Коррупционер

Глава 20

Дверь распахнулась, стоило мне, легонько, стукнуть по косяку костяшками пальцев. Бледная Алла стояла на пороге, одетая в толстый длинный свитер крупной вязки и тапочки. Я шагнул в квартиру, скинул куртку и ботинки и, взяв женщину за руку, прошел в зал.

— Никто не приходил?

— Пока нет.

— Ты как?

— Ты еще спрашиваешь! Я не знаю, как. Просто хочу проснуться, чтобы ничего этого не было.

— Блин, я тоже, с удовольствием бы проснулся. Ладно, скоро в твою дверь постучат. Будут спрашивать, с кем ты живешь, когда пришла сегодня, видела кого-то в подъезде или возле дома. Ты готова отвечать?

— Нет, я не смогу. Давай, не будем открывать дверь, и все.

— Можно, но тогда придут завтра, а завтра отвечать будет сложнее. И еще… у тебя деньги есть?

— Тебе нужны деньги? Сколько ты хочешь?

— Это тебе деньги нужны. Если дверь не откроем сегодня, то они придут завтра. — я задумался:

— Скорее всего вечером. Они, наверняка, будут спрашивать про норковый воротник… Опросят соседей по главному вопросу — у кого из женщин в доме есть вещь, на сегодняшнюю погоду, с норковым воротником. Хотя, есть же и мужские вещи с дорогими воротниками? В любом случае, про твой импортный плащ, соседки расскажут и в подробностях. Значить, завтра ты должна показать плащ, похожий на твой, с норковым воротником… Поэтому, я про деньги и спрашиваю.

— Так не надо было плащ выбрасывать. Он почти новый был. Знаешь, сколько он стоил? Я бы сегодня знакомой скорнячке позвонила и, она бы, мне, к завтрашнему утру, новый воротник бы пришила, а ты сразу побежал выбрасывать. Может сходишь, найдешь?

— Слушай, солнышко….

— Я тебе не солнышко!

— Солнышко, я же тебя не учу коньяком спекулировать? Так и ты, не рассуждай о вопросах, в которых ты…

— Знаешь, что, а валика ты отсюда!

— Как скажешь — взывать к голосу разума, взвинченной до крайней степени, торгашки было бесполезно, поэтому я стал открывать дверь, правда, делал это медленно, так как оставлять Аллу в таком состоянии было большой ошибкой. Когда, второму замку, оставалось сделать последний поворот, мою шею обхватили горячие руки, а одуряюще пахнущие, чем-то сладким, губы горячо зашептали в ухо:

— Прости, прости меня, не уходи. Я веду себя, как дура. Я не могу с собой справится. Останься, пожалуйста.

Я повернулся, ободряюще взял ее ладони в свои и, вдруг, случилось непонятное. Алла с силой притянула мои руки вниз, прижав из к низу живота, ее стало трясти мелкая судорога, голова откинулась назад, глаза стали закатываться. блин, у нее же муж сидит два или три года…Это надо лечить. Я подхватил, слабо трепещущую, женщину и потащил в дальнюю комнату, где, по моим расчетам, должна быть кровать. «Не надо» Алла сказала всего два раза, в перерыве между исступлёнными, частыми, поцелуями. А, через пять минут, она прогнулась, зарычала, стала царапать мне спину и, до крови, прикусила ухо. Когда закончились конвульсии, женщина откатилась к стене и замерла в позе эмбриона.

— Не думай обо мне плохо. Я мужа последний раз видела год назад — Алла говорила глухим, тоскливым голосом: — Я, когда все вопросы о его переводе на «химию» решала, очень много денег отдала. И уезжала, денег ему оставила. А он, позже, стал просить, чтоб я заплатила, за его перевод на квартирное поселение, а не в казарменное, с остальными осужденными. Я выслала еще денег. А, когда через три месяца, снова приехала к нему на свидание, то пошла сразу в дом, где он квартирует. А он там в трусах сидит, и деваха, такая, знаешь, красивая, с сиськами, в халатике коротеньком, без трусов, на кухне хлопочет. Я не помню, как на вокзале оказалась. Сначала думала, что все, обломится, козел! Что, больше не буду денег посылать. Но, потом, подумала… и оставила все по-прежнему. Только развелась. Эта квартира, где мы с тобой сейчас, она мужу после бабушки с дедушкой досталась. Если, я, отсюда, выпишусь, она государству отойдет, и он, без ничего, останется. А я его, ведь, когда-то, любила, до безумия любила. А после того, как себя на вокзале осознала, кроме брезгливости ничего не чувствую. Ну, еще, и доброе что-то, иногда вспоминается. Вот я и кручусь, как белка в колесе. Каждую копейку, или ему отсылаю, или на квартиру откладываю. Я на очередь на жилье встать не могу, потому что одна прописана в двухкомнатной квартире. А, через два года, мне придется, отсюда, выметаться, потому что с ним в одном помещении жить я не смогу. И, тогда, придется, как-то быстро, вопрос с жильем решать.

