Гардемарин Ее Величества. Коронация

Глава 20

Дверь на кухню грохнула о стену, и худощавый повар, прячущийся за плитой, нырнул под стол, прикрывая голову руками. Но нам до них не было никакого дела. Пробежав через кухню, я пинком распахнул дверь в подсобку, забитую ящиками, заскочил внутрь и огляделся. Ага, вот оно!

Металлическая дверь скрипнула давно несмазанными петлями, и мы вывалились узкий проход между домами. Сырая подворотня, скользкий асфальт, пара мусорных контейнеров — и небо, полыхающее лучами прожекторов. Обложили нас качественно, но сюда еще не добрались. Теперь надо бы решить, как отсюда уходить.

Внезапно в подворотню ворвался рев двигателя, а по глазам ударил свет фар. Не успели. Завизжали тормоза, взвыла резина… Я сжал кулак, формируя Молот, размахнулся, но что-то удержало меня от того, чтобы расплющить автомобиль вместе с водителем. И не зря.

— Бонсуар, мон ами! — широко, почти безумно улыбаясь, Жан-Франсуа перегнулся через пассажирское сиденье и распахнул переднюю дверь. — Прокатимся? Такой чудесный вечер… аж кровь стынет!

Я не смог сдержать улыбку.

— Пожалуй, — кивнул я. — С ветерком, полагаю?

— А как иначе?

Ну да. С такой машиной иначе не получится.

Что за марку авто выбрал Жан-Франсуа для вечернего моциона я не знал — что-то иберийское, а я в них не особенно разбирался. Приземистый, но вместе с тем, брутальный силуэт, длинный капот с солидной решеткой воздухозаборника, хромированная, агрессивная решетка радиатора и широкие колеса — весь вид машины прямо кричал о том, что она создана для высоких скоростей и резких маневров. А именно это нам сейчас и было нужно.

— Прокатимся, ваша светлость? — я повернулся к Гагарину с таким видом, будто мы прогуливались по проспекту, и решали, взять ли такси, или продолжить моцион.

— Отчего бы и не прокатиться? — пожал плечами тот. Мы церемонно кивнули друг другу, и тут же подскочили к машине, прекратив ломать комедию. Машина была двухдверной, потому мне пришлось подождать, пока Гагарин, откинув переднее сидением, протиснется назад. Стоило мне плюхнуться в кресло, как Жан-Франсуа выжал газ, и машина прыгнула вперед.

С ревом вылетев из подворотни, наш автомобиль чуть не влетел в бок полицейскому броневику, ползущему по улице, словно слепой носорог. Жан-Франсуа даже не моргнул. Он дернул руль, и мы чудом проскользнули между бампером и стеной, оставив на кирпиче добрую порцию краски. Где-то позади закричали, кто-то выстрелил…

Район, на наше счастье, оцепить еще не успели. На место успел прибыть только спецназ, и то, кажется, они только выгружались из броневиков и автобусов. Оставалось только догадываться, как Жан-Франсуа успел раньше «всей королевской рати»… и радоваться этому, разумеется. Пока окружающие бар бойцы разбирались, что вообще происходит, машина уже выворачивала на дорогу.

Жан-Франсуа дал полный газ. Машину сорвало с места как разъяренного быка: задние колеса взвизгнули, корму занесло, и мы понеслись, петляя между растерянными патрульными машинами. Позади завыли сирены. Кто-то выстрелил вдогонку — стекло сзади покрылось мелкой паутиной, но не раскололось.

— Убедительно, — пробормотал я. — Очень убедительно.

— Я стараюсь, — ответил Жан-Франсуа, не отрываясь от дороги. Его глаза блестели, губы чуть растянуты в улыбке. Он явно наслаждался происходящим. Псих, самый натуральный.

Над нами раздался рев — и машину залило мертвенно-белым светом прожектора. Вертолет. Только его не хватало для полного счастья! Проклятье.

— За нами хвост, — процедил Гагарин.

— Вижу, — беззаботно отозвался Жан-Франсуа. — Доверьтесь мне, господа. Я достаточно подробно изучал центр Петербурга в весьма нетривиальных целях. Так что маршрут я знаю.

