Гардемарин Ее Величества. Коронация

Глава 26

С момента моего визита к Елизавете прошла неделя. Полная, насыщенная, выматывающая и вместе с тем до странного тихая неделя.

Обманчивая тишина перед бурей. Когда воздух натянут, как струна, а самые умные и предусмотрительные звери уже прячутся в норы. Или наоборот — убираются от них подальше, чтобы не быть погребенными под толщей камня или земли.

Однако после событий последних месяцев я воспринимал тишину как… просто тишину — и был благодарен судьбе за хоть какой-то отдых.

Гагарин вступил в должность. Без фанфар, без парада, без речей с трибуны. Просто подписал бумаги, обговорил ключевые назначения, забрал печати и запер за собой дверь в канцлерский кабинет.

А уже на следующее утро в городе начались зачистки.

Никаких массовых расстрелов. Никаких «чрезвычайных комиссий». Все чинно, почти вежливо, с аккуратностью и расчетом хирургической бригады. Только вот пациенты этой «хирургии» почему-то дергались, орали и порой даже пытались выскочить в окно.

Сторонники Морозова — бывшие и нынешние, тайные и явные — спасались, кто как мог. Одни пытались улететь: выкупали билеты на ближайшие рейсы в Иберию, Францию и бог знает, куда еще. Клялись, что спешат на конференцию по устойчивому градостроительству, или что срочно нужно отвезти двоюродную бабушку на лечение в Баден-Баден. Другие — паковали семьи в поезда и рвались на юг, в провинции, надеясь раствориться среди степей и забытых станций.

Их арестовывали в поездах, останавливали на досмотрах. В чемоданах — золотые слитки, паспорта на вымышленные имена… Секретари с канцелярским прошлым, «референты» при бывших советниках, сами члены Совета — сейчас вся эта публика медленно, но верно, заполняла казематы Петропавловской крепости.

Кто поумнее — присягали и каялись, принимали новую власть с таким проворством, будто всего этого балагана и не было вовсе. Писали пространные письма: «прошу считать мое участие формальным», «действовал под давлением», «не знал, что исполняю преступные приказы»…

Некоторые действительно не знали. А другим просто везло оказаться незапятнанными. Но даже в тех случаях, когда прямые доказательства вины отсутствовали, я не стеснялся ставить на бумагах особую отметку.

Государственные должности эти люди уже не займут никогда. Впрочем, кажется, они были и не против. Самые хитрые успевали избавиться и от сомнительных знакомств, и от не менее сомнительных капиталов — зато спасали жизни и судьбы семей. Их я не трогал.

Пока что.

Самые недальновидные из сторонников Морозова надеялись просто отсидеться. И очень быстро начинали понимать свою ошибку, но исправить ее возможности уже не имели.

За ними приходили ночью. Без лишнего шума и огласки.

Пара автомобилей со спецномерами, отряд спецназа в камуфляже без знаков различия, тяжелые шаги на лестнице, лязг железа. Двери выламывали с одного удара. Кто оказывал сопротивление — уезжал в мешке. Кто нет — на заднем сиденьи в наручниках.

Темница. Допрос. Изоляция.

Наверняка кто-то считал, что это слишком уж похоже на очередные репрессии. Но с волками жить — по-волчьи выть, и других, более надежных методов я пока не придумал.

А сам Морозов исчез. Буквально растворился в воздухе по мановению волшебной палочки. Последний раз его видели за пару часов до выступления Гагарина по телевидению. Кто-то говорил, что его сиятельство снялся на вертолете и ушел в сторону Ладоги, чтобы раствориться в карельских лесах. Кто-то шептал про подземные ходы под Смольным, про старые убежища… А кто-то был уверен, что бывшего главы Совета имперской безопасности уже давно нет в стране — пересек границу под чужим именем и теперь пьет бренди в какой-нибудь уютной резиденции иберийской контрразведки.

Лично я смеялся над первыми гипотезами и сомневался в последней. Очень не похоже на моего старого друга. Особенно после того, как мне пришлось убить его сына. Уходить — не в его духе. Нет, Морозов просто взял передышку. Притаился в каком-нибудь углу, как матерый волк во время травли, и ждал удобного момента, чтобы отомстить.

