Сначала был порыв предложить свою помощь, но вспомнила, что главная здесь я. Поэтому резко развернулась на пятках. Нужно было найти экономку, но мне посчастливилось врезаться в неё.
— Миледи, — охнула женщина.
— Я. Скажи, у нас нет свободных помещений? Совсем?
— Смотря для чего.
— Раненых разместить. Что они у нас и на полу, и у стены, как…
Я не подобрала правильного сравнения.
— Так там целители и помощники.
— У нас есть большие гостиные. Сдвиньте диваны к стенам или накройте несколькими простынями их и разместите их нормально.
— Но кушеток всё равно нет.
— Матрацы есть?
— Есть.
— Стелите их на пол. С ранениями нельзя сидеть или стоять. Им же плохо. Пусть на полу, но лежат.
Она больше не задавала вопросов. Умная женщина сама дальше всё сделает. Я уже слышала её команды за спиной. Вот и сама туда вернулась.
— Не надо перемещать тех, кто уже лежит. Переходите лишь те, кому здесь места не хватило и кто вообще способен встать.
— Таких мало, миледи, — донёсся знакомый мне голос.
Я отыскала говорившего. Шанир, мой мастер по дереву, мебельщик. Он сидел на полу, зажимая окровавленной тряпкой ногу. Рядом с ним сидел Васик весь в слезах. При моём приближении он вскочил на ноги, но больше ничего не сделал. Только смотрел на меня жалостливо.
— Я…
А что я могла им сказать? Что мне очень жаль? Так мужчины не терпят жалости. И мне действительно жаль. Сказать, что я пыталась как могла предотвратить это? Так все в курсе. Сказать, что всё будет хорошо? Так я не могу этого обещать, а врать не хочу.
В итоге мы просто смотрели друг на друга, не зная, что сказать.
— Васик, а ты почему не помогаешь остальным? Смотри, скольким нужна помощь. Шанир и без тебя посидит тут, — чуть не добавила, что не сбежит. В последний момент прикусила язык.
— Вам уже оказали помощь, я смотрю, — обратилась я к Шаниру, когда Васик одним взглядом отпросился у Шанира, обошёл меня и направился куда-то вглубь помещения. Проследив за ним, я заметила нескольких мальчишек, бывших беспризорников.
— Да, Васик сам промыл и перебинтовал меня. Умница он. Главное, чтобы опять не замолчал. Впечатлительный он больно.
— Не закроется. Я уверена. Просто нужно это всё пережить как-то.
— Миледи, тела куда девать? На площади места нет, там раненые. В подвалы тащить далеко, — прервали наш разговор.
— Сначала позаботимся о живых, потом уже о мёртвых. На поле точно живых нет? Вы смотрели?
— Да кто же там выживет?
— Посмотрите внимательно. Прислушивайтесь. Мужчины могут быть без сознания и не подавать признаков жизни.
— Что же, их щупать, что ли? — возмутился мужик, переминаясь с ноги на ногу. Его не взяли в бой, ибо старик уже, на ногах держится — и уже хорошо.
— Если нужно, щупайте, — рявкнула я. — Если спасёте хоть одного счастливца, уже будет чудо.
Мужичок больше ничего не сказал. Как-то испуганно на меня посмотрел и ретировался.
— Выздоравливайте, — кивнула я Шаниру и направилась на поиски Ифора. Пока шла, ужасалась даже не количеству мужчин, а тому, как они с такими ранениями успели отступить.
— Миледи, Его Величество Бабена снесли в подвал пока, — очередной докладчик остановил меня. Я же лишь нахмурилась, не понимая, что он имел в виду и чего хочет от меня.
— Зачем?
— Ну как же. Нельзя же его к остальным класть. Король же.
— Почему класть?
— Так вы приказали пока мёртвых не трогать, но короля-то мы снесли.
— Он погиб? — наконец-то дошло до меня. Мне же только кивнули.
— Понятно. Молодцы, что отнесли.
Я уже сделала пару шагов вперёд, а парень так и стоял, смотря на меня в недоумении. А что ещё он хотел от меня? Как положено нормальной жене — слёз и истерик? Так я ненормальная жена. Мне всё равно. Настолько пусто было внутри от этой новости, что и сказать-то нечего. Просто ничего не дрогнуло. Совсем. Поэтому я продолжила свои поиски.
— Он там, — махнула мне рукой одна из девушек, хотя я её ни о чём не спрашивала. Неужели мои чувства были видны всем, кроме меня? И что мне с ними делать?
Ифора определили в отделённое ширмой пространство. У него был сосед, но он без сознания. А вот Ифор смотрел в потолок. Он лежал, накрытый простынкой до груди, поэтому рану на животе я не видела. А вот рану на лице забинтовали от души. Прямо вокруг головы.
