Кремль 2222. Юго-Восток

34 ЗАПАСНОЙ ВЫХОД

Теперь я их хорошо слышал. То, что слышал, вовсе мне не нравилось. Похоже, будто жуки ползут, очень много жуков. В Капотне было такое пару раз, я еще мальцом бегал. Жуков летом ветром наносило, всю зелень тогда пожрали, хрустели, чавкали.

— Все к стене, — рыкнул я, — Голова, держи левый фланг, Чич, в центр!

— Света мало. Не вижу ни хрена!

— Огнемет — к бою!

«Я тебя предупреждал, красавчик, — оставил бы девку наверху…»

Самое поганое — я пока не понимал, с кем придется драться. Казалось, шебуршит со всех сторон. Мы топтались на рельсах, прямо под открытой решеткой, с голой девкой и ее матрасом. Там была приступка между двумя решетками. Иголка бы там могла удержаться, я бы нипочем не поместился.

— Чич, чо за баги такие?

— Их по-разному зовут, — отшельник скинул выворотку, здоровой рукой взялся за посох. — У них, красавчиков, матка есть, глубоко в земле сидит. А эта погань, они вроде солдат, мозгов почти нету. Н-да, не думал я, что сюда добрались. Быстро плодятся, жуки поганые. Слушай, факельщик… нам не отбиться. Попробуй дверь сломать, может, наверх ход уцелел.

Чич чо-то такое сделал с посохом, я не уследил. В толстом конце выскочили вдруг острые косые лезвия, прямо как секиры из старинных книжек. Наши кузнецы таких не делают, непривычно, что ли. Но Чич, похоже, ловко управлялся.

— А может, назад добежим? Веревку-то мы так и оставили висеть, — рыжий хоть маленько струсил, но все делал верно. Баллоны снял, горелку подпалил. Двустволку прислонил к стеночке, патроны красиво так расставил и самодельные гранатки три, а теперь снаряжал самопалы. Иголке тоже сунул работу — она пихала шрапнель в самый большой самопал.

— Назад не добежим, а веревку они уже нашли, — вздохнул отшельник. Он сгибал и разгибал свою новенькую руку, грустно так глядел. Дык ясное дело, обидно вышло. Столько лет жил шам без руки, вдруг такая удача подвалила, нужную желчь отыскал, и на тебе — с новой рукой погибать! — Назад не добежим, — повторил Чич. — Они быстрее бегают. Твердислав, постарайся решетку выломать. Хоть какой путь.

Я ему поверил, кинулся наверх к голой девке с матрасом, что выход прикрывала. Шуршало все ближе, а потом стало тихо. Гады затаились во мраке. Может, боялись нас маленько, а может, ешкин медь, команды ждали. У нас светили три факела, Голова еще два зажег, последние, что ли, в щели повтыкал. Еще лампа закрытая с фитильком, но с нее толку совсем мало.

— Славушка… мне страшно, — призналась Иголка.

Я влез по мокрой стенке, толкнул решетку. Она загудела, закачалась, даже открылась маленько. Но что-то привалилось с той стороны, мешало. Я стал толкать со всех сил, не поддавалось. Рука у меня толстая, сквозь прутья не лезла. Разогнуть прутья не получалось, упереться не во что.

— Славка, давай сюда!

Баги начали стучать. Тихо сперва, потом все громче. Вроде как в барабаны, только барабан с бычьей кожей звонко гудит, а тут — скрежет, в ушах свербит. Потом оказалось — гады себе по панцирям топорами молотили.

— Не бойся, милая, — я спрыгнул взад, поднял Иголку на руки, сунул туда, между решеткой и дверью. Там на узкой приступке она могла удержаться. Странно, но Иголка впервые не стала спорить, не спрыгнула обратно. Это меня напугало больше всего. Она словно чуяла, куда мы вляпались.

Баги все еще поджидали, стучали, колотили себе по твердым бокам. Мне почудилось — с той стороны, где четыре лестницы наверх, промелькнуло что-то большое, почти с человека ростом. Но пробежало не по полу, а по потолку. Потом еще — следом. И еще. Длинная такая тварюга, вроде жука, ноги я сосчитать не успел.

