто не знает, где живут, где харчи находят. Но курей и поросят точно не разводят. Мужики старые толкуют, что у кио по городу несколько схронов есть, но к себе в гости не зовут. А к нам на базар приходят, когда на Пепле или еще где поблизости Поле Смерти зашевелится. Или если новое появится. Уж такой у них, у кио, интерес.

— Хомо, тебе лучше уйти. Пока есть чем ходить.

Это сказал Сто девятый.

Ох, до чего я их речь поганую не терплю! Вроде как русские слова, а выходит наизнанку. Инженер Прохор говорит, это потому, что кио — переделанные. К примеру, тот, что нам бинокли продавал, он не стареет. Лет двадцать прошло, а тут дядька Прохор того же удальца на базаре встретил. По номеру вспомнил. Не постарел, пес огнедышлый.

— Да кто ты такой, гнида пятнистая, чтобы в чужую лавку вход запирать? — Я сунулся, они плечами сдвинулись. Тулова у них жесткие, кулаком хрен пробьешь. Ну, думаю, сейчас врежет — и конец мне. Из соседних лавок торговцы повылазили, шумят, гадают, кто кого.

— Слава, не цепляйся, — пискнул Голова.

— Хомо, ты будешь ждать, — проскрипел Сто девятый, — пока мы не закончим здесь дела.

Я подошел к кио вплотную. Совсем вплотную не подойти — он руку выставил. На полбашки выше меня ростом, стоит прямо, будто кол проглотил. Нос ровный, челюсть будто из камня резана, глаза пустые, а губы вроде как ухмыляются, ага. Уж такие у них морды, у вояк. Ну и как я мог не цепляться, видя такую вот морду? Да я ему сразу захотел башку в плечи забить! Но мы ж на базаре, потому я сдержался. Я же не такой, как Бык. Вот Бык — он некультурный, он бы уже топором промеж ушей заехал.

— Хорошо, — говорю, — подожду. А вы чо обнялись? Вы другу дружке штыками пока жопы подрочите, а я подожду. А потом пойдем на пустошь, что ли?

Я понадеялся — может, кинутся. Тогда закон базара за меня будет. Но не кинулись. Вояки, ешкин медь, они и есть вояки.

— Согласен, — Сто шестой выдавил наглую ухмылку. — Я не буду тебя убивать, хомо. Но ты станешь калекой.

А вокруг уже народ собрался. И наши с Факела, и чужие. Дык мои слова-то слыхали, все теперь, воякам не отвертеться. И мне не отвертеться. Мне бы, дурилке, сообразить, что нас нарочно обставили, эх. Неужто прав батя, когда говорит, что нет во мне сра… сра… ну это, мышления сра-нического. То есть сра-те-гического, о, выговорил. В ком это сра… короче, ешкин медь, вот Голова так умеет мыслить, про завтра, и про год вперед. А я — ни фига.

— Эй, твердый, будешь биться?

— Твердый, мы на тебя поставим!

— Рустем, сколько можно ставить на кио?

— Э, беру только вечный металл! Нэ суй мине свои медяки!

Из контейнера вышел третий вояка. Сто второй, видать командир ихний, ага. Башка лысая, в жилках блестящих. Сколько ж в нем металла, ешкин медь! Кио вышел с пустым заплечным мешком, мешок знатный, с мягкими лямками, у нас таких нет. Он будто подслушивал. Умеют они, кио, промеж себя без слов говорить, нам бы так!

— Хомо, кого из моих бойцов ты вызываешь первым?

— А мне по очереди некогда. Обоих зараз давай.

— Славка, маркитанты против тебя деньги собирают! — взвыл рыжий.

Тут я маленько задумался — почему против меня? Выходит, заранее меня хоронят, что ли? Не, Рустем не дурак, он хитрит что-то!

— Не галди, — сказал я. — Голова, ты чо, дурной? Не понимаешь разве, мне уступать никому нельзя. Что люди скажут? Сын дьяка Назара жабы испугался?

На морде Сто второго — божья благодать, как маманя говорит. Кио, они такие, не ржут, не плачут. Тут ко мне дядька Прохор протиснулся, наш инженер главный. Сам тоже с охраной, ага.

— Твердислав, не дури! С кио нельзя драться.

— Это почему?

— У них же… — Прохор взял меня за ухо, притянул ближе. — У них кольчуга под кожей, не побьешь ты его!

— Дядя Прохор, ты мне не мешай, ладно?

Пасечники на шум вылезли. Старичок тот, с пчелиным гнездом на загривке, и другой, помоложе. Щурятся, будто со сна. У старого по плечам пчелы ползают, ага. Не простые полосатики, а ихние, серые твари, ешкин медь, с полпальца длиной. Но тут старикан заметил, как я смотрю, зубом щелкнул, и пчелы разом в гнездо улезли.

— Отшельника! — заголосили вокруг. — Отшельника зовите, бой судить!

Кио пошли втроем, народ расступался, бабы охали. Нео тоже следом увязались, на ходу вшей давят, кости грызут. Давненько никто на пустошь не ходил, отвыкли, что ли. За частоколом патрульные на нас вылупились, ага. Контейнера горами валялись, и тут, только белый песочек сменился рыжим, муравьиные кучи появились, букашки всякие. Ржавела тут земля, глубоко ржавела.

— Славка, не нравится мне это! — бурчал Голова. — Никак их подговорил кто!

— Ничо. Полялякаем маленько. Ты не галди, лучше маслица мне разыщи.

Я, размяться чтоб, пару разов кувыркнулся, арматурину с бетонной сваи выдернул, вокруг локтя закрутил. А чо, воякам-то разминаться не надо!

Вообще-то, тут совсем не пустошь. Круг такой бетонный, что ли, развалился на несколько частей, но пока держится, хотя травка растет и песком присыпало. А рядом, на толстых опорах — кусок бетонной дороги висит. Батя говорит, что в круге внизу когда-то этот… вертолет сажали. Может, и правда. Может, прежде люди и летали на машинах по воздуху? Кто ж теперь скажет?

Голова прибежал с кружкой масла. Не знаю, из чего его давили, но вонючее, ешкин медь! Ладно, ничо, сказал я, сойдет. Сто шестой и Сто девятый сняли с себя пояски, подсумки лишние, но форма им, видать, не мешала.

— Парень, их же двое на тебя одного, — приметил кто-то шибко глазастый.

— Кто же за него одного хоть гайку поставит? — засмеялись в толпе.

— На твердого хомо рубль к пяти, рубль к пяти, — промеж мужиков шнырял чернявый такой, подголосок у Рустема, деньги собирал.

Я скинул кольчугу, облился маслом. Народ затих. Только нео хрящами хрустели.

— Вы что, не видите? Он же твердый!

— Ни хрена себе! Да они же в люльках мрут!

Тут слышу, Голова за меня вступился. Поймал за бороду того умника и говорит:

— Хотишь, я тебя, зараза, в люльку уложу? Будешь до смерти под себя серить да тряпку сосать. Потому как зубов у тебя, зараза, не останется.

Заржали все, кроме кио. Заржали и тут же стихли. Толпа развалилась, будто ножиком резали. Подручные Рустема стали прятать деньги, ага, и сами за спины других попрятались. Получилась дыра, и никто в ту дыру носа сунуть не посмел.

Потому что пришел отшельник.