Кремль 2222. Юго-Восток

6 БАЗАР

— Я без тебя не пойду, — заявил Голова. — Он тебя зазывал.

— Хасан? Нас обоих, что ли? — Я отложил пилу.

Рука почти онемела, а проклятая труба не желала сгибаться. Труба попалась из доброй стали, в палец толщиной, ешкин медь, пилу я почти затупил. Хоть это не дело для охотников — завод на куски резать, но ротный всех свободных за трубами послал. Берегиня Ольга верно вызнала — пришел с севера караван чужих маркитантов, столько труб заказали, что нам и за три дня не нарезать. Они, как всегда, из пластика просили, но берегини не дали. Вроде за сталь удалось берегиням коняшек и патронов сторговать.

— Слушай, здеся ты намаяться успеешь, а тама удача сплывет, — рыжий засвистел. Это он умеет, свистеть да загадками говорить.

— Дурень ты, Голова. Ну какая от торгашей удача?

Я запрыгнул на трубу. Она скрипнула и согнулась. Наконец-то! Просунул ладони в теплый рваный пропил, навалился, аж плечи затрещали.

— Ну ты здоров, зараза! — заржал рыжий, когда труба оторвалась.

— Ладно, пошли, что ли, — сказал я. — Только у ротного отпрошусь да мешок захвачу. Маманя еще давно просила у пасечников медка прикупить.

Эх, лучше бы я про мед забыл!

От Факела до базара вроде недалеко, да кружить приходится. А чо, промзона большая, и за каждым углом патрули не уследят. Всякое случается, так что лучше по надежным тропкам идти. Сперва мы клепаную стену миновали, где полимерные цеха. Стену мой батя клепал, когда в моих годах был. В стене узкие калитки, поверху пики наварены, метров шесть будет. Для био это, ясное дело, ерунда, но помельче кто — зубы обломает!

После в трубу полезли, так оно маленько надежнее, чем наружи харями сверкать. Труба широкая, ага, трое разминутся. На выходе двое патрульных с пищалью и огнеметом. Как положено, издали тайное слово спросили. Из трубы мы выбрались — и на мостки. Мостки высоко над землей, на столбах прикручены. Вот здесь серьезная у нас оборона, и всяким там маркитантам лазить сюда заказано. Чужаков через главную проходную водят, тоже по трубе, нечего им глазеть! Голова тоже тут не бывал, глаза выпучил.

— Чо, дурень, — говорю, — ни хрена не понимаешь в нефти?

— А ты больно много понимаешь! — А сам аж затрясся. Он, когда гору железяк старых видит, завсегда трясется, будто его крысы бешеные покусали.

— Ясное дело, — говорю, — чо тут не понимать. Вон там — ка… этот, ка-тилизатер. А вон там этот, как его… крекинг был. Вишь, длинные башни ломаные валяются. Они и есть — крекинги.

Голова уставился на меня с большим уважением. Ясное дело, откуда дурню с Автобазы такие умные слова знать? Я-то по таким словам грамоте учился.

— Славка, а для чего это — ка-ка-ли… как дальше-то?

Я не стал повторять слово, уж больно длинное.

— Это, — говорю, — тайный секрет Факела. Извиняй, Голова, но, если я секрет выдам, нас с тобой застрелят.

А сам думаю — пусть лучше боится. Не то начнет выспрашивать, чем одна гора обломков от другой отличается.

Мостки кончились там, где последняя вышка крекинга травой зарастала. Здесь участок вспомогательных цехов был, так батя говорит. Ров тут у нас глубокий, сверху для обману тонкими жердями прикрытый да песочком присыпан. Из труб частокол, ежи навязаны и опять стена. Эта стена не везде, все строим, ешкин медь, никак не построим. Из целых стен кирпич да бетонные плиты сковыриваем, тут ставим. Когда с Асфальтом дружили, они нам бетон задарма давали, теперь продают. На стене, снизу не видать, — мортиры, пушки такие толстые да короткие, через дуло заряжаются. Отсюда башню большого огнемета видать издалека. Вокруг нее все в черной саже метров на сто и трава в канавах горит. Из башни нам помахали, мы помахали в ответ.