Что ж. Я уже давно привык оглядываться по сторонам.

В розыске были и все его ближайшие соратники. Те, кто еще недавно сидел в кабинетах и рассылал приказы по всей стране. Те, кто ставил подписи, когда списки заключенных уходили вниз, в подвалы. Те, кто ходил с папками и высокомерными взглядами, теперь — стали беглецами.

Книппер тоже был среди них

И меня это удивляло — до сих пор. Я считал старика куда сообразительнее. Но то ли он успел слишком сильно замараться, поставив на Морозова, то ли у него были какие-то личные обиды — не знаю. Я не жалел, что не прикончал его там, в безымянном баре, где нас с Гагариным пытались взять четверо высокоранговых Одаренных, но почти не сомневался, что случись нам встретиться еще раз, в живых останется только один.

А город… Город просто жил.

Питер умеет притворяться. Снаружи — все как прежде: кофе, дождь, брусчатка. Люди спешат по делам, спорят в очередях, обсуждают погоду и сериалы. Но если задержаться взглядом, если присмотреться — увидишь: они ждут.

Сквозь музыку в наушниках, сквозь шелест новостей, сквозь шум трамваев — они прислушиваются, пытаются понять: не вернется ли снова то время, когда они боялись высунуться на улицу.

Не вернется. Пока мы здесь — не вернется.

По крайней мере, мне очень хотелось в это верить.

Дверь распахнулась настежь — так что створка с грохотом ударилась о стену, и в кабинет влетел взмыленный Корф. Выглядел бедняга так, будто его подстрелили где-то в коридоре, и он, истекая кровью, добрался до меня только благодаря силе воли.

Хотя, присмотревшись, я констатировал, что потеря крови юному Корфу не грозит. А вот немного дополнительных занятий физкультурой явно не повредило бы: он тяжело дышал, лицо пошло красными пятнами, а пальцы, сжимающие планшет, подрагивали.

— Нашли! — выдохнул Корф, немного отдышавшись. — По камерам засекли!

— Кого? — я подался вперед и невольно впился пальцами в столешницу.

— Книппера!

Я с трудом сдержал вздох разочарования. Мне хотелось услышать другую фамилию, но… Но и эта звучала неплохо. Для начала сойдет.

— Говори нормально, — Я откинулся на спинку кресла. — Где и когда его видели?

— В Сортавале, — ответил Корф. — Вчера вечером. Камера наблюдения на въезде в город. Книппер замаскировался, но сомнений нет — это он.

— Он еще в городе?

— Похоже на то. По крайней мере, не выезжал. Может, конечно, ушел куда-то в леса пешком…

Я покачал головой.

— Нет. Не его стиль.

Поднявшись, я подошел к окну.

Сортавала. Маленький, сонный городок в Карелии, но довольно важный железнодорожный узел. Практически Финляндия. А там еще немного — и все пути перед тобой. Слиться с толпой, аккуратно выехать через границу, предъявив поддельный паспорт… Если найдутся заинтересованные лица — а они наверняка найдутся — уйти легче легкого. А дальше — беги куда хочешь, покупай себе новую жизнь хоть в Соединенных Штатах, хоть на архипелаге, хоть в Альпах…

— Мне нужен список поездов, уходящих из Сортавалы в ближайшие сутки, — задумчиво проговорил я, все так же глядя в окно.

— Уже, — Корф усмехнулся и победоносно потряс планшетом. — Через четыре часа уходит поезд на Юваскюлю.

— Ювяскюля… — повторил я вслух. — Красивый город. Маленький, аккуратный. И, можно сказать, рукой подать до Швеции.

— Именно, — кивнул Корф. — Он хочет раствориться. А потом, глядишь, всплывет лет через пять — уже без волос, зато с шведским паспортом и колонкой в каком-нибудь эмигрантском журнале.

— Или в подкасте. — Я скривился. — С рассказом о том, как все было не так уж однозначно.

Мы помолчали. Я подумал, кивнул сам себе и озвучил решение:

— Готовим вертолет и группу захвата. Из Особой роты. Вылет — через час. Я пойду за старшего.

— Не много ли чести для одинокого беглеца? — удивился Корф.

