— Здравствуйте, я с запросом — я протянул сотруднику учебной части требование о предоставлении сведений об студентах третьего курса техникума. Запрос я вчера сляпал на доставшейся мне в наследство от деда электрической пишущей машинке «Ятрань», поставил печатей из комплекта, лежащих в столе у дежурного по отделу. Главное сделать уверенное лицо, что ты имеешь полное право ставить печати и приносить запросы.
Пожилая женщина в серой вязанной кофте и толстой, наброшенной на плечи шали, мельком взглянула в развернутое удостоверение, пробежалась глазами по запросу и тяжело вздохнув, подняла на меня глаза за толстыми стеклами очков:
— Весь курс будете смотреть или сузим поиски?
Опытный сотрудник техникума, чьи студенты, частенько, попадали в сводки ГУВД области, хорошо знала правила игры — милиция делала вид что проверяет всех подряд, а не собирает сведенья о конкретном человеке, а кадровики намекали, что таскать папки на тысячу человек — это перебор, и уровень маскировки интереса к конкретному подозреваемому, надо снизить.
— Такелажный факультете интересует — я был открыт для сотрудничества.
— Садитесь там, за шкафом, я сейчас дела принесу.
Я перелистывал бесконечные папки, периодически, для вида, делал выписки в блокнот, стараясь выписывать данные трех — четырех человек с группы. Так, незаметно, мы добрались до группы ТТМ-322, и третьим в этой стопке было дело Штепселя. С фотографии «три на четыре сантиметра, с уголком», на меня, с улыбкой, смотрел круглолицый и обаятельный юноша. В моей памяти мгновенно всплыла картинка, как он, со своим высоким другом, сдавал золотишко цыганам у скупки «Алмаз» на Бродвее. Я открыл страничку блокнота, на которой у меня были записаны данные агрессивного студента Белова и, в задумчивости, замер. Фамилия возрастного собутыльника Белова Александра Ивановича — Крапивина Николая Алексеевича, которым я еще подробно не занимался, удивительным образом совпадала с фамилией Штепселя — Крапивина Станислава Борисовича. Я бросил взгляд на сотрудницу техникума — вроде бы в мою сторону она не смотрела. Я перелистнул несколько страниц дела, дошел до формы с родственниками. Отца Штепселя звали Олегом Алексеевичем. Как версию, мы можем принять, что с Беловым Сашей распивал спиртные напитки дядя его друга — Штепселя. А, согласно моим записям, дядя был профессионалом в деле управления самоходными механизмами — категории «В», «С», и «Е» в «правах» дяденьки были проставлены. Значить, доступ к транспорту, у ребят, сдающих золото цыганам, имеется. Не знаю, что мне это даст, но интересно. Переписав максимально полную информацию из личных дел Штепселя и Тарапуньки, пролистнул еще пяток дел других ребят и откланялся, работа работой, но хочется и просто отдохнуть.
— Громов, почему с нарушение формы одежды ходишь?
Я судорожно осмотрел и ощупал себя, вроде бы все в порядке, даже ширинка застегнута.
— На! — по гладкому оргстекло командирского стола в мою сторону скользнули две «лычки» из жёлтого лёгкого металла на проволочных креплениях: — прицепи и в кадры, в приказе распишись.
Ротный широко улыбался, со всех сторон по моим плечам обрушились «поздравительные» хлопки от коллег.
— Спасибо, товарищ майор! Служу Советскому Союзу!
— Не мне спасибо, начальнику ГУВД спасибо скажешь, если встретишь. Он же вчера вечером ждал от начальника РОВД с приказом о вашем, с Боголюбским, наказании. А тут ему докладывают, что разбоя на территории поста не было. Ну, он и подписал приказ о поощрении внимательных милиционеров моей роты внеочередным званиями и по премии в размере должностного оклада. Тем же приказом объявили о неполном соответствии занимаемой должности всем членам выезжавшей по сообщению следственно-оперативной группы, кроме водителя, кинолога и собаки. Ну и еще, их на медкомиссию отправили, глазомер проверять. Так что вы, с Олегом, молодцы, ну и я, тоже, молодцом оказался. Олег, у меня старшинского галуна нет. Ты иди к старшине, я ему сказал, для тебя, ленту изыскать. Ну всё Давайте, несите службу так же хорошо.
Мне казалось, что Олег, от радости, заплачет. Широкая старшинская лента вдоль погона ему не светила ни при каких обстоятельствах, ну кроме чуда. Вот, чудо и произошло.