Крытой тропой на север еще долго идти, до ликтрических проводов. Ликтрические провода дьякон Назар только на ночь разрешает включать, когда патрульным с вышек землю не видно. Хотя тут и не земля. Маманя говорит — до родящего слоя тут не докопаться. Кирпичи битые слоем, арматурины, стекляшки, куски станков и моторов, шестерни всякие, пластика горелого целые горы — вот какая у нас на Факеле земля. А чо, свиней пасти, считай, и негде! Ежели донизу всю эту гадость разберешь, так там на метр почва в сушеной машинной смазке. Ни травинки на ней не растет. Видать, сильно крушили друг друга на Последней Войне, ох, сильно!

Пока шли мимо котлована, Голова все о своем лялякал:

— Славка, ты глянь, что творится! Ну чисто мураши ковыряемся! Один бульдозер, зараза, да и то еле ходит. Экскаватор собрали, деталек нет. Детальки обещали маркитанты достать, но цену такую, заразы, ломят, что наши механики не заплатят! Ты глянь, так и будем жить?

В котловане надрывался насос. Напарник Головы, весь черный от масла, копался в заглохшем моторе. Мужики по пояс в воде тянули веревки, поднимали полозья с землей. Другие мужики забивали сваи. Еще немного — и будет готов новый жилой бункер! Потом осушим, глиной замажем, под землей трубы подведем, балки поверх положим, землицей заровняем — ни один нео, даже самый носатый, не сыщет!

— Не галди, — попросил я. — Знаю, куда ты клонишь. Ты мне, ешкин медь, ухи все прозвенел со своим Кремлем! Полялякал я уже с батей. Никто никогда к Садовому рубежу людей не пошлет, ясно? Да, может, и нет там никакой билитеки!

— Биб-лио-тека! — принялся умничать рыжий. — Тама те не просто книги да картинки, тама наука вся запрятана. Вот взять пищали, к примеру. Скока мы мучились, пока научилися стволы ровно по всей длине сгибать, чтобы порохом не рвало? Сколько мучились, пока вентиляторы собирали, обмотки мотали, а? А с ткацким станком сколько бились? А в книгах небось про все уже написано. Книги бы достать, так, глядишь, сами бы ружья курковые делать навострилися! А лампы ликтрические! Из песка надо стекло лить, а как лить-то?..

— Стой, не галди!

Жаль, Бурого с собой не взял. Но псов на базар не берут, вдруг куснет кого. Ему дай волю — мигом какому нео кровь пустит и сам, глупый, сдохнет. А мне потом без собаки как? Скучно без собаки, ага. Да и спать с ним в обниму теплее.

До Мертвой зоны, где базар, оставалось всего ничего. Дорожка расчищена, вдоль дорожки с двух сторон столбы с навесом из колючки. Нельзя человеку одному ходить, даже на Факеле нельзя. Хотя прежде и того страшнее жили. Вон деда моего нео зарубили прямо на Факеле, ага, возле этой… гидры-очистки. Я деда и не помню почти, малой был. Помню, что принесли в защитке, в резине порезанной. Тогда без защитки и не вылазили, лучей невидимых боялись…

А колючку девки с Автобазы плетут, ладно у них выходит. Что ни ночь — рукокрыл, или крысопес, или еще какая тварь попадается. Визжит, орет, спать не дает! Ежели сильно спать мешает, ротный посылает мужиков, чтоб добили. Однажды котях попался, куча с дерьмом, антиресный такой. На Пепле я их не раз видал, и на Лужах, но чтоб к нам забрался — редкость. Столбы своротил, ешкин медь, двух сильных собак пожрал, пока его из огнеметов не сварили…

Навстречу с базара телега катила, овощи с Пасеки везла, что ли. Здесь, к северу, когда-то крепко бомбили. От цехов, труб всяких да жилых домов каша осталась. И пепла черного, липкого — по колено. Пепел давно в камень слежался. Помню, я мальцом был, дядька Прохор нам историю Факела в школе рассказывал. Мол, баки с нефтью наружи тоже стояли, там до сих пор круглые ямы и ничего не растет. Такие баки большие, что нефть в них месяцами горела. Все северное Чагино, вся промзона в пепел спеклась, ага. Может, потому био и не совались и дедов наших, что в бункерах схоронились, достать не смогли. Жарко было, земля горела…

У самого базара наткнулись на патрульных с Автобазы. Мужики горюн-травы в костер уже навалили, но при свете не жгли. Старший брат Головы в патруле стоял, дорогу стерег. Рыбкой вяленой нас угостил. У копыт его коняхи штук шесть скорлопендр валялись, обугленных, лапками кверху. Конь скалился, морду отворачивал. Воняло гадко, еще дымилось малость.