— Славка, ты видал, зараза какая? — зашептал Голова.

Пламя на факелах разом качнулось, где-то тонко свистнуло, вскрикнула Иголка. Баги кинулись на нас всей толпой.

Они походили на жуков. Или на скорлопендр, только в три раза больше, ага. Но самое гадкое — морды у них здорово на пьяные хари наших мужиков смахивали. Прямо смотреть противно. Ноги я после посчитал, уже когда зарубил целую кучу. Шесть ног, ага, ну ни за что не поверю, что Спаситель мог такую гадость придумать. Хотя Любаха моя деток в школе учит, что Спаситель всякую тварь на земле придумал, и всякую тварь любить положено.

Багов любить шибко не хотелось.

Это мне сперва показалось, что они глупой толпой нападали. Может, по отдельности они и глупые, но их кто-то умный направлял. Справа из тоннеля бежали прямо по потолку, в колонну по три, и так же, ешкин медь, по полу.

— Ну держись, суки! — Я окрестил печенег и открыл огонь.

Жаль, конечно, что тупой кио половину патронов на обезьян угробил. Осталась одна коробка, и та очень быстро кончилась. Но штук тридцать гадов я положил. Ну и морды же у них были, в жизни таких красивых не видал. Чич не соврал — спины как у жуков, шеи точно из кусков собраны. А лапы спереди — с когтями, никакой нож не нужен. Но они все равно бежали на нас с кривыми ножами, пиками и короткими топорами. Под пулями взрывались желтой кровью, ногами скребли, друг дружку резали…

Я то поверху стволом водил, то понизу. Кажись, орал что-то, сам потом не вспомнил, да и не слыхать было. Позади Голова самопалы разрядил, один за другим, шесть раз. Потом самопал закашлял.

А потом у меня патроны кончились.

Порохом завоняло жутко, гильзы через меня полетели — и все за шиворот рыжему. Рыжий как раз на ручной бомбе хвостик запаливал, забретенье у него такое, все никак применить не мог. Вот и применил, ешкин медь.

От горячих гильз подпрыгнул, бомбу в лужу выпустил. Та зашипела — и потухла.

— Славушка, они по потолку лезут!

— Да вижу я, вижу, ешкин медь!

Первый натиск мы, кажись, отбили, у меня аж зубы после печенега стучали. Баги валялись в куче, шевелили лапами, многие так и не выпустили из клешней топоры. Те, что уцелели, ловко так взад уползли, я даже не услышал.

— Славка, помоги самопалы зарядить!

— Они ушли? — Иголка подпрыгивала, ногой мне в спину долбила. — Эй, парни, они сбежали, да?

— Скоро вернутся, — мрачно заявил отшельник. — Слышишь, Голова, попробуй подорви решетку.

— У меня всего три бомбы.

— Они тебе здесь не помогут. Баги не отступят, пока цел ихний главарь, или матка, как хошь обзови. Ни хрена им не страшно, хоть все полягут.

— Дык… чо же за гадость такая? — Я схватил меч, издаля потыкал ближайший труп. Живот у твари мягкий оказался, меч насквость прошел. Зато с боков, и особливо со спины — не разрубить. Ну дела, я меч воткнул, а он, хоть и дохлый, четырьмя лапами в клинок вцепился! Рыжий как завопит, напугался, ага!

— Голова, дай бомбу, тебе сказали!

— Да сам я, сам! — и полез наверх, заряд поджигать.

Еще до того, как бомба рванула, баги кинулись на нас. Вторую атаку они затеяли хитро. Сперва отвлекли с флангов, а потом пустили третью армию, промеж красивых колонн, прямо со станции.

Чич выступил вперед и лихо замахал посохом. Я с арбалета стрельнул, откинул, некогда тетиву тянуть, да и без толку. Голова швырнул две бомбы, вправо и влево. Эх, здорово им досталось!

— Братва, ложись, ухи зажимай!