Я хотел спросить, о каких таких целях идет речь, но не успел. Жан-Франсуа резко вывернул руль, так, что машина почти встала на два колеса, и мы нырнули в какой-то двор-колодец. Пролетели его насквозь, подпрыгивая на выбоинах, заскочили в следующий… Затем еще один, и еще. Фары выхватывали из темноты мусорные контейнеры, перепуганных кошек, какие-то брошенные велосипеды. Над нами снова промелькнул прожектор, но вертушка замешкалась — кажется, пилот нас потерял.

— Ты уверен, что это дорога? — буркнул Гагарин, когда мы проскочили через полуснесенный арочный проход и едва не угодили в яму, оставшуюся от выкорчеванного дерева.

— Я не говорил «дорога», — парировал француз. — Я сказал — «маршрут».

В этот момент мы снова выскочили на одну из основных улиц, и прямо перед нами из переулка вылетел армейский внедорожник. С прожектором, пулеметом, и явным намерением не дать нам проехать.

— Я разберусь! — рявкнул Гагарин.

Он уже высовывался в окно. Воздух завибрировал от концентрации Дара, а через миг загудел, рассекаемый Молотом, щедро напитанным силой.

Элемент ударил в бок внедорожника, и тот, будто игрушечный, перевернулся, опрокинулся на крышу, проскользил по дороге, высекая искры из асфальта, и замер, врезавшись в стену.

— Готов, — буркнул Гагарин, а потом неожиданно добавил: — Я слишком стар для этого дерьма.

Я лишь хмыкнул. Жан-Франсуа также не стал комментировать. Он лишь слегка качнул рулем, мастерски объехал перевернутую машину, не задев ни обломков, ни отлетевшего колеса, и тут же выжал газ — мотор взвыл, и мы снова рванули в ночь.

Я бросил на него взгляд. Вел экс-Виталик легко, непринужденно, на лице блуждала плутовская улыбка. Надо же. Будучи Поплавским, он особых водительских навыков не демонстрировал. Как же мастерски человек умеет прикидываться валенком, подумать только…Пожалуй, нашим стоит брать пример с французской разведки, если она способна ковать такие кадры. Или дело исключительно в том, что сам Жан-Франсуа — уникум?

— И куда теперь? — спросил я, когда очередной переулок вывел нас на тихую улицу.

— Туда, где не ждут. — Жан-Франсуа ухмыльнулся. — Но сперва — сделаем так, чтобы нас было сложнее узнать.

Он резко свернул в сторону, сворачивая в очередной переулок.

Машина мчала по ночному городу, унося нас прочь от прожекторов, вертолетов и выстрелов. Погоня вроде бы отстала — кажется, наш след все-таки потеряли. Но расслабляться мы не спешили. Слишком часто в последнее время судьба подбрасывала сюрпризы. И чем дальше — тем неприятнее они становились. Жан-Франсуа лавировал, как черт на балу. Петлял по улицам, нырял в арки, срезал углы. Мотор урчал довольным зверем, а резина скрипела в поворотах. С каждой минутой мы отрывались все дальше.

— И чего старому дураку не хватало, — пробормотал Гагарин, глядя в боковое зеркало. — Сидел бы сейчас у камина, в халате, с коньяком в одной руке и трубкой в другой… Да смотрел бы, как полиция гоняет по Петербургу особо опасных террористов.

Я хмыкнул. Нет, в халате и с коньяком я представлял Гагарина прекрасно, а вот то, что он останется в стороне от такой движухи — не очень. Не того склада характера старик. Он и сейчас бурчит больше для порядка, а в глубине души, уверен, получает удовольствие от происходящего. Тот еще авантюрист.

— Рано вам на пенсию, — ухмыльнулся Жан-Франсуа, не отрывая взгляда от дороги. — Как бы снова вашего дорогого сына из застенков вызволять не пришлось. После вашего сегодняшнего выступления, боюсь, его как минимум снимут с командования на юге. А как максимум…

Он не договорил. И правильно. Вариантов «максимум» было слишком много, и все — безрадостные.

Гагарин мрачно сопел, глядя в окно. Кажется, французу удалось подпортить настроение старику.

Я, воспользовавшись минутой относительного покоя, повернулся к Жану-Франсуа:

— А ты сам-то как вырвался? За тобой ведь наверняка тоже следили.

Тот лишь отмахнулся.