— Во-первых, он не просто беглец. Он — высокоранговый Одаренный. «Двойка», а то и «единица». Без меня с ним справиться будет намного сложнее, если вообще возможно. А во-вторых… — Я усмехнулся. — Во-вторых у нас с Иваном Людвиговичем остались кое-какие недомолвки. И я бы хотел завершить разговор. Лично.

Корф вздохнул, слегка втянул голову в плечи, и на миг показалось, что в его глазах я увидел отблески горящего вокзала Сортавалы — уж очень недвусмысленным был взгляд товарища. Я улыбнулся.

— Ты тоже собирайся. И Камбулата позови.

— Понял. — Корф уже развернулся, но замер в проеме. — А Поплавский? То есть… Жан-Франсуа?

Я на секунду задумался. Перед глазами встала ухмылка француза, его фирменное «Мсье, неужели вы всерьез…» и тот тон, которым он мог довести до инфаркта кого угодно — от солдата-срочника до штабного генерала.

— Пусть сидит здесь, — буркнул я. — Это — наше дело. Внутреннее.

— Он будет недоволен.

— Значит, день пройдет не зря, — я лишь пожал плечами, всем видом показывая, насколько мне безразлично недовольство гражданина Третьей Республики.

Корф тихо хмыкнул и ушел, затворив дверь куда аккуратнее, чем открывал. И я остался наедине с собой, картой и мыслями.

Сортавала, значит, да?

Будем надеяться, что я прав, и Книппер действительно собирается уйти по железной дороге. Потому что ловить его по карельским лесам ой как не хочется… Впрочем, если понадобится, мы найдем его и там. Разве что это займет немного больше времени.

А времени у меня сейчас — с избытком.

Сортавальский вокзал выглядел так, будто застрял где-то между веками. Узкие перроны, чернеющая плитка, желтоватый свет старых фонарей, разбросанных по территории без особого порядка. Моросило. Вода мелкой крошкой лениво сыпалась с низкого неба, будто сама Карелия вдруг решила поплакать.

Интересно, по кому на этот раз?

«Рускеальский экспресс» стоял чуть в стороне, на запасном пути. Элегантный, отреставрированный под старину поезд казался здесь чем-то инородным, как театральный реквизит в заброшенном ангаре. Чуть дальше виднелась длинная гусеница товарняка, уходящего куда-то за горизонт.

Людей почти не было. Пара таксистов, ожидающих пассажиров у входа, да сотрудник в желтом жилете, ковыряющийся в платформе — вот и вся массовка.

Из-за здания вокзала, сдержанно постукивая каблуками по мокрой плитке, вышел невысокий старик в сером дождевике. Под мышкой у него болтался потертый кожаный саквояж, а на голове красовалась нелепая шляпа с мягкими полями, с которых капала вода. Он остановился на краю платформы, поднял руку и посмотрел на часы.

— До прибытия еще десять минут, Иван Людвигович, — произнёс я спокойно, поднимаясь со скамьи, на которой сидел все это время, будто обычный пассажир. — Поезд идет по расписанию. У вас еще есть время на размышления. И на этот раз уже я предлагаю вам пойти со мной по своей доброй воле.

Старик вздрогнул, узнав мой голос. Повернулся, огляделся по сторонам… Хмыкнул.

Пара фигур в черной форме отрезали путь к зданию вокзала. Еще несколько, как из-под земли, возникли по обе стороны перрона. Еще тройка выбралась из-под товарняка. Тихо, спокойно, без шума и пыли.

Книппер провел взглядом по оцеплению и усмехнулся.

— Боюсь, на этот раз уже я вынужден отказаться, — проговорил он

И вдруг швырнул в меня саквояж. Я даже не стал уворачиваться, просто выставил Щит, щедро накачав его мощью Дара. Вовремя: вместе с саквояжем в меня ударил поток чистой энергии — и ее было так много, что я покачнулся, а подошвы ботинок скользнули по мокрой плитке.

— Стоять! Сам! — рявкнул я через плечо, обернувшись к уже рванувшим вперед гардемаринам. — Ни шагу!

Бойцы замерли. Камбулат, застывший у входа в здание вокзала, нервно сжал кулаки.

Книппер атаковал снова. Плетью, ворохом Звездочек, и сразу же — Молнией. Первые два элемента я отбил, третий отвел в сторону. За спиной грохнуло, я услышал треск раскалывающегося перрона и сам бросился в атаку.