— Чо это они тут? — Я потыкал пакость сапогом. — Вроде мы их давно подавили!

— Видать, с Пепла заявились, — из-под шлема прогудел брат рыжего. — Пасечники там большую стаю видали.

— А здорово я придумал, катушку ликтрическую к огнеметам приладить? — заржал Голова. — Ручку крутанул — и пошло искрить!

— Это точно, — прогудел старший брат рыжего, такой же рыжий. — А то, пока фитиль поднесешь, так суки ноги поотгрызают. Ты б еще для самопалов такую же катушку придумал!

Я присел, чтоб поближе тварюг стальных разглядеть, потрогал их сжатые челюсти. То, что Голова молодец, — это точно. Дык не зря дьякон Назар за евонную работу столько платит. Ежли, не дай Бог, с голодной стаей таких вот жуков столкнешься — ноги в секунду отгрызут, а за вторую секунду — остальное. Сам видел, как человека грызли. А человек, промежду прочим, с огнеметом был, ага. Но не успел фитиль запалить. А Голова молодец, придумал хитро, еще когда мальцом был. Ручку раза три сильно жмешь, а на конце ствола, где горелка, — два проводка, и промеж них искорка бегает. Сколько человек Голова спас — и представить трудно. Вот какой у меня друг, самый умный! Я за него любому башку в плечи вобью!

— Ты чего на них уставился? — спросил рыжий. — Засолить хотишь?

— Дурень ты, хоть и умный, — охотно объяснил я. — Они на Берегу бегают, там жратвы много. Или по краям Пасеки маленько. Или к Лужам. А здесь чо им жрать, оглянись!

Голова оглянулся. Камень, стекло, ржавчина, пластик — все вперемешку, все мертвое.

— Скорлопендры, они, ешкин медь, ничего не боятся. Кроме огня. Не потому что умные. Не умеют они бояться, мозгов нету. Видать, запылало где-то, сильно запылало, раз их погнало…

— Твердислав дело говорит, — подтвердил второй патрульный. — Наши тоже замечали — на Пепле теплее стало… Ну давайте, кажите карманы, сапоги сымайте. Ножей с собой нету? Или чего похуже?

Мы показались, что без оружия, и пошли с горки, базар уже был виден. Плоская такая яма, белым песочком присыпанная, по краям — частокол и горы контейнеров битых. Лавки тоже из контейнеров сбиты. В таких вот ящиках громадных прежде по рекам товары возили. Даже поверить трудно.

Дымки всюду, мясом жареным тянет. Навстречу еще телега попалась, молодые берегини Огня под охраной что-то везли.

— Ты глянь, Славка, — открыл рот Голова. — Ну чего самые ладные девчонки в берегини у вас уходят? Ни по малинку с ними, ни посвататься, эх!

— Деток у них не будет, дурень, — как положено, я поклонился молодухам в черном. — На кой тебе баба пустая?

А сам я вспомнил про маманины слова да про вдовую Варварку. Чо-то мне сразу везде зачесалось. Ну не хотел я на ей жениться!

— Ребята, вы недолго там, — крикнул нам вслед патрульный. — Мы до зорьки сменялись, над Пеплом зарево рыжее видели. Никак Поле Смерти близко гуляет.

Я, как на базар спустился, сразу почуял — несет с Пепла гарью, несет. Неужто и правда, как двести лет назад загорелась свалка, так в глубине и тлеет? Дядька Прохор говорит, что свалка была почти как вся наша промзона. И в глубину на двадцать метров. А над свалкой — завод, чтобы из мусора всякие полезные вещи делать, к примеру печи им топить. Вон сколько барахла люди до войны выкидывали!

У базара патрулей нет, патрули наружи караулят. Здесь никто никого не трогает. Попробуй тронь, ага, мигом сухарем обернешься, Мертвая зона всю кровушку из тебя высосет. И за оружие здесь только некультурные хватаются. А кто культурный, к примеру, и хочет другому нос в щеки вбить, тогда зовет на пустошь.