— Ну, следить следили, но не сказать, что пристально. Да и что они сделали бы? Франция — не Иберия. Как-никак, мы союзники, и дипломатический скандал никому не нужен. Да и в целом. От меня ждали, что я буду сидеть на приемах, пить шампанское и выражать озабоченность. А не носиться по Петербургу с парой беглых террористов. И уж точно не спасать какого-то там прапорщика.

— Ну, в целом логично. Но, как погляжу, на приемах тебе не сидится. И почему? — я внимательно посмотрел на Жана-Франсуа.

Он хмыкнул, ухмыльнулся и пожал плечами:

— Ну, я же поехавший, — сказал он весело. — Пора бы уже привыкнуть. Про нормальных людей кино не снимают, а я был бы очень не прочь, знаете ли.

— Не делай мне мозги, — буркнул я. — У тебя явно мотивация посерьезнее. И ты ее сейчас даже не особенно скрываешь.

Француз покосился на меня, но не ответил сразу. Только губы его дернулись, будто он чуть не сказал больше, чем хотел.

— А вы, милейший, не только буйный, но ещё и наблюдательный, — заметил он наконец. — Но давайте на сегодня оставим загадки при себе. Всё равно ответов сейчас не найти. А вот патруль на повороте — вполне.

Я молчал минуту. Потом ещё. Жан-Франсуа свернул в длинный переулок, пролегающий вдоль пустыря, где когда-то был рынок, а теперь — ничего, кроме растрескавшегося асфальта да светящих через один фонарей. Машина летела по этой мрачной змее, урча, как сытый тигр. А я кипел. Медленно, уверенно, как старая скороварка на углях.

— Если, по твоим словам, ответов сейчас не найти, — тихо произнес я, не глядя на него, — то давай-ка тормози, милый друг. Прямо здесь. И мы продолжим наш ночной моцион пешком, под вой сирен и стук ботинок по мостовой. А ты поедешь себе дальше, как полагается вежливому сумасшедшему на службе Республики.

Жан-Франсуа тяжело вздохнул.

— У меня нет полномочий выкладывать все карты, — произнес он, не сбавляя скорости. — Но скажу одно. Мой президент… как бы это выразиться… весьма заинтересован в сотрудничестве с молодым и талантливым политиком, а не с бестолковым солдафоном, чей сынок чуть не угробил целую державу ради эфемерного престижа и сомнительных союзов.

Я хмыкнул. Звучит логично.

— А Елизавета?

— На счет Ее Величества — развел руками француз, — мнения в руководстве расходятся. Кто-то считает, что она недоговороспособна. Слишком романтична, слишком упряма…

— А как считаешь ты сам? — я внимательно посмотрел на Жана-Франсуа.

Он на мгновение бросил взгляд на меня — оценивающий, с хитрой прищуринкой.

— А я считаю, что неважно, как я считаю. Потому что ты, mon ami, всё равно не предашь свою племяшку. Даже если она завтра объявит о всеобщей национализации кофеен или примет титул святой императрицы всея Солнечной системы.

— Рад, что ты так высоко ценишь мою верность, — буркнул я.

— А что мне ещё остается? — ухмыльнулся он. — В общем, если в этой стране и будет серый кардинал, подсказывающий и наставляющий юную императрицу, всем будет гораздо удобнее, если им будешь ты, а не Морозов.

— Угу. Вот только он уже начал, и итог ты видишь, — не очень-то довольным тоном пробурчал я.

— Милые семейные разногласия, — усмехнулся Франсуа. — Полагаю, вам нужно просто встретиться и поговорить один на один. В узком, так сказать, семейном кругу.

— И ты уже знаешь, как это сделать, да? — я не скрывал улыбки.

— Mais oui. Все по науке. Но всему свое время, — загадочно отозвался Жан-Франсуа и повернул на узкую улочку, где свет фонарей тускло отражался в лужах. — Для начала неплохо бы найти местечко потише. Где нас никто не будет искать. И где можно выпить. Желательно что-нибудь покрепче того, что в этой стране называют кофе.

Машина свернула вглубь двора, обогнув выщербленный угол гаражного бокса и проехав мимо ржавого грузовика, брошенного здесь, кажется, еще восьмидесятых. Машина качнулась на неровностях — и вот мы уже снова на асфальте, только теперь — в промозглой, почти безлюдной промзоне, где фонари светили вполнакала, будто стеснялись собственного существования.

