Коррупционер

Глава 5

Орлы Свешникова прилетели, когда врач «скорой», сочувственно слушая жалобы пенсионера на распоясавшихся бандитов, заканчивала обработку ссадин на лице, полученных от прутьев метлы. КМС не КМС, но трех оперативников обычно хватает, чтобы заломать любого спортсмена. Деда без долгих разговоров запихнули в специально освобожденную для него камеру «нулевки», у ошеломленного врача взяли справку, что пострадавший может содержаться в условиях изолятора временного содержания, дежурному категорически запретили подходить к камере и открывать ее. После чего меня той же скорой отправили в больницу, так как все признаки сотрясения мозга у меня были. На складе при участии полноценных понятых и срочно вызванного руководства предприятия провели полноценный осмотр, к результате которого изъяли фуфайку с инвентарным номером, полученную сторожем Кудимовым, со следами применения огнестрельного оружия — копоть и частички несгоревшего пороха на внутренней поверхности рукава, стрелянную гильзу от пистолета «Макарова», сам пистолет, находящийся в розыске, с заклинившим в задней точке затвором, вследствие сцепления с материалом фуфайки. Во дворе была обнаружена тяжело раненная огнестрельным оружием собака породы немецкая овчарка, которая была отправлена в питомник УВД для оказания хирургической помощи.

В складе номер шесть было обнаружено большое количество автозапчастей к автомобилям «Жигули», «Нива» и «Волга», переоформленные как устаревшее электрооборудование мобильных электростанций. В металлическом контейнере, за складированными там деревянными носилками, была обнаружена фальшивая стенка из оргалита, за которой было изъято большое количество одежды, в том числе женские шубы, три цветных телевизора, два магнитофона и другой ширпотреб.

Из больницы «скорой помощи» меня выписали через неделю, с диагнозом сотрясение мозга. Демона мне отдали через две недели. Ирина — ветврач питомника УВД, сказала, что пуля пробила лопатку и застряла между ребрами. Пулю она извлекла, ходить пес сможет, но бегать уже нет, слишком сильный был удар девяти миллиметровой тупоконечной пули, которая просто разорвало мышцы плеча, теперь я спускаю отощавшего товарища на руках вверх и вниз, а потом мы, как два инвалида, неспешно бродим вокруг дома. Расследование дела Павла Афанасьевича Кудюмова идет не просто медленно, а очень медленно.

Мы сидели с Димой на берегу Реки, слушали монотонный шум капель дождя, невесомо бьющих по прозрачной пленке, натянутой на каркасе, который мы собрали из сухих стволов молодых сосен, чтобы всегда можно было посидеть у костра. Три дня мы собирали бруснику, потом длинными вечерами сидели и пили бесконечные кружки с «чаем» из листьев брусники и лесной смородины. Между собой почти не разговаривали, наслаждаясь одиночеством, свободой и бесконечным, окружающим нас безлюдьем. Палатка была собрана. Десяток алюминиевых десятилитровых канистр с брусникой, залиты водой и распиханы в багажнике и салоне бежевой «шестерки», которую я выпросил у папы, обещая завалить родителей брусникой. Довольный и обессиленный Демон, вес облепленный желтой березовой листвой, валялся на сухой траве под багажником «жигулей». Надеюсь, что он катался не по какой ни будь падали, а то провоняет весь салон. Мы с Димой пьем по последней кружке, после чего останется только загасить костер и покинуть это гостеприимное место.

— Дима, что надумал, восстанавливаться будешь?

— Нет, Паша, не пойду.

— Чем заниматься намерен?

— Ремонты буду делать. Мать несколько журналов достала, с интерьерами импортными, вот буду по ним делать, а там, глядишь, бригаду организую.

— Молодец, дело хорошее — я вспомнил инновации врывающегося в нашу жизнь «евроремонта»: — только на потолок кафельную плитку не клей, хорошо?