— Ну что, товарищ старшина Боголюбский, пошли твою проблему решать — настроение у меня, с утра, было хорошим. Через пару дней наступало двадцатое число месяца, и зарплата с премией в размере оклада, были приятным бонусом самостоятельному молодому человеку, имеющим, постоянно, на попечении парочку иждивенцев. Поэтому, я был готов сегодня дарить радость хорошим людям.
— Какую проблему? — Олег, сбегавший до «Военторга», и красующийся новенькими, старшинскими, погонами, которыми он, ежеминутно, любовался, скашивая глаза то на левое, то на правое плечи, мне кажется, работать сегодня был не готов.
— Олег, ты сам жаловался, что полчаса простоял в очереди и в результате, без водки остался. Пошли, решать вопрос, пока я в настроении.
— О, здорово! А как?
— Еще сам не знаю, на месте определимся.
Возле вино-водочного магазина было непривычно пусто. В самом магазине, две юные барышни, лет под тридцать, громко обсуждали, сколько для их компании будет достаточно бутылок венгерского рислинга — двух или четырех. Я предложил им взять три бутылки. Девушки странно посмотрели на меня и взяли четыре. Наверное, в моду вошел фен-шуй, или другое какое учение, что количество выписки должно быть гармонично — четным. Кроме лимонно-желтых бутылок венгерской кислятины, выглядывающих из — за частой металлической решетки витрины, советская торговля своих клиентов ничем радовать не спешила. Кроме, фыркнувших мне на прощание, дамочек, умчавшихся со своим «интеллигентным» вином, других покупателей не было. Кто-то, невидимый из-за узкой амбразуры прилавка, подождал пару секунд, но, не дождавшись от нас желания приобрести спиртное, с грохотом захлопнул свою бронезаслонку. В пустом и мрачном магазине, погруженным в тревожную тишину, мыслей, как приручить «водочную» мафию, у меня не возникло, и я решил взять тайм-аут. Служебный вход вино-водочного магазина выходил в уютный дворик старой четырехподъездной «хрущевки», ограниченный с двух сторон решетчатым металлическим забором какой-то конторы, которую через пять лет снесут, воткнув на небольшой участок одноподъездный небоскреб в двенадцать этажей, что будет, в будущем, нелепо, как средний палец, торчать над крышами местных пятиэтажек, доминируя над окрестностями своими грязно-розовыми стенами. А пока, в уютном дворике, присутствовали целые окрашенные скамейки, песочник под красным грибком-мухомором, в котором возилось четверо карапузов, качели на два места, свежеокрашенные желтой и красной масляной краской, но без доски на одном из сидений. Пять старушек, присматривающих за внуками или просто, проводящих очередное ежедневное заседание политического клуба «Молодежь уже не та», пронзили нас с Олегом своими рентгеновскими взглядами, вооруженными мощной оптикой очков. Оценив нас, бабки стали горячо обсуждать, зашли мы с Олегом в их дворик выпить водки, или это засада на Ваську-алкоголика из седьмой квартиры, которого местный участковый безуспешно пытается упечь в лечебно-трудовой профилакторий.
— Садись, Олег, передохнём — я указал на свободную скамейку, ближайшую к входу в магазин, и вытянул уставшие ноги. Олег, бросив радостный взгляд на левое и правое плечо, пристроился рядом. Отдыхать у нас получилось недолго. Примерно через пять минут, во дворе появился мужчина, на вид лет сорока, без особых примет, но с лицом много пережившего в этой жизни человека. Заметив нас, мужчина мудро остановился, потоптался нерешительно на месте. Очевидно, что жизненный опыт советовал ему не искать встречи в ментами, но чувство долга заставило продолжить путь к заветной двери вино-водочного магазина. Хитрым стуком в окрашенную мрачной, черной краской, грубо сваренную из листа толщиной в пять миллиметр, дверь, мужчина просигнализировал о своем прибытии. Дверь со скрипом отворилась, мужчина нырнул в темноту.
— Олег, пойдем — я потянул напарника за рукав.
— А? Что? — разомлевший на весеннем солнышке новоиспеченный старшина, наверное, задремал, видя во сне свой дальнейший карьерный взлет, но за мной пошел, как на веревочке. Мы встали с торца дома, чтобы через пару минут принять в свои заботливые руки радостно спешащего давешнего мужчину. За несколько минут он обзавелся потертой холщовой сумкой, в которой жизнерадостно позвякивали раз, два…пять бутылок «Столичной», с нелепым изображением гостиницы «Москва» на бело-красной этикетке.