— Привет, — подала я голос. На меня перевели взгляд и даже попытались встать. Вот неугомонный. — Лежать, — скомандовала я резко. И он подчинился, не иначе как от неожиданности.
— Миледи…
— Не думай вставать, пока не разрешат. Рана у тебя серьёзная, — почти закричала я, а потом уже тише добавила: — Как ты?
Я говорила, а внутри всё мелко тряслось. Пальцы горели в желании дотронуться, удостовериться, что он здесь и он живой. На глаза навернулись слёзы. Я даже носом шмыгнула.
— Не плачь. Всё же хорошо. Мы победили, — протянул он ко мне руку, попытавшись то ли прикоснуться, то ли стереть слезинку, предательски побежавшую по щеке.
— Просто я переволновалась.
— Испугалась? Не надо было тебе туда идти. Ой, не надо, — вздыхал он.
А я вдруг представила, что послушалась его и не пошла, осталась на стене в безопасности, а точнее, вдали от него. Моё глупое сердечко чуть не остановилось от представшей картины, как его ранили, он упал, а его просто затоптали лошадьми, или он не смог бы отступить и остался там…
Вот теперь мне поплохело. Бурная фантазия — это зло.
— Миледи, вам плохо? Вы ранены? — всё-таки приподнялся он на кушетке, одной рукой упираясь в постель, другой схватил меня за плечо. И уже даже рот открыл кричать на помощь. Чисто на рефлексах я накрыла пальцами его губы. И поняв это действие, замерла. Ифор, впрочем, тоже. Слёзы мои сразу высохли. Дыхание сбилось, а пальцы будто огнём опалило от его выдоха. Я даже собственные губы облизнула, не в силах больше терпеть этот зуд. Но пальцы не убрала.
— Не пугай меня так больше. Второй раз я такое просто не переживу, — проговорила я, опуская руку. Свою он тоже опустил, даже не задев меня, и от этого было больнее.
Вот здесь и сейчас я готова была пересмотреть свои принципы. Почему при таких мужьях я не могу позволить себе немного счастья? Кто меня осудит? Но что-то впитанное с материнским молоком не дозволяло мне отступить. Я и так уже позволила себе слабость. Все уже и так знают о моих чувствах, так что же? Но нет.
Я смотрела в глаза любимого и не могла ничего сделать. В моей голове набатом звучали слова отца. У меня тогда была первая любовь, которую он и не заметил, а вот мои слёзы очень даже. Тогда он в приказном порядке усадил меня на диван, присел передо мной на корточки и сказал: «Мы человека любим лишь тогда, когда переживаем за его, а не своё счастье. Если тебе важно, чтобы он был счастлив, ты отпустишь его, даже если это будет не с тобой. Если же тебе важно только своё счастье, а тем более здесь и сейчас, это не любовь. Это желание получить награду, приз — понимай как хочешь».
Тогда я не поняла его мудрости. Позже, конечно, до меня самостоятельно дошло, что не любовь это была. И только сейчас мои лёгкие сжимались, а сердце кричало «пошли всех лесом», а я не могла. Смотрела на него, такого близкого и такого далёкого, и не могла. Я не имею права заходить с ним дальше, если не могу дать ему ничего. Богиня чётко дала понять, что я должна быть королевой и иного она не допустит. Даже убить нынешних королей была готова. Хотя на секундочку мне захотелось вернуться в тот день и малодушно согласиться. Найти себе тысячу оправданий, но…
Совесть, как тебя убить? Как люди избавляются от тебя? Перестают терзаться сомнениями и сожалениями.
Я уже дышала как загнанная лошадь в попытке справиться со своими эмоциями. И это ужасное состояние, когда сам с собой не в ладах. Когда совесть и разум просчитывают все возможные варианты событий, а сердце рвётся забить на всё.
— Выздоравливай, — прохрипела я, будто кричала полночи. На самом же деле меня не слушалось собственное тело. Ноги подрагивали, руки тряслись. Ну просто истеричка какая-то. Встала я на одной силе воли, с большим желанием забить и на неё. И только за ширмой — надо сказать, довольно эфемерной преградой — я расплакалась.
Как я оказалась в своих комнатах и тем более как в них оказался Милон, понятия не имею. Но факт. Я проснулась, а рядом в кресле вместо Ююки был Милон. Он мирно спал в неудобной позе. Некоторое время я даже наблюдала за ним, вспоминая все с ним связанные события. И нет, вопреки всему логичному, я не чувствовала к нему омерзения, как к Бабену, или магнетического притяжения, как с Фростом.