Я подмял Иголку. Ох, ешкин медь, как же они корчились, первые ряды славно порвало на мясо. Возле нас нога чья-то свалилась. Тулова нет, а нога копьецо держит и дрыгается, ну и живучие! Верещали они дико, похлеще поросят на убое! Иголка дрожала вся, я ее погладил, сам вскочил, долго валяться некогда. И тут рванула бомба, которую рыжий запихал в решетку.

— Берегись, Славка!

На меня посыпались сверху. Успел меч схватить, двоих отмахнул, еще одному с развороту башку пополам раскроил, четвертому в брюхо ткнул. Голова тоже выхватил клинок, заряжать уже было некогда.

Чич махал посохом с такой скоростью, что посоха было не видать. В другой раз я бы полюбовался, ага. Кто бы знал, что тихий гадальщик Чич так умеет со сталью обращаться! Баги летели от него клочьями. Отшельник запрыгнул наверх, на порожек, что над рельсами. Баги лезли на него с потолка рекой, жуть какая, но он не сдавался. Вокруг Чича получилось пустое место, куда ни один жук не мог втиснуться, отшельник им мигом лапы и головы срубал.

«Твердислав, решетка, скорее…»

А мне никак не отвернуться, прут и прут. Один наглый, на две ноги встал, а в каждой из четырех лап — по зубастому ножу зажато. Храни меня Факел еще раз такое увидать! За первым наглецом и другие поднялись. И сразу стало ясно, что когда-то ихние деды тоже были хомо.

— Иголка, не лезь!

Иголка поднесла запал, жахнула с двух стволов, самопал чуть из рук у нее не вырвало. Видать, пороху много положила, не обучена с оружием. Но вышло славно, двоих откинуло.

Но они не отступили, задние налезали на передних, перли прямо по разорванным трупам. У меня ихняя поганая кровь уже по сапогам текла. Весь проход между стенкой и перроном ихними телами забило.

— Голова, огнемет!

— Ну держись, сволочи!

Эх, жарко полыхнуло! Рыжий бензин берег, короткими бил, в баллоне всего секунд на пять оставалось. Баги маленько попятились, передние факелами разбегались. Ух и воняло от них!

Пять секунд, ешкин медь. Я уже на стенку запрыгнул, и давай решетку трясти. Открывайся, милая, открывайся же! Прутья помяло, вроде подается, а за ней — темнота, вдруг тупик?

— Бегут, бегут, сволочи!

— Урра, наша берет!

Чич стоял на перроне, вроде как понурившись. Загрустил маленько, что ли. Вокруг него хрустели и визжали покалеченные жуки. Голова пустил последнюю струю огня по потолку станции, подпалил еще штук шесть.

И все, огнемет затих.

Но баги почему-то не наступали. Штук двадцать застыли на задних лапах, передними они готовились метнуть копья. Если бы метнули разом — конец нам. Но они не метнули. Голова застыл, мечом замахнувшись. Иголка застыла с топором. Зашипел и погас факел.

«Живее, красавчик… я не могу их долго держать…»

Влез я в дыру плечом. Поднатужился, сдернул с петель решетку. Ох и здоровущая, чуть себе ногу не отдавил!

— Факел дайте, скорее!

Еще один потух, стало совсем темно. Жуки шуршали совсем близко, лязгали зубами, или что там у них. Иголка на цыпочки встала, сунула мне масляную лампу свою. За решеткой начиналась лестница вверх, по кругу заворачивала.

— Скорее, все сюда! — Иголку первую втянул.

Голова стал бурчать, что печенег бросать нельзя и огнемет тоже жалко. Эх, забил бы ему башку в плечи, да некогда. Еле успели все залезть, отшельник на руках повис, изо рта пена капала.

— Живее, наверх, не… не удержу…

Я их всех вперед толкнул, за собой решетку наружную потянул. Ту, что с девкой и с матрасом, ага.

— Голова, чем прихватить?

Хорошо, что у меня друг такой умный! Завсегда у него в запасе полезные штуковины есть! Вот и сейчас потянул откуда-то с пояса гибкую такую железяку.

— Это цепь, давай наматывай!

Баги очнулись, с воем кинулись, да поздно. Мы с рыжим еле успели взад откинуться, когда вся орава на решетку полезла. Скрежещут, когтями металл царапают, ешкин медь, но нас достать не могут. Натянул я цепь на штырь, из стены торчал, должно пока удержать.