Базар немножко похож на щель в земле. Оттого что идешь между гор железа. Здесь раньше контейнеры стояли, один на другом, сотни. Это такие ящики громадные, в них к таможне товары заморские возили. Потом верхние от взрывов или от ветра повалились, но много нижних уцелело. В нижних — лавки. Напротив Факела таможня была и склады с товарами. Нынче от складов головешки остались, зато, говорят, под землей добра навалом. Только нам туда не добраться. Батя сказывал, деды маркитантов еще до Последней Войны все склады этого, как его, госзаказа, под себя подмяли. Во, выговорил, батино слово трудное, ешкин медь!

Шли мы, сапоги в белый мягкий песок окуная. Почему тут песок — никто толком сказать не может. Может, рассыпали чо. И почему к базару ни жуки-медведи, ни черви, ни прочая безмозглая сволочь не подходит — тоже непонятно. Боятся, что ли. Дядька Прохор вспоминал как-то — сильное Поле Смерти тут прежде было. Наши, чтоб до Пасеки добраться, кругаля с километр давали. Потом Поле уползло куда или растворилось, так тоже бывает. Остался белый песочек и Мертвая зона. По-настоящему мертвая, мухи и то не летают. Маркитанты мясо жарят — ни червей, ни мух. Правда, с одного конца, там где нео торгуют, мухи да комары уже завелись. То ли ползет Мертвая зона, то ли сжимается. Но маркитанты, они хитрые. Если прижмет, на новом месте базар поставят.

Сами они в складах засели, вон, прямо за базаром. На Факеле многие ворчат, мол, маркитанты базы древние прибрали, а теперь всю нашу нефть хотят прибрать к рукам. А чо, я верю. У них и калаши, и золото, и родичи повсюду. От ихних родаков и слова разные прилепились. Поле Смерти, к примеру, или фенакодусом коняку называть. Прежде так никто на Факеле не говорил, но привыкли.

Правее таможни — Кузьминская чаща подступает, то есть Пасека. Хотя сами пасечники живут глубоко в лесу, и не всему лесу они хозяева. Левее таможни — пустоши, за ними — Пепел. Про Пепел к ночи вспоминать неохота.

— Ты глянь, пахнет вку-усно! — потянул ноздрями рыжий. — Никак обезьяны кабана жарят! Пошли, быстро погрызем?

Голова — богатый, у него в мошне вечно катышки серебра гремят, а то и целые рубли. Пошли мы, а чо. На базаре обезьяны все равно тихие. Старики их зовут нео, вроде как новые люди. Им самим по душе, что они новые. А по мне — обезьяны и есть, точно как в детской журнале, волосатые и глупые. И злые еще.

Еще когда к лавкам нео свернули, мне показалось — вроде следит за нами кто-то. Пару раз обернулся, ничо такого. Ну бродят люди, как всегда на базаре.

Нео сидели кружком напротив своих лавок и воняли. Они давно выбрали себе самые крайние контейнеры, поближе к лесу. Продавали они вязанками лук, чеснок, корешки всякие, мед дикий да кусками мясо. Висели на перекладинах ноги тура мелкого, половина дикого кабана, птицы какие-то непонятные, ощипанные вполовину. У нео вечно так, ешкин медь, — словно забывают дело доделать, а мясо или сырое, или сожгут. Но к им все равно народ ходит. Потому как вкусно и дешево, ежели дичи к свадьбе, к примеру, надо.

Поглядели на нас криво. В волосьях колтуны, по губам жир текет.

— Здорово, что ли, — сказал я. — Вон тот кусок с костра продайте! Да не тот, на хрена нам угли!

Старшой ихний заухал, голой лапищей из костра за копыто потянул. На колоду кинул, сам место указал, куда деньгу кидать. Ну ясное дело, завсегда так, чтоб из рук в руки ничего не принимать. Да и не больно-то хотелось с ним за ручку здоровкаться. Голова положил на колоду половинку серебряного подсвечника.

— Так пойдет?

Нео сунул серебро за щеку. Потом встал, весь в песке, в мухах, так за угол и побрел, кулаками в землю опираясь.

Ну чисто как обезьян из книжки! Баба с ним молодая сидела, может, дочь, страхолюдная! Кость здоровую, с мою руку, запросто зубами ломала. Ломает и грызет, и зад чешет, и воняет. А третий нео, клыкастый, сам на кабана похож, антиресный такой. Он за контейнером присел по большому, тужится, да, видать, заклинило в нем, что ли. Ему, видать, скучно тужиться стало, он тушу сырую к себе придвинул, и давай ножом пилить.

