Гардемарин Ее Величества. Коронация

Глава 29

Ночь была сухой и гулкой — тот самый тип погоды, при которой все слышно вдвое лучше, чем хотелось бы. Шорох ботинка по гравию. Щелчок предохранителя. Писк рации… О шуме моторов и говорить не приходилось — он разносился по всей округе, делая любое скрытное проникновение бессмысленным.

Впрочем, мы особенно и не скрывались. Морозова можно было называть как угодно, но только не дураком. Даже если кто-то из штаба не маякнул ему по старой памяти о начавшейся движухе, то на подходах нас срисовали уж точно. Сложно не засечь несколько десятков единиц техники, вертолеты и разворачивающийся в лесу полноценный штаб. Да, полагаю, старик и готовился к чему-то подобному — слишком хорошо он меня знал.

От опушки леса до ограды станции было метров двести открытого пространства. Сама ограда серьезным препятствием не была, но за ней снова начиналась открытая местность, и дойти до ближайших построек, в которых можно закрепиться — та еще задача. Я был более, чем уверен, что Морозов готовит нам горячий прием, и заранее готовился к тому, что пустырь превратится в пылающий ад, стоит нам на него ступить.

Вот только тогда я еще не знал, что это вовсе не фигура речи.

В штабе царила деловитая, но несколько нервная атмосфера: сердито трещали рации, раздавались короткие, сухие доклады, на большие экраны транслировалась картинка с коптеров разведки. Я мрачно смотрел на изображение с камер и вспоминал, насколько легко удалось отбить нападение на Нововоронежскую АЭС. Сейчас нам предстояло выступить в противоположной роли, и мне все это заранее не нравилось.

— Штурмовые группы готовы, — рядом возник Камбулат. — Ждут отмашки. Командиры групп…

— Отставить. У групп будут другие командиры, — проговорил я, даже не дослушав. Камбулат пристально посмотрел на меня.

— Ты же не хочешь сказать, что опять полезешь туда сам?

На лице товарища все-таки промелькнуло недоумение — хотя уж ему-то куда лучше большинства офицеров в штабе полагалось знать, кто я такой. И что делаю, когда приходит время действовать. Меня сотни и тысячи раз называли глупцом, ретроградом и пережитком феодального прошлого древней Руси, однако я все равно считал, что место командира — не где-нибудь, а рядом с теми, кого он отправляет на смерть. Одаренному офицеру положено прикрывать своих людей Щитом, а если надо — даже драться самому, шагая под свинцовым дождем. И плевать на регалии, ордена, титулы и количество звезд на золотых погонах. Война есть война, и перед ней равны все, от рядового до фельдмаршала. Но один человек в нужном месте способен переломить ход любого боя.

Особенно если этот человек — я. В конце концов, вряд ли Серый Генерал заслужил бы свою славу и прозвище, если бы все время отсиживался в штабе.

— Хочу. И полезу. И ты полезешь, в моей группе. Двумя другими командуют Гагарины, старший и младший.

— Юрий Алексеевич? — Камбулат недоверчиво хмыкнул. — Но он ведь даже не военный!

— Сейчас мы все военные. А он еще и Одаренный высшего ранга. Как и те, кто нас ждет, — пояснил я, натягивая бронежилет и подгоняя подвесную систему. — И это сейчас для нас куда важнее. Там, за оградой, все вибрирует от концентрации Дара. Не знаю, кого туда натащил Морозов, но легко точно не будет. Боюсь, что огневая мощь сейчас ничего не решит. А вот сила Дара — очень даже. И чем больше ее будет на нашей стороне, тем лучше.

— Однако автомат ты все-таки берешь, — пробормотал Камбулат, глядя, как я поправляю трехточечное крепление.

— Беру, — я кивнул. — А еще — гранаты. И даже шлем надену. Потому что пренебрегать сейчас что оружием, что защитой — глупость, причем преступная. Так что и тебе советую экипироваться по полной программе. Выдвигаемся через десять минут.

— Понял, — вздохнул Камбулат. Но потом все-таки улыбнулся, хоть и явно через силу. — Собственно, я чего-то такого и ожидал.

— Плохо. Значит, я все-таки становлюсь предсказуемым, — невесело усмехнулся я. — А сейчас — отставить разговоры и марш собираться.

— Так точно, ваша светлость!

Камбулат, вытянулся, козырнул и отправился за экипировкой — и я почему-то не сомневался, что теперь он наберет столько снаряги, сколько простой смертный не сможет даже поднять. А мне оставалось только тяжело вздыхать и снова пялиться на экран, будто надеясь увидеть там Морозова.

— Эх, Николай Васильевич… — тоскливо пробормотал я в пустоту. — Старый ты дурак… Ну вот зачем нам все это, а?

Электроника ожидаемо не ответила. Бездушной машине, конечно же, было наплевать на мои переживания — как и на то, вернусь ли я сюда обратно… И вернется ли хоть кто-нибудь вообще. Вряд ли умную систему, которую Корф собирал вручную из топовых заграничных и отечественных комплектующих, смутил бы даже взрыв на атомной станции, способный превратить несколько десятков километров вокруг в фонящую радиацией пустошь. Мозгов в машину заложили с избытком, однако сердца у нее не было.

Зато сердце было у меня. И сейчас оно билось ох как неспокойно. Но что уж тут поделаешь.

Я в последний раз поправил автомат и зашагал к выходу из штаба.

Три группы выдвинулись на штурм по сигналу. Шесть броневиков с корпусами, усиленными Конструктами, за ними — бойцы Особой роты, прикрывающие Щитами себя и технику… Головной группой командовал я, второй — младший Гагарин, третью возглавил старший.

Броневики зарычали движками, плюнули выхлопом, и как большие, медлительные жуки поползли вперед. Во второй линии шли гвардейцы Преображенского полка — их задачей было прикрывать передовые группы и занимать позиции, которые мы, теоретически, должны захватить.

Теоретически…

Я понял, что план провалился, когда взорвался первый броневик. Несмотря на толстенный слой усиленного Конфигураторами металла, невзирая на Щиты, поддерживаемые совокупными усилия лучших бойцов… Свечка над машиной сформировалась так быстро, что никто не успел отреагировать, а удар будто взорвал ее изнутри.

Броневик подпрыгнул и на мгновение исчез в яркой огненной вспышке. Пламя лилось сверху вниз, стекая по броне и колесам на дымящуюся землю. Послышались крики раненых, кто-то открыл огонь, но куда именно стреляли бойцы, не понимали, наверное, и они сами. К горящей машине ринулась эвакуационная команда — сразу несколько бойцов Особой роты выбыли из строя, и им требовалась срочная помощь.

Еще нескольким гардемаринам помощь была уже не нужна — даже лучшие целители не в состоянии вернуть жизнь в мертвое тело. Я выругался, крепче сжал цевье автомата, и добавил энергии в Щит.

Новый взрыв прозвучал примерно через полминуты после первого. Мы еще не добрались до ограды, а уже понесли серьезные потери. Не знаю, что за умельцев собрал под свои знамена Морозов, и где он их взял, но так быстро формировать Свечки запредельной мощности можно было, только объединив усилия нескольких Одаренных.

Причем не абы каких, а рангом не ниже третьего, а скорее даже «двоек» и почти всесильных «единиц». У которых к тому же оказалось достаточно времени потренироваться на слабеньких элементах и научиться сплетать три или больше потоков энергии вместе.

При желании я, пожалуй, даже смог бы вспомнить имена и фамилии — Одаренных соответствующего ранга во всей Империи было не так уж много, и большая часть из них или присягнули Елизавете, или уже давно сидели под подавителями в Петропавловской крепости. Но остальные…

Похоже, спецслужбы в очередной раз то ли не доглядели, то ли просчитались. Разогнать бы их к чертовой матери…

Впрочем, какая разница? Теперь у меня все равно оставался только один путь — вперед.

— Перегруппироваться! — рявкнул я в рацию. — Прижмите их огнем, чтоб ни одна тварь высунуться не могла!

Через секунду заговорили крупнокалиберные пулеметы и автоматические пушки броневиков. Операторы не видели целей и били туда, где они могли располагаться. Вот только что-то мне подсказывало — все совсем не так просто.

Наш броневик ткнулся тупым носом в ограждение АЭС, затрещали выворачиваемые с корнем столбы, гигантскими струнами принялась лопаться колючая проволока…

И в этот момент по нам снова ударили.

Как выяснилось, когда я прикидывал суммарную мощность, которую неизвестные вкладывали в Свечку, я ошибался — в меньшую сторону. Энергию такого масштаба почувствовал бы даже лишенный Дара, и я успел среагировать за секунду до вспышки, бросив едва ли не всю энергию резерва в общий Щит… И только это нас и спасло.

Бронетранспортер буквально исчез, раскидав во все стороны языки пламени и ошметки расплавленного металла, и я почувствовал, что лечу, отброшенный взрывной волной. Персональный Щит отработал на все сто, вот только так повезло не всем. Рухнув на землю, я пропахал плечом траву, вскочил, тряся головой, и увидел разбросанные тела. Несколько — бездыханных. Кто-то выл, тоскливо и протяжно, на одной ноте, кто-то витиевато и заковыристо ругался.

И тут же со стороны АЭС ударили пулеметы.

Я выругался, прикрылся Щитом, и скомандовал в рацию:

— Отходим.

Кто-то рядом стонал. Я схватил бойца за плечо, перевернул и выругался.

Корнилов.

Вся правая сторона тела Ивана представляла собой один сплошной ожог, из неестественно вывернутого предплечья торчала кость — открытый перелом. Сцепив зубы, я ухватил товарища за эвакуационную петлю на разгрузке и потащил за собой.

— Давай помогу!

Рядом появился Камбулат. Лицо перепачкано землей и сажей, на лбу — ссадина, но в остальном он выглядел целым. Я кивнул, мы вместе вцепились в разгрузку Корнилова и потянули чуть ли не втрое проворнее.

Но все не же быстрее пуль. Они пахали землю слева и справа, бились о Щиты, отступающие гардемарины огрызались огнем, отступая. Многие тащили раненых. Огненные плети хлестали буквально из ниоткуда, кромсая и опрокидывая на земли хрупкие тела. Мы отходили буквально по трупам, и будь у меня желание посчитать потери — цифра получилась бы страшной.

Я старался смотреть прямо перед собой: сейчас думать, что я недооценил противника, ошибся и отдал безумный и самоубийственный приказ не было уже никакого смысла.

К черту. Ругать себя, спецслужбы, аналитиков и Конфигураторов будем потом. Для начала неплохо бы выбраться из этой мясорубки, а то может статься, что ругать будет уже некого.

Я стиснул зубы, ухватился крепче за петлю и прибавил ходу.

Штаб разместили в заброшенном складе, метрах в восьмистах от периметра. Без окон, частично без крыши… Внутрь залетал ветер, пахнущий гарью, расплавленным металлом и чужой кровью. Угрюмая тишина, повисшая в помещении, прерывалась лишь стонами раненых и тихой руганью полевых медиков. Бригады реанимации и машины «скорой» разместились дальше примерно на километр, чтобы ненароком не попасть под удар, и теперь мчались сюда.

Минута, может быть две. Совсем немного — но кому-то это будет стоить жизни.

Корнилова положили в углу на штабеле досок. Вокруг него копошились фельдшеры. Один держал фонарь, другой хрипло командовал:

— Шину — не ту, эту! Крепче держи, что ты, как девочка⁈

— Площадь поражения — процентов тридцать, — выдохнул второй. — Надо в стационар. Сейчас же.

— Какой к лешему стационар? Он сейчас от болевого шока откинется! Обезболивай! Да где целитель, мать его за…

Я смотрел. Не вмешивался.

Камбулат сидел у стены. Спиной к бетонной кладке, руки на коленях. Бронежилет в трёх местах пробит, шея в копоти, волосы с одной стороны обожжены… Глаза смотрят в одну точку — туда, где минут сорок назад остались три гардемарина из его взвода.

И даже вытащить тела пока вариантов не было…

Жан-Франсуа стоял в стороне. Курил. С такой яростью, словно хотел сжечь дотла не табак с папиросной бумагой, а себя самого. Его пальцы дрожали, а зрачки были расширены так, что я уже почти не видел радужки. Еще в бытность свою курсантом Поплавским он не отказывал себе в алкоголе.

Но с сигаретой, кажется, я его видел впервые.

Жан-Франсуа произнес только одну фразу, глядя в пол:

— Их оттуда не выковырять.

Я кивнул. Это было очевидно. Уже не важно, как именно Морозов сумел добиться всего этого, кто ему помогал и откуда он набрал столько сильных Одаренных… Сейчас имел значение только его ультиматум. И то, что время, отпущенное на размышления, заканчивалось.

Впрочем, учитывая почерк… Я вполне мог предположить, кто надоумил мстительного старика на это мероприятие. Был у меня один знакомый, которому покоя не давали атомные электростанции. И сильных Одаренных у его господина наверняк имелось в избытке — включая тех, кто потерял под Ростовом детей или внуков.

Эх, дон Диего… Если выяснится, что из этой истории снова торчат твои уши — больше ты так легко не отделаешься. Слово офицера!

Позади меня негромкий разговор перешел на повышенные тона. Несколько офицеров, нагнувшись над схемой, о чем-то препирались. И, кажется, градус диалога постепенно нарастал. Я вздохнул и подошел к схеме.

— О чем спорим, господа?

— А я говорю, что у нас только один вариант! — Грузный полковник, кажется, даже не обратил на меня внимания. — Ударим высокоточным оружием — и дело с концом! Все лучше, чем биться лбом об их оборону!

— Нет, — сказал я.

Негромко, но веско. Так, что все замолчали и обратили на меня внимание.

Майор не отступил. Он вытянулся, как на построении.

— Прошу прощения, ваша светлость, но обстановку вы видели сами. Мы теряем людей. Они готовы. Они нас ждут. Времени — нет. Я не предлагаю ковровую бомбардировку, конечно. Но тактический ракетный удар по внутреннему периметру станции…

— Вы… — Я сделал шаг вперед, — Вы предлагаете ударить по ядерному объекту. Который находится в семидесяти километрах от центра столицы. Где проживают, на минуточку, семь миллионов человек…

— Но…

— Вы понимаете, что будет, если что-то пойдет не так? — процедил я, — Могу рассказать, господин полковник: через несколько часов, если мы последуем вашему плану, один-единственный вдох в столице может стоить человеку жизни. Через несколько дней на улице будут умирать собаки, не доходя до миски. Через несколько месяцев женщины — те, кого мы успеем эвакуировать — начнут рожать уродов. А карты губернии придется перерисовывать с учетом границ зоны отчуждения — лет этак на пятьдесят. Вы этого хотите?

— Я… хотел сказать, что мы готовы обсудить все последствия… — замялся полковник.

— Спасибо, — отрезал я. — Обсудили.

Майор побледнел и ретировался. А я развернулся, отошел в сторону и прижался лбом к холодной стене.

Думай, генерал, думай! Безвыходных ситуаций не бывает! А значит…

И в этот момент у меня в кармане что-то завибрировало.

Я даже не сразу понял, что означает это ритмичное жужжание. Достал телефон, посмотрел на экран.

Номер неизвестен. Интересно, кому это я сейчас мог понадобиться?

Хотя вариантов, если подумать не так уж и много. Точнее — всего один.

Я принял вызов.

— Ну что, наигрался? — спросил голос на том конце.

Хриплый. Надтреснутый. Без надрыва — просто усталость. И чуть-чуть злорадства. Капля, ровно столько, чтобы заскрипело на зубах.

— Ты ведь знал, что не выйдет, — продолжил Морозов. — И все равно полез. Стареешь, Володя. Раньше ты не был таким предсказуемым.

Я молчал. Молчали и все вокруг. Даже раненые, кажется, перестали стонать. Голос Морозова, звучащий в динамике, отчетливо разносился по всему штабу.

— Знаешь, почему ты не выиграл? — продолжил он. — Потому что все еще веришь, что можно выиграть честно. Штурмом. Ротами. Нахрапом. Как будто на дворе снова восьмидесятые, и против тебя — растерянная охрана Зимнего, а не люди, которым нечего терять.

— Ты, значит, из таких? — тихо спросил я.

— Я — человек, который все уже потерял, — Морозов мрачно усмехнулся. — Но могу кое-что вернуть. Для себя. Для Империи, если уж на то пошло. А ты… ты опять играешь в рыцаря. Только вот латы твои ржавые, а конь давно подох.

Я сжал телефон в руке так, что захрустел пластик.

— В общем, слушай меня, Володя, — продолжил Морозов. — У тебя есть два варианта. Первый — ты уводишь отсюда своих стойких оловянных солдатиков и делаешь все, как я сказал в сообщении, которое тебе передали. Буквально. Без лишней шумихи, без прессы, не привлекая внимания — насколько это вообще возможно после твоих выкрутасов. Получаешь гарантии, и мы расходимся, не пожимая рук.

Морозов смолк. За спиной у него что-то щелкнуло — может, замок, может, затвор.

— А второй?

— А второй вариант — это не телефонный разговор. Но я готов обсудить его с тобой. Лично. Приходишь сам, один, без игрушек, без прикрытия… И мы с тобой поговорим, как старые-добрые друзья.

Я стиснул зубы. Да уж, друзья, ага.

— А если я откажусь? — спросил я.

Уже без надежды, только чтобы протянуть время. Выиграть хоть несколько секунд в надежде, что умница Корф прямо сейчас разрабатывает у себя в голове очередной гениальный план, способный повернуть ситуацию на сто восемьдесят градусов. И спасти — если не всех нас, то хотя бы город на той стороне залива.

— А если ты откажешься… — Морозов сделал театральную паузу. — Как я уже говорил, мне терять нечего. Я не блефую. Еще одна попытка штурма — и сначала я положу твоих любимых гардемарин, а потом пущу в разнос реактор. И разгребай последствия, как только сможешь. Так что ты выбираешь?

Я молчал.

Вокруг — тоже тишина. Ни звука. Даже фельдшеры, кажется, затаили дыхание.

Кто-то выронил флягу, и она звякнула об угол ящика. Громко, как выстрел.

И тогда Морозов снова заговорил.

Спокойно. Без насмешки.

— Ты ведь сам всё понимаешь, Володя. Я дал тебе шанс. Один. Больше не будет.

Я поднял взгляд. Жан-Франсуа — белый как смерть. Камбулат чуть покачивается, словно только что получил удар. Невидимый, но куда страшнее всех тех, что ему приходилось ловить на соревнованиях.

Корф — у стены. Лицо в тени. Даже не смотрит.

— Жди, — сказал я. — Я иду.

И сбросил вызов.

— Ты… — Камбулат запнулся. — Ты действительно пойдешь туда? Один?

— Что-то подсказывает, что других вариантов у нас нет.

Я пожал плечами. Рисковать мне было не привыкать, да и сил напоследок сцепиться с Морозовым хватало — даже с учетом изрядно подточенного резерва.

Смущало только одно — на честь и репутацию старику уже давно было наплевать, и честный мужской разговор вполне мог превратиться в казнь. И даже если он все же состоится по всем неписаным правилам — реактор прямо сейчас уже может работать в аварийном режиме.

И тогда отсчет уже начался.

— Это наверняка ловушка! — вскинулся Камбулат. — Ну что вы там обсуждать будете? У старого дурака просто крыша поехала после смерти сына! Он же тебе отомстить хочет!

Я вздохнул.

— Даже если так. Я пойду в любом случае. Если ты прав… Матвея убил я, и отвечать за это должен тоже я, а не жители Петербурга. Так что…

Я усмехнулся и принялся стягивать броню. Без игрушек — так без игрушек.

— А что делать нам?

Кажется, я впервые видел младшего Гагарина растерянным.

— Вам? — Я швырнул на пол жилет с разгрузкой. — Полагаю, Особой роте все еще есть, чем заняться. Эвакуируйте столицу.

Гагарин молча кивнул. И потом медленно вытянулся по стойке «смирно» и ткнулся кончиками пальцев в низ шлема, изображая воинское приветствие. За ним козырнул Камбулат, потом Жан-Франсуа, потом тот самый майор, который предлагал ударить по станции ракетой. Жест повторили все — даже те, кто стоял без головного убора. Когда жить остается, возможно, всего полчаса, задумываться о регламенте нет уже никакого смысла.

Я молча улыбнулся, разглядывая лица вокруг. Чтобы запомнить их все до единого — на тот случай, если вновь увидеться уже не придется. На несколько мгновений время будто застыло, но когда я кивнул и быстрым шагом направился к выходу из штаба — снова понеслось вскачь. Корф вернулся к своим электронным игрушкам, майор — к карте на столе, Камбулат — к экрану. Все продолжили работать, и в мою сторону больше не смотрели.

В конце концов, я не делал ничего особенного. Просто шел умирать.