И — рванули наверх.

Сколько кругов пришлось по лесенке сделать — я и не считал, аж в башке закружилось. Мешок со жратвой внизу остался, самопалы потеряли, куртки теплые. Отшельник суму тоже позабыл, только с посохом боевым не расстался. Из носа у Чича кровь лилась, рукавом утирался. Иголка все чаще садилась, отдышаться не могла. Она лучше нас имущество сохранила, коробки свои и баночки.

Голова на ружье опирался, хромал сильно. Один арбалет сумел спасти, пороху немножко.

Наконец в перегородку уперлись. Хилая, дырявая.

— Ты глянь, кажись, свежим воздухом потянуло?

— Дай я первый!

— Ой, был тут один такой первый, теперь носки в углу вяжет!

— А ну, не галдите все!

Притихли вроде, даже Чич перестал себе под нос гундосить. Я харю подставил, маленько башкой покрутил… ну точно, ешкин медь, из щелей вроде как листьями прелыми запахло. Чего тут жалеть, зажгли последние спички, быстро замок сбили. Очутились в круглой комнате. Посередке дыра была здоровая, с вентилятором, только лопасти прикипели, не крутились. Сверху откуда-то вовсю текла вода, бетон по стенам раскрошился, зарос серым мхом. У решетки вентилятора на сыром полу догнивали несколько скелетов. Мало что от них осталось, кости всюду валялись, куски резиновой защитки и засохшие всякие букашки.

— Это баги их погрызли? — Иголка маленько задергалась, уж больно ей жуки не по нраву пришлись, ко мне прижалась, ага. — Здесь опять эти твари! Я слышу их запах, они нас догоняют!

— Не бойся, это обычные крысы, вон зубья мелкие, — я подобрал чью-то бывшую ногу, оглядел следы укусов.

Рыжий ногу у меня отобрал, на что любопытный, хлебом его не корми, дай покопаться в какой падали антиресной. Тут же в самую кучу полез, ножом поковырял.

— Ты глянь, грил я вам — вражьи это защитки, вона и буковки вражьи на кармашках. Видать, дверь заклинило, выбраться не смогли.

— Сдохли — туда и дорога, — сплюнул Чич.

— Любишь ты людей, отшельник, — похвалила Иголка.

— Особливо с редькой и щавелем, — согласился Чич.

— Какую дверь? — спросил я. Больше всего я напугался, что из этой круглой комнаты нет выхода. Но наверху был люк. Круглый и трухлявый.

Тут мы друг на дружку поглядели — и заржали. Сил нету, упали, ноги не держат, свалились — и ржем. После боя и не такое бывает.

— Ну чо расселись? Долго ляля будете? — спросил я.

Сам встал, плечом на люк навалился, крышка захрипела, заскрипела, еле сдвинулась.

— Ну-ну, отошел бы, не то родимчик схватишь, — заржал Голова. — Погодь, мы ее, заразу такую, маслицем, маслицем…

Все же хорошо, когда друг у тебя такой умный. Я бы не додумался масло для машин за собой таскать. То-то у рыжего в карманах куча добра!

Подождали, навалились хором, завизжали колесики, крышка поехала. Далеко не уехала, правда, но мы протиснулись, ага.

— Тут ступеньки, лестница наверх!

— Ешкин медь, можно не орать?

— Ой, мальчишки, там свет, свет!

Свет — это здорово. Побежали мы, точно коровы дурные, хотя сто раз ученные. Дык соскучились по солнышку-то!

— Вот черт, как отсюда выбраться-то?

— Славка, подсади меня, я в ту дыру поглядю.

Лестница кончилась, вылезли в такое место, навроде круглой башни для стрельбы. Наверху — окошки и решетка толстая. А снизу воздух свистит. Ну чо, ясное дело, вентиляция для метро. Эх, думаю, попали в переплет, без инструмента хрен эту выломаешь! Гранат-то больше нет.