После двух заседаний районного суда меня восстановили на службе, с выплатой среднего заработка до вынесения решения. И если на первом заседании юрист УВД с пеной из рта доказывал, что уволен я был законно, на основании собственноручно написанного заявления, то на второе заседание он уже прибыл с подписанным за неделю до того, приказом о моем восстановлении. К этому моменту я уже три дня как ходил на занятия в Учебном центре УВД.

— Взвод, смирно, равнение направо — наш куратор, капитан Трехшапкин, лихо печатал шаг по вычищенному от снега плацу.

Мы сцепили пальцы рук, и с криком «И, раз!» стали лупить сапогами по бетонным плитам с еще большим остервенением, проходя по плацу Учебного центра строевым шагом первый и последний раз, в связи с его окончанием и присвоением очередных званий. Три месяца учебы, в расслабленно-школьном режиме, с девяти утра и до трех часов дня, после чего официально отбывал домой на самоподготовку — что может быть прекрасней, разве не так?

— Здравия желаю, Сергей Геннадьевич, разрешите поздравит вас с присвоением звания майора.

— Привет, Паша, закончил курсы — ротный ответил на рукопожатие.

— Так точно.

— Ладно, давай, к заму — сдаешь зачет по оружию, потом ко мне, я приказ подготовлю. Завтра к двенадцати получишь у старшины оружие и сдашь его в дежурку, ну а послезавтра выходишь на работу.

— Понял, еще вопрос разрешите — куда пойду и с кем?

— Я пока не знаю, завтра решу.

— Старшина, что за хрень — ствол ржавый.

— Да тут чуть — чуть, тряпку с маслом возьми и потри, все отойдет. На кобуру.

— Не, я за такую расписываться не буду.

— Что тебе не нравиться, нормальная кобура, мягкая уже.

— У нее здесь ниток нет, и она явно года три как ношенная.

— Слушай, берешь шило, нитки я тебе дам, и по дырочкам шилом…

— Старшина, я эту кобуру брать не буду.

— Бля, молодежь совсем оборзела. Нет у меня кобур. Вон, «гаишную», белую, возьмешь?

— Ты так пошутил?

— Пошутил, пошутил, на кобуру, расписывайся.

— Стой, я этот шомпол не возьму.

— Что опять не так?

— У него конец обломан.

— Да тебе какая разница, тряпку намотал и чисти ствол.

— Да ты же сам на строевом смотре мне предъявишь, что шомпол сломан.

— Ладно, пошли в дежурку, есть у меня там шомпол.

— Вот дашь шомпол — потом я вернусь и, у тебя, в журнале распишусь.

— Бля, вот не никакого доверия людям.

Я стоял на крыльце, подставив лицо почти весеннему, февральскому, солнышку.

— Здрасьте, дядя Паша.

— О здорово Рыжий, ты что здесь?

— На учет пришел становится, мне три года «условки» дали.

— О как, ну молодец, отделался легким испугом. А остальным что… Э, Рыжий, ты меня слышишь?

— Дядя Паша, а это кто?

— Где? — я обернулся.

Из взвизгнувшего тормозами «УАЗика» — «таблетки» выгружали нашего «доктора Лектора» — три милиционера под руки принимали закованного в наручники, с большим пакетом в руках, подследственного Кудюмова, прибывшего с очередной «проводки».

— А это наш убивец, девчонок из техникума насиловал и убивал, слышал, наверное? А что?

— Помните, тот вечер, когда мы на вас нарвались?

— Конечно помню.

— Так с этим дедом Длинный тогда сцепился, и мы его собирались по жесткому запинаться.

— Лучше бы вы его тогда запинали.

— Так, товарищи, слушаем расстановку на сегодня… пост двести двадцать три, идут Громов и Боголюбский, дальше….

Ко мне повернулось усатое лицо старшего сержанта Боголюбского. Это было фиаско, мое фиаско.