— А ты, Олег, меня уверял, что водки в продаже нет!
— Где украли водку, гражданин? — я сделал суровое лицо.
— Да, что, вы говорите такое. Купил я ее в магазине! — мужик попытался вырваться, но я крепко придерживал лямку торбочки пальцем, а дальнейшая борьба грозила целостности драгоценных сосудов.
— В магазине, в продаже, водки нет. Где вы ее украли?
— Но вы же видели, я в магазин заходил, там мне ее продали.
— Не знаю. Если бы вы ее купили, у вас был бы чек, который вы должны сохранять до выхода из магазина. Где чек?
— Был чек, наверное, я его уронил.
— Товарищ, я конечно могу дойти до дверей магазина и вернуться, поискать на земле чек на пять бутылок водки, но если я его не найду, то ты, случайно, свою сумку уронишь, и бутылки, абсолютно точно, разобьются. Мне идти? Чек искать?
— Не надо идти, не было чека. Водку я у грузчиков купил, за полторы цены.
— Да ладно, не может быть. Ты, наверное, все-таки украл водку.
— Ребята, ну пойдемте, к грузчикам подойдем, они подтвердят, что водку мне продали.
— Пойдем, сумку только мне отдай, она у меня сохранней будет. Да, не бойся, не уроню, обещаю.
— Ребят, я бы вам дал бутылку, но это мужики мне деньги собрали, бутылки по счету. Давайте, в следующий раз….
— Иди давай, вызывай грузчиков.
Через минуту, на условный стук дверь магазина вновь распахнулась, за дверью стоял, перекрыв все пространство, и хмуро взирал на нашу компанию здоровенный дядя в застиранной, когда-то черном, рабочем халате, с выражением презрения ко всему миру на круглом, опухшим лице.
— Ну, что надо? — дядя дохнул на меня запахом свежего перегара.
— Ты ему водку продавал? — я подтолкнул вперед своего пленника.
— Я ничего не продавал, и никого не знаю. Еще вопросы есть, сержант?
— Да, вопрос есть. Олег, отойди пока с гражданином в сторонку, на, сумочку не урони — я отдел Олегу сумку с водкой и, вновь повернулся к обозревшему грузчику.
— Вопрос простой. Мы со старшиной здесь службу несем, и, хотелось бы, получать чудесную продукцию вашего магазина в разумном количестве, по государственным расценкам. Решим вопрос?
— Знаешь, сержант, сколько вас здесь ходит? И все что-то просят, все ноют, и начальники твои, и другие начальники. А ты никто и звать тебя никак. Хочешь водки — люди тут с семи часов утра очередь занимают. Вот и ты с утреца приходи. Поэтому иди на …хрен — дверь с грохотом захлопнулась, внутри лязгнул засов.
Значить, не договорились. Вот, что за люди. Обязательно все делать через боль, через слезы. Ну, значить, будем работать.
— Олег, можно тебя на минутку? Сейчас мужика ведешь в отдел, берешь объяснение, и пожалуйста, сделай так, чтоб он там провел максимально долго. С помощником дежурного договорись. Понял? А сам возвращайся назад.
— А, ты что?
— Я здесь пока поработаю.
В одиночестве я пробыл недолго. Через пару минут появился ещё один гонец, который, наверное, в предвкушении встречи с любимым напитком, пройдя мимо меня, как возле пустого места, постучал в заветную дверь, который через пару секунд распахнул тот же грузчик.
С возгласом «Привет, Андрей Андреевич» мужик исчез в темноте подсобки, дверь с грохотом захлопнулась, что бы вновь распахнуться через пару минут. Мужчина, резко «стартанул» в сторону забора, за несколько секунд достиг его, и стал ловко взбираться на заграждения, опираясь на приваренные под углом перекладины. С крыльца, с злорадной усмешкой, наблюдал за мной Андрей Андреевич. Шансов догнать мужика, до того, как он перемахнет на ту сторону, у меня не было, да и желания бегать по двору, смешить публику, тоже. Когда мужчина, с торжествующей улыбкой перекидывал ногу через верхние прутья изгороди, случилась маленькая неприятность, переросшая в трагедию. Бутылка, серебристой рыбкой, выскользнула из кармана пиджака «спортсмена», и спикировала вниз, судя по звону, в конце траектории полета, встретившись с лежащим на земле обломком кирпича. Мужчина неловко спрыгнул к забору, в надежде протянул руки к блестящим осколкам….