— Ты глянь, какой молодец, два дела успевает, — Голова чо-то жевать перестал. — Вот зараза, щас я есть расхочу.

Пожевали мы на ходу, не сидеть же с обезьянами дальше. Но это они на базаре смирные, ага.

— Пошли к Хасану, что ли, пока он лавку не закрыл.

— Нынче рано не закроет, — с полным ртом пробурчал рыжий. — Вона, глянь, караван стоит.

Снова мне показалось, будто в спину кто злобно уставился. Маленько я башкой покрутил, странно, нехорошо. Я такие штуки за версту чую. Но тут кто-то уж больно быстрый.

— Ладно, — говорю, — пошли глядеть караван.

За дырявыми контейнерами химиков, за избой отшельника грелись в ряд крытые фургоны. Ладные фургоны, ешкин медь, у нас всего два таких. Броней обвешаны, колеса с меня ростом, из бойниц стволы торчат. Фенакодусов распрягли, курями жирными кормили. Но Голова тянул меня дальше. Он, как пес, на запах мотора в стойку встает!

— Чо это, Голова? — пришлось перекрикивать, вблизях загремело страшно. Двое торгашей подняли сбоку мотора крышку, до пояса туда всунулись. Гремело, пыхтело, ешкин медь, но соляркой не воняло.

— Машина такая. На пару ходит, — рыжий аж облизнулся, про ногу кабанью забыл. — Ты глянь, спереди котел, в ем водичка кипит. А чтоб кипела, вона дров целый вагончик. Я про такое думал, сам собрать наладился, да заставили самопал многоствольный собирать.

Обошли мы машину странную. Непонятная штука, глупая. По Москве надо тихо ходить, а тут — гремит. Из котла пар лез, фургон трясся, будто лихоманку подхватил. В кабине сидел незнакомый маркитант, смотрел криво, мутно так, ага. Дык ничо, я тоже так смотреть умею.

Встретили пасечников, поклонились. Эти тоже издаля кланяются, руки не подают. Сами в соломенных шапках и лаптях, зато шкуры на них — красота! Самый старый, с крученной в косички бородой, на загривке пчелиное гнездо тащил. От пасечников издалека сладко пахнет. У них целых три лавки, с травками целебными, с медом, ягодами да шкурами. Чо, Пасека-то большая, и говорят, на ту сторону, на север, шибко быстро лес растет, и людям, и обезьянам места хватает.

На той стороне торговой улицы, в кабине крана, сидел оценщик. Что-то сыпал на весы. Весов у него аж три штуки, а гирьки ему на Автобазе точили, и Голова к тому руку приложил. Сам кран давно развалился, но кабина где-то в сухости уцелела. Красивая, большая, со стеклами. Видать, маркитанты нарочно для оценщика приволокли. Народу кругом тьма шастала, к оценщику в очередь становились. Меняли обломки ценные на рубли и взад тоже меняли. Бродили антиресные такие, я аж про кабанью ногу забыл. Шамы встретились, мозгоеды чертовы, тьфу ты, не к ночи помянуть! Но на базаре они в глаза никому не смотрели, шли, рожи вниз опустив, тихонько так. Обезьян чужих тоже видели, не с Пасеки, это точно. Вдвое шире наших, красные, блестящие, ешкин медь, ну точно медведя на задних лапах! Накупили чего-то, телегу вручную за собой волокли. У самих кожа со спин кусками скручивалась, точно как у змей.

— Славка, ты глянь, с Марьино какие гости! Я тута с лаборантами лялякал… — Рыжий обтер жирные губы рукавом. — В общем, лаборанты грят так. Что если Пепел под низом опять горит, то Поля Смерти притягает. И не тока белые, может, зараза, и красные притянуть. А нео, заразы, в Поле лазиют. Кто сдохнет, а кто вона как… с тура может вымахать. Слышь, Славка, я что придумал…

— Не галди, — попросил я.

Мы добрались до лавки пасечников. Над входом в контейнер было красиво написано: «Все фигня, кроме пчел».

Поперек входа в лавку стояли двое кио. И пропускать нас не собирались.