Этот мужчина был мне интересен, я была благодарна ему за помощь в войне, за те редкие случаи, когда он оказывался на моей стороне, отметила некоторый осадок на душе от его высокомерия вначале, особенно после смерти отца, но не более. То есть я не могла однозначно сказать, что он мне противен, нет. Более того, тот дерзкий и в то же время лёгкий поцелуй что-то затронул во мне. Мои губы всё ещё помнили прикосновения его губ. Хотя, скорее всего, я просто была одинока, мне не хватало мужского внимания. И поэтому, не иначе, и такое проявление внимания нашло свой отклик в моей душе.
Взгляд сам собой метнулся к двери, за которой обычно меня ждал Ифор. Вот тут только от одной мысли о нём моё сердечко сделало кульбит и сжалось. А всё потому, что сегодня он меня не ждёт за дверью, не будет его этой кривой утренней улыбки, легкого кивка в качестве приветствия и молчаливой поддержки.
Я попыталась тихонечко встать, чтобы не разбудить Милона, но у меня ничего не вышло. Зато он меня шокировал. Моя кровать скрипнула, а он просто в один миг оказался на ногах и с обнажённым мечом. Он с ним спал? Немая сцена. Я боялась сдвинуться с места: мало ли что у него в голове? А он осматривал комнату. Только прокрутив головой вокруг, он вернулся взглядом ко мне и тут же убрал меч.
— Прости, если напугал. Рефлекс, — пожал он плечами, а я наконец-то отмерла.
— И откуда же такие рефлексы? И зачем спасть с оружием?
И хотя у меня самой под подушкой лежит кинжал, я недоумевала, как он спит с огромным мечом.
— Работа такая, — вновь пожал он плечами, ничего этой фразой не объясняя.
— Как ты оказался здесь?
— Вошёл. Вместе с тобой и твоей горничной. Она у тебя странная, собиралась меня выгнать, пришлось напомнить ей, что мы вроде как женаты.
— Вроде как. Милон, что тебе нужно?
— Поговорить? Ты же тоже этого хотела когда-то.
— Хотела, но это было давно. Будто в прошлой жизни, — вздохнула я.
— Элен, — преодолел он небольшое расстояние между нами, беря мои руки в свои, — я знаю, что мы с братьями поступили с тобой непозволительно жестоко. Не знаю, способна ли ты простить такое отношение, но всё же… Я прошу простить меня за всё. Может быть, не сейчас. Возможно, в будущем. Просто дай мне последний шанс, я его не упущу. Я видел, как ты относишься к людям, так неужели у тебя не осталось маленького уголочка для меня?
Он заглядывал мне в глаза. И я видела, что он говорит это искренне. То есть его желание начать со мной отношения настоящие. Только…
— Не знаю. Я теперь уже ничего не знаю и обещать не могу. Ты сам заметил, что моё сердце занято. — Опять глаза защипало, пришлось носом шмыгнуть.
— Я знаю. Но не прошу любить меня, знаю, что это уже невозможно. Просто дать шанс быть рядом, принять меня. Познакомиться, в конце концов.
— Ага, — усмехнулась я, — год спустя.
И только сказав это, осознала, что таки да, прошёл целый год.
— Лучше поздно, чем никогда. Бабену вот уже не удастся, — добавил он, опустив на мгновение взгляд. Только грусть какая-то очень тихая была. Не братская потеря.
— Вы не были близки?
— Нет. Он всегда был любимчиком маминым. Я постоянно был возле Фроста. Он со мной играл, учил меня многому, а потом его отправили в гарнизон, как и большую часть аристократов. Оттуда он попал на войну, был ранен, а вернулся замкнутым и нелюдимым.
Милон присел рядом со мной на кровать, не спрашивая.
— То есть он не всегда был такой?
— Нет, что ты. Он ползал со мной маленьким по кустам в поисках жука, — он прикрыл веки, явно вспоминая детство, — выхаживал птенца, которого я нашёл и притащил к себе. Мне его не разрешили оставить, тогда Фрост забрал его к себе, но заставил меня прочитать целую книгу о нём. Я тогда ещё по слогам читал, для меня это было целое испытание. Но Фрост сказал, что выбросит его, если я не дочитаю. Понятно, что он так не поступил бы, но я был маленький и испугался. Только прочитав книгу про иската, я понял, почему мне запрещали его оставлять. Эти птицы не просто хищники, они не поддаются дрессуре и не приручаемы. А если его держать в неволе, при первой же возможности он просто убьёт мучителя.
— И где же искать сейчас?
— Не знаю. Фрост его выходил. А потом мы его отпустили. Жалко было, но он птица вольная.
— А я однажды в детстве нашла уже мертвого птенчика, выпавшего из гнезда, — вздохнула я, вдруг вспомнив этот эпизод.
Милон не успел ничего больше сказать. В дверь постучали, но тут же вошли. Ююка исподлобья смотрела на нас.
— Миледи, вам завтрак нести на двоих? И там вас все ждут.
— Ох. Точно. Расселись мы что-то. Неси, Ююка. Быстро завтракаем и за дела.