Я провел пальцем по острым косточкам позвоночника. Алла хихикнула и развернулась ко мне, приблизив свои глаза к моим.

— А «Жигули» — тоже его?

— Совместно нажитое имущество. Тоже отдам, я все равно не вожу.

— Алла, ты запомни, то что я скажу. Через два года разрешат квартиры в собственность оформлять. А потом, через какое-то время, позволят их продавать. Если будут деньги, то купить квартиру, можно будет, за два дня. Правда, потом, из всех щелей, полезут мошенники, будут квартиры чужие продавать, документы на квартиры подделывать.

— Ты откуда знаешь?

— Ну я в юридическом учусь. Нашим преподавателям часто проекты законопроектов из Москвы присылают, чтобы отзыв или заключение дали, так что информация доходит.

— Так ты учишься? Теперь понятно…

— Что понятно?

— Да, не бери в голову….

В это время в дверь постучали. Мы обменялись взглядами и остались лежать на месте. Стук повторился, потом кто-то толкнул дверь, а через несколько секунд, зазвонил чей-то дверной звонок.

— К соседям пошли — Алла зашептала, склонившись к моему уху, почти касаясь горячими губами моей кожи. Хотелось чего-то, но я постеснялся проявлять инициативы. Один раз не пи…., вдруг барышня уже десять раз пожалела о содеянном.

— Алла, нам с тобой вставать рано, в шесть…

— Нам?

Я откинулся на спину и с удовольствием залюбовался красивыми плечами девушки:

— Мы не договорили. Нам надо съездить с утра на «барахолку» и найти там похожий плащ, а твой вариант со скорняком — совсем не вариант. Во-первых, он не сможет добиться, чтобы плащ и новый воротник смотрелись сделанными, и самое главное, сшитыми на фабрике. Да и кожа, скорее всего, будет отличаться. А вот кожа плаща и обрывка воротника, который менты наверняка нашли совпадут по многим характеристикам.

— Слушай, ты точно милиционер?

— С утра им был, а сейчас уже не знаю. Может, уже в розыск объявили, вдруг кто-то, что-то видел. А что?

— Не знаю, странный ты. Ладно, давай спать, но только спать… — женщина скользнула с кровати, выключила везде свет, а потом легла рядом, повернувшись ко мне спиной.

Я повернулся к ней и подул на девичью шейку.

— Щекотно — Алла: — Мы же договорились, что будем спать.

А потом, в полном противоречии со своими же словами, Алла прогнула спинку и ткнулась в меня круглой попкой.

— Извини, это не я, это инстинкты — я на автомате сжал попу, а потом схватил обоими руками довольно хихикающее сокровище и потянул его под себя.