Андрей Андреевич с матами захлопнул дверь, а мужчина за забором, постояв пару минут, сгорбившись, удалился, нетвердой походкой.
Через десять минут к крыльцу магазина подрулила «волга» ГАЗ-24, но не черная, номенклатурная, а белая, уровнем пониже. Из-за руля выбрался молодой мужчина, бодро взбежавший на крыльцо и, по-хозяйски, забарабанивший в глухой металл. Я встал, и неторопливо пошел к машине. Когда дверь магазина распахнулась снова, водитель быстро запихнул в багажник ящик, судя по этикетке, «Старки», и ловко скользнул за руль. Когда я постучал в водительское окошко, мужчина демонстративно опустил вниз стопор двери, и показав мне язык, завел двигатель. С характерным звуком включилась первая передача, «Волга» бодро взревев двигателем, двинулась к выезду со двора. Чтобы понять, что что-то не в порядке, водителю хватило проехать десяток метров. Заднее правое колесо давление не держало, потому что ниппель был в моих руках.
— Ты что, творишь, урод — «водила» был растерян, но орал очень громко, брызгая слюной: — Да ты знаешь, чья эта машина! Да ты завтра на коленях приползешь ко мне с извинениями!
Когда я шагнул к борзому «драйверу» и потряс его за лацканы пиджака из тонкой, черной кожи, мужчина лязгнул зубами и растерянно заткнулся, наверное, к такому общению, не привык, да и, похоже, язык прикусил.
— Олег, придержи придурка — я толкнул номенклатурного холуя к, вовремя за рулившему во двор, Олегу.
— Заведующую зови — я повернулся к растерянно замершему у двери Андрею Андреевичу: — быстро!
— Ага — мужик испарился, даже, забыв замкнуть щеколду. Я открыл дверь и удивленно присвистнул — в коридоре у двери стоял штабель из пяти пластиковых, черных, ящиков с той же «Старкой», наверное, ожидался приезд других служебных автомобилей от любителей вкусного напитка.
Из глубины магазина послышались торопливые шаги, ко мне спешило несколько человек. Впереди шла симпатичная женщина лет тридцати, в свежем белом халате, очевидно в второпях, наброшенном на плечи. Под халатом виднелось красно-оранжевое с «искрой» платье, облепившее стройную фигурку. Женщина остановилась, досадливо посмотрела на ящики, меня, побледневшего Андрея Андреевича она глазами просто обожгла. Я поманил женщину рукой, и вышел на улицу.
— Здесь останьтесь — дама коротко бросила, потерявшему всякую вальяжность, Андрею Андреевичу и еще паре грузчиков, угрюмо стоящих за его спиной, и шагнула ко мне. На улице она с удивлением обозрела нелепо раскорячившуюся посреди двора «Волгу», водителя, морщащегося от боли, в объятиях Олега, повернулась ко мне:
— Вы знаете, чья эта машина?
— Наплевать. Я подошел к вашему грузчику, который Андрей, и, со всем политесом, обратился с пустяковой просьбой, периодически продавать нам спиртные напитки по государственной цене, так как мы несем службу здесь, пресекаем драки в вашем магазине, и стоять за водкой или коньяком в очереди мы не можем. Ваш кхм…чудак, послал меня по маме, очень долго, рассказывая мне, какое я дерьмо у его ног. Я обиделся. Как будем решать вопрос?
— Вы знаете, чья эта машина?
— Мне наплевать. Вчера, когда меня награждал начальник областного УВД, он сказал, что по любому вопросу могу обращаться к нему (ну, немного, соврал). Вы уверены, что если я сейчас подниму шум, то для всех это хорошо кончится? Вон, кстати, мои общественницы — я махнул рукой в сторону скамейки, где сидели, внимательно глядящие на нас, ветеранки труда, а может быть и войны: — они всюду подпишутся, как у вас тут весь день идет торговля с черного хода. Ну что, будем ругаться, или как?
— Меня зовут Алла Петровна, ругаться мы не будем. Можете со своим сослуживцем в любое время стучать в эту дверь, вам продадут любой товар из имеющегося ассортимента. Мы договорились?
— Меня зовут Павел Громов. Было очень приятно с вами познакомится, Алла Петровна. Надеюсь, что больше недоразумений у нас не будет. Хорошего дня, до свидания.
Во дворе, я сунул в ладонь водителю ниппель от колеса и колпачок, и, добро улыбаясь, в его ошарашенное лицо, пообещал ему сломать руки, если он, кому-то, на нас с Олегом, пожалуется.