Я рыжего поднял, он схватился за решетку и… уронил мне ее на башку. Хорошо, что я твердый, другому бы точно мозги отшибло. Решетка-то хилая оказалась, ага. Всю харю мне ржавчиной засыпало, Голова задергался, давай меня ощупывать и причитать. Ну чо, поржали вместе, я его второй раз подсадил. Голова башку в дыру высунул и затих, ага. Я говорю — эй, ты чо, ловко так устроился, ногами некультурными мне в харю тычешь, а сам заснул?

Вдруг всхлипнул кто-то вроде. Я сперва даже не понял, дык не каждый день мой друг слезу пускает. То есть, если честно, вообще никогда рыжий не плакал. А тут дрожит, будто поганок переел, и щеки мокрые.

— Ты чо, ты чо? — напужались мы с Иголкой, сняли его вниз. А этот дурень то ржет, то плачет, не разберешь.

— Там… там… — бормочет, зубами стучит и скалится.

Ясное дело, прислонил я его в уголке, не бросать же человека, если он поглупел. Я ружье к стене подставил, Чича наверх выпихнул, затем Иголку и сам нос высунул. Ничего особо не видать, сыро, тени мокрые, дома вокруг или чо. Кажись, рекой близко пахло и всякой дрянью незнакомой. Но я разбираться не стал, небо вижу — и то здорово!

— А ну, красавица, помоги мне маску застегнуть, — забормотал отшельник. Непонятно мне было, чо он вдруг харю решил закрыть, застеснялся, что ли. В тоннеле без тряпок своих обходился, а тут вдруг застенчивый стал, ага.

— Ты видел? Ты видел их? — обхватил меня внизу Голова.

— Ты сильно не волнуйся, — сказал я ему. — Сиди тихонько, щас выберемся, тебе Иголка травки заварит, чтоб прослабило.

Но рыжий не унимался. Вскочил, помог остатки барахла поднять. А сам — то ржет, то плачет. Ладно, решил я, бывает, что и с детства дурачками рождаются, и ничо так, к простой работе способные. Жаль, конечно, рыжего, умный он был и механик самый толковый на всей промзоне…

Вылез я сквозь дыру — а наружи темно. Голуби жирные вокруг ворковали, потревожили мы их, что ли. Оказалось, мы высоко над землей вылезли. Внизу — хлам всякий, мусор, кусты, а мы вроде как наверху башенки голой. Я сразу понял, что вокруг нас завод. Агроменный заводище был, может, почти как наш Факел, только порушило его здорово. Может, био прошлись, а может, бомбами какими так разровняло, вроде улиц получилось. Хотя ясно, что прежде улиц вовсе не было, а цельные здания стояли.

— Славушка, Славка… — Иголка вдруг заикаться стала. Обернулся я — ешкин медь, плачет. Напужался я маленько, вдруг она, как рыжий, поглупеет? Ну чо, первым делом за меч я схватился, к Чичу сунулся — мол, кто жену мою забижает? Кроме Чича, больше некому, только он в мозгах ковыряться умеет. А Чич сидит на краю башенки, ноги свесил — и ржет. А после и Иголка хихикать снова начала. И рыжий изнутри до оконца дотянулся, гогочет. Надо мной ржут, что ли?

Но смеялись не надо мной. Просто я не видал еще того, что видели они, Чич обзор заслонил.

Далеко впереди виднелась зубчатая красная стена. Почти такая, как на картинке в древней книге. Только эта стена была вся в пробоинах, заплатах и обгорелая. На стене торчали агроменные башни, там горели костры. По стене туда-сюда бродили люди с оружием, отсюда они махонькими казались. Рядом текла Река, из нее торчали куски моста.

— Это чо? — глупо спросил я. Вроде громко спросил, а вышло — точно каркнул. В горле пересохло, что ли.

— Это Кремль, красавчики, — сказал Чич.

— Мы нашли его, Славушка? — Иголка обняла меня. — Мы нашли, нашли…

— А вдруг ошиблись? — спросил умный Голова.

И тут далеко за красной стеной ударил колокол. Он бил и бил, звук густой, сладкий такой, аж волосы дыбом.

— Не ошиблись, — я поцеловал Иголку. — Здесь он, оплот Руси, оплот Спасителя.