Утром я проснулся в пять утра, растолкал соседку и, осторожно, чтобы никого не встретить по пути, вышел на улицу, к машине, припаркованной в соседнем дворе. «Барахолка» официально открывалась в восемь утра, но в семь часов, через полуоткрытые ворота, были видны темные фигуры продавцов, раскладывающих свой товар на немногочисленных прилавках. Сначала, мы долго отбивались от двух десятков цыган, торговавших кожей, спортивными костюмами и коврами. Они, громко галдя, пытались хватать нас за руки, растащить меня и Аллу в разные стороны, приносили совсем не то, что нужно, обещали через пять минут принести плащ, и вновь приносили какой ни будь спортивный костюм или кожаную кепку. Потеряв с ними минут двадцать, я, просто, взял Аллу за руку, и потащил в угол, где стояли русские продавцы меха и кожи. К сожалению, был не сезон. Тут было все — от американской кожаной куртки коричневого цвета, привезенной в СССР в рамках ленд-лиза, до тяжелого плаща, вишневого цвета, с толстой меховой подкладкой, по весу близкой к постовому тулупу. Но, черного женского плащика из тонкой кожи, с норковым воротником, нам предложить не могли. Опросив всех по два раза, мы двинулись к длинным рядам, состоящих из сомкнувших ряды плечом к плечу, осторожно зыркающих глазами по сторонам, граждан, бдительно сжимающих руками свой товар. По советскому законодательству, на «барахолке», «с рук», советский человек мог торговать только вещами, бывшими в употреблении. Любая вещь в упаковке, не имеющая следов эксплуатации, от губной помады до обуви, продавалась тут незаконно, и подлежала конфискации. Естественно, бывших в употреблении вещей тут практически не было. Товар радовал глаз красивой, завораживающей яркими наклейками и иностранными буквами, тарой, и не радовал ценой. Среди рядов продавцов периодически возникали крики, люди с дорогим и особо ценным товаром, куда-то бежали. Но большинство, с видом фаталистов, оставались на месте, лишь, стараясь не встречаться с бродящими меж рядов сотрудниками Декабрьского райотдела, на территории которого располагался вещевой рынок. Милиционеры, с видом заплечных дел мастеров, занимались привычной децимацией, выдергивая из замершей в ужасе шеренги людей, очередного «спекулянта» и, вместе с товаром, волокли его в отдельно стоящий двухэтажный домик, где дежурный судья, со скоростью пять минут на решение, выносила постановления об административном штрафе и конфискации товара. Девушку, с черным плащом, я увидел издалека. С виду, она прижимала к груди именно то, что нам было надо. Я показал Алле на девушку, подтолкнул ее в нужном направлении, а сам двинулся сзади, прикрывая сумку королевы вино-водочного бизнеса от шаловливых ручонок карманников. Хотя пачка денег лежала в моем нагрудном кармане, но разрезанная сумка — это тоже печальное событие. Когда до заветной цели оставалось метров пять, на противоположном краю ряда показалась парочка моих озабоченных коллег. Девушка бросила в ту сторону взгляд, ойкнула и, на ходу запихивая плащ в черный пакет, стала проталкиваться через людской водоворот.

— Алла, я за ней, давай, не теряй меня — обогнул свою спутницу и стал, извиняясь, втискиваться в соседний ряд. Девушка с плащом, на бегу оглянулась, встретилась со мной глазами и, еще сильней, ускорилась. Минут через пять мучительной погони, где я выслушал в свой адрес много чего, нелицеприятного, я смог загнать девчонку к забору вещевого рынка.

— Ты куда убегала? Я задолбался за тобой гнаться — я, опершись руками в колени, пытался восстановить дыхание.

— Дяденька, не забирайте меня, я правда не спекулянтка, мне плащ по размеру не подошел, узкий слишком я другой хотела купить. Ну пожалуйста — в глазах девушки стояли слезы.

— Ты что, больная, мы у тебя купить его хотим!

— Правда, а за сколько — слезы мгновенно высохли, девушка, осторожно оглядевшись по сторонам, стала вытаскивать товар из пакета.

— Подожди, не вытаскивай. Сейчас девушка подойдет, а то я ни размера, ни цен не знаю. — я замахал руками.

Минут через пять появилась, с трудом нашедшая нас, и злая как черт Алла. Но увидев, что я нашел то что нужно, она не стала сильно ругаться, а стала чирикать с продавцом на своем, птичьем языке. Мне отводилась только роль вешалки, которая попеременно держала черный плащ, курточку Аллы, пакет из-под плаща, показывала большой палец, всем своим видом, выражая восхищение видом Аллы в обновке. К моему облегчению, минут через десять с меня потребовали деньги, а затем, после того, как дамы раскланялись, довольные друг другом, мне попытались вручить большой пакет с покупкой.

— Нет, милая, ты поедешь в плаще. Во всяком случае, до конца поездки.

— Ты что? Сегодня тепло, я буду вся мокрая и вообще, выглядеть как дура!

— Ничего не знаю. Посмотри, этот плащ выглядит не ношенным, на нем до сих пор складка видна от хранения в пакете. Одевай, пусть хоть на тебе разгладится.

Когда мы дошли до машины, Алла была, действительно, мокрой и злой. Весна и май, снова вернулись в наш город, и в черном плаще, было, действительно, жарковато.