Я прислушался — позади, вдали, где-то в другой части района, все еще завывали сирены. Но звук был далеким и не несущим в себе опасности. Мы действительно оторвались.

Жан-Франсуа сбросил газ и, заметив подворотню с раздвинутыми коваными воротами, ювелирно вкатил машину туда. Мы проскользнули вглубь и остановились.

— Это и есть то самое место, в котором можно выпить что-то крепче, чем кофе? — спросил я, обводя двор скептическим взглядом. Заброшенные мастерские, металлический навес, пара перекошенных столбов… И тишина. Не гробовая, но вязкая. Как если бы сама улица затаилась, пряча нас от взгляда сверху.

— Нет, — отозвался Жан-Франсуа и вышел из машины. — Это место, где можно сменить транспорт. Думаю, на мою прелесть уже разослали ориентировки, — он с явным сожалением провел рукой по рулю.

Я вылез, потянулся — и только сейчас понял, как затекли плечи. Столько времени, сжавшись в кресле, в ожидании удара, выстрела или тарана, сделали свое дело.

Гагарин с глухим стоном выбрался с заднего сиденья, потирая колени. Седина на висках словно побелела сильнее за последние полчаса.

— Старею, мать его, — буркнул он. — Слишком много уже для одного вечера.

— По-моему, вы отлично держитесь, — сказал Жан-Франсуа, откатывая створку старого металлического сарая. Та с лязгом ушла в сторону, явив взгляду… мотоцикл с коляской, покрытый пылью и паутиной.

— Что за чертовщина? — удивился я.

— План «Б», — ухмыльнулся француз. — Прелестный маленький конек. Нашел его еще в прошлом году. Отреставрировал, поставил на учет по липовым документам. Выглядит, как игрушка, но двигатель зверский. И главное — вряд ли кто подумает, что мы втроем поедем на этом чуде техники.

— Мы втроём? — прищурился я.

— Ну, я за рулем, а кто из вас сядет в коляску — решайте уже сами. Главное, что никто не поверит, что их светлости уходят от облавы на таком чуде. Гарантирую.

Мы переглянулись. Гагарин пожал плечами:

— Был бы ты русским, я бы сказал, что ты рехнулся. Но поскольку ты француз — это ожидаемо.

— Voilà, — усмехнулся Жан-Франсуа.

Пока он заводил мотоцикл, я огляделся ещё раз. Где-то на западе снова зарычал вертолет, но уже далеко. Нас пока не нашли.

— Ладно, — сказал я. — Надеюсь, эта штуковина не развалится на ходу.

— Я знал, что ты оценишь, — театрально поклонился Жан-Франсуа и запрыгнул в седло.

Завелся мотоцикл с неожиданно плотным, низким рыком. Кажется, француз и правда над ним хорошо поработал. Раньше я за ним не замечал такой любви к технике — в основном к алкоголю и юным красоткам. Впрочем, раньше я много чего за ним не замечал.

Я залез в коляску, нашел под ногами шлем и напялил его, затянув ремень… Гагарин устроился за спиной водителя, вцепившись в поручень.

— Только не вздумай выпендриваться, — рявкнул он.

— Qui, monsieur le général, — пропел Жан-Франсуа и выжал газ.

Мотоцикл рванул с места, и в следующий миг нас уже качнуло, вихрем вынеся из подворотни и унося вглубь города.

Мы неслись по улицам, петляя между фонарями, прячась в тенях, сворачивая в самые неожиданные закоулки. Скорость, вибрация железного коня, ветер в лицо, чужие крики где-то за спиной… Петербург снова оживал — не для всех, но для нас. Он дышал ночной суетой, прохладой и надеждой. Для меня это была надежда на то, что эта игра в догонялки скоро закончится. Чем именно — понятия не имею. Сейчас остается только положиться на Жана-Франсуа. И делал я это без особой опаски. В конце концов, он уже не раз показывал, что на него можно положиться, и то, что теперь его звали не Виталиком, особой сути не меняло.

А если он действительно привезет нас туда, где можно расслабиться и выпить — будет вообще замечательно. Кажется, мне сейчас это жизненно необходимо.

Потому что я — Серый Генерал. Не Стальной. И мне иногда тоже нужно отдыхать.

Вот только боюсь, что покой в ближайшее время мне будет только сниться.