Колесо тьмы

Глава 68

Глаза Констанс распахнулись, окружающий мир стремительно возвращался: корабль, качка, стук дождя в стекло, рев моря и стоны ветра.

Она уставилась на дгонгз. Тот лежал мягкой кучкой вокруг древнего клочка сморщенного шелка. Узел развязался — по-настоящему!

Констанс ошеломленно посмотрела на Пендергаста. Голова ее спутника чуть приподнялась, и глаза вернулись к жизни — серебристые радужки поблескивали в пламени свечей. По лицу его расползлась странная улыбка.

— Ты оборвала медитацию, Констанс.

— Ты пытался… затащить меня в огонь.

— Естественно.

Девушка почувствовала прилив отчаяния. Вместо того чтобы вытащить его из тьмы, она едва не оказалась втянута туда сама.

— Я стараюсь освободить тебя от прежних оков.

— Освободить меня, — горько повторила она.

— Да. Чтобы ты стала тем, чем сама желаешь стать: свободной от цепей сентиментальности, морали, принципов, благородства, добродетели и прочих ничтожных вещей, которые придуманы, чтобы держать нас в цепях на галерах человечества, вместе с другими гребущими в никуда.

— Вот что сделал с тобой Агозиен, — с горечью проговорила Констанс. — Сорвал все моральные и этические тормоза. Развязал и дал зеленую улицу самым темным и социопатическим желаниям. И то же самое он предлагает мне.

Пендергаст встал и протянул ей руку. Констанс ее не приняла.

— Ты развязал узел.

— Я до него не дотрагивался, — ответил Пендергаст негромким, но дрожащим от ликования голосом. — Абсолютно.

— Но тогда каким образом…

— Развязал силой мысли.

Она продолжала удивленно взирать на него.

— Это невозможно.

— Не только возможно, но и произошло, как видишь.

— Медитация не удалась. Ты остался таким же, как прежде.

— Медитация удалась, дорогая моя Констанс. Я изменился, и весьма. Благодаря твоей настойчивости я теперь в полной мере осознал власть, даваемую Агозиеном. Это власть чистой мысли, власть сознания над материей. Я получил доступ к необозримому, безграничному резервуару могущества, и то же самое можешь сделать ты. — В глазах его блестела страсть. — Это выдающаяся демонстрация возможностей Агозиен-мандалы, ее способности трансформировать человеческий ум и человеческую мысль в инструмент колоссальной силы.

Констанс смотрела на опекуна, не отводя глаз, и ужас заползал в ее сердце.

— Ты хотела вернуть меня обратно, — продолжал он. — Ты хотела вернуть меня к старой, противоречивой, глупой, нелепой сущности. Но вместо этого перенесла вперед. Ты отворила мне дверь. И теперь, моя дорогая Констанс, твоя очередь освободиться. Помнишь наше маленькое соглашение?

Девушка не могла вымолвить ни слова.

— Вот видишь. Теперь твоя очередь взглянуть на Агозиен.

Но она все еще не могла решиться.

— Как хочешь. — Пендергаст встал и взялся за горловину холщового мешка. — Больше не стану о тебе заботиться и за тобой приглядывать.

Спецагент закинул мешок на плечо и двинулся к двери, не глядя на воспитанницу.

С удивлением и ужасом Констанс поняла, что перестала для него что-то значить.

— Погоди…

Ее прервал раздавшийся из-за двери крик. Дверь распахнулась, и в каюту влетела Мария. За ней Констанс увидела нечто серое, аморфное, похожее на дым, и это нечто двигалось к ним.

Откуда взялся дым? Неужели на судне пожар?

Пендергаст уронил мешок и невольно отступил на шаг. Констанс удивленно отметила на его лице изумление, даже страх.

Нечто заполнило собой весь дверной проем. Мария вскрикнула, но сущность обволокла ее, заглушая вскрики.

Проплыв в каюту, призрак на мгновение заслонил собою коридорную лампу, и ошеломленная Констанс увидела внутри дымного силуэта что-то странно раздувающееся, с двумя налитыми кровью глазами и третьим глазом на лбу, посередине. Какое-то демоническое существо дергалось, словно калека, колыхалось, качалось при движении, а может, пританцовывало…

Мария вскрикнула еще раз и упала на пол с шумом, похожим на звон бьющегося стекла. Горничная дико вращала глазами и дергалась в конвульсиях.

Существо миновало ее и вплыло в гостиную, наполняя комнату сырым, зловонным духом плесени, при этом оттесняя Пендергаста в угол. И вот призрак уже наплывает, поглощая, и у спецагента вырвался сдавленный крик, полный такого первобытного ужаса, такого агонизирующего отчаяния, что этот вопль ледяным холодом пробрал Констанс до самых костей.