Я завел двигатель и улыбнулся злой кошке на соседнем сиденье:

— Ну что, куда поедем, а то мне скоро на работу.

— Мне тоже.

— Алла, я вот подумал, и считаю, что тебе на работу идти не надо.

— Паша, а ничего, что меня за прогулы уволят. Просто уволят и все. Как я не приду на работу. Ты думай, что говоришь.

— Подожди, давай ты меня выслушаешь. Допустим, ты не выйдешь сегодня. Просто не выйдешь. Магазин без тебя откроют?

— Конечно, откроют. И закроют. А меня уволят.

— Подожди. Допустим, ты не пришла, не позвонила, исчезла. Твой убийца тоже не появился, и братцу своему о результате работы не сообщил. Что на месте грузчиков ты подумаешь? И завтра ты не появишься. Ты на такое способна?

— Нет конечно — Алла возмущенно фыркнула: — я, если не умерла, то обязательно или приду, или сообщу, что заболела. Но заболела — это самый крайний случай.

— То есть, твои работники, всю ночь не спали, прислушивались к каждому шороху за дверью. Вдруг все пропало, убийцу менты повязали, и сейчас уже идут за ними. А утром, они приходят на работу, а их супер ответственной начальницы на работе нет. И телефон молчит. Что они подумают?

— Что… что я умерла? — Алла как-то тоскливо посмотрела на меня.

Умница, что ты умерла! Блин, ну извини, но я должен с тобой это обговорить.

И вот, они считают, что ты умерла. А убивец не появляется, но и ментов тоже по их душу нет. Значить что?

— Убийца где-то отсиживается?

— Умница. Тебя нет, тишина, все спокойно. А значить что?

— Что?

— Надо приступать к следующему этапу. Какому?

— Паша, я после вчерашнего, как-то не хочу разгадывать загадки. Давай ты просто мне, дуре необразованной все разжуешь и все.

— Слушай, солнышко. Я вчера тоже человека первый раз убил. А тебя я просто пытаюсь расшевелить, разными способами. Извини, что выходит не очень.

— Ладно, ты меня тоже прости — Алла потянулась и клюнула меня в щеку быстрым поцелуем.

— Да, все, мир. У нас Бородавка уезжает на днях в отпуск. А значить, у злодеев пять дней максимум осталось, им надо ему деньги принести, восемь тысяч. И они понесут. А нам надо, что бы они деньги принесли, и их на этом поймали.

— А потом?

— Алла, я пока сам это не продумал, что потом, но я знаю, что эту компанию должны задержать при даче взятки.

— А Борис Владимирович?

— Какой Борис Владимирович?

— Ну ты же сам сказал, что всю компанию будут ловить при даче взятки? Поэтому я и спрашиваю, с Борисом Владимировичем Бородавко что будет?

— Алла, тебе его что — жалко?

— Паша, мне не то что жалко, но он мужик не вредный. Я ему, конечно, каждый месяц тысячу рублей заношу, но от него, пока, подлостей не было. И еще, знаешь, я такую вещь заметила — у нас как новый начальник приходит, у них у всех аппетиты больше, чем у их предшественников. С этими я как-то сработалась, а как будет со сменщиками — вопрос.

— То есть Бородавку не трогать?

— Если можно, не трогай.

— А что я за это получу?

— А что ты хочешь?

— Я потом скажу тебе, если придумаю, как бородавку сохранить. О, каламбурчик. Давай решать, что с тобой делать?

— Паша, если я не выйду, мне нужен больничный, это обязательно. И в горторг надо позвонить…

— Не надо никуда звонить, Ты же, типа, пропала, вроде бы как, стала жертвой преступления.

Значить, больничный должен быть из больницы, тогда молчание потом сможешь объяснить тяжелым состоянием, нахождением в реанимации. У тебя есть знакомые врачи, которые в больнице работают? У меня есть один, но у него, к сожалению, больница тюремная, да и то, мужская.

— Нет, Паша, к такому доктору я не поеду. У меня есть знакомая, она в гинекологической больнице работает. Подойдет?

— О, вот это, то, что надо. Гинекология — дело темное, да и объяснять ничего не придется, не принято у нас про женские дела любопытство проявлять. Да, и тяжелые состояния там не редкость. Давай, поехали в больницу, а то совсем времени нет.