Ложный замах Саблей, удар Молотом, следом, сразу же, без паузы — Молния, Плеть и Пекло. Высшие элементы плелись, будто сами собой, и я отстраненно подумал, что вернулся к своему потолку — первому рангу Дара. Но что-то подсказывало — в этом теле я способен на большее.

Поживем — увидим. А пока нужно успокоить одного зарвавшегося старикашку.

Книппер отвел в сторону Молот, растворил в своем Щите Молнию и увернулся от Плети. Огненного вихря он от меня явно не ожидал, и даже крякнул, когда пламя пробило его защиту и опалило лицо. Нужно отдать старику должное: он был чертовски силен. Кого-то другого пламя обратило бы в горстку пепла.

Но не Книппера. Он лишь выругался и снова бросился в атаку, вхмахнув призрачным лезвием Сабли. Я принял его магический клинок на свой собственный, увел удар в сторону, извернулся и атаковал. Старик отскочил, визгнула Плеть, от которой мне пришлось отмахнуться Щитом, а противник уже снова напирал.

В этот раз — в лоб, без изыскков. Рывок, удар Плетью — я блокирую, Сабля искрит, Дар гудит в пальцах. Рука в локте ломится наружу, но я не отступаю. Щит — вперед, импульс. Он гасит его встречным.

Тонко сработано. Старик, а так тонко владеет энергетикой…

Схватка длилась всего полминуты, а пространство вокруг гудело от высвобожденного Дара. Несколько фонарей загнулись на чугунных ножках, будто камыш на ветру, практически касаясь земли, в здании вокзала не осталось ни одного целого стекла, на перроне дымились глубокие воронки, а мы все еще продолжали бой. Я правильно сделал, отправившись сюда сам. Взвод гардемарин, пусть даже усиленный кем-то в чине генерала, скорее всего, здесь бы и остался.

— А ты все еще хорош, — хрипло выдохнул я, когда наши Сабли снова замерли в клинче.

— Зато ты — бледная тень себя прежнего, — прошипел Книппер и попытался достать меня каким-то хитрым элементом. Я отскочил в сторону и вбил в него Молот. Резко, снизу вверх, под дых. Старик вздрогнул, но остался на ногах.

Силен, силен, зар-р-раза!

Книппер снова взорвался россыпью элементов. Я блокировал их своим Щитом, парировал Саблей, просто уклонялся… И ждал. Каким бы колоссальным ни был у старика резерв, рано или поздно он закончится.

В какой-то момент Книппер начал выдыхаться. Моя Плеть срезала у него кончик уха, Молот сбил с ног, но упрямец продолжал лезть вперед. Вот только его движения замедлились, а былая ловкость стала сходить на нет. Удары становились слабее, атаки — реже…

Я не стал ждать, пока он выдохнется окончательно. Почему-то мне стало жаль Книппера, и я решил поставить точку здесь и сейчас. Шагнув в сторону, я резким движением вырвал из земли фонарный столб, и, взмахнув им, будто дубиной, ударил.

Удар сбил старика с ног, он пролетел с десяток шагов и тяжело упал на дымящийся перрон. Попытался встать, вздрогнул — и обмяк. Я подошел ближе.

Жив. В крови, без сознания, но дышит. Одно движение — и в этой истории можно ставить точку. Но я почему-то не стал этого делать.

Потому что в кои-то веки встретил по-настоящему достойного соперника? Или потому что еще не забыл, как старик, не сомневаясь ни секунды, встал между Елизаветой и лучом смерти, бьющим сквозь потолок, прекрасно понимая, что шансов выжить у него практически нет?

Не знаю. Да и не важно это.

Я повернулся к гардемаринам, оашарашенно взирающим на то, во что превратился еще пять минут назад чистый и аккуратный вокзал, и коротко кивнул.

— Взять его. Наручники, подавитель — и в вертолет.

Я переступил через бессознательное тело Книппера и не спеша двинулся по перрону, туда, где темнело квадратное здание местной столовой. Когда-то здесь подавали весьма недурной гречишный чай. Интересно, не испортился он, за столько-то лет?

Надо попробовать. А то зябко что-то